Архимандрит Спиридон (Кисляков)

Исповедь священника перед Церковью

Архимандрит Спиридон (Кисляков)

1875–1930

Павел Проценко. Откровение любви во время мировой бойни

Историческая Россия в результате крушения ее государственности в 1917-м году выпала из общеевропейского процесса переосмысления «неправд» т. н. христианской цивилизации. Опыт наших фронтовиков, часто израненных или психологически покалеченных, оказался на родине никому не нужным. Между тем один незаурядный русский монах, выходец из крестьян, бывший военный священник пережил на той первой тотальной мировой бойне внутренний переворот. Он переродился как личность. В оставшийся ему отрезок земного пути он в своих делах утверждал правду Христа сострадающего, открывшуюся проповеднику во всей ее пламенной бескомпромиссности. Свои прозрения об этом первозданном христианстве, о его трагедии в мире он сумел записать. И – в разгар Гражданской войны – даже издать небольшую часть своих рукописей. Свидетельство это произвело эффект разорвавшейся бомбы. По понятным причинам на родине его книги ожидало забвение, а на Западе их постепенно перевели на основные европейские языки. Теперь, через столетие после их выхода в свет, и наш читатель сможет прикоснуться к пронзительной исповеди бывшего крестьянского сына, ушедшего однажды из дому в поисках истины.

* * *

Поздней осенью 1916 года в Киеве на древнем Подоле состоялось знакомство двух необычайных людей. Их встречи, скорее всего, происходили и на Волошской улице, в помещении редакции журнала «Христианская мысль» (там же располагался и книжный магазин, принадлежащий редактору), и в доме на Боричевом Току, где жил его издатель.

Издатель, редактор, владелец магазина и профессор нравственного богословия в одном лице В.И. Экземплярский принимал у себя архимандрита Спиридона, прибывшего с Юго-Западного фронта.

В самом начале 1915 г. архимандрит – согласно собственному прошению на имя протопресвитера военного и морского духовенства Г.И. Шавельского – был отправлен на Юго-Западный фронт военным священником. Идя добровольцем, он хотел понять, как должно относиться христианину к войне и вызываемым ею катаклизмам. В действующей армии он оказался в разгар карпатской операции, в итоге которой русские войска потеряли около миллиона солдат (убитыми, ранеными и пленными). В мае того же года началось «Великое отступление» русской армии, продолжавшееся почти полгода.

В обязанности военного проповедника входило духовное окормление частей, уходящих в бой. В полевой церкви, часто просто на лесной поляне, служилась литургия, в конце которой православные воины причащались, затем произносилось наставление, после чего военные отправлялись на передовую. По приблизительным подсчетам архимандрита он в общей сложности причастил Святыми Тайнами «около 200 тысяч солдат», затем шедших «убивать христиан».

Кроме того, он был прикреплен к четырем военным госпиталям в городе Холм (пока его не заняли немцы), к бригаде народного ополчения, к школе прапорщиков и к т. н. «Главному сборному пункту» (откуда части направлялись на передовую). По долгу службы ему ежедневно приходилось сталкиваться с большим числом людей, вырванных из мирной жизни и находящихся перед лицом смерти. Он выслушивал исповеди, ему постоянно изливали свои боли, страхи и переживания солдаты (по сути, крестьяне и крестьянские дети), офицеры, юнкера, бывшие студенты, военные врачи. Он сталкивался с людьми, физически и психически покалеченными войной.

Однажды, скорее всего в сентябре 1915 года, посещая части ополченской бригады, охранявшие железные дороги Юго-Западного края, отец Спиридон попал под бомбежку. На брюхе немецкого аэроплана был нарисован черный крест, из «продольной конечности которого» на землю, на русских солдат внизу, летели смертельные бомбы. картина убийства, осененного высшим христианским символом, произвела на монаха угнетающее впечатление. Он был сотрясен до глубины души. Позже он вспоминал: «Это был такой момент в моей жизни, когда меня, как личности, не было; я как бы в самом ужасе умирал, разрываясь на мельчайшие частички, которые куда-то исчезали, уничтожались, и меня не было, а был один страх и один ужас!»

Событие это стало поворотным в дальнейшей судьбе архимандрита. В то время ему было 40 лет. Он понял, что его райская, добрая, христианская жизнь окончилась 20 лет назад, когда он фактически вступил в клир Церкви, став псаломщиком: следующую половину своей жизни он счел потраченной на служение греху. Только сейчас в нем созрела окончательная решимость вернуться к «свободе Евангельской жизни» и уже не отступать от велений совести. Еще несколько лет ушло на то, чтобы прийти в себя и бесповоротно погрузиться в дело христианского служения.

Бомбы, сброшенные с немецкого аэроплана, дали архимандриту ответ на больной вопрос о христианском отношении к войне. Все предыдущие впечатления от военных будней мгновенно сложились в одну апокалипсическую картину, раскрывшую для архимандрита ту бездну, в которое попало цивилизованное человечество, позволив себя втянуть в Первую мировую бойню. Он также осознал, что последние двадцать лет был невольным противником Христа, идя на поводу имперской политики огосударствления религии и Церкви.

Мировая война как вселенская катастрофа, как глобальный кризис христианства и цивилизации, как ослепление русских и европейцев банальностью зла и соблазном язычества, – вот то, что открылось военному священнику в разрывах бомб, а затем в лесном уединении, когда он окидывал внутренним взором свое прошлое и осмыслял причины собственного духовного плена. Он увидел себя в аду, в который пришел добровольно.

Этот новый важный опыт невольно делал архимандрита изгоем, поскольку его мысли и чувства входили в противоречие с настроениями подавляющего большинства идейных вождей тогдашнего русского общества. Не только политических и военных начальников, но и партийных активистов различных оттенков, а также деятелей культуры.

Картина складывалась парадоксальная. Вокруг себя архимандрит видел океан человеческого горя, отчаяния и потерянности. Бесконечный поток бедствий обрушился на «простых» людей, находившихся на самом низу социальной лестницы, а также на представителей других, более благополучных классов, оказавшихся на фронте и на деле столкнувшихся со своей беспомощностью перед массовым насилием. В то же время законодатели общественного мнения, в том числе и руководители Церкви, взирали на происходящее с воодушевлением. Им виделось, что война оздоровит и Россию, и христианскую цивилизацию. И даже – преобразит человечество.

Архимандрит Спиридон (Георгий Степанович Кисляков, р. 1875) родом был из крестьян Рязанской губернии, из семьи вполне православной и бедной. Духовное напряжение в семье поддерживала очень набожная и добрая мать, а отец был «как все»: отличался порой грубостью, разговор его часто перемешивался с матерщиной. При этом их село казинка Скопинского уезда в старину относилось к дворцовым владениям, здесь не было крепостного права в классическом его виде и имелись элементы местного самоуправления. Здешние крестьяне в годы детства и юности Георгия получали духовные наставления не только в местном приходе во имя великомученицы Параскевы, а и в общении с рядом своих односельчан, ревнителей веры, собиравшихся по домам и читавших Евангелие. Некоторые из них за эту ревность были сочтены церковным начальством неблагонадежными и отправлены в Сибирь.

Георгий Кисляков («Егорий», как звали его дома) окончил всего два класса церковно-приходской школы, главным итогом чего стало его пристрастие к чтению. Во многом его религиозную жизнь определяло общение с яркими представителями «народного православия»: полуюродивыми (а то и просто юродивыми) «людьми Божиими» и странниками. В 14 лет уйдя в Киев, этот «русский Иерусалим», он в итоге оказался в Андреевском монастыре на Афоне. Так началось его собственное длительное странничество. Годы жизни в монашеской республике (включая нахождение на афонском подворье в константинополе) сменяются годами послушничества в Алтайской духовной миссии, пребыванием в Иерусалиме, Средней Азии (Бухара и Хива), киргизии. Наконец в 1903 году в миссионерском Иргенском стане Забайкальской области, где он служил псаломщиком, его постригают в монахи и вскоре возводят в священный сан. После этого еще четыре года он сопровождает крестный ход по Забайкалью и проповедует среди народа. Со временем в круг его обязанностей стало входить и духовное попечение о заключенных Читинской тюрьмы (куда его зачислили священником) и Нерчинской каторги. В 1907 году его переводят в Юго-Западный край империи (нынешняя Украина).

Исповедь священника перед церковью

Архимандрит Спиридон (Кисляков)
Исповедь священника перед церковью
«Христос — жизнь наша.» — Апостол Павел.
Последняя война с немцами произвела во мне коренную переоценку всех моих ценностей. Она перевернула во мне все вверх дном. Все, что прежде казалось мне жизнью, теперь стало смертью, и многое, что казалось смертью, стало жизнью.
Эта ужасная мировая война камня на камне не оставила во мне из прежних моих всех ценностей. Такая коренная переоценка произошла во мне при следующих обстоятельствах: в один из дней военного времени, при посещении мною дружин 77 Ополченской бригады, расположенных на разных участках для охраны железных дорог, на одном из таковых в мое присутствие появился немецкий аэроплан с черным крестом внизу. Я весь впился в него глазами. Через несколько минут нижняя часть аэроплана стала делать быстрые уклоны вниз; это были моменты, когда он бросал бомбы из продольной конечности черного креста. В этот момент мне припомнились знаменательные слова четвертого века: “Сим победиши”! Когда же я припомнил эти слова и мысленно произнес их, тогда вдруг, в этот самый момент, понял смысл и значение этих ужасных слов, понял и едва не обезумел от ужаса. Да ведь эти слова “Сим победиши”, говорил я сам себе, совершенно тождественны и однородны по своему внутреннему смыслу и значению с третьим искушением Христа в пустыне: “Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое” (Лук. 4:6,7).
В основе сего третьего искушения и в словах “Сим победиши” лежит одна и та же воля дьявола, стремящегося к торжественному побеждению Христа и ниспровержению Его царства на земле чрез реальное слияние с идеей земной власти кесарей и Его божественного царства с царствами мира сего. В словах “если Ты поклонишься мне” дьявол ставит условия Христу. Мир и слава его может быть неотъемлемою собственностью Иисуса, если Он решится подчиниться духу мира сего и служить ему. Христос, как враг всяких религиозных компромиссов, со страшным возмущением души Своей отверг от Себя это искушение и как Победоносный Триумфатор торжественно вышел из этого утонченного коварного соблазна. “Отойди от Меня, сатана”, — сказал ему Иисус в ответ, — “Господу Богу Твоему поклоняйся и Ему Единому служи” (Лук. 4:8). Этот ответ сатане был живым эхом всей жизни Христа. Христос как в Своей личной жизни, так и в жизни Своих последователей никогда не терпел самых малейших компромиссов между исполнением воли Своего Отца и миром. Его жизнь на земле была совершеннейшим Самоотречением во имя любви к Своему Богу. Бог Отец для Него был бесконечно дороже и реальнее мира и Собственной души Его.
Точно такой святой жизни Он учил и Своих учеников. Прежде всего Иисус безусловно требовал лично к Себе такой самоотреченной любви, пред которой естественная любовь к родителям, жене, детям и собственной своей жизни в сердце христианина была бы несравненно низшей, без такой любви ко Христу никто не может быть Его учеником. Ни один христианин не может быть христианином, если его жизнь в чем-либо разнится от жизни Самого Христа. Воля Христа тождественна воле христианина, Христос занимает самое центральное место в сердце своих последователей. Такою Христовою жизнью жили христиане первых трех веков. Для них кроме Иисуса не было другого царя, и не было другой власти ни на небе, ни на земле.
Слова Христовой власти “Дана мне всякая власть на небе и на земле” (Матф. 28:18) был для них безусловным живым и непреложным законом в их жизни.
Христиане первых трех веков кроме Царства Божия, которому они принадлежали как граждане “не от мира сего”, других земных царств не знали и никаких противоречащих Евангелию, законов не принимали и ими в своей жизни не руководились. Для них законом было одно святое Евангелие, и только Евангелие, и им единым они руководились в своей личной, семейной и общественной жизни. Они так любили своего Господа и Его святое Евангелие, что за самоотверженную любовь свою ко Христу всегда подвергались всяким насмешкам, грубым и циничным издевательствам, изгнаниям, лишениям собственного имущества, всякого рода пыткам и даже мученической смерти.
Несмотря на все это, они всех любили, ни на кого не гневались, ни с кем не судились, не блудили, не разводились в своей семейной жизни, за зло платили добром, не клялись, никому не присягали, не воевали, от врагов не оборонялись, на народности не делились, за своих злодеев молились и всем людям делали добро; на всех людей без исключения (несмотря на национальность, вероисповедание, пол и возраст) они смотрели как на детей Единого Живого Отца Бога. Между же собой, связуемые узами любви Христовой, они считались родными и равными братьями. Не мудрено, что они действительно были “евангельскою солью земли” и светильниками, поставленными на подсвечники светить всему миру светом Христова учения.
Что касается государственных податей, то они платили, руководствуясь в этом повелением самого Христа “Воздайте же кесарево кесарю, а Божие Богу” (Матф. 22:21).
Первые христиане верно различали, что принадлежит кесарю и что Богу. Они знали, что кесарю принадлежат только деньги и принадлежат лишь потому, что на них значится его образ и вырезанная надпись. Человек же не принадлежит кесарю, он, как носитель образа и подобия Божия, принадлежит только одному Богу; христианин же есть прямая собственность Христа. Он есть цена Крови Христовой.
Поэтому никакая земная власть не вправе заявлять свои права на человека, а тем паче на христианина. Так смотрели первые христиане на жизнь человеческую. За такую богоподобную жизнь и религиозное свое мировоззрение христиане первых трех веков у земных кесарей не оставались без наказания. На них обрушивалась вся лава земной власти. Одни из них сгорали на кострах, другие же, как скошенные колосья, падали от меча; иные на крестах, столбах, виселицах, в рудниках, заточениях, каторжных работах, ссылках погибали сотнями тысяч.
С того времени, как сатана искушал Христа в пустыне, прошло ровно три века, и вот дьявол снова берет ту же самую идею третьего искушения Христа и чрез Константина Великого в виде знамения Креста Господня на небе предлагает ее всему христианскому миру с победным лозунгом “Сим победиши”. На сей раз дьявол восторжествовал, да и было на чем ему торжествовать. Увы! Христиане четвертого века не устояли перед соблазном этой дьявольской идеи, они слепо обманулись, с открытыми объятиями приняли ее за откровение неба и вследствие этого подверглись провалу. С этого момента закончились златые дни христианской жизни. Наступила новая эра жизни, когда последовало быстрое превращение христианства из первоначальной свободной религиозной жизни в строго государственное христианство. С этого момента (ужасное явление в истории Церкви) последовало быстрое слияние Христа с идеей земной власти кесаря, Царства Божия с царством мира сего. Церкви с национализмом, общественного церковного служения с языческим обоготворением имущих власть сильных земли. Слияние это фактически и исторически свершилось в тот роковой момент, когда епископы того времени решились на неслыханное дело. В 314 году они (в угоду ли Константину Великому — этому язычнику в христианской маске или из своих личных корыстных расчетов) в Арле созвали церковный собор и на этом соборе (страшно подумать) предали анафеме всех, кто из христианских религиозных принципов отказывается служить в армии. Факт совершен. Синедрион иудейской церкви заменен представителями христианской Церкви, Пилат — Константином Великим, Голгофа — христианской войной, Евангелие отвергнуто, живой Христос снова осужден на смерть.
Если бы мне доказали, что собор этот вовсе не выносил подобного постановления о войне и он, как поместный, не мог быть решающим органом всей Церкви Христовой, то я бы и тогда не успокоился душой, не успокоился душой потому, что не было и нет церкви, которая бы со времен Константина Великого не воевала бы. В настоящее время все представители всей мировой христианской Церкви не только вдохновляют и поощряют всякую войну, но они даже от лица самой Церкви Христовой возводят ее в религиозный христианский культ, например: военные чудотворные иконы, святых, покровительствующих войне, молебны и молитвы о победе врагов и т.д. Они от лица той же самой Вселенской Церкви через Причащение Святыми Тайнами идущих в бой солдат посылают и Самого Христа убивать людей и быть Самому убитым. Может ли быть что кощунственнее этого? Не Голгофа ли это для Христа? Как только христиане четвертого века приняли войну и сделались государственными христианами Константина Великого, то с того момента прекратились и гонения на государственных христиан. Прежде мир ненавидел их, гнал, мучил, “как граждан не от мира сего”, а теперь сами христиане своею исключительною дьявольскою жестокостью, по благословению духовных представителей Церкви Христовой, заливают весь мир человеческой кровью.
Без живой евангельской жизни и все церковные христианские догмы стали лишь достоянием ученых богословских диссертаций, вообще книг и только одних книг, а не самой жизни христиан. По той же самой основной причине распалась и самая вселенская христианская Церковь на несколько частей и каждая часть отрицает одна другую в верности своему Основателю. Наконец, о, ужас! и Сам Христос с того момента, как Церковь стала государственным парламентом, стал самым жалким батраком на службе идеологии псевдо-христианских государств.
В настоящее же время сравнительно с прошлым весь мир пошел еще дальше против Христа.
Со дня последней мировой войны весь христианский мир стал представлять из себя самую ужасную похоронную процессию, которая с ружьями в руках, с обнаженными шашками, пушками, ядовитыми газами, горючими жидкостями, на аэропланах, пароходах, поездах, автомобилях, верхом, пешком спешит как можно скорее похоронить Христа. Вот пока какие последствия оказались в жизни современных христиан. После всего этого как-то страшно становится на душе.
В самом деле, Христа мы все считаем живым Богом и в то же время своею жизнью Его отрицаем. Но почему это так?
Почему жизнь христиан так упорно и систематически идет против Христа?
Почему христиане исповедуют Христову религию и своею жизнью так подло и низко обесценивают Его ни во что?
Почему, наконец, даже такие церковные ценности, как почитание икон, почитание преемственности священства, канонизация святых церковное духовенство ставит для церковной жизни несравненно выше, чем нравственное учение Христа?
Все это легко объяснить. Начиная с того же самого Константина Великого и вплоть до наших дней, государственная дипломатия мира сего Святое Евангелие считает для себя за такую опасную анархическую книгу, что ей кажется, мир никогда не знал и не будет знать подобной книги.
Чтобы сохранить себя и не быть раздавленным Евангелием, государственная дипломатия оградила себя от Христа благодарным церковным духовенством. То же самое и в католичестве. Чтобы своим преступным отношением против Христа не вызвать протест и не оттолкнуть от себя более чутких и более зорких христиан, государственная дипломатия совместно с правящим духовенством дали всему христианскому миру бесчисленное количество разных внешних святынь. С этой целью они создали великолепные храмы, внесли дивное церковное хоровое пение, ведут самое пышное церковное служение и т.д. Все это делалось и делается с той целью, чтобы всем этим заменить христианам их истинного живого Христа и Его евангельское учение. НИЧЕГО НЕТ СТРАШНЕЕ И ОПАСНЕЕ ДЛЯ ГОСУДАРСТВА, КАК ЕСЛИ БЫ ЛЮДИ ЖИЛИ УЧЕНИЕМ ХРИСТА.
Современное государство самый ярый и жестокий враг Христу, а второй его враг, нисколько не уступающий по своей жестокости и коварству государству, само продажное и торгующее Христом духовенство.
До сего дня я был самым величайшим врагом Христовым. Правда, я с раннего своего возраста верил в Бога, верил в Сына Божия, верил в Матерь Божию, верил в Святых, верил в символ веры и верил в Церковь Христову. Но не верил я в евангельскую жизнь, не верил в нее как в безусловную и непреложную для себя истину, без которой я ни в каком случае никогда не могу быть христианином, в это я не верил. В настоящее время, во дни сей мировой войны, когда совесть моя ни днем, ни ночью не дает мне покоя, когда она призывает на мою душу проклятие неба, тогда я решился подать свою исповедь Всероссийскому Церковному Собору с тем, чтобы перед ним покаяться и заявить ему, что я не могу больше верить в Бога, не могу больше верить в церковные догматы символа веры и т. д. без живой самоотреченной веры во все принципы евангельской жизни.
Нравственная религиозная сторона учения Христа для меня так же ценна и безусловна, как и Сам Бог. Отказаться от жизни по Евангелию для меня будет равносильно отречению от Христа. Когда я помыслю о своей прошлой жизни, что я делал и как жил, то мне становится страшно тяжело и невыносимо мучительно. С моего юношеского возраста я начал нарушать нравственную сторону Евангелия. Еще чаще и сильнее прежнего я нарушал ее в своем зрелом возрасте, особенно когда принял монашество и стал уже иеромонахом. В сане иеромонаха я нарушал ее тем, что четыре года подряд в Забайкальской области ходил с крестным ходом и в интересах своего епархиального начальства обманывал и обдирал простой люд, торговал молебнами и самым крестным ходом. Встречал я крестные ходы и в других епархиях, встречал их с чудотворными иконами, с мощами святых. И все эти крестные ходы преследовали ту же самую преступную цель, что и я. Несколько раз ходил я и в те монастыри и соборы, где находятся чудотворные иконы и мощи святых, да еще каких святых, не мужиков, не простых крестьян, а царей, цариц, князей, княгинь, патриархов, митрополитов, архиереев; и там, в этих монастырях и соборах, я увидел, что вся эта святыня отдана в постыдную торговлю. И великое церковное горе, что из-за этой корысти нередко забываются духовенством живые души пасомых, погибающих в неверии и языческой жизни. Этот крестный ход черным пятном лег на мою собственную совесть. Так я попирал нравственную сторону Евангелия Христова.
Самым же бессовестным и безбожным образом я сознательно нарушал и нагло попирал ее в течение сей мировой войны в бытность мою военным священником. Перо выпадает из рук при одной только мысли о том, что я делал на войне. Я, будучи священником Алтаря Христова, все время войны с крестом и святым Евангелием в руках ревностно занимался кровавой травлей одних христиан на других. Я запричастил Святыми Тайнами около двухсот тысяч солдат, которые от меня шли убивать христиан. Во что я превратил Святые Тайны? Не в одно ли из могучих средств воодушевления солдат на убийство подобных себе солдат? Через причащение солдат, идущих в кровавый бой, не посылал ли я Самого Христа убивать людей и Самому быть убитым? Своими кощунственными безбожными проповедями я безумно вдохновлял своих отечественных воинов на бесчеловечное убийство и зверское истребление немцев и австрийцев. С пеною у рта я убеждал их в том, что настоящая война есть Божие правосудие над тевтонами, и мы, русские, вкупе с верными нам союзниками в настоящее время являемся в руках Божиих грозным всеистребляющим орудием Его праведного гнева на властолюбивую Германию, поэтому мы должны считать своим священным долгом без всякой пощады убивать немцев и железной рукой уничтожать и сметать их с лица земли, как самый вредный элемент человечества. Я мастерски подтасовывал евангельские тексты и исторические факты с тою целью, чтобы перед судом христианской совести воинов не только оправдать эту народную бойню, но и придать ей характер чисто религиозно-нравственный.
Теперь же за все мои военные “подвиги” совесть моя беспощадно меня мучает.
ОСОБЕННО МЕНЯ МУЧАЕТ СМЕРТЕЛЬНАЯ ТОСКА ПО ЖИВОМУ ХРИСТУ. Я РАДИ ИНТЕРЕСОВ ГОСУДАРСТВА, СВОЕЙ РУССКОЙ НАЦИИ И ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ДАВНО ОТРЕКСЯ ОТ НЕГО.
Исключая детство, почти вся моя жизнь была одним сплошным отречением от Господа. Только с раннего своего возраста и до двадцати лет жизни я горячо любил Христа. Были моменты, когда я всем существом уходил в Христа, сгорая с Ним пламенною любовью к Нему. В то время я доходил до такого духовного состояния, что даже каждая былинка травы, каждый цветочек, каждый лесной кустик, всякое насекомое, весь животный мир, поля, леса, горы, земля, реки, облака, солнце, луна и все звезды говорили мне: “Смотри, в каждом из нас есть Христос”, и я действительно во всем этом находил и ощущал своего возлюбленнейшего Господа. С того времени, как я беззаветно любил Христа, прошло ровно двадцать три года. Эти годы ужасны. Они из себя представляют бездну зла. Они были сплошным отречением от Христа и ревностным служением князю мира сего. В настоящее же время Христос снова овладел мною. Я Его люблю по-прежнему. Он опять стал мил и близок моему сердцу. Я жить без него больше не могу. Он для меня все.
Поэтому я ради Христа отвергаю и всем своим существом отрицаю всякую земную власть мира сего.
Мой Царь, Правитель и Законодатель — только Один Христос, ибо Ему “дана всякая власть на небе и на земле” (Матф. 28:18).
Ради Христа я отвергаю и всем своим существом отрицаю все существующие римские языческие законы, легшие в основу христианской семейной и общественной жизни и считаю их за действительную волю князя мира сего, властно преследующего ими Христа и Его святое Евангелие.
ДЛЯ МЕНЯ, КАК ХРИСТИАНИНА, БЕЗУСЛОВНЫЙ ЖИВОЙ ЗАКОН — СВЯТОЕ ЕВАНГЕЛИЕ И ТОЛЬКО ЕВАНГЕЛИЕ.
Ради Христа я отвергаю и всем своим существом отрицаю и проклинаю всякую войну со всеми ее свойствами, принадлежностями, церковными благословениями, молитвами и молебнами о победе врагов и все это считаю явным и сознательным отречением от Христа и Его евангельского учения.
Ради Христа отрицаю и всем своим существом отвергаю и проклинаю все свои военные проповеди и считаю их за открытую вражду и измену Христу и Его святейшему учению.
Ради Христа и святости и чистоты евангельского учения я отвергаю и всем своим существом отрицаю и проклинаю преступное постановление о войне Арльского Собора 314 года и считаю это постановление изменою Христу и открытым отречением от Евангелия.
Ради Христа, истинного моего законодателя, я отвергаю и всем своим существом отрицаю всякую присягу и считаю ее изменою своему Господу, коему я одному и однажды в жизни присягал в таинстве крещения.
Ревнуя о чистоте и святости славы моего Христа, я отвергаю и всем своим существом отрицаю то церковное общественное богослужение, в коем имена сильных мира сего чаще произносятся, чем имя Сына Божия, и в коем духовенство молится: “О пособити и покорити под нози всякаго врага и супостата”, “О христолюбивом воинстве” и т д. Все это я считаю гнусным и преступным языческим обоготворением сильных мира сего и отрицанием Евангелия.
Ради Христа отвергаю и всем своим существом отрицаю ту сторону современной церковной жизни, которая сознательно идет вразрез с волею Христа и Его божественным учением.
Наконец, все то, что противно Христу и враждебно Его святейшему евангельскому учению, я отвергаю и всем своим существом отрицаю.
После всего мною сказанного я в заключение сей моей исповеди должен сказать следующее.
Христос вот уже шестнадцать веков находится закованным в страшные кандалы государственной власти и все время содержится у нее в качестве самого опасного узника. Временами даже все государство нисколько не стеснялось делать Христа жертвою своих интересов. Как на это смотреть? Нужен ли нам Христос или нет? Что для нас дорого Христос или государство?
ВЕДЬ ДВУМ БОГАМ МЫ СЛУЖИТЬ НЕ МОЖЕМ.
Конечно, если мы действительно веруем во Христа и считаем Его за живого христианского Бога, то мы должны все лечь костьми за Него и освободить Его от эксплуатации государством. Если же находим, что для нас государство, церковная наша власть, народный почет, человеческая слава, сан чины, ордена, сытая беспечная жизнь, богатство, деньги и т. д. дороже и выгоднее Христа, то, значит, мы представляем из себя не только не христиан и не христианских пастырей, но какое-то церковное скопище одних предателей Христа и самых гнусных Его изменников.
Ничего нет преступнее и подлее, как в одно и то же время быть служителем Алтаря Христова, пастырем Церкви Христовой, проводником Его учения в народную церковную жизнь, считать себя блюстителем заветов Христа и во имя земных мирских корыстных целей сознательно предательски относиться ко Христу и изменять Его святейшей воле.
Вот самая основная причина, почему я счел для себя своим прямым христианским долгом покаяться в своей против Христа преступной жизни и раз навсегда словом и делом отречься от тех кумиров мира сего, которые из христианской жизни не только собою вытеснили христианского Бога, но, что ужаснее, они почти всем христианским миром почитаются за самое высшее божество и во имя этого божества христиане вот уже шестнадцать веков сознательно на алтарь приносят не только свою собственную жизнь и жизнь своих детей, но даже и христианскую религию вместе с ее божественным Основателем Господом нашим Иисусом Христом.
Послесловие
Свершилось! Я кончил свою исповедь. Повергаю свою сердечную благодарность за нее к стопам моего распятого Христа.
Свидетель Бог, она вся написана живою кровью моего исстрадавшегося сердца. Теперь пусть кто как хочет думает обо мне и судит меня, я закончил свое дело.
В своей исповеди я с ужасом отвертываюсь от современного языческого христианства, в коем не только нет живого Назаретского Христа, но, что страшно, которое во всех своих отношениях ко Христу совершенно враждебно Ему.
Для современного языческого христианства живой Назаретский Христос не только является далеким, чуждым, но даже невообразимым мировым злом! Вот почему я в своей исповеди отрекаюсь от той моей прежней антихристианской жизни, которая при всем своем современном христианстве была вся сплошным богохульством. И вот отныне после сей исповеди я вступаю в новую фазу моей действительно христианской жизни.
С этого момента жизнь моя есть живой Христос. Он будет для меня самым основным живым центром в моей личной жизни.
Раньше, до сего времени, для меня лично вся моя религия как-то проходила мимо Христа; я верил в символ веры, верил в таинства церкви, верил во все обряды церкви вплоть до поклонения иконам и почитания мощей; что же касается нравственной стороны евангельского учения как принципов евангельской жизни, которая из себя представляет внутреннюю духовную богосыновность истинного живого христианина как сына Божия, — в это я не только не верил, но смотрел на все это современными очами всего церковного антихристианского мира. Мне казалось, что можно быть христианином, совершенно не живя в своей жизни по учению Господа. В настоящее же время в моем религиозном мировоззрении получилась большая перемена: что прежде было главным, основным и на первом месте, теперь оказалось как раз обратно.
Раньше на первом месте, как главное и самое основное в моем религиозном мировоззрении, была прежде всего церковь со всеми ее догматами исторической преемственности священства, таинствами, обрядами и т.д. Живой же Христос со Своим учением о жизни в то время находился как бы где-то далеко-далеко, по ту сторону самой церкви; Он был во мне совершенно вытеснен этою церковью с ее историческою внешней святыней. Теперь же как сама церковь, так и все ее таинства и соборы являются для меня на втором месте, как нечто производное, придаточное; сама церковь со всеми своими таинствами должна быть ничем другим в христианской жизни, как живым плодом евангельской богосыновней внутренней, духовной жизни христиан. Правда, я не могу отрицать то, что церковь, а также и все таинства ее есть тоже нечто родное Христу, близкое его сердцу, но, во всяком случае, все это не Он Сам и не Его учение о жизни.
Христос ни о чем так не заботился, как только о том, чтобы последователи Его жили исключительно Его богосыновними принципами духовной божественной жизни. Нужно сказать правду, в Своем учении Христос не знает ни иерархии, ни церковных таинств, ни икон, ни культа святых, ни мощей, ни храмов, ни монастырей, ни церковных уставов и т.д.; Он знает лишь то, что проповедовал, а проповедовал Он только одну чистую волю Своего Небесного Отца, которая вся есть духовная богосыновняя жизнь, вся есть живое действительное ношение в себе Бога, вся есть чистые принципы евангелия; даже такие слова Христа, как: “Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес; ибо хлеб Божий есть Тот, Который сходит с небес и дает жизнь миру. На сие сказали Ему: “Господи, подавай нам всегда такой хлеб”. Иисус же сказал им: “Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда… Я — хлеб живый, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира”. Тогда иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть Плоть Свою? Иисус же сказал им: “Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день; ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем; как послал Меня Живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей то есть хлеб, сшедший с небес; не так, как отцы ваши ели манну в пустыне и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек” (Иоан. 6:32-35; 51-58) — эти слова относятся исключительно к евангельским богосыновним этическим принципам о жизни, а вовсе не к Таинству Евхаристии. Если бы эти слова Христа относились к Евхаристии, как понимают и толкуют их церковные представители, то Христос не пояснял бы эти образные выражения Своей возвышенной одухотворенной божественной речи следующими словами: “Это ли соблазняет вас? Дух животворит, плоть не пользует ни мало; слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь” (Иоан. 6:61-63).
Здесь Христос буквальное понимание иудеями о ядении Его Тела и питьи Его Крови совершенно отрицает и все это переносит на свое духовное нравственное богосыновнее евангельское учение. Под выражениями “Плоть” и “Кровь” Христос разумел самую последнюю степень органической родственной кровной связи Своих учеников и последователей лично с Собою через живое их внутреннее волевое ученичество и свободное любовное исполнение ими Его святейших евангельских нравственных принципов жизни.
В настоящей же жизни христиан, к великому горю, нравственные евангельские богосыновние принципы о жизни давным-давно преданы глубокому забвению; они стали никому не нужны и ими не только никто не интересуется, но, даже страшно сказать, христиане их высмеивают и отвергают как какую-нибудь жалкую утопию Галилейского Утописта-Простеца и религиозного Фанатика-Иисуса. Поэтому я неоднократно говорил и говорю, что глубоко понял и твердо убедился в том, что современное христианство в своей жизни есть прямое сплошное враждебное отрицание Христа; если что в нем и осталось, так это лишь одни мертвые разлагающиеся формулы церковных догматов, дисциплинарные, полицейские, церковные, канонические правила соборных постановлений, иконы, мощи, парча и жалкое, бездушное, казенное, фабричное духовенство. Что же касается Самого Живого Христа с Его евангельским учением о жизни, то церковь в лице своих представителей в практической жизни христиан уже шестнадцать веков тому назад в момент восшествия великого Константина как первого христианского монарха на царский престол спела Ему свою вечную память!!!
В настоящее время на каждом шагу слышишь избитую формулу Карфагенского Святителя: “Кому церковь не мать, тому и Бог не отец”. В этой формуле столько же правды, сколько неправды и скрытого обмана. Последние заключаются в ней потому, что она догматически предполагает в себе абсолютизм клерикализма и в то же время совершенное вытеснение церковной идеей из понятия и жизни христиан идеи царства Божия на земле. (совершенно лукавая подмена слов Иисуса: = никто не приходит к Отцу, как только через Меня.=. –В.С.)
И вот, когда я увидел и понял, что из себя представляет современное христианство, я решился более не жить его жизнью; как здесь не живи и не прельщайся ценностями мира сего, все же всему будет конец. Ведь рано или поздно, а мне придется же когда-нибудь явиться на суд Христа.
Главное, что меня больше всего побудило написать исповедь, так это моя любовь ко Христу, отвергнутому и до сего времени мучимому Христу. О, я люблю моего Господа, Спасителя мира! Отныне я всем своим существом хочу, желаю и стремлюсь, чтобы Христос жил во мне и Его воля была моей волей и руководила мною, — так горячо люблю моего Христа, живого Назаретского Христа. Я же в качестве недостойной грешной жертвы самоотречение, добровольно и любовно приношу и повергаю самого себя к Его Святейшим Стопам и пламенно стремлюсь слиться с Ним и раствориться в Нем. О, как я рад, что через эту исповедь я снова буду с Христом, снова нежная весна моего религиозного детства развернётся для меня!

Кто-нибудь исповедовался? и как это происходит?

Цитата: батюшка по любому грешным быть не может! во-первых за ним следит иепархия, во-вторых он потоянно читает молитвы, в-третьих за те деньги и ответственность грешник работать не останется, в-четвертых он вхож в алтарь (а там автоматически очищаешся от грехов особенно когда открыты врата))
Вы про РПЦ?священник пишет:
Года два назад на всю Церковь – да что на церковь – на всю страну, на мир скандал был. Не просто уличили, а уже буквально дело дошло до того, что дубьем стали гнать из епархии «преосвященного Никона» — епископа из молодых, «перестроечного» разлива, педераста, отнюдь не скрывавшего своей «ориентации», как теперь принято стыдливо выражаться у интеллигентов, ратующих за всехнюю «свободу». Наглую жирную свинью, обожравшуюся церковными деньгами, полученными от грабительских поборов со священников и приходов огромной уральской епархии.
Десятки статей – буквально – были опубликованы в том числе и в центральной прессе, с фактами, доказательствами, показаниями очевидцев, документальными свидетельствами – готовое уголовное дело, по сути. И что же? Патриархия даже расследования проводить не стала. А как пришлось невмочь: народ поднялся, этого гада люди в церковь не пускали к себе на службу, и от расправы его только наемная охрана спасала (буквально – могли побить) – его потихоньку, тайком, перевели в другую епархию опять архиереем. Зато священству, которое заодно с народом против епископа пошло, урок дали хороший: нескольких «зачинщиков» повыгнали, кого понизили, кого перевели бедовать на заштатные приходы – чтоб неповадно было «сор из избы мести» и чтобы все знали, «кто в доме хозяин». И на народ из Патриархии цыкнули, а на прессу злобно ворчали: дескать, это все жидо-масонские происки, которые раздувают газетчики, всегда радые возвести напраслину на «страдалицу-Церковь». Почитание епископа, какой ни есть, должно быть по должности. Потому что, «где епископ, там Церковь». А мы-то думали, что Церковь там, где Христос.
А педераст этот в открытую себе в мальчики поповских детей требовал, пользуясь начальственным положением, и ставил пострадавших священников в безвыходное положение: или пойти против начальства, и как следствие, лишиться места и куска хлеба для семьи (что и случилось), или отдать родных детушек на «съедение» мерзкому Тараканищу. Вот и думай теперь, чего это патриархия за «голубых» всякий раз так рьяно заступается? Что, например, мешало устроить публичный, принародный церковный суд над негодяем, какие такие «высшие» церковные интересы? Христос нам объяснил, что света боится и избегает тот, кто сам причастен «к бесплодным делам тьмы». И еще сказал: «По делам их узнаете их». Узнали. Всем миром, всем народом. И сегодня, по-моему, ни у кого уже не осталось никаких иллюзий в отношении церковного начальства: обыкновенные, банальные пройдохи.
А вот еще «любопытное», так сказать, свидетельство, за которое отвечаю как за типичное из многих тех, которые, что называется, «неводом не перечерпать». Ко мне обратился священник со своей кручиной: ребенка его знакомых, прислуживавшего в храме, «отпидорасил» поп. И теперь они не знают, что им делать. Дело-то, и вправду, не простое. Поп этот, уже пожилой священник, с матушкой и детьми, а то и внуками, служил в сельской церкви поблизости богатого «новорусского» поселка, где у этих «знакомых» дом. Брат попа, монах, стал в свое время епископом, и получил хорошее место рядом с Патриархом в Москве. Вот мать-то их счастливая, вывела деток «в люди»!
Как нынче иной разводится, богатые, кое-как уверовав вместе с семьями, стали церкви помогать, на службах по праздникам бывали, давали попу денег на то, на се… Мальчику в церкви понравилось, стал он «к батюшке» сперва на исповедь ходить, потом его в алтарь взяли, прислуживать, стихарь нарядный, специально на него пошитый, на службе стали на ребенка надевать и со свечой по церкви пускать перед священником с кадилом. Родители, как в церкву придут, на сыночка умиляются. А батюшка-то, оказывается, даром времени не терял: присмотрел удобный случай и улучил момент совратить малолетку, подпоив его кагорчиком. Малый пришел домой «из церкви» поздно ночью пьяный да растерзанный – так родители и ахнули. Думали сперва, может, кто со стороны, пока дознались – и теперь вот «не знают, что и делать», советуются. О чем тут советоваться, с кем? А если и советчик из тех же окажется, что он присоветует? Ну, вроде бы, какие тут нужны советы – ведь взрослые же люди. И вспомянулся мне собственный мой первый «церковный» опыт: все, что ли, с этим «гадом» на церковном пороге встречаются?
В общем, я им сказал, мол, нечего оглядываться на то, что поп. Мало ли, бандит на себя милицейский мундир напялил, он от этого, что, блюстителем закона, или защитником общества стал? Бандит и есть, и пуля его сыщет, пусть даже и в мундире. Так и поп этот, он что, христианин? Педераст он, и есть мерзость пред Богом и позорище перед людьми.
А пока они думали да советовались, незадачливого совратителя братец исхитрился в Москву перетащить, под крылышко известного в церковных кругах высокопоставленного архиерея, тоже из педерастов. Даю подсказку – он от патриархии поставлен был за «связи с армией» отвечать. И так они на пару усердно потрудились эти «связи» налаживать, что вот совсем недавно (видать, опять приперло дальше некуда) епископа того, наконец, сняли, а вместе с ним слетел и помощник. Тут уж и братец не помог, а пожалуй, пришел его черед теперь уже о самом себе позаботиться. «Скажи мне, кто твой брат…».
А вообще, насколько монашество увязло в содомии? Не знаю. Но по тому немалому, что знаю, думаю – минимум наполовину. Такая вот страшноватая картинка получается: погрязшее в гнусном разврате монашеское архиерейство, ранее узурпировав высшую церковную власть, единолично распоряжается, в частности, церковными назначениями. Епископ сам решает, кому быть священником, а кому не бывать: тем самым приходским «батюшкой», которому вы доверяете интимные стороны своей жизни, и своих дочерей, сыновей, внуков и внучек. Пустили козла в огород, а он оказался крокодилом.
Великая беда, как разлив реки, незаметно влилась в церковно-приходскую жизнь, а впустили ее сами те, что все приговаривали: «Нам все едино, что ни поп, то батька. До Бога высоко, до начальства далеко, мы не станем судить да осуждать, нас это не касается, что у них там наверху творится». Коснулось, нас и наших детей, дома и на приходах. И разбираться придется нам – с тем, что творится в нашей церкви, потому что больше некому, как всегда. Это наше дело, и это наша жизнь. Вот и примемся разбираться теперь с тем, что такое монашество, священство и епископство: откуда на нашу голову взялось, как принялось, и что с ним, таким, сегодняшним, делать, куда его девать, и от него деваться. И да поможет нам в этом Христос, Бог наш.

Протоиерей Димитрий Смирнов «Я некоторым запрещаю исповедоваться в монастырях»

Выступление протоиерея Дмитрия Смирнова, председателя Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными организациями Московского Патриархата, настоятеля храма свт. Митрофана Воронежского на Хуторской на круглом столе «Подготовка ко святому причащению: историческая практика и современные подходы к решению вопроса» 27 декабря 2006 года.

Во-первых, я просто счастлив, что эта тема обсуждается. И что есть желание обсуждать такие актуальные темы здесь, за Круглым столом в Даниловом монастыре.

Хочу рассказать о двух эпизодах.

Первый — в Лавре я наблюдал такую сцену. Мама чуть не плачущим голосом просит иеромонаха причастить мальчика. Иеромонах ей говорит: «Так он же не исповедовался». Она:»Сыну семь лет только сегодня исполнилось». Он: «Нет, без исповеди нельзя». Как жаль, что она не сообразила сказать, что он родился вечером! Я это сам видел на солее Успенского собора.

Второй эпизод. В одном монастыре на Афоне, очень хорошем, я узнал, что монахи причащаются в субботу. Почему? потому что в пятницу пост. А в воскресенье уже не причащаются.

Мне кажется, что в памятку ко причастию необходимо внести такую главу, как «лекарства». Потому что очень много священников считают лекарство едой. Нитроглицерин, лекарства при диабете — всё это еда, т.е. падай в кому, но в рот не бери. Поэтому надо где-то обозначить, что лекарства не есть еда. Как и запивание лекарства молоком — это не нарушение поста.

Каноны Православной Церкви предписывают причастие в Светлую Седмицу.

Я когда-то предлагал такую схему. Кто причащается раз в году — тот должен поститься весь пост. Т.е. месяц поститься и где-то в конце поста причащаться. Кто причащается раз в пост — тому поститься неделю. Кто причащается раз в месяц — тому три дня. Кто причащается раз в неделю — то среда и пятница и в субботу всё-таки без мяса.

Необходимо сказать об Евхаристии, как о стимуле, в первоначальном значении этого слова — в пастырском окормлении. Если христианин привык причащаться, то отлучение его временное пастырем является инструментом его пастырского окормления. И окормлять и воспитывать таким образом можно только постоянно причащающегося человека. Например, я однажды отлучил одну женщину на целый год, т.к. она занималась разрушением семьи своей дочки. Благодаря тому, что она часто причащалась, для неё это было серьёзно, хотя и не помогло в итоге.

Исповедь у другого духовника. Конечно, это возможно и никаких препятствий мы не ставим. Но!.. очень часто человек отправляющийся в паломничество в какой-то монастырь приезжает с квадратными глазами, с какими-то епитимьями. И я некоторым запрещаю исповедоваться в других монастырях. Потому что человек возвращается полностью с разрушенной духовной жизнью, с полностью мозгами «набекрень». У нас же старцев в стране, которые пять лет назад рукоположены, но они с бородами, у них саны, кресты — все дела. И потом некоторые после них уходят из общины, становятся «иэнэнщиками», ещё кем-то… Поэтому некоторой категории граждан наших и прихожанам нельзя исповедоваться в других местах. Потому что некоторые духовники, даже ничего не узнав о человеке, в капусту рубят его душу.

Благословение на причастие. Наша многолетняя практика состоит в том, что мы перед Рождеством и перед Пасхой говорим всем заранее, что нужно исповедоваться в течение недели-полутора, и потом, если никого не убил, можно причащаться без исповеди.

Очень удобная форма для тех, кто любит исповедоваться подробно — письменная форма, которая практиковалась у нас ещё в начале 20-го века.

Я почувствовал очень большую разницу между приходами большими и очень большими.

Какой-то процент людей — я его оцениваю в 15 — пришедших в воскресенье — это люди, пришедшие в первый раз. Как-то их отделить в отдельный придел или поднять на второй этаж двухэтажного храма пока не представляется возможным. Не можем мы так организовать их, тем более все они приходят в разное время. Тем не менее, надо постараться этому человеку, вновь пришедшему, дать максимум. И даже если он пришел поздно, если он никогда не постился и не знал что это такое, если он действительно пришел с раскаяньем, а таких много, по-своему подготовившихся к исповеди — я считаю, что такого человека причастить не только можно, но и нужно. Но снабдив его сведениями о том, как надо готовиться. Я всегда спрашиваю: «Есть ли у тебя молитвослов? читал ли ты Евангелие? есть ли оно у тебя?» Даём ему правило читать Евангелие с этого дня каждый день, рассказываем о посте и говорим, как надо впредь готовиться. Но в тот раз причащаем всё равно. Как дитя.

Если у человека нет смертных грехов… А самый распространённый грех — это так называемый «гражданский брак» или «у меня есть любимый человек». Я ему говорю, что любить друг друга — это очень хорошо, но ваши отношения — это не просто любовь, это уже больше супружеские отношения, поэтому решайте с любимым человеком этот вопрос, будете ли вы созидать семью и если будете — давайте это делать скорее, а я готов повенчать бесплатно. Если же он любит, но не настолько, я ему говорю, что в церковь, по идее, в таком случае дальше притвора входить нельзя, потому что это противоречит заповедям Божьим.

И вот если так поговоришь по-доброму, объяснишь, очень многие потом женятся…

>Исповедь священника перед Церковью

Об «Исповеди священника перед Церковью» архим. Спиридона

Благодаря о. Андрею (orthodoxspain) обнаружил ссылку на этот редкий текст, о котором раньше лишь слышал:
http://www.feosobor.spb.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=75&Itemid=88
Многим уже известны его живые и трогательные воспоминания «Из виденного и пережитого», о его миссионерском служении в Сибири в 1890-1900-х годах.
Данный текст более спорен, но написан, как всегда, предельно искренно и откровенно, чем несомненно трогает и подкупает, несмотря на явное местами прорывающееся «толстовство». Не случайно Чехов все-таки считал, что «прав тот, кто искренен». Кстати, о Толстом… О. Спиридон любил этого писателя и, между прочим, однажды признался, что если б весь мир следовал этике этого писателя, он бы уже наполовину был христианским. В этом суждении, да и во многих других он явно был не в русле официальной церковности. Тем более – в данной весьма резкой заметке! И что же? Его тогда отлучили? Запретили временно в служении или наложили какое-то дисциплинарное взыскание? Да нет… А вот что бы было, если б он выступил сегодня с такой позицией столь же открыто? Хм, вопрос, пожалуй, риторический. Сама же «Исповедь» была написана во время Первой мировой войны.
Выделю здесь некоторые цитаты «Исповеди» и прокомментирую.
«…В один из дней военного времени, при посещении мною дружин 77 Ополченской бригады, расположенных на разных участках для охраны железных дорог, на одном из таковых в мое присутствие появился немецкий аэроплан с черным крестом внизу. Я весь впился в него глазами. Через несколько минут нижняя часть аэроплана стала делать быстрые уклоны вниз; это были моменты, когда он бросал бомбы из продольной конечности черного креста. В этот момент мне припомнились знаменательные слова четвертого века: “Сим победиши”! Когда же я припомнил эти слова и мысленно произнес их, тогда вдруг, в этот самый момент, понял смысл и значение этих ужасных слов, понял и едва не обезумел от ужаса. Да ведь эти слова “Сим победиши”, говорил я сам себе, совершенно тождественны и однородны по своему внутреннему смыслу и значению с третьим искушением Христа в пустыне: “Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое” (Лук. 4:6,7)».
Мне вспоминается, что из известных людей, более-менее сочувствующих Христианству, в относительно недавнее время, в частности, Иосиф Бродский упоминал в подобном же отрицательном духе эти слова и последующее поведение Константина. Пожалуй, можно согласиться с о. Александром Шмеманом, который предостерегает от радикализма в оценке обращения Константина и последующего образования церковно-имперского союза и считает, что «Процесс этот настолько сложен и многосторонен, что нужно с опаской относиться к противоречивым оценкам «константиновского» периода: и к огульному его осуждению и к безоговорочному «оправданию»».
И далее Шмеман пишет:
«…Вот он дерзал идти против Города — а не защищали ли его вместе с Максентием все его древние боги, вся сила традиции, вся слава прошлого? Для такого человека, каким был Константин, эта борьба с Римом не означала ли святотатственного разрыва с прошлым? И не искал ли он бессознательно новой силы, новой религиозной опоры, которые поддержали бы его в его замысле обновления Рима? Вот на этот момент страшного напряжения и сомнения и падает его обращение. Самые близкие по времени описания этого события не упоминают ни о видении Креста, ни о словах «Сим побеждай». Они говорят о вразумлении, полученном Контантином во сне сделать новый знак на оружии. Исполнив это, Константин победил Максентия и вступил в Рим. Позднее этот основной рассказ стал обрастать — не без помощи самого Константина — легендой. Одно остается несомненным: знак, виденный Константином и под которым одержана была эта решительная победа, в сознании самого Константина был знаком христианским и с этого момента император стал считать себя христианином» (см.: «Исторический путь Православия»).
Но чуть далее тот же о. Александр приходит к выводу, по содержанию не слишком сильно отличающемуся от резкого слова о. Спиридона, но выраженному в более сдержанном и корректном тоне:
«Всё дело в том, что в сознании Константина, христианская вера или, вернее, вера во Христа, пришла к нему не через Церковь, а была дарована лично, непосредственно и для победы над врагом, то есть при выполнении им его царского служения. Тем самым победа, одержанная при помощи христианского Бога, ставила отныне Императора, а, следовательно, и Империю под покров Креста, в прямую зависимость от Христа. Но это означало также, что Константин обратился не как человек, ищущий Истину, только ее, и ради нее самой, а как император: сам Христос санкционировал его власть, делал его Своим нарочитым избранником а в его лице и Империю соединял с Собой некоей особой связью. Так объясняется тот поразительный факт, что обращение Константина не повлекло за собой никакого пересмотра, никакой «переоценки» теократического самосознания Империи, а, напротив, самих христиан, саму Церковь убедило в избранничестве Императора, в Империи заставило видеть богоизбранное и священное Царство. Все трудности, всё своеобразие Византии, вся острота и двусмысленность «константиновского периода» церковной истории вытекают из этого первого парадокса: первый христианский император оказался христианином вне Церкви и Церковь молчаливо, но с полной искренностью и верой приняла и признала это. В лице Императора Империя стала христианской, не пройдя через кризис крещального суда.
За обращением последовал так называемый «Миланский Эдикт», определивший принципы религиозной политики Константина (313). В нем торжественно провозглашалась свобода — «и христианам и всем следовать той религии, какой каждый пожелает», христианским же церквам, кроме того, возвращались конфискованные у них во время гонения имущества. О смысле Миланского решения велись жаркие споры среди историков. Что означала эта религиозная свобода? Если, провозглашая ее, Константин вдохновлялся христианской идеей независимости религиозного убеждения от государства, то почему просуществовала она так недолго, так быстро уступила место безраздельной и принудительной монополии Христианства, на веки уничтожившей всякую религиозную свободу? Ответ может быть только один: свобода Константина не была христианской свободой. Понадобились столетия, чтобы то новое понимание личности, которое всеми своими корнями вырастает из Евангелия, проросло постепенно и в новое понимание государства, ограничило его неотъемлемыми правами этой личности. Мы знаем теперь, сколь мучительным оказался этот процесс, знаем, увы, и то, что сами христиане далеко не всегда были в нем носителями именно христианской, евангельской истины. Не состоит ли трагедия новой истории, прежде всего, в том, что самая христианская из всех идей нашего мира, идея абсолютной ценности человеческой личности, исторически оказалось выдвинутой и защищаемой против церковного общества, роковым символом борьбы против Церкви? А случилось это как раз потому, что с самого начала сознание христиан заворожено было обращением Константина; оно-то и помешало Церкви пересмотреть в евангельском свете теократический абсолютизм античной государственности, а, напротив, его самого слишком надолго сделало неотъемлемой частью христианского восприятия мира» (курсив мой – свящ.Ф.).
О. Спиридон пишет об этом же более простыми и решительными словами:
«Христиане четвертого века не устояли перед соблазном этой дьявольской идеи, они слепо обманулись, с открытыми объятиями приняли ее за откровение неба и вследствие этого подверглись провалу. С этого момента закончились златые дни христианской жизни. Наступила новая эра жизни, когда последовало быстрое превращение христианства из первоначальной свободной религиозной жизни в строго государственное христианство. С этого момента (ужасное явление в истории Церкви) последовало быстрое слияние Христа с идеей земной власти кесаря, Царства Божия с царством мира сего. Церкви с национализмом, общественного церковного служения с языческим обоготворением имущих власть сильных земли».
И вот, пожалуй, ключевые слова «Исповеди» о. Спиридона:
«Учение Христа для государства есть смерть».
Парадокс? Но ведь все Евангелие и состоит из подобных парадоксов. Н.А. Бердяев, кстати, отмечал по этому же поводу, что воцарение чистой истины на этой земле было бы равносильно взрыву мира и концу истории как таковой! Но история зачем-то продолжается… И государства никто не смог отменить! Видимо, далеко не все просто в этом мире именно из-за его сложности, сопряженной с греховностью. Мир пока еще не готов придти к концу своему, и готов вряд ли будет скоро. В таком случае вся история христианства в этом мире волей-неволей будет представлять собой историю компромиссов с миром сим, историю приспособлений и снисхождений к нему. В конце концов, «икономия» есть то же снисхождение…Государство никак не приближает к Царству Божиему, но от ада на земле худо-бедно может избавить при определенном разумном его построении, в тех условиях, когда обычно вместо воплощения чистой евангельской заповеди приходится из нескольких зол выбирать меньшее.. В этом, кстати, и предназначение культуры в ее разнообразных светских и околохристианских формах. Но, с другой стороны, не часто ли мы, христиане, в этом себя оправдывали и даже слишком увлекались этим самооправданием, когда выбор «меньшего зла» среди «больших» бывал уж слишком произвольным и подверженным «стихиям мира сего»? Заметка о. Спиридона наводит уже хотя бы на этот вполне уместный вопрос.
А далее еще одна «пощечина общественному вкусу», точнее – удобно устроившемуся в этом обществе духовенству:
«Чтобы сохранить себя и не быть раздавленным Евангелием, государственная дипломатия оградила себя от Христа благодарным церковным духовенством. То же самое и в католичестве. Чтобы своим преступным отношением против Христа не вызвать протест и не оттолкнуть от себя более чутких и более зорких христиан, государственная дипломатия совместно с правящим духовенством дали всему христианскому миру бесчисленное количество разных внешних святынь. С этой целью они создали великолепные храмы, внесли дивное церковное хоровое пение, ведут самое пышное церковное служение и т.д. Все это делалось и делается с той целью, чтобы всем этим заменить христианам их истинного живого Христа и Его евангельское учение. Ничего нет страшнее и опаснее для государства, как если бы люди жили учением Христа. Современное государство самый ярый и жестокий враг Христу, а второй его враг, нисколько не уступающий по своей жестокости и коварству государству, само продажное и торгующее Христом духовенство».
О. Спиридон – максималист, его подход – акривия; он жаждет отдаться Христу безраздельно и самозабвенно, не зная никаких компромиссов, ни личных, ни церковно-общественных. И никто ему здесь не может быть судьей, если говорить о «прелести». «В прелести» еще большей могут находиться вполне благонамеренные ортодоксы, комфортно расположившиеся на Христовом седалище, уничижающие других и возвышающие самих себя. Такие служители, как о. Спиридон, могут быть своего рода «занозой», «жалом в плоть» официозным государственным или церковным структурам, чтоб они как раз не слишком возносились сами в себе и не забывали о своем истинном, то есть относительном предназначении. Стоит ценить таких служителей, несмотря на то, что сама история Церкви, конечно же, не пойдет за ними. Слову Христа придется еще «врастать» в плоть этого мира многие столетия и тысячелетия, если человечеству суждено еще будет просуществовать в соответствующих временных масштабах.
Вопрос о. Спиридона, как говорится, «ребром»:
«Нужен ли нам Христос или нет? Что для нас дорого Христос или государство? Ведь двум богам мы служить не можем. Конечно, если мы действительно веруем во Христа и считаем Его за живого христианского Бога, то мы должны все лечь костьми за Него и освободить Его от эксплуатации государством.Если же находим, что для нас государство, церковная наша власть, народный почет, человеческая слава, сан чины, ордена, сытая беспечная жизнь, богатство, деньги и т. д. дороже и выгоднее Христа, то, значит, мы представляем из себя не только не христиан и не христианских пастырей, но какое-то церковное скопище одних предателей Христа и самых гнусных Его изменников».
Дилемма: или-или… Разумеется, двум господам служить невозможно. Вопрос лишь в правильно выстроенной иерархии ценностей: что для нас в этой жизни главнее, важнее, и в Церкви прежде всего? Разумеется, во имя абсолютного нельзя отвергать относительное. В конце концов, абсолютное столько же превосходит его, сколько и его включает (все доброе, что есть в этом мире, кроме греха)! Революционность в истории часто стремилась к этому абсолютному, но при этом отвергала одни относительные вещи и в то же время абсолютизировала другие. Реакционность, консервативность культивировала относительное и препятствовала какому бы то ни было обновлению государственной или церковной жизни, но тем самым своей крайностью – обожествлением относительного — смыкалась с революционностью и стимулировала ее. Христианство по-своему революционно, но в особом смысле, и немногие вмещают его суть, но кому дано. В этом мире оно может снимать противоречия охранительства и реформаторства, если будет находиться «по ту сторону» и того, и другого. Но это возможно благодаря одному Христу, и никому и ничему другому! «Церковь всегда обновляется» — Ессlesia semper reformanda est — благодаря Ему и Духу Святому, если только сами христиане, увлекаясь относительным и порабощая ему себя самих, не препятствуют Его обновляющему действию.

«Скрытые грехи часто уводят в раскол, а формализм в исповеди – к революционным настроениям»

Духовник Киевских духовных школ архимандрит Маркелл (Павук) о важности Таинства исповеди, о том, как правильно подготовиться к нему и на какие грехи и немощи прежде всего обратить внимание, с каким настроем приступать к этому Таинству и о чем помнить, исповедавшись, о генеральной исповеди и покаянном чувстве.

Архимандрит Маркелл (Павук)

– Отче, благословите. Вы, кроме преподавательской работы в КДАиС, богослужений, несете еще послушание духовника Киевских духовных школ. Что предполагает такое послушание? Означает ли это, что вы являетесь духовным отцом для всех студентов?

– Духовный отец – это человек, который берет на себя смелость руководить духовной жизнью других и которому не боятся открыть самое сокровенное, в чем не всегда признаются даже своим родным отцу и матери. В КДАиС обучается более 300 студентов, и просто физически невозможно одному духовнику уделить всем внимание. Но в Лавре, слава Богу, есть множество других духовников, у которых также исповедуются наши студенты. Ко мне обязательно приходят лишь перед хиротонией в диакона и священника для так называемой генеральной исповеди.

Также вижу свою задачу в том, чтобы постоянно напоминать студентам, как будущим священникам, о важности регулярной исповеди и Причастия. Опытный в духовной брани человек в будущем сможет помочь искушаемым. Благодаря регулярной исповеди человек учится разбираться в своих чувствах, отличать добрые помыслы от злых. Таким образом он застраховывает себя от принятия неправильных поспешных решений, а в будущем, основываясь на своем, пусть и небольшом, опыте, сможет наставить других на путь христианской жизни. Ни один – даже самый лучший – психолог этому не научит.

Многое, конечно, можно почерпнуть у святых отцов Церкви, но их наставления тоже нельзя сходу правильно понять без совета со стороны, то есть без духовника. Если безрассудно, без сторонней подсказки стараться полностью исполнять все святоотеческие наставления, то можно впасть в опасное состояние прелести – духовного заболевания, когда человек не способен критически оценивать свои действия. Знаю некоторых людей, которые прекрасно изучили Священное Писание и творения святых отцов и в то же время уклонились в раскол именно потому, что понадеялись на себя и брезговали советами духовников, не спрашивали у них, как соотнести то или другое поучение из Добротолюбия или Патерика с нашим временем. Они или бездумно этим наставлениям следовали, или, наоборот, не понимая сути, просто категорически их отвергали, оправдывая себя тем, что сейчас у людей уже другой менталитет, изменились условия жизни и т.д.

– Часто случается, что человек готовится к Причастию, на предыдущих исповедях подробно исповедовался и не чувствует особой необходимости исповедоваться снова. Нужно ли стараться все же найти в себе и обозначить какие-то скрытые грехи и немощи?

– Когда я был семинаристом, то меня тоже беспокоил этот вопрос. Один из лаврских духовников (ныне архиепископ) привел мне очень интересную аналогию. Несмотря на то, что в квартиру мы не заносим большой грязи, все равно в ней накапливается пыль, которую необходимо регулярно убирать: пылесосить, протирать влажной тряпкой. Если этого не делать, то скоро мы начнем от пыли задыхаться. Так и регулярная исповедь необходима для очищения если не больших, то мелких грехов. «Кто верен в малом, – учит Господь, – будет верен и во многом» (ср.: Лк. 16: 10). Те, кто регулярно исповедуется, развивают в себе прекрасное чувство совестливости. Их не так легко заманить в греховное болото, как тех, кто редко исповедуется.

Те, кто регулярно исповедуется, развивают в себе прекрасное чувство совестливости. Их легко не заманишь в греховное болото

Может быть, одной из главных причин увлечения людей революционными идеями в начале ХХ века была нечастая исповедь – всего два или три раза в год. Таким людям очень легко было заморочить голову утопическими идеями всеобщего равенства и братства. По этой же причине ныне многие увлекаются идеями новых революций. По мысли преподобного Марка Подвижника, кто старается тщательно исполнять заповеди Божии, видит, как это непросто, и обнаруживает в себе тысячи грехов. А кто исполняет пятое через десятое, спустя рукава, ничего серьезного за собой не замечает. Такой человек склонен видеть грехи лишь в окружающих людях: начальниках, соседях и т.д.

– На какие грехи, страсти и немощи нужно обращать внимание в первую очередь?

– У разных людей бывает по-разному, но наиболее опасная страсть, которая досаждает всем, – это уныние, зарождающееся от безделья, праздности, пресыщения комфортом и бесконечного поиска развлечений, а также от неосуществившихся надежд и планов или просто надоевшего однообразия жизни. В подобном состоянии человек ищет, чем себя еще развлечь. Это могут быть более-менее безобидные вещи: театр, кино, сериалы. Но, опять-таки, все зависит от культурного и духовного уровня человека. Ведь искусство само по себе – классическая литература, живопись, драматургия – способствует поиску духовных ценностей, но про современную индустрию развлечений этого сказать нельзя. А могут быть вещи еще более вредные и опасные, быстро разрушающие душу и тело: сигареты, алкоголь, наркотики, блуд.

Киевская духовная академия и семинария

Все это человек легко может победить, если приобретет такое качество души, как кротость. Она противостоит гневной страсти, с которой, по мысли преподобного Иоанна Лествичника, особенно надо бороться, ибо она не только человека мучает, но через нее он становится несносным для других людей. К сожалению, фильмами-боевиками и телевизионными новостями, всевозможными шоу с модой на экстрим гневную страсть активно разжигают и поддерживают. С ней рука об руку идет блудная страсть. Кто ее не обуздывает и не хранит целомудрие до брака, не сохраняет верность супружескому ложу в браке, тех семейный корабль даже в начале пути терпит бедствие.

– Как воспитать в себе покаянное чувство? И как добиться, чтобы оно имело не душевно-эмоциональный, а духовный характер? Допустима ли эмоциональность при покаянии и в какой мере?

– Покаянное чувство возникает, когда человеческого сердца касается хотя бы маленький лучик благодати Божией. Свет благодати может воссиять, когда мы внимательно читаем Священное Писание, нерассеянно молимся, изучаем наставления святых отцов; а наиболее благодать дается за смирение, когда, обладая какими-то достоинствами, мы не выпячиваем их, а, наоборот, скрываем и стараемся, как рабы, всем служить. Душевное и эмоциональное покаяние возникает, когда человек исповедуется поверхностно, чего-то не договаривает. Слезы и эмоции полностью не запрещаются, но главное, чтобы они были искренними, а не как в театре.

– Батюшка, что нужно сделать, чтобы исповедь не была формальной? И что бы вы пожелали человеку, который решил серьезно подготовиться к исповеди?

– Несколько повторюсь: степень глубины раскаяния человека зависит от меры его смирения.

Глубина раскаяния человека зависит от меры его смирения

Когда же мы приходим на исповедь с желанием показать себя, какой я хороший, что у меня нет особых грехов, то такое покаяние вряд ли принимается Господом. Кто-то, наоборот, чрезмерно сгущает краски, исповедуя свои грехи, и даже испытывает при этом чувство некоторого услаждения. И первый, и второй подходы ошибочны. Правильный образец дается в Евангелии через притчу о мытаре и фарисее.

Чтобы покаяние было неформальным, надо просить у Господа, чтобы Он дал нам увидеть грех, и при этом, не впадая в отчаяние, произнести, как мытарь: «Боже, буди милостив ко мне, грешному» (Лк. 18: 13).

К исповеди лучше всего готовиться, имея перед глазами 10 заповедей Божиих. С помощью голоса совести надо тщательно испытать, чем я нарушил каждую из них. Чтобы не растеряться во время исповеди и ничего не забыть, лучше все грехи записать. И главное, что нужно помнить: лукавый дух и до исповеди, и после нее старается человека духовно обокрасть. Кого-то он обрабатывает до исповеди, внушая отложить ее на неопределенное время или всевая помыслы недоверия к Церкви и священникам. Тех, кто исповедовался и причастился, лукавый старается еще больше обокрасть через помыслы самодовольства и гордыни, ввиду чего возникает жесткое осуждение других и как результат – опустошение души из-за потери благодати Божией.

Исповедавшийся должен помнить: лукавый постарается его искусить через помыслы самодовольства и гордыни

Так что, приступая к этому Таинству, надо быть очень внимательным, чтобы ни одна стрела лукавого не поразила наше сердце.

– Достаточно ли открыть свой грех на исповеди, или нужны еще какие-то дополнительные труды, чтобы его изгладить?

– Всякий грех – это рана на человеческой душе. Как телесные раны не заживают в одночасье, так и одной исповеди бывает недостаточно: греховные раны врачуются еще молитвой, постом, милосердием и другими добродетелями. Правда, на полное исцеление часто не хватает и целой жизни, поэтому мы совершаем заупокойные молитвы за родных и близких, в которых просим у Господа простить им все согрешения вольные и невольные.

– Отличаются ли требования к исповеди учащегося духовных школ, будущего священника от исповеди мирянина? Если да, то в чем?

– По сути, к исповеди любого человека, вне зависимости от сана и положения в обществе, одно требование – сердечное сокрушение. Единственное отличие: будущий священник должен привыкать исповедоваться как можно чаще, чтобы научиться разбираться, как преодолевать то или иное искушение.

– Как часто исповедуются и причащаются учащиеся школ? Есть какие-либо правила на этот счет?

– В Лавре учащимся духовных школ мы рекомендуем обязательно исповедоваться и причащаться в великие и двунадесятые праздники, не реже, чем раз в месяц. Кто-то может дерзать по совету с духовником исповедоваться чаще. Постом ничто не мешает исповедоваться и причащаться каждую неделю. Особых правил относительно частоты участия в Таинствах не существует. Каждому студенту должна подсказывать совесть, что в дни особые, праздничные обязательно надо быть не только сторонним наблюдателем, а непосредственным причастником событий церковного года. Ведь эти дни несут в себе глубокий сокровенный смысл, и, постигая его, душа человека тоже обретает подлинный возвышенный смысл жизни, а не ведет бессмысленное прозябание.

– Отче, скажите несколько слов о генеральной исповеди. Когда и кому она необходима?

– Пройти генеральную исповедь за всю жизнь преподобные Оптинские старцы советовали тем людям, которые глубоко погрязли в какой-то страсти: пьянстве, игромании, блуде. Благодаря такой исповеди с помощью благодати Божией человек постепенно шаг за шагом, а иногда мгновенно от страсти освобождается. Генеральную исповедь проходят также будущие монахи перед постригом и, как я уже упомянул, будущие диаконы и священники, чтобы ничего им не мешало во время служения и они могли смело и с дерзновением молиться у Престола Божия и проповедовать Евангелие. Если человек во время этой исповеди что-то скроет, то потом мучается и теряет уверенность в служении. Опыт последних лет также показывает, что такие люди становятся легкой добычей уводящих в церковные расколы.

– Существует ли традиция Таинства исповеди в Киево-Печерской Лавре? Ведь ее посещает множество паломников.

– В Лавре для принятия исповеди обычно выходит много духовников, а потому, в отличие от обычных приходов, где священнику часто приходится торопиться и нет возможности одному долго выслушивать исповедующихся, тут можно спокойно, без суеты и спешки открыть свои грехи и глубоко в них раскаяться. Это одна из главных причин, почему паломники так любят монастыри. Здесь есть возможность выбрать себе духовника, который наиболее благотворно будет влиять на твой духовный рост.

Киево-Печерская лавра сегодня

– На верхней территории Лавры по обе стороны центральной аллеи, ведущей к Успенскому собору, расположены бывшие кельи лаврских старцев. Что известно об этих монахах?

– Удивительно, но больше сведений сохранилось о лаврских монахах, которые подвизались в ХІ–ХІІ веках. Сведения об их жизни запечатлены в Киево-Печерском Патерике. О тех, кто подвизался ближе к нам, в ХIХ и ХХ веках, сведений меньше. Видимо, еще не родился человек, подобный по своим добродетелям преподобному Нестору Летописцу, святителю Нифонту Новгородскому или святителю Петру Могиле, который мог бы все детально собрать о жизни лаврских старцев и издать. Кое-что уже делается. Недавно в Лавре вышла книга «Батюшки святы», также братия издала церковный календарь на новый 2020 год с жизнеописанием всех древних и воспоминаниями о жизни близких к нашему времени монахов-подвижников. В ХІХ веке очень интересно, без лишних прикрас описывает жизнь некоторых лаврских монахов известный русский писатель Николай Лесков в рассказе «Мелочи архиерейской жизни». Думаю, что всем будет интересно ознакомиться с этими книгами.