Двоеверие на Руси в X-XV веках

Крещение Владимира и акт принятия православия не означали мгновенного распространения христианства и полное искоренение язычества. Христианизация Руси повсеместно встречала протесты русского населения. В истории остались записи о народном сопротивлении в Новгороде, Киеве и Суздале.
Вера предков не умерла на русской земле. Хотя имена богов силой вырывали из сердец и памяти людей, православию не везде удалось занять их места и пустить дальнейшие корни.
В городах и селах христианизация породили двоеверие на Руси: христианское верование смешалось с языческими обрядами. Евангелие и языческие представления шли бок о бок, что прослеживается и в наши дни.
Обряды предков и многобожие приобрели христианскую внешность. Только на Руси появилось новое явление – языческое христианство. В нем христианство заняло место культа, а язычество осталось верованием.
Одновременно возникло и двуязычие: древнеболгарский язык богослужений переплетался с древнерусским разговорным языком.
Человек имел два имени: одно церковное, которое дают при крещении, а второе – языческое. К ним добавлялось прозвище, закрепившееся на всю оставшуюся жизнь.
Язычество до XII века открыто выражало свое сопротивление. И даже после полного крещения Руси оно только уступила важные позиции, но не отошло в небытие. Многобожие осталось на бытовом уровне жизни людей, совместно существуя с православие. Постепенно они образовали одно мировоззрение, которое церковные авторы в средние века назвали двоеверием.
Храмы и «красные углы» в домах существовали с перекрестками, банями и овинами – «нечистыми местами» обитания темных сил. Если у человека что-либо случалось, он шел не только в храм к священнику, но и к колдунам-волхвам, которые давали советы и различные зелья.
Православное духовенство аккуратно и медленно начало вводить ритуалы язычников в церковный календарь. Святки стали неотъемлемой частью Рождества Христова, а на Купалу праздновали Рождество Предтечи и русалии. Сюжеты и образы с язычества начали органично приживаться в «высокой» культуре. В Новгороде церковь Святого Василия была возведена на Волосовой улице, а сам святой был окружен скотом подобно Волосу.
Подобное явление было не только на Руси. В Риме во время становления христианства долго приспосабливалась к длительному бытованию, хотя и носила статус государственной религии многонациональной империи. Аналогично было и в Византии: Дионис стал Святым Георгием, храмы которому были выстроены на бывших святилищах Диониса, аналогично и с днями празднования.
Двоеверие было на Руси до XV века. Даже кардинал д’Эли писал, что русские сблизили язычество с христианством до того, что трудно было определить результат: то ли христианство приняло языческое начало или язычество поглотило христианство.
Найденные кресты имеют своеобразную форму: к низу он расширяется и закругляется. Это прямое свидетельство существования почитания христианского креста и женского божества Макошь.
Письменным доказательством двоеверия является «Слово о полку Игореве» XII века. В произведении нет христианской основы, но ярко прослеживается язычество. Историки считают его чудом сохранившимся осколком древнерусской литературы 11-13 веков.
Раскопки археологов доказывают, что языческий обряд погребения применяло до нашествия татаро-монголов.
Двоеверие становится логическим объяснением отсутствие враждебного восприятия православия северными народами, почитавшие языческие обряды. Они не выражали острого сопротивления и легко приняли введение «новой» религии на Руси.

>Двоеверие в русском народном творчестве

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Двоеверие в русском народном творчестве»

>2. Совместное существование христианской и языческой религий

4. Двоеверие в бытовой обрядовой поэзии

Введение

В своём историческом развитии русское народное творчество претерпевало множественные изменения. Наиболее основные изменения внесло принятие на Руси христианства. Существующие до этого верования, обряды и уклад жизни причудливым образом сплелись с новыми ценностями, правилами, обычаями, которые установила православная церковь.

Наиболее обширной областью, где проявился такой синтез двух религий, является календарный цикл земледельца, семейно-бытовая поэзия и связанные с этим обряды, песни, а также заговоры.

Данное сочетание и получило название двоеверия — отражения христианских и языческих начал, постоянно обнаруживаемых в обрядовой поэзии. Введение новой веры сильно отразилось на обрядовой поэзии язычества, но в то же время само христианство испытало на себе влияние ушедших верований. То, что мы имеем на сегодняшний день — уникальное соединение — воплощение исторически сложившихся народных верований.

Основные исследования в этой области проводились в конце 19 — начале 20 веков. Последующие исследователи в общем-то опираются на собранный в то время материал и на основании его делают выводы. В период коммунистического режима, когда религия была не в чести, многое и очень многое было утрачено. Ведь христианство впитало в себя обряды и обычаи прошлого, а коль оно было под запретом, то и более древние верования утрачивались. Особенно сильно это заметно в городской местности, в сельской народ более традиционен, поэтому именно там и осталась эта особенная, неповторимая, по-своему интересная сторона жизни народа.

двоеверие феодальный христианский обряд

1. Причины возникновения двоеверия

Установление христианства на Руси было крупнейшим историческим событием. Оно отметило важный этап в развитии феодальных отношений на Руси и победу новых феодальных отношений над отживающим родовым строем с его язычеством.

И хотя официальной датой утверждения христианской религии в Киевской Руси считается 989 год, это не совсем верно. Именно эта дата всего лишь отмечает наиболее заметный исторический факт: признание официальной религии государства. » В свою очередь крещение Руси в 989 г. не было окончательным триумфом христианства на Руси, и потребовалось длительное время, прежде чем христианство сломило язычество. Этот период утверждения и распространения христианства в древнерусских землях продолжался, примерно, столетие с лишним» .

Новая религия несла свои, отличные от существующих моральные и социальные ценности, свой календарь, свой пантеон святых, богов, новое мировоззрение. Длительное время две религии существовали и уживались рядом. Люди с трудом привыкали к новой, иногда непонятной религии. Христианские праздники, особенно совпадавшие по времени с языческими, они старались наполнить иным, более близким смыслом. В данном вопросе необходимо отметить деятельность первых церковнослужителей Руси. Они умело синтезировали прежнюю и новую религии. «Церковь приурочивала свои праздники к наиболее крупным языческим, тем самым пытаясь поглотить их и уничтожить» . Если ни в церковном календаре, ни в священном писании не находилось подходящего события, день языческого празднества связывали с именами христианского святого или с каким-нибудь чудом. Таким образом, православная церковь для преобразования языческой сущности празднеств, наложила на народный календарь церковный месяцеслов, или святцы, в которых в календарном порядке были расположены дни поминовения христианских святых, события из истории церкви.

В сельской местности сопротивление христианству было не столь активным. Земледельцы, охотники, поклонявшиеся духам рек, лесов, полей, огня, чаще всего совмещали веру в этих духов с элементами христианства.

Двоеверие, существовавшее в селах на протяжении десятилетий и даже веков, лишь постепенно преодолевалось усилиями многих поколений священнослужителей. И сейчас все еще преодолевается. Надо заметить, что элементы языческого сознания обладают большой устойчивостью (в виде различных суеверий).

В результате подобного наложения возникли своеобразные «производственно-бытовые» святцы — народный месяцеслов. Все 365 дней в году оказались посвящены какому-либо угоднику, а чаще даже нескольким. Из народного календаря исчезли имена всех языческих богов.

Существовавший народный календарь был основан на сезонных сельскохозяйственных работах. Все языческие празднования были направлены на улучшение урожая, задабривание богов. Поэтому в окончательно установившемся церковном календаре присутствуют черты прежнего. И церковный праздник несёт в себе верования и представления народа прежнего, языческого толка.

2. Совместное существование христианской и языческой религий

После вхождения христианской религии в повседневную жизнь общества произошли некоторые изменения. Меняется мировоззрение народа, но в то же время меняется и восприятие новой религии. «Народный уклад, крестьянский быт постепенно вносили коррективы в каноны официальной религии. Вместо отвлечённой догматики в сознании людей закреплялись образы, связанные с повседневной жизнью, с её реальными потребностями. Чаще всего тот, кто молился, выбирал себе святого, кто был ему ближе. Земледельцу, например, были близки Егорий и Никола, скотоводу — Юрий и Никита, по поводу домашних дел чаще обращались к Симеону и Глебу, Параскеве Пятнице» . То есть двоеверие проявляется в том, что народ по примеру старой языческой религии, наделяет лиц религиозного пантеона какими-либо функциями, ведь до принятия христианства существовали божества, отвечающие за ту или иную стороны жизни человека.

«Отвергнув отвлечённость христианского учения, крестьянство создало своё «бытовое православие». И библейские святые и библейские события получили в нём характерную для крестьянского мировосприятия конкретность. Образы христианских святых взяли на себя функции божеств плодородия, помощников в труде земледельца» . Например, Илье Пророку, заменившего бога-громовержца Перуна, молились в засуху, просили дождя. «Почитаемый язычниками Велес объединился с таким же покровителем скота св. Власием» . Имена святых, чуждые слуху славянина, тоже приспосабливали и объясняли на бытовом уровне: «на Луппа мороз лупит овёс», «св. Наум наставит на ум», на Луку начинали торговлю луком и т.д.

Следует отметить и тот факт, что двоеверие особенно упорно продолжало оставаться и развиваться в среди крестьян, в кругах же феодалов устанавливаются христианские мировоззрение и обряды, впрочем, чаще всего соблюдаемые только формально.

3. Поэзия праздника

Как уже говорилось, основная область, где отчётливо проявляются черты двоеверия, являются обрядовая поэзия, включающая в себя календарную, семейно-бытовую обрядовую поэзию и заговоры. «Дошедшие до нас календарные песни в основе своей, конечно, являются образцами аграрно-магической поэзии, порождённой древнерусским земледельческим язычеством» . После победы христианской веры над языческой, обряды в прежнем их исполнении исчезли. Но до сих пор остались множество обычаев, не входивших в состав прямого языческого богослужения. «Поскольку обряды и сопровождающие их фольклорные произведения выполняли жизненно важные функции, то каждый раз в момент их исполнения они осознавались как явления очень нужные, необходимые и по-своему актуальные… В этом смысле обряды и сопровождающая их народная поэзия были всегда современны» .

Кроме того, что влияние церкви сильно отразилось на обрядах и обычаях старых верований народа, некоторые обычаи язычества привились к торжествам христианским (напр. колядование). Наиболее ярко черты двоеверия прослеживаются в основных аграрных народных праздниках.

а) Древнерусский земледельческий год начинался двухнедельными святками. Это празднование считается наиболее древним и самым торжественным. Христианская церковь приурочила к этим праздникам три своих больших праздника: рождество — начало святок, день Василия Великого (Новый год) и крещение — конец святок. В основе новогодних обычаев лежала «магия первого дня», то есть крестьяне верили в то, что всё происходящее в первый день нового года распространяется на весь год в целом. Поэтому в основе колядок — величание дома, хозяев, пожелание небывалого, сказочного благополучия. Первоначально в этом ярком действе участвовали все, независимо от возраста, но в последствии из магического обряда колядование превратилось в детскую забаву.

В течение всех двух недель устраивались «игрища», ходили ряженые, при этом игрались сценки бытового характера, это, как и все прочие обряды было связано с культом предков и плодородия. Среди деревенских парней были распространены различные шалости, некогда имевшие магический смысл — предрекали тому или иному дому, его хозяину несчастье.

Церковь для вытеснения языческих обрядов колядования, распространяла христославление, а в некоторых местах полностью заменяла им народные колядные песни. «Часто взрослые колядовщики, придя в очередной дом, исполняли сначала церковные песнопения, а потом пели колядки, зачастую представляющие собой пародии на христославление» :

Коляда, моляда,

Отворяй ворота!

Снеги на землю падали,

Перепадывали.

Со неба Христос,

Со ангелом Гаврилом,

Со Иваном-богословом…

… Хозяин да хозяюшка,

С праздничком,

С именинничком!

Давай целиком,

А не ломанком!

Пирог да шаньгу,

Серебряну деньгу!

Так же из языческих верований идёт и обряд гадания, предназначенные для угадывания своей судьбы в будущем году (гадали о замужестве или женитьбе, об урожае, о судьбе, о жизни и смерти, о будущей семье и пр.). Основная масса гаданий совершалась во второй половине святок — от кануна Нового года до крещения. Этот период назывался в народе «страшной неделей». Церковь не могла искоренить подобные действа, считающиеся нечистыми, поэтому ввела свой обряд: купание в освящённой проруби — купели для тех, кто рядился или гадал.

б) Следующий народный праздник масленица практически не испытал на себе влияния христианства, за исключением мясной пищи в течении всех семи дней и обычая просить прощения друг у друга в воскресение накануне великого поста. Первоначально праздник длился более продолжительный срок, но церковь сократила его до недели.

В течение всей недели народ веселился, катался на тройках, устраивались кулачные бои, взятие «снежного городка». В начале недели встречали, а в конце cжигали (иногда хоронили) чучело Масленицы — символа холода, тьмы и смерти. Все масленичные обряды и обычаи изначально должны были «способствовать плодородию земли и размножению всего живого» , «в древности обряды встречи и проводов масленицы означали проводы зимы и заклинание, приветствие наступающей весны» . Следует отметить, что масленичные песни имеют более позднее возникновение, чем святочные, во многом повторяют их, многие, дошедшие до нас «ничем не отличаются от частушек» .

в) Во Время Великого поста (семь недель после масленицы) существовал целый ряд дохристианских обрядов и обычаев. Сюда относится, так называемое «средокрестие» (приходится со среды на четверг четвёртой недели поста), к этому дню пекли печенье в форме креста, куда закладывали различные предметы. По тому, к кому они попали среди членов семьи, гадали о ближайшем будущем. Форма печенья возникла, скорее всего, под влиянием христианства, но сам обряд восходит к земледельческой магии. К этому же периоду относится и вербное воскресение (за неделю до Пасхи) — обычай, пришедший из древности и ставший христианским.

Наступление весны отмечалось в разные дни марта (с 1 по 25, то есть до Благовещенья). В период Великого поста гуляния были запрещены, готовились к весенним работам. «Возможно, что когда-то встреча весны представляла собой сложный целостный обряд, но уже в 19 веке от него осталось лишь заклинание весны с помощью особых песен-закличек — «веснянок»» . Обычай печь к встрече весны «жаворонков» или «куликов». Языческой чертой является вера в способность слова превратить желаемое в действительное. Поэтому к «жаворонкам» обращались с просьбой принести «хлеба вольного, лета тёплого», имея в виду персонифицированную Весну:

Жаворонок,

Жаворонок!

На тебе зиму,

А ним лето!

На тебе сани,

А ним телегу!

В той или иной форме весенне-летние праздники отмечались с марта до июня: тут и «сороки», и Егорьев день, Великий четверг, Пасха, Красная горка, Радуница, Семик, Троица, Иван Купала. В каждом из них присутствуют черты и древних верований и новой христианской веры. Крашеное яйцо на Пасху, одного из крупных православных праздников, «один из древнейших символов плодородия, которому приписываются разнообразные магические свойства: от лечения больных до тушения пожаров и способности обнаруживать заблудившихся в лесу коров или овец» .

На Егорьев день совершали обход дворов с песнопениями, цель действа — предохранить скот от болезни и ущерба, наделить его плодовитостью. В песнях обращались к Георгию Победоносцу. Егорьев (Юрьев) день считался важным весенним праздником из тех которые были до христианства. В этот период года совершается первый выгон скота со двора, разгар сева, начало охоты. Первоначально за каждый вид деятельности отвечал свой языческий бог, но потом эти функции перешли к Георгию Победоносцу, являвшемуся, во-первых, покровителем скота, оберегателем от диких животных.

В обрядах, связанных с праздником вознесения, когда пекли из теста лесенки для облегчения вознесения Христа на небо, прослеживается дохристианский обряд, вызывающий рост ржи.

Большой летний праздник Троицы и связанный с ним Семик так же отмечены древними обычаями, в частности завиванием девушками венков. Смысл завивания венков на берёзку — узнать, исполнится ли загаданное желание. Затем берёзу либо топили в реке, для заклинания дождя, либо носили вокруг полей. Она являлась символом живительной силы. В дни празднования Троицы существовали и другие обычаи и обряды: «крещение кукушки», «похороны кукушки», «проводы (похороны) русалок». На «похоронах» русалок совершали похоронное шествие с гробом по полям, подразумевая, что будет лучший урожай. Исследователи считают, что такой обряд имеет в основе магическое заклинание дождя. Существовали и «похороны Костромы» во многом схожие с «похоронами русалок». На подобные празднования большое влияние оказала церковь, считая их нечистыми (в частности русалки были приравнены к нечистой силе) и они переросли, как и многие другие аграрные обряды в народную игру, связанную с проводами весны или пожеланием на хороший урожай.

День Ивана Купалы приходится на летний солнцеворот — время бурного цветения растительности. Этот день древнего празднования летнего солнцестояния, использован церковью для своего праздника — дня Иоанна Предтечи. В этот день прыгали через костры, купались, по народному поверью это приводило к очищению.

4. Двоеверие в бытовой обрядовой поэзии

Кроме общих для всего народа обрядов и обычаев, которые проявляются во время праздников, то есть календарные обряды, существуют и множество других, связанных с жизнью отдельных семей. Наиболее выделяются здесь обряды, относящиеся к свадьбе, похоронные обряды, заговоры. Эти обычаи и обряды восходят к языческим верованиям и культам, и церковь длительное время вела с ними борьбу, но в основном бесполезные.

а) Время двоеверия свадебный обряд пережил, когда церковь внедряла обязательное освящение брака путём венчания. Народ же продолжал держаться старых обрядов и «не считал брак состоявшимся, если он после церковного венчания не был закреплён традиционным пиршеством» .

Всю свадьбу можно разделить на три этапа. Первый этап — предсвадебный, когда выбирали сватов, производили смотрины, девичник, парневик (парнишник). Выбор сватов на этом этапе был основным, так как от него зависел благополучный исход сватовства и зачастую дальнейшая жизнь молодожёнов. Поэтому особое внимание уделялось своеобразной магии: уезжая сватать, проводили за собой черту, чтобы не вернуться без успеха, бросали под ноги у порога дома вывернутую наружу шубу, в доме невесты не заходили за матицу, говорили чинно, иносказательно «У вас товар — у нас купец» и пр.

Второй этап — свадебный день. В этот день имеют место множество обрядов: буженье невесты с причитаниями, расплетение девичьей косы, в последний раз заплетённой на девичнике, благословление. До сих пор сохранился обычай устраивать «заломы», перегораживать дорогу молодым с целью выкупа, сохранился и обычай воровства невесты, также с целью получить выкуп. Во время свадьбы совершали оберегательные обряды для защиты молодых от порчи — разметали веником дорогу, укрывали невесту платком (так называемая профилактическая магия). Осыпали хмелем и зерном для достатка и благополучия, в первую ночь жениха и невесту старались укладывать спать возле хлева — для плодовитости (продуцирующая магия).

Третий и последний этап — послесвадебный. Здесь характерны такие обряды как «бужение молодых», обычай водить их в баню. Ездили к родным жениха и невесты. Обряд посещения женихом тёщи назывался отводинами — готовили яичницу (блины, пирог), за которую зять расплачивался деньгами и подарками.

В течение всей свадьбы исполнялись песни. Испытывая влияние церкви, в них стали включать христианские мотивы: употребление имени Христа, слова «аминь» и др. Исполнялись также и приговоры, изначально выступавшие как заклинания от порчи, от сглаза, для благополучия. Позднее они превратились в развлечение.

б) При рождении ребёнка тоже можно увидеть следы языческих обрядов. При обязательном крещении в церкви, существовали обряды, проводимые различными повитухами: варили особую кашу роженице, стригли первые волосы у детей, пели песни, для того чтобы будущая судьба младенца была безопасной, гладкой, для благополучной и счастливой жизни.

в) Похоронные обряды считаются наиболее древними из всех. Связаны они с магической верой в силу умершего, задабривание его души для того, чтобы она не возвратилась и не стала вредить оставшимся родственникам. В память умерших ставили семье особую «трапезу роду и уроженицам». «Эта трапеза долгое время считалась необходимою, хотя в это же время готовили кутейную трапезу, принятую церковью» .

г) Обширную область в быту крестьян занимали заговоры, обладающие по поверьям магической силой. Заговоров множество, на различные стороны жизни человека: против болезней, на охоту, на любовные отношения, на удачу, на благополучие людей, на хороший урожай и много других. Первоначально в образах заговоров были только социально-бытовые образы и явления природы, которые окружают человека ежедневно, а также фантастические, сказочные персонажи. «В пору господства христианской религии в заговоры проникают такие образы, как Христос, божья мать, пресвятая богородица, апостолы, ангелы, архангелы, чудотворцы и т. п.» . Церковь запрещала подобные действа, преследовала их исполнителей. До сих пор в сельской местности подобная система заговоров практикуется, существуют люди, владеющие искусством заговора.

Заключение

Так или иначе, а на протяжении всей истории русского народа, и на сей день мы испытываем влияние предков. Во многом это отражается в том, что существовала и существует вера в то, что было когда-то делано до нас — это правильно. Надежда на правильность действий и правил, установленных предыдущими поколениями остаётся. В русском народе очень сильны традиции, вот поэтому, празднуя масленицу, мы и не подразумеваем, что она языческий обычай, как и многие другие, пронесённые через годы. По словам Белинского «Народ крепко дорожит обычаями, как своим священным достоянием».

Христианство — символ просвещения за многие века не смогло искоренить древние верования. «Они слились в единый символ, и народ пронёс его сквозь века как своё огромное художественное богатство, как бессмертные традиции коллективной праздничности труженика-земледельца» . Язычество, пусть и искоренённое, оставили «изюминку» в обрядовой поэзии, ведь только при наличии одних христианских обрядов мы вряд ли смогли увидеть всю полноту народного творчества, его ума, его внутренний мир.

Литература

Кравцов Н.И., Лазутин С.Г. Русское устное народное творчество. М., 1977.

Поэзия крестьянских праздников / Под ред. Базанова В.Г., Л., 1970.

Обрядовая поэзия / Сост. Жекулина В.И., Розов А.Н., М., 1989.

Как была крещена Русь, М., 1989.

Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975.

Забылин М. Русский народ: обычаи, обряды, предания, суеверия. М., 1996.

Размещено на Allbest.ru

…

Двоеверие

Двоеве́рие — как правило, религиозное и культурное явление, заключающееся в параллельном сосуществовании традиционного христианства и элементов дохристианских языческих верований.

Двоеверие в русской православной традиции

В рамках русской православной традиции явление «двоеверия» проявляется в отождествлении у народа некоторых христианских святых с языческими божествами (например, Илья Пророк — Перун, Святой Николай или святой Власий — Велес/Волос) и в языческом происхождении некоторых признанных православием особо почитаемых народом языческих аграрных праздников (например, масленица). Также большое количество число православных церковных праздников умышленно было приурочено к основным языческим славянским с целью постепенной подмены традиционных языческих верований на христианские. Такая практика осуществлялась и в отношении других объектов дохристианской культуры. В частности, православные храмы зачастую строились на местах бывших языческих святилищ, «святых рощ» и т. п.

В определенном смысле явление «двоеверия» присуще и другим христианским культурам (католической, протестантской). В частности, католический, а затем и протестантский праздник День всех святых, 1 ноября, и его канун — популярный в англоязычном мире праздник «хэллоуин» по происхождению является древним кельтским языческим праздником — днём поминания предков (традиция поминовения усопших на День всех святых (фр. Toussaint) сохраняется во Франции). К началу великого поста приурочены традиционные во многих христианских культурах карнавалы, вобравшие некоторые дохристианские традиции, и т. д.

Из причин существенное значение имели : выбор веры «сверху», со стороны княжеской власти, насильственное распространение христианства, гонения на языческие верования, которые не утратили для населения своего значение и были тесно связаны хозяйственной деятельностью и бытом, отсутствие письменной традиции и медленное распространение грамотности среди основной массы населения. Особенности национального характера, многоэтнический состав населения и выбор православия на возникновение «двоеверия» существенно не повлияли.

Литература

• Двоеверие // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 4 томах. — Россия, Санкт-Петербург, 1907—1909.
• Двоеверы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• В. Петрухин. «Проводы Перуна»: древнерусский «фольклор» и византийская традиция // Язык культуры: семантика и грамматика. М., 2004, с. 248-255
• Письмо А. К. Толстого императору Александру II

Празднования Рождества крестьянами Харьковской губернии, 1900-е годы. Внутри языческого солнцеворота христианская икона.

Двоеве́рие — как правило, религиозное и культурное явление, заключающееся в параллельном сосуществовании традиционного христианства и элементов дохристианских языческих верований. Концепция «двоеверия» была разработана советской исторической школой в рамках идеологической парадигмы антирелигиозной компании, поддерживавшейся коммунистическими властями.

см. основную статью Двоеверие в русской православной традиции

В рамках русской православной традиции явление «двоеверия» проявляется в отождествлении у народа некоторых христианских святых с языческими божествами (например, Илья Пророк — Перун, Святой Николай или святой Власий — Велес/Волос) и в языческом происхождении некоторых признанных православием особо почитаемых народом языческих аграрных праздников (например, масленица). Также большое количество чисто православных церковных праздников умышленно было приурочено к основным языческим славянским с целью постепенной подмены традиционных языческих верований на христианские. Такая практика осуществлялась и в отношении других объектов дохристианской культуры. В частности, православные храмы зачастую строились на местах бывших языческих святилищ, «святых рощ» и т. п. Существуют версии о языческом происхождении и самого слова «православие».

Проблема «двоеверия»

В Рождественские праздники. Харьковская губерния, 1900-е годы.

Принятие христианства и приобщение Древней Руси к западноевропейской книжной культуре не могло не породить проблемы взаимодействия языческой традиции и новых культурных приобретений.

«Вследствие присущего средневековью консерватизма — одного из важнейших сущностных качеств эпохи, — пишет В. В. Мильков, — статистические элементы культуры едва ли не преобладали над новообразованиями. Воспринятые через внешние влияния или выработанные собственными автохтонными усилиями, культурные достижения удерживались веками. Поэтому проблема культурных влияний, особенно тех традиций, которые оказывали длительное воздействие на духовную жизнь страны, да к тому же служили делу преемственности при трансляции одной культуры в другую, есть ни что иное, как проблема традиционализма. Без учета широкого спектра представляющих его направлений невозможно составить адекватное представление о древнерусской культуре».

Принято считать, что это взаимодействие проявилось в специфической форме «двоеверия», якобы принципиально отличавшего древнерусскую (а затем и собственно русскую) культуру от культур прочих народов. Попытаемся разобраться, так ли это.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что сам термин «двоеверие» практически не определен. Разные авторы используют его в самых различных значениях. Обычно под ним имеется в виду «оязычивание» христианства. Под влиянием мощных языческих пережитков христианство на Руси якобы получило специфическую окраску, резко отличающую его от всех прочих течений христианства. На интуитивном уровне восприятия такая точка зрения представляется вполне оправданной. Действительно, русское христианство отличалось от близких ему по происхождению конфессий. Однако с не меньшим успехом то же самое можно сказать и обо всех прочих течениях христианства. Вопрос в том, явилось ли именно восточнославянское язычество единственным (или основным) определяющим фактором в формировании самобытности русского христианства? Поскольку сам термин «язычество» (фактически — нехристианство) не вполне определен, такой подход допускает произвольное расширение явлений «двоеверия». Так, например, вряд ли можно согласиться со следующим высказыванием Б. В. Сапунова:

«На основании сличения греческого и русского текстов он утверждал, что если первая часть статьи, где перечислены истинные или канонические книги, пришла из Византии, то вторая часть — книги ложные (апокрифические), — содержащая отреченные сочинения, легенды, предания, народные суеверия, адресовалась русскому читателю. В обстановке ожесточенной борьбы церкви с распространяющимся двоеверием эта часть статьи имела огромное значение». (Курсив мой. — И. Д.)

«По умолчанию», здесь явно смешивается влияние «неофициальной» христианской культуры и язычества. Между тем, как мы видели, это не вполне одно и то же.

Другим моментом, затрудняющим изучение процессов взаимодействия различных традиций в рамках древнерусской культуры, является попытка жестко связать «народную» культуру элиты — с христианством, а также стремление противопоставить их друг другу. Под влиянием ленинского учения «о двух культурах в каждой национальной культуре», в советской историографии подобной поляризации был придан политический характер. Между тем, даже вполне официально настроенные историки, как, скажем Б. А. Рыбаков, считали:

«что княжеско-дружинная культура средневековой Руси включала в себя и народную культуру: во-первых, творцами всей материальной стороны феодального быта были мастера из народа, а, во-вторых, народная струя проявлялась в сказках, былинах, народных празднествах, входивших неотъемлемой частью в культуру дворцов и усадеб».
В последнее время исследователи обратили внимание и на противоположную тенденцию, которая сплошь и рядом оказывалась гораздо более сильной.
«Авторы, — пишет Л.АА. Беляев, — воспринимают как должное, как само собой разумеющееся, последовательность заимствования признаков по восходящей линии „снизу вверх“. Схема движения от „народного“ (синонимично: деревянного, дохристианского) к „господскому“ (каменному, церковному) остается и сейчас архетипической в искусствознании. Однако материалы все более демонстрируют превалирование, по крайней мере в средневековье, обратного процесса, процесса традиционного подражания популярных, массовых (фольклорных, деревянных и т. п.) изделий — престижным, профессиональным…»

Впрочем, и прежде отмечалось, что христианство довольно рано пустило глубокие корни в лоне культуры «низов». Так, Б. А. Рыбаков писал, что «яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в языческую эпоху) во все сферы народной жизни, он притуплял классовую борьбу, возрождал в новой форме первобытные воззрения и на долгие века закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного происхождения властей и провиденциализма, то есть представление о том, что судьбами людей всегда управляет божественная воля».

Хотя он тут же подчеркивал, что «русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки…»

Последняя мысль высказывалась неоднократно. Пожалуй, в наиболее жесткой форме мы встречаем ее у Д. С. Лихачева, который отказывал в христианском мировоззрении даже монахам-летописцам. В частности, он писал:

«Принято говорить о провиденциализме летописца, о его религиозном мировоззрении. Следует, однако, заметить, что летописец отнюдь не отличается последовательностью в этой своей религиозной точке зрения на события. Ход повествования летописца, его конкретные исторические представления очень часто выходят за пределы религиозного мышления и носят чисто прагматический характер. Свой провиденциализм летописец в значительной мере получает в готовом виде, а не доходит до него сам, он не является для него следствием особенности его мышления. Свои религиозные представления летописец во всех их деталях получает извне; от этого они в значительной степени могут расходиться с его личным опытом, с его практической деятельностью как историка… Вот почему, к счастью для исторического знания Древней Руси, летописец не так уж часто руководствовался своей философией истории, не подчинял ей целиком своего повествования…».

Одним из следствий подобного подхода стала усиленная разработка языческой тематики в изучении истории культуры Древней Руси: ясно, что если большинство жителей Древнерусского государства по своим убеждениям не были христианами, то они не могли быть никем иным как язычниками. При этом они, однако, продолжали «числиться» христианами. Следовательно, они были двоеверны: христианами — «по форме» и язычниками — по существу. Поскольку письменные источники давали для обоснования подобной точки зрения слишком мало материала (к тому же по большей части чрезвычайно смутного и отрывочного), пришлось искать следы «двоеверия» в этнографических, фольклорных и археологических источниках. При этом как раз и обнаружились методические и методологические сложности, которые уже упоминались мною вскользь.

Как правило, основания для изучения «двоеверия» дают аналогии, обнаруживаемые в ранних — явно дохристианских материалах и в текстах (в широком смысле этого слова), относящихся к христианскому времени. К сожалению, подобные сопоставления далеко не всегда могут рассматриваться в качестве надежного фундамента теоретических реконструкций. Причин тому несколько.

Первая из них — слишком «молодой» возраст источников, из которых черпается необходимая историку информация. Как признает Е. Е. Левкиевская, «…едва ли не единственным источником наших представлений о низшей мифологии славян периода до XII в. является реконструкция, основанная на данных народной культуры позднего времени — верованиях, обрядах, быличках, песнях и пр., фиксировавшихся этнографами и фольклористами с конца XVIII в. до наших дней. Безусловно, за столь длительный период многие элементы славянской мифологической системы претерпели определенные изменения, в том числе и под влиянием соседних неславянских мифологий, или вовсе исчезли из народной традиции.

Вторая причина, в какой-то степени производная из первой — отсутствие надежных критериев для вычленения в этих источниках собственно языческого субстрата.

«Если бы, — пишет Н. И. Толстой — все сводилось к „двоеверию“, то есть к двум компонентам, к двум источникам славянской народной духовной культуры в конце 1-го и в нач. 2-го тысячелетия нашей эры, культуры, которая имела последовательное и непрерывное развитие до наших дней, вопрос выявления элементов славянских дохристианских языческих древностей решался бы относительно просто. Все, что оставалось бы за вычетом христианских институтов, черт и особенностей, в принципе хорошо известных по многочисленным письменным свидетельствам, можно было бы отнести на счет дохристианского язычества, объяснить как его продолжение, развитие или реликты. Однако дело осложняется в значительной степени наличием фрагментов „третьей“ культуры, заимствований и собственно славянских инноваций общего и особенно локального происхождения».

Наличие в источниках такого рода почти неразличимого «невооруженным глазом» слоя неязыческой ахристианской культуры создает дополнительные сложности в изучении языческих реликтов. Прекрасным примером в этом отношении служат работы, связанные с изучением семантики одного из наиболее консервативных и архаичных обрядов — погребального, в частности. Работа Л. А. Беляева «Проблема христианского и языческого в погребальном обряде средневековой Москвы…», где автор отмечает:

«Этнографами и археологами было не раз показано, что погребальный обряд средневековой Москвы содержит много деталей (и в том числе материальных элементов), которые непосредственно в рамках церковно-учительной традиции необъяснимы.
Такие детали часто находят объяснение лишь при трактовке их как рудиментов дохристианского обряда, причем отнюдь не только славянского, и не обязательно — языческого. Наиболее известны среди таких обычаев связывание тела, обувание в специальную обувь, использование ритуального транспорта (сани, лодка), оборачивание в бересту, снабжение сопутствующими предметами (напр. древолазными шипами)…
Однако применение метода выявления рудиментов не всегда оправдано, поскольку пренебрегает возможностью усвоения некоторых внешних элементов дохристианской культуры путем семантической подмены: известно, что именно этим путем складывался предметный мир христианского богослужения, церковного обряда. Кажется, что круг рудиментов, связанных с погребальным ритуалом, можно существенно расширить, обратившись к позднему средневековью. Например, в ранних московских некрополях широко применялись в качестве намогильных камней валуны, роль которых в дохристианских (особенно северных) курганах хорошо известна… Тогда же (в конце XIV—XV вв.) как бы восстанавливается обычай снабжать покойного посудой и деньгами. Который может быть возведен к языческим временам…
Наконец, и по археологическим, и по письменным источникам прослеживается обычай осыпания тела или могилы золой (пеплом), что может быть трактовано, как пережиток обряда кремации и огненного очищения. Так его, кстати, понимали в XVIII—XIX вв. старообрядцы…
Тенденция подобной трактовки скрывает серьезную опасность. Исследователю без специального анализа не могут быть известны мотивы продолжительного существования в новых условиях возвращения или зарождения наблюдаемых явлений. Тем более это касается приведения их к системе, и особенно — восприятия подобных явлений современниками.
К сожалению, проверка с опорой на письменные свидетельства не всегда возможна, — средневековые источники редко склонны снабжать нас материалами, освещающими нюансы тогдашних воззрений на археологически отмечаемые детали погребального обряда. Перечисленные выше элементы, однако, могут быть без особого труда раскрыты как наделенные христианской семантикой».

Действительно, привлечение более широкого круга источников, с которыми проводится сопоставление, в частности выход за рамки исключительно восточнославянского материала, позволяет автору процитированных строк сделать чрезвычайно важные для нас выводы:

«Присутствие в погребениях XIV—XV вв. и позднее ритуальных сосудов находит вполне христианское объяснение в обряде последнего помазания елеем (рудиментарно здесь только само стремление поместить остающийся сосуд в могилу, а не оставить его на земле). Пепел и зола, осыпающие покойного в глазах верующих символизируют не стихию огня, но прах, в который возвращается бренная оболочка человека, некогда из него же сотворенная… Использование валунов в сочетании с дерновыми ступенями и холмиком и с деревянным крестом апеллировало не к дохристианскому кургану, но к системе образов из последних часов жизни Христа, прежде всего к Голгофе…
Таким образом, атавистическое „язычество“ имеет здесь в лучшем случае внешнее, формальное основание, вполне естественное и обычное для материальных атрибутов христианства».

Не менее любопытны и важны требования, которые исследователь предъявляет к системе доказательств наличия связи между анализируемыми разновременными источниками. Он считает:

«По-видимому, следует по возможности избегать объяснения всех сомнительных, непонятных элементов и форм обряда с помощью постулата о глубокой, плохо просматриваемой древности этого обряда, а также с помощью привлечения поверхностных аналогий, „ложного узнавания“.

Необходимейшим этапом в работе с всевозможными свидетельствами средневекового „двоеверия“ должна быть критика источника, на основе которого делаются выводы о сохранении или проникновении „языческих“ представлений в христианский контекст.

При отсутствии письменных данных, синхронных археологическим материалам, можно попытаться привлечь типологический или иконографический методы — для демонстрации хотя бы скрытых формальных корней традиции.

Конечно, каждый обрядовый элемент требует специального исследования и развернутой характеристики, поэтому ограничимся здесь одним, но весьма показательным примером анализа орнамента и формы раннемосковских белокаменных надгробий.

До сих пор исследователи высказывались исключительно в пользу отражения в их орнаментации чрезвычайно древней, дохристианской языческой символики… Ученые при этом опирались прежде всего на сходство резных орнаментов и композиций надгробий с приемами украшения деревянной утвари (прялок, вальков, посуды и пр.) в России XVII—XIX вв.

…Действительно, приемы и мотивы плит XIII—XV вв. очень близки деревянной трехгранно-выемчатой рези посадских мастеров России.

Однако сегодня нельзя пройти мимо ряда хронологических несоответствий. Раннемосковские плиты с трехгранно-выемчатой резьбой вышли из употребления не позднее первой четверти XVII в.; замена новыми мотивами началась примерно на полвека раньше; наибольшее распространение приходится на конец XV-сер. XVI вв.; достаточно активное развитие мотивов такой резьбы прослеживается уже в XIV—XV вв. и даже ранее, в конце XIII ст… В то же время деревянные изделия с подобными мотивами не заходят далее XVII в., в основном это — XVIII—XX вв…

Если тридцать-сорок лет назад можно было апеллировать к плохой сохранности деревянных изделий средневековья, то сегодня мы достаточно знакомы с археологическими находками Новгорода, Москвы и других городов, чтобы весьма решительно указать на отсутствие среди них деревянных вещей с трехгранно-выемчатыми орнаментами раньше конца XVI—XVII вв.».

Другими словами, непременным условием доказательства не только «похожести», но и семантического совпадения в каких-то элементах обряда является наличие непрерывного ряда источников, позволяющих непосредственно проследить эту преемственности. Все прочие аналогии могут послужить лишь основанием для догадки, нуждающейся в солидном обосновании.

Разработка надежных критериев выявления языческих пережитков заставляет в последние годы многих исследователей пересмотреть свои выводы и несколько «смягчить» свои утверждения относительно двоеверности жителей Древней Руси. В качестве примера приведу две характеристики, сформулированные одним и тем же автором, И. П. Русановой, по поводу одного и того же памятника. Их разделяет всего несколько лет.

«Крупный культовый центр на Збруче был, вероятно, широко известен в славянских землях. Сюда приходили язычники с территории хорват, волынян, возможно и дреговичей, вы том числе жители городов, о чем свидетельствуют находки соответствующих предметов. Святилища на Збруче посещали и представители господствующих классов, приносившие в дар богам серебряные и золотые вещи, например, колты — украшения знатных женщин, мечи и шпоры, принадлежавшие привилегированным лицам. Среди паломников были даже христиане, оставившие на капищах нательные кресты и иконку, возможно и священники, которым принадлежали роскошные кресты-энколпионы и кадило». (Курсив мой. — И. Д.)

«Среди приверженцев язычества были и представители богатых слоев общества, которые могли оставить на святилищах серебряную гривну, золотые и серебряные височные кольца, меч и шпоры — атрибуты конных воинов, перстень-печать, принадлежащий княжескому или боярскому роду. Предметы христианского культа (кресты и иконка) могли быть отняты у христиан и отданы язычниками в дар своим богам или были принесены сюда самими христианами, ищущими помощи у старых богов». (Курсив мой. — И. Д.) Близкие по своей сути проблемы возникают и при работе с фольклорными источниками. Здесь, вероятно, следует вспомнить выдающиеся труды А. Н. Веселовского, который развил мысль Ф. И. Буслаева о многослойном составе русского эпоса, об осложнениях, с которыми столкнулась исходная основа фольклора. Веселовский выступил против узкого понимания мифологического истолкования всего народнопоэтического творчества христианской поры. При этом выдающийся исследователь фольклора вполне справедливо полагал, что при близости исходных условий «мифический процесс может независимо повториться на двух совершенно различных почвах» и вызвать при этом одинаковые формы.

В средние века, «вторую пору великого мифического творчества», были созданы христианские мифы, «в которых, — согласно А. Н. Веселовскому, — вследствие единства психического процесса могли самостоятельно воспроизвестись образы и приемы языческого суеверия».

Христианские заговоры часто «столь похожи на древние языческие заклятия не потому, что повторяют их в новой форме, а вследствие самостоятельного воспроизведения мифического процесса на христианской почве».

Стремление приверженцев существования «двоеверия» любой христианский образ непременно подвести под языческий миф потеряет свою силу, если будут учтены жизненные процессы народного творчества («физиология фольклора», по Веселовскому). Мифологи упускают из виду ту «пластическую силу», «которая творит в сказке, песне, легенде, не столько развивая их внутреннее содержание (что собственно и принадлежит мифологической экзегезе), сколько их чисто формальную сторону».

Очевидно, фольклорные явления нельзя сводить только к мифологии, многое в них (согласимся с А. Н. Веселовским) может и должно быть объяснено.

«единственно тою силою фантазии, которая творит ради самого творчества, без всякого отношения к развитию затаенной внутри мифической основы. Чем более теряется сознание этой основы, чем чаще меняется мифологическая почва, например, при смене одной религиозной системы другою, тем более открывается простора самостоятельному действию этой пластической силы, не связываемой более внутреннею потребностью точно выразить содержание поблекшего мифа».

К этому трудно что-либо добавить.

Судя по всему, дальнейшая разработка вопросов методологии и методики изучения реликтовых слоев информации в сравнительно поздних источниках позволит существенно уточнить наши представления о механизмах и результатах взаимодействия различных традиций в рамках единой формировавшейся культуры Древней Руси. Пока же можно привести несколько выводов (Н. И. Толстого и М. Элиаде), которые на сей день представляются достаточно обоснованными.

1. . «Христианство лишь частично уничтожило довольно свободную и в некоторых отношениях достаточно аморфную структуру язычества, поставило его в иные условия и подчинило своей значительно более высокой иерархии ценностей. Бытовое христианство предоставило языческим мифологическим персонажам и представлениям статус „нечистой силы“, отрицательного духовного начала, противостоящего силе „крестной“, чистой и преисполненной святости. Образно говоря, в народном фольклорном представлении небо оказалось занятым силами небесными, праведными и божественными, преисподняя, подземный мир, болота, ямы и овраги — силами нечистыми и темными, а земля — место борьбы двух миров и начал, и человек и его душа — средоточие этой борьбы. Силы эти все же неравноправны и не равновелики, ибо воля Божья и промысел Божий господствует над всем и определяет все. Такое народное христианское мировоззрение, типичное для славян обеих конфессий — православной и католической, нельзя считать и называть двоеверием, поскольку оно цельно и представляет собой единую систему верований». (Курсив мой. — И. Д.)
2. . «Для крестьян Восточной Европы такое положение вещей было вовсе не „оязычиванием“ христианства, а напротив, „охристианиванием“ религии их предков. Когда будет написана история этой „народной теологии“, как она проявляет себя в календарных праздниках и религиозном фольклоре, станет ясно, что „космическое христианство“ не является ни новой формой язычества, ни синкретизмом язычества с христианством. Оно является совершенно своеобразным религиозным творение, где эсхатология и сотериология приобретают космические размеры народного христианства. С другой стороны, как раз христианский, а не „языческий“, дух пронизывает все эти творения фольклора: все концентрируется на спасении человека…».
3. . «Язычество и его элементы не следует воспринимать как нечто совершенно чуждое христианству, как его антипод во всех отношениях и компонентах. Язычество …в течение веков, еще в дохристианскую пору эволюционировало и во многом сохраняло наслоения разных периодов». В то же время вся христианская образованность III—V вв. н. э. «полна языческих реминисценций. Даже представители церкви тщетно ломают свою природу, стараясь забыть Цицерона. Церковь не в силах преобразить в христианскую идею языческую культуру и, нуждаясь в ней принуждена принимать ее целиком».
4. . Само это специфическое явление, которое, видимо, правильнее во всех отношениях называть народным христианством, а не «двоеверием», вобрало не только христианскую и языческую (в узком смысле восточнославянскую) традиции, но и мощный пласт так называемой городской, ахристианской культуры, во многом определившем характер и формы нового духовного симбиоза.

• В. Петрухин. «Проводы Перуна»: древнерусский «фольклор» и византийская традиция // Язык культуры: семантика и грамматика. М., 2004, с. 248—255
• «Как была крещена Русь» (М., 1989) Прошин Г., Раушенбах Б. В., Поппэ А. и др. ISBN — 5-250-00973-5, издательство — Политиздат

Источник в интернете

• Лихачев Как была крещена Русь.

2) Принятие христианства и проблема двоеверия

Согласно «Повести временных лет», в 6496 году «от сотворения мира» (то есть приблизительно в 988 году н. э.)КиевскийкнязьВладимир HYPERLINK «http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80_I_%D0%A1%D0%B2%D1%8F%D1%82%D0%BE%D1%81%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%B8%D1%87″Святославич принял решение креститьсяотКонстантинопольской Церкви. После чего, в царствование ИмператоровВасилияHYPERLINK «http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%B9_II_(%D0%B2%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80)» II и Константина VIIIБагрянородных, присланноеКонстантинопольским HYPERLINK «http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B2%D1%8F%D1%82%D0%B5%D0%B9%D1%88%D0%B8%D0%B9_%D0%90%D1%80%D1%85%D0%B8%D0%B5%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BF_%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8F_%E2%80%94_%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%A0%D0%B8%D0%BC%D0%B0_%D0%B8_%D0%92%D1%81%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B0%D1%80%D1%85″Патриархом НиколаемHYPERLINK «http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%BF%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8» II HYPERLINK «http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D0%BF%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8″Хрисовергом духовенство крестило киевских людей в водах Днепраи (или)Почайны.

Проникновение на Русь христианства, а потом и его принятие как более развитой религии, теоретически должно было привести к постепенному искоренению языческих обрядов, верований и культов. Несмотря на это, сегодня у большинства исследователей нет сомнения в том, что период с IX до середины XIII в. можно считать периодом двоеверия на Руси – одновременного существования древних языческих и христианских верований и культов на всей территории страны и во всех слоях населения.

В период двоеверия можно выделить два этапа:

• первый охватывает IX – X вв. и характеризуется преобладанием язычества;

• второй – конец X – начало ХIII в., когда большее распространение приобретает христианство.

В период сосуществования язычества и христианства первое было распространено в селах среди крестьян, а второе – в городах среди дружинников, торговцев и ремесленников.

Обращение в новую веру, зачастую формальное, не делало людей христианами по сути, их участие в храмовых богослужения сосуществовало с традиционными языческими представлениями обычаями. Особенно прочно они держались среди сельского населения На рубеже XII — XIII вв.. когда масса крещеного населения стала значительной, но языческие верования еще далеко не были преодолены сложилась своеобразная переходная ситуация двоеверия, т.е. компромиссного равновесия православных и языческих верований.

Тот и другой культ стояли рядом и практиковались одновременно: праздновался годовой культ общественных праздников христианских и одновременно с ним праздновался такой же круг праздников языческих; совершались домашние требы через священников по-христиански и в то же время совершались они через стариков и через волхвов и по-язычески; творилась домашняя молитва Богу и святым христианским и вместе с ним и богам языческим».

Заканчивается двоеверие после монголо-татарского нашествия, когда христианская церковь получила от завоевателей, заинтересованных в укреплении своей власти на покоренных землях, достаточные привилегии, чтобы окончательно утвердить своё господствующее положение.

Принятие христианства содействовало развитию зодчества и живописи в средневековых её формах, проникновению византийской культуры как наследницы античной традиции. Особенно важным было распространение кириллической письменности и книжной традиции: именно после крещения Руси возникли первые памятники древнерусской письменной культуры.

Принятие христианства как государственной религии влекло с неизбежностью ликвидацию языческих культов, пользовавшихся до тоговеликокняжескимпатронатом.

Духовенство осуждало языческие обряды и празднества (некоторые из них сохранялись долгое время вследствие того, что некоторыми исследователями квалифицируется как религиозный синкретизмили двоеверия). Разрушались культовые сооружения —идолы,капища.

Интересно при этом, что, судя по источникам, языческая духовная элита подвергалась репрессиям лишь в том случае, если выступала инициатором волнений, восстаний или сепаратизма. По мнению некоторых исследователей, опирающихся на «Повесть временных лет», «восстаниеволхвов» во Владимиро-Суздальской Руси в1024(а также в1071 году) сопровождалось действиями и убийствами, имевшими ритуальный характер. Ярослав Мудрый «жестоко расправился с волхвами, наведя порядок в даннических областях»; в1070-хгодах в Новгороде волхв был убит дружиной князя Глеба («это был религиозный и бытовой конфликт, переплетавшийся с борьбой против власти Киева»).

Такое длительное сосуществование язычества и христианства часто объясняют «естественными» причинами – большой протяженностью территории страны, федеративностью политического уклада и т.п. Вместе с тем, как справедливо указывает автор самого фундаментального исследования по язычеству Древней Руси акад. Б. А. Рыбаков, нельзя отбрасывать и настойчивое нежелание верхушки киеворусского общества расстаться с привычными и милыми их сердцу языческими обрядами. Среди них и полулегальное многоженство, и ритуальные пиры по пятницам, которые, помимо прочего, определенным образом уравнивали их участников, скрадывая постепенное увеличение единичной власти князя.

Двоеверие в русской культуре

Возникшая на Руси уже в XI веке ситуация «двоеверия» -«двукультурья» сказывалась на всех уровнях общественного сознания, накладывая свой отпечаток на поведение, ценностную ориентацию и практические стороны деятельности людей. Двоеверие не замыкалось в кругу верований и обрядов, оно оказывало большое воздействие и на развитие мировоззренческих идей, включая этическое и эстетическое сознание, представление об обществе. Христианство впитывало в себя «бытовые» представления о мире, сложившиеся на основе практических потребностей людей и не без влияния дохристианских представлений. Мифологическое мировоззрение было как будто оттеснено и уничтожено, и вместе с тем оно продолжало жить под покровом новых религиозных образов и обрядов, являясь той основой, на которую ложились краски византийской образованности. Византийско-христианская традиция стала одной из двух главных составляющих древнерусской культуры. В целом же в зависимости от конкретных условий преобладала языческая, либо христианская основа. Благодаря возникновению двоеверия прежние мифологические воззрения на протяжении нескольких столетий после принятия христианства продолжали оказывать ощутимое воздействие на развитие отечественной культуры.

Церковные историки проводили резкую грань между язычеством и христианством, усматривая в первом нечто примитивное. Против этой точки зрения возражал Б.А. Рыбаков. Он полагал, что христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только два различных по внешности проявления одной и той же первобытной идеологии.

Не следует исключать некоторые важные черты сходства между христианством и язычеством, но вместе с тем, нельзя сглаживать их различия. Язычество и христианство — мировоззрения разноценностных ориентации. Совершенно обособленно существует мнение о том, что понятие «двоеверие» применительно лишь к раннему периоду христианизации.

Годичный цикл древнерусских празднеств складывается из разных архаических элементов, одним из которых были солнечные фазы — зимнее солнцестояние, весеннее равноденствие и летнее солнцестояние. Вторым элементов был цикл молений о дожде, и о воздействии вегетативной силы на урожай. Третьим элементом был цикл празднеств урожая, четвёртым — дни поминания предков. Пятым могли быть коляды, праздники в первых числах каждого месяца. Шестым привнесённым элементом были христианские праздники, часть которых также отмечала солнечные фазы (Рождество Христово, Благовещенье), а часть была связана с аграрным циклом южных областей Средиземноморья, имевшим иные календарные сроки, чем аграрный цикл древних славян. Вот эти аграрно-календарные различия создали неравноправное восприятие христианского календаря в русской среде. Кроме того, большую путаницу в сроки празднований вносил христианский пасхальный календарь, в котором соотносились принципы солнечных и лунных расчётов. В результате постепенно создавалась очень сложная и многоосновная система русских народных праздников, в которых древние языческие заклинательные и благодарственные моления проступают достаточно явственно. «Рассмотрение календарных обрядовых игр, зрелищ, развлечений даёт возможность составить представление о важнейших сторонах жизнеутверждающей народной культуры, стихийно-материалистическом мировоззрении и мироощущении, которые противостоят церковному аскетическому отрешению от мира, господствующей официальной культуре» /6, с. 661-663/.

Существует три основных праздничных комплекса: зимние святки (24 декабря — 6 января), купальский цикл «зелёных святок» и осенние праздники Рода и рожениц (август — сентябрь), посвящённые первому урожаю.

Бытовая сторона календарных праздников, состоявшая по преимуществу из остатков языческих обрядов, выражалась в шуточной форме. Народный культ смеха, вытесненный из формальной жизни и церковного культа, сохранялся в области околоцерковных праздничных зрелищ. Смех играл видную роль в праздничных увеселениях, связанных с моментами переодевания, обновления внешнего вида. Магическое преодоление страха смехом, радостным возрождением, свобода, вольность, устремленность в будущее – всеобщие черты народных игрищ и зрелищ.

По своему магическому характеру бытовые обряды были аналогичны церковным, так как последние ведут родословную от родственных первобытных представлений. Не сумев полностью искоренить славянские верования и обычаи, православная церковь приняла их и освятила, вопреки своим целям способствуя удержанию в народном сознании элементов язычества. В качестве примера можно привести праздник, символический смысл которого пережил века – масленицу. В ней сохранились черты семейно-родового культа предков. Ритуальный характер имело закрепление родственных связей через обрядовое посвящение и одаривание родственников и близких, принимающих участие в устройстве семейных дел молодой четы: повивальных бабок, сватов, кумовьев.

Параллельно с семейной обрядностью масленичные увеселения развивали другую линию – аграрную. Аграрный магический смысл был заложен в кульминационном моменте – проводах масленицы, которые обычно происходили в последний день масленой недели – воскресенье и состояли из двух действий: торжественного шествия с «масленицей» по деревне и проводов (сожжения) чучела «масленицы».

Как ни в одном другом народном празднике, в масленице сконцентрированы пережитки дохристианских обрядов и представлений. Тем не менее, и ее церковь попыталась взять под свое покровительство. Часть языческих обрядов под воздействием православия приобрела христианскую оболочку: к весеннему повиновению «родителей» была привязана вселенская панихида по умершим; славянские обычаи магического очищения трактовались церковниками как нравственная и физическая подготовка к великому посту, как освобождение от грехов, связанных с участием в языческих игрищах.

С принятием христианства на смену Перуну пришёл Иисус Христос, о чём свидетельствуют древние авторы: «по святом крещении Перуна отринута, а по Христа Господа Бога яшася». В результате Иисусу Христу стали присущи некоторые черты Перуна, и поклонение ему во многом напоминало поклонение Перуну с его обильными жертвоприношениями, призванными умилостивить божество, дабы оно даровало благополучие верующим. Отсюда ясно, почему Христос воспринимался как полуязыческое божество, пекущееся не о таких чисто магических явлениях, как «спасение души», а преимущественно о земных нуждах своих почитателей. На Руси его почитали как Спаса-повелителя, которого следует побаиваться и потому регулярно ублажать жертвоприношением, совершаемым в храме Спаса-покровителя, чьей поддержкой надо заручаться во всех случаях жизни. Поэтому и православные праздники, посвящённые Иисусу Христу, отмечались в народном обиходе не как событие евангельской истории земной жизни «сына Божия», а как повод для поклонения Спасу-ревнителю о благополучии верующих в него и не скупящихся на жертвы ему /7, с. 100-101/.

Языческие символы нашли выражение в прикладном искусстве. Оно не довесок к живописи и архитектуре, а особая область, пронизанная живым народным духом, единственный сохранившейся уголок народной жизни, где можно видеть творчество русских людей, не подчинённое церковной идеологии, а иной раз прямо восстающие, бунтующие против всех. Церковь запрещает музыку, обличает пляски, а мастер серебряных дел смело вырезает на запястье изображение гусляра, «гудящего гораздо», и пляшущей женщины с распущенными рукавами. Церковь запрещает борьбу, а на рельефах Дмитриевского собора во Владимире скульптор высекает фигуры двух борющихся мужчин. Церковь ополчается против почитания птиц и «ращений», а на золотых котлах княгинь и боярынь обычно красовались птицы и «древо жизни». Таких примеров открытого нарушения русской жизнью церковных запретов можно привести много. Все они говорят о том, что декоративное «прикладное» искусство Х-ХШ вв. составляло в действительности особую, большую и независимую область творчества, отражающую ту сторону мировоззрения русских людей, которая сформировалась ещё до христианства исуществовала, несмотря на христианство и вопреки запретам.

Искусство русской деревни Х-ХIII вв. известно только фрагментарно, только по металлическим украшениям, положенным в курганы, и незначительным обрывкам ткани. Но всё же можно говорить о том, что в изобразительном творчестве деревни сосуществовали и состязались друг с другом два принципа: более древний магический и приходящий ему на смену принцип эстетический. Часть сюжетов украшений и элементов орнамента явно магического заклинательного характера выполняла в своё время роль заговоров на благоденствие или оберегов от зла. Самое понятие красивого, украшенного, узорчатого становилось равнозначным хорошему, доброму, благожелательному, оберегающему. Так, в народном представлении всякий орнамент становился заклинанием, каждый магический знак превращался в орнамент. Создавался синтез магического и эстетического начала. На протяжении веков древнее магическое содержание выветривалось, оставалась лишь старая форма, воспринимаемая как привычное украшение.

Каждое жилище украшалось охранительными изображениями: над кровлей возвышался конёк, окна обрамлялись изображениями птиц или цветов, на причелинах вырезался знак солнца, у порога прибивалась подкова, а внутри, около печи был печной столб (олицетворение охранителя домашнего очага -домового) или «коник» — резное изображение конской головы, которая в сказке о девочке-сиротке заменяет ей родных.

В резной деревянной посуде, в тканях, украшающих жилище (убрусы в красном углу, подзоры простыней, столешники), и особенно в женском и девичьем костюме и головных уборах заметно постоянное присутствие определённых символов, переходящих из века в век как какие-то заклинательные «письмена» далекой языческой старины. До настоящего времени эти языческие письмена дошли в виде утратившего смысл орнамента.