Читаем Пушкина?

6 июня — День рождения великого поэта.
Часто ли я открываю его произведения? Увы, не очень. Но в памяти всегда живут души прекрасные порывы, отмеченные не только безупречным слогом, но и поразительной ясностью мысли. В отличие от многих, Пушкин открылся мне поздно — классе в пятом. И не стихами, а его потрясающей прозой и не менее потрясающими поэмами — первой из них была «Цыганы» в хрестоматии моей тёти-семиклассницы. Стихи пришли позже, когда стала старше, умнее, научилась чувствовать строку и видеть не только содержание, но и уровень изобразительных средств.
У Пушкина можно найти ответ на любой вопрос.Надо только внимательнее читать. Вот вчера закончилась демонстрация фильма о Г.Жукове. Параллельно в последнее время по стране идут разговоры о русскости, о государственности и патриотизме. А вот что сказал Пушкин о Кутузове (по большому счёту,разве не это же можно отнести к Жукову!): «Слава Кутузова неразрывно соединена со славою России, с памятью о величайшем событии новейшей истории. Его титло: спаситель России; его памятник: скала святой Елены! имя его не только священно для нас, но не должны ли мы еще радоваться, мы, русские,что оно звучит русским звуком?…
…один Кутузов мог предложить Бородинское сражение; один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал! («Объяснение»,1836г.)
Как часто мы цитируем Пушкина, напрочь забыв, откуда взята цитата! Вот, скажем,все знаем: «мы ленивы и нелюбопытны…» Но разве помним, что этой фразой заканчиваются заметки поэта о Грибоедове — великой личности, которую так ценил Александр Сергеевич?(«Путешествие в Арзрум»)
Или вот из «Опровержения на критики»: «Однако же я видел, что самое глупое ругательство получает вес от волшебного влияния типографии. Нам всё еще печатный лист кажется святым. Мы всё думаем: как может это быть глупо или несправедливо? ведь это напечатано!»
И наконец, (в тех же Опровержениях), об отношении великого поэта к великому русскому языку.Как внимательно, как требовательно и самокритично относился он к слову!
«У нас многие (…) спрягают: решаю, решаешь, решает, решаем, решаете, решают вместо решу, решишь, и проч. Решу спрягается как грешу». Или: «Иностранные собственные имена, кончающиеся на е, и, о, у, не склоняются.Кончающиеся на а,ъ и ь склоняются в мужеском роде, а в женском нет, и против этого многие у нас погрешают. Пишут: книга, сочинённая Гётем и проч.»
Кстати,в моей жизненной практике (Г.Р.) было столкновение с человеком под фамилией Войта — он настойчиво требовал не склонять его фамилию. И как я не доказывала, что надо говорить: Войты, Войте, он так и не внял моим наставлениям.
Пушкин о своих ошибках: «Вот уже 16 лет, как я печатаю, и критики заметили в моих стихах 5 грамматических ошибок (и справедливо):
1.остановлял взор на ОТДАЛЕННЫЕ ГРОМАДЫ(«Кавказский пленник)
2.НА ТЕМЕ гор (темени -«Руслан и Людмила)
3.ВОИЛ вместо ВЫЛ («Буря»)
4.БЫЛ ОТКАЗАН вместо ЕМУ ОТКАЗАЛИ (в издании «Полтавы» 1829г.)
5.ИГУМЕНУ вместо ИГУМНУ («Борис Годунов»).
Я всегда был им искренно благодарен и всегда поправлял замеченное место. Прозой пишу я гораздо неправильнее, а говорю еще хуже и почти так, как пишет Г».
«Многие пишут ЮПКА, СВАТЬБА, вместо ЮБКА, СВАДЬБА. Никогда в производных словах Т не переменяется на Д, ни П на Б, а мы говорим ЮБОЧНИЦА, СВАДЕБНЫЙ».
Ох, как не хватает многим из нас такого отношения к своим творениям, а главное к родному языку!
Давайте же читать Пушкина. Даже просто перелистывать. Цепляться взглядом за неожиданное и давно знакомое. И открывать, открывать, открывать — необъятное, бессмертное…

Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца (30 стр.)

В конце мая поэт посетил известную каждому ленинградцу гробницу великого полководца в Казанском соборе и вскоре после этого создает строфы проникновенного стихотворения:

Перед гробницею святой

Стою с поникшею главой…

Все спит кругом; одни лампады

Во мраке храма золотят

Столпов гранитные громады

И их знамен нависший ряд.

Под ними спит сей властелин,

Сей идол северных дружин,

Маститый страж страны державной,

Смиритель всех ее врагов,

Сей остальной из стаи славной

Екатерининских орлов.

В твоем гробу восторг живет!

Он русский глас нам издает;

Он нам твердит о той године,

Когда народной веры глас

Воззвал к святой твоей седине:

«Иди, спасай!» Ты встал – и спас…

Внемли ж и днесь наш верный глас,

Встань и спасай царя и нас,

О старец грозный! На мгновенье

Явись у двери гробовой,

Явись, вдохни восторг и рвенье

Полкам, оставленным тобой!

Явись и дланию своей

Нам укажи в толпе вождей,

Кто твой наследник, твой избранный!

Но храм – в молчанье погружен,

И тих твоей могилы бранной

Невозмутимый, вечный сон…

Следует отметить, что две последние строфы, говорящие о тревожных настроениях Пушкина в 1831 году, о его недоверии к военным сподвижникам Николая I, при жизни поэта не печатались. А предшествующие строфы стали известны широкой публике только в 1836 году, когда в связи с опубликованием стихотворения «Полководец» на Пушкина посыпались упреки в недооценке роли Кутузова в Отечественной войне. Тогда в 4-м томе издававшегося им журнала «Современник» поэт поместил «Объяснение», в котором раскрыл свое отношение к действиям покойного фельдмаршала и привел первые три строфы стихотворения «Перед гробницею святой…». В этом «Объяснении» читаем:

«Слава Кутузова неразрывно соединена со славою России, с памятью о величайшем событии новейшей истории. Его титло: Спаситель России; его памятник: скала святой Елены! Имя его не только священно для нас, но не должны ли мы еще радоваться, мы, русские, что оно звучит русским звуком?

И мог ли Барклай-де-Толли совершить им начатое поприще? Мог ли он остановиться и предложить сражение у курганов Бородина? Мог ли он после ужасной битвы,где равен был неравный спор,отдать Москву Наполеону и стать в бездействии на равнинах Тарутинских? Нет! (Не говорю уже о превосходстве военного гения). Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение; один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром, деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!..

Слава Кутузова не имеет нужды в похвале чьей бы то ни было, а мнение стихотворца не может ни возвысить, ни унизить того, кто низложил Наполеона и вознес Россию на ту степень, на которой сна явилась в 1813 году».

Мы видим, что в своем «Объяснении» Пушкин едва ли не первый в нашей литературе, задолго до Л. Н. Толстого, отметил «народную доверенность», которой пользовался в 1812 году Кутузов, подчеркнул, что он был подлинно народным военачальником, смело обрисовал его как гениального полководца.

Полководческий гений Кутузова проявился, разумеется, ярче всего в руководстве борьбой русского народа с полчищами французских захватчиков во время Отечественной войны. Но Пушкин, как и все современники, знал также и другие, более ранние, замечательные боевые дела Кутузова, подготовившие его к сложной и ответственной роли главнокомандующего всеми вооруженными силами России в 1812 году.

Перед гробницею святой… К 200-летию со дня смерти М.И. Кутузова

Ровно двести лет назад, 28 апреля 1813 года, в прусском городе Бунцлау (ныне – польский Болеславец) ушёл из жизни фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов. Было ему шестьдесят семь лет. Нет сомнений, что эта смерть в истории России останется незабываемой. Ведь он оставил этот мир на гребне мировой славы: имя Кутузова в те дни повторяли ежедневно не только в России, но и во Франции, Англии, Германии…

Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой…
Все спит кругом; одни лампады
Во мраке храма золотят
Столпов гранитные громады
И их знамен нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин,
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех ее врагов,
Сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
В твоем гробу восторг живет!
Он русский глас нам издает;
Он нам твердит о той године,
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
«Иди, спасай!» Ты встал — и спас…
Внемли ж и днесь наш верный глас,
Встань и спасай царя и нас,
О старец грозный! На мгновенье
Явись у двери гробовой,
Явись, вдохни восторг и рвенье
Полкам, оставленным тобой!
Явись и дланию своей
Нам укажи в толпе вождей,
Кто твой наследник, твой избранный!
Но храм — в молчанье погружен,
И тих твоей могилы бранной
Невозмутимый, вечный сон…

А.С.Пушкин

Пушкин здесь, как всегда, показал себя мудрым историком, склонным к патетической аналитике.

Он отдал дань Кутузову – герою загадочному, во многом – непонятому.

1813-й год израненный фельдмаршал встретил с лаврами спасителя Отечества. Он сам, быть может, не ожидал столь громкого успеха и переутомление сказалось на ослабевшем здоровье. Разбить Бонапартия в генеральном сражении ему не удалось, но старый полководец сумел перехитрить опасного ворога. Изгнание Французов за пределы Отечества дорого стоило России: за спинами армии дымилась разграбленная, осквернённая Москва. Это именно Кутузов принял решение отдать Москву без генерального сражения – за это его считали и мудрецом, и предателем.

«Умён, умён! Хитёр, хитёр! Его и Де Рибас не обманет!» — говаривал про Кутузова Суворов.

Под Измаилом Кутузов показал себя отважным и волевым генералом. По приказу Суворова он без колебаний пошёл на смерть – и выстоял, стал «правой рукой командующего на левом фланге». Суворов говорил: «Достоинства военные суть: для солдата – отвага, для офицера – смелость, для генерала – доблесть». Кутузов, столь не похожий на своего учителя, с честью прошёл все эти стадии. Его – полководца – упрекали за нерешительность. Во главе армии он действовал не как рубака, скорее – как дипломат и рачительный управленец. Наступательную тактику, исконно присущую русской армии, Кутузов отвергал не только в противостоянии с Наполеоном, который повсеместно считался непобедимым. Но в декабре 1812-го Кутузов получил убедительное преимущество перед скептиками: Великая армия, вторгшаяся в Россию, пропала. Наполеон бежал. Русские войска преследовали изгнанного, отступающего врага. Бросаться опрометью в новую кампанию Кутузов не желал, хотя и осознавал, что Наполеона придётся добивать. Он намеревался сделать это при серьёзном участии немцев и англичан, любивших (а кто из политиков этого не любит?) загребать жар чужими руками. О Британии Кутузов ещё давненько говаривал: «Если завтра этот остров пойдёт ко дну – я и не охну». Он не считал себя гражданином мира, истово служил интересам России, который неизменно понимал на свой лад.
К тому же Кутузов лучше всех понимал, что армии необходима передышка. О здоровье солдат и хлебе насущном для армии он не забывал никогда, а проблемы эти в кампаниях 1812 – 13-го стояли остро.
В прежние годы несколько раз он чудом избежал смерти. Но в прусской Силезии, в последнем походе, его настигла простуда после продолжительной верховой езды.

Кутузов спешил в Дрезден, в столицу Саксонии. Спешил – против своего обычая всё делать неторопливо. В нетерпении он пересел из кареты на лихого коня и поскакал верхом. Сырая весна проявила коварство…

Он не мог продолжать поход и остался в Бунцлау. Лучшие лекаря, присланные королём Прусским и императором Всероссийским, хлопотали вокруг князя Смоленского. Он поглядывал на их старания с горькой усмешкой. В Германии к Кутузову относились восторженно. Неспроста портрет русского фельдмаршала с повязкой на лице можно увидеть в веймарском музее Гёте: в Кутузове видели освободителя. Его агитационные послания к немецким патриотам и впрямь всколыхнули многих. Теперь Германия почтительно сопереживала смертельно больному полководцу. Десять дней провалялся Кутузов в постели.

В письме к жене от 11 апреля фельдмаршал писал: «Я к тебе, мой друг, пишу в первый раз чужою рукою, чему ты удивишься, а может быть и испугаешься, — болезнь такого роду, что в правой руке отнялась чувствительность перстов… Прости, мой друг». Жена действительно была его другом, доверие и понимание сопутствовали их семейной жизни. Самые откровенные мысли он излагал в письмах супруге – случай редкий и по тем временам, и по нашим.

Александр I, никогда не доверявший старому полководцу, всё-таки навестил безнадежно больного Кутузова. Сохранилась такая легенда: склонившись над его ложем, царь спросил:

– Михаил Илларионович, простите ли вы меня?

Подняв тяжелые воспаленные веки, Кутузов тихо произнес:
– Я вам прощаю, государь, но Россия вряд ли простит…

В чём смысл этого диалога? Соратники Кутузова считали, что собеседники припомнили, что царь не раз давил на фельдмаршала, заставлял его принимать неверные решения. В первую очередь припоминали Аустерлиц. Впрочем, легенда есть легенда.

«Закат дней его был прекрасен, подобно закату светила, озарившего в течении своём великолепный день; но нельзя было смотреть без особенного прискорбия, как угасал наш знаменитый вождь, когда во время недугов избавитель России отдавал мне приказания, лёжа в постели, таким слабым голосом, что едва бывало можно расслушать слова его. Однако же его память была очень свежа, и он неоднократно диктовал мне по нескольку страниц безостановочно», — вспоминал адъютант фельдмаршала, замечательный военный писатель А.И.Михайловский-Данилевский.
16 апреля 1813 года сердце великого полководца остановилось.

Армии не сразу сообщили о болезни и смерти Кутузова. Боялись, что горькая весть обескрылит войска в трудном походе.

Оплакивали его искренне. В солдатской песне, сочиненной на смерть Кутузова, сказано о закатившемся солнышке: «Как от нас ли, от солдатушек, отошел наш батюшка, Кутузов-князь!.. Разрыдалося, слезно всплакало войско русское, христианское! Как не плакать нам, не кручиниться, нет отца у нас, нет Кутузова!». Вспоминалось всё лучшее, связанное с Кутузовым: «А как кланялся он солдатушкам, как показывал седины свои, мы, солдатушки, в один голос все прокричали ура! С нами Бог! и идем в поход, припеваючи». Так вспоминали воины появление Кутузова перед армией в Царевом-Займище, у Старой Смоленской дороги.

О трудностях кампании авторы песни повествовали вполне реалистично: «Ах, и зимушка не знобила нас и бесхлебица не кручинила: только думали, как злодеев гнать из родимые земли русские».
Вот ведь загадка: Кутузова обвиняли в бездеятельности и небезосновательно. Но вот его не стало – и место полководца, по большому счёту, осталось вакантным. Кутузова уважали даже, если ненавидели.
Не стало человека, которого сама Екатерина называла «моим генералом». Не стало старого хитреца, которого Бонапарт называл седым лисом Севера. Он был не столько командующим (хотя и в тактических вопросах опыт Кутузова оставался незаменимым), сколько символом армии. И никто не сумел Кутузова заменить.

Он никогда не был бесспорным авторитетом для генералов, у него навеки сложная репутация. Слишком много спорного, неоднозначного и в повадках, и в поступках Кутузова. А всё-таки равного ему вождя не нашлось. Великое дело – опыт и репутация.

В городе, где скончался великий русский полководец, поставлен обелиск с надписью: «До сих мест князь Кутузов-Смоленский довел победоносные русские войска, но здесь смерть положила предел славным дням его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы. Да будет благославенна память героя».

Тело полководца без промедлений забальзамировали для отправки в Россию. Часть останков захоронили на тихом кладбище, в двух километрах от Бунцлау. Сохранилась легенда, что там покоится сердце Кутузова. Это не так. Сердце действительно, по завещанию полководца, поместили в особую колбу. Но она последовала в Петербург вместе с гробом. Есть и такая легенда: лекарь, человек православный, отказался отделять от трупа сердце – и слукавил, оставил сердце на месте, а в колбу поместил нечто другое. Традиция хоронить сердце отдельно – языческая, популярная и среди масонов. Так был похоронен Байрон. Ничего романтического в этом нет, по-моему – блажь, да и только.

Нередко снова и снова приходится слышать: Кутузов вполне осознанно просил похоронить его сердце в Пруссии: «Прах мой пусть отвезут на Родину, а сердце похоронят здесь, у Саксонской дороги, чтобы знали мои солдаты — сыны России, что сердцем я остаюсь с ними».

Легенду проверили в 1930-е годы, во времена правления Кирова в Ленинграде. Вскрыли кутузовский склеп в Казанском соборе. В центре склепа стоял саркофаг. Сдвинули плиту и увидели прах полководца. Тело Кутузова к тому времени уже успело совершенно истлеть. А у головы слева находился старинный серебряный сосуд цилиндрической формы. Загадка!
С большим училием удалось отвернуть крышку. Емкость заполняла какая-то прозрачная жидкость, в которой, как уверяют свидетели эксперимента, можно было рассмотреть хорошо сохранившееся сердце. Оно похоронено в России! Увы, об этом не знали солдаты Красной армии, бойцы Рокоссовского, освобождавшие Болеславец. Их вдохновляла легенда о сердце Кутузова, похороненном в Силезии. Об этом слагались стихи и песни, да и слова, высеченные на монументе, гласят о захороненном здесь сердце.

Среди чужих равнин, ведя на подвиг правый
Суровый строй полков своих,
Ты памятник бессмертный русской славы
На сердце собствеенном воздвиг.
Но не умолкло сердце полководца,
И в грозный час оно зовет на бой,
Оно живет и мужественно бьется
В сынах Отечества, спасенного тобой!
И ныне, проходя по боевому следу
Твоих знамен, пронесшихся в дыму,
Знамена собственной победы
Мы клоним к сердцу твоему! –

Эти слова – наша память и о Кутузове, и о героях 1945-го. Простительное, светлое заблуждение. Впрочем, вопрос захоронений Михаила Илларионовича Кутузова таит немало загадок – стоит ли снова и снова ворошить останки?

Пруссия Пруссией, а в Российской империи похороны спасителя Отечества выдались громкими. Когда траурный кортеж прибыл на окраину Петербурга, его встретила возбужденная толпа горожан. Жители столицы выпрягли шестерку лошадей и на собственном горбу докатили коляску с гробом фельдмаршала от Нарвских ворот к Казанскому собору. Недавно отстроенный собор стал символом сопротивления Наполеону, символом победы в войне 1812 года. Символично, что с Кутузовым прощались именно там, там и похоронили…

Два дня длилось прощание петербуржцев с прахом Кутузова. Его похоронили 13 июня 1813 года у западной стены северного придела собора. Над могилой была возведена бронзовая ограда, созданная по проекту А. Воронихина, установлена икона Смоленской Божией Матери и укреплен герб Светлейшего князя Смоленского. Рядом укреплены 5 штандартов и одно знамя, сохранившиеся до наших дней. Позднее над могилой была установлена картина художника Алексеева «Чудо от Казанской иконы Божией Матери в Москве». На ней изображено событие из истории российской воинской славы – освобождение Москвы ополчением под руководством Минина и князя Пожарского в октябре 1612 года с Казанской иконой Божией Матери. Перед этой иконой молился и Кутузов в 1812-м году, и о Пожарском вспоминал он нередко. Ведь у двух спасителей России был общий предок – Василий Беклемишев.

Александр I, смягчившись после смерти старика, в письме к жене Михаила Илларионовича писал о полководце: «Болезненная не для однех вас, но и для всего отечества потеря! …имя и дела его останутся бессмертными. Благодарное отечество не забудет никогда заслуг его. Европа и весь свет не перестанут ему удивляться, и внесут имя его в число знаменитейших полководцев. В честь ему воздвигнется памятник, при котором россиянин, смотря на изваянный образ его, будет гордиться, чужестранец же уважать землю, порождающую толь великих мужей».

Память о Кутузове была окружена почтением, хотя считается, что император по-прежнему относился к полководцу холодновато и не способствовал его всенародной славе. А славы он достоин – солдат, не кланявшийся пулям, удачливый полководец, остроумный собеседник, яркий политический мыслитель. Несомненно – один из мудрых людей своего времени.
В память об Одиссее русского воинства, о мудром политике и бесстрашном офицере сегодня рыдают военные трубы.

А поход 1813-го продолжался, армию ожидали наиболее опасные испытания.

Прощай, хранитель Русской славы (Николай Арнольд)

Прощай, хранитель Русской славы,
Великолепный храм Христа,
Наш великан золотоглавый,
Что над столицею блистал!
По гениальной мысли Тона
Ты был в величии простой,
Твоя гигантская корона
Горела солнцем над Москвой.
С тобой умолкли отголоски
Великого Бородина,
Исчезли мраморные доски
И с ними храбрых имена.
Куту́зов и Баркла́й-де-То́лли,
Граф Витгенште́йн, Багратио́н —
Не мог сломить на бранном поле
Вас даже сам Наполеон!
Давы́дов, Фи́гнер и Сесла́вин,
Тучко́в, Рае́вский, Баггову́т —
Кто вам по храбрости был равен,
Пускай подобных назовут!
Мне жаль художников и зодчих,
Большой сорокалетний труд;
И помириться мысль не хочет,
Что храм Спасителя снесут.
Над этой гордостью московской
Трудилось много мастеров:
Нефф, Вереща́гин, Логано́вский,
Толсто́й, Бру́ни и Васнецо́в.
Клодт, Семира́дский, Ромоза́нов,
Мако́вский, Ма́рков — это те,
Кто разукрасил образа́ми
Храм в несказа́нной красоте.
Нет ничего для нас святого!
И разве это не позор,
Что «шапка золота литого»
Легла на плаху под топор!
Прощай, хранитель Русской славы,
Великолепный храм Христа,
Наш великан золотоглавый,
Что над столицею блистал!

Призрачно тихо в Казанском соборе.
Светят лампады и пахнет свечами.
Многих людей привело сюда горе,
Многих — нелегкая жизнь за плечами.
Что они просят, стоя у иконы?
Мира, здоровья, любви, исцеления?
Или нарушили Божьи законы
И на коленях молят о прощении?
Что им дают золоченые рамы,
Взгляд из-под купола — взор поднебесный?
Что они ждут прислонясь к стенам храма?
Только для них эта правда известна.
Все мы приходим своими путями,
Только вот цели… уж больно похожи.
А у молитв нет границ между нами:
Грешник, святой или просто прохожий.

Марияалекса

*****

Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.
Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях…
Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.
Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.

Саша Чёрный

*****

И полукруг, и крест латинский,
И своенравен римский сон
Ты перерос по-исполински —
Удвоенной дугой колонн.

И вздыбленной клавиатуре
Удары звёзд и лет копыт
Равны, когда вдыхатель бури
Жемчужным воздухом не сыт.

В потоке лёгком небоската
Ты луч отвергнешь ли один,
Коль зодчий тратил, точно злато,
Гиперборейский травертин?

Не тленным камнем — светопада
Опоясался ты кольцом,
И куполу дана отрада
Стоять колумбовым яйцом.

Лившиц Бенедикт

*****

И распростерлась предо мною колоннада
На храм Петра своим обличьем походя
Мы приближаемся с надеждой, — прочь из ада,
А там — Благая Мать, и с Нею Бог-Дитя

Устав от тяжести погоды петербургской
Помпезных зданий и эстетики чужой
Напоминаю я себе: ведь я же русский
Тогда лишь в церкви здесь убежище святой

Матаков Константин

*****

Меня обнял своей колоннадой
Мой любимый Казанский собор…
И мне большего счастья не надо!
Я на купол направил свой взор
И увидел за ним в синем небе
Знак, что я там, где должен я быть.
Я давненько здесь, кажется, не был.
Только здесь я смогу позабыть
Все печали, обиды, невзгоды,
Что терзали меня с давних пор.
Ты спасаешь меня год от года,
Мой любимый Казанский собор!

Сейсеич

*****

Казанский, руки распластав,
Пытается обнять: —
Идите все под мой покров
Колоннами стоять.

Расставив крылья широко,
Идёт на зов.
Спешите сирые птенцы
Под мой покров.

Плотиной стану я в потоп,
И вас спасу.
Над вами свой высокий крест,
Я вознесу.

Но, разлилась во всю река,
Не уберёг.
И разошлись на берега,
На крест дорог.

Одни кричали: «Сказка — бог!»
Другие — шли на крест.
А ты, как шлем держал покров
И возносил свой перст.

Увёл от войн? Укрыл от бед?
От голода сберёг?
Казанский Питерский собор
Стоять лишь только мог.

И он стоял в раздор, в огне,
Не прячась, не таясь.
Стоял, когда меняли все
Окрас и власть.

В блокаду в небо он взывал: —
Я здесь, круши меня!
Так птица водит от гнезда,
Раскрыв себя.

Что может храм? Стоять скалой,
Сносить удар любой.
Что может Вера для людей?
СТОЯТЬ святой горой!

Новичевская Елена

*****

…вчера в Казанском мне казались свечи
светлее, словно ярче, чем всегда…
распространилось сердце издалече
и радость вновь наполнила меня…

вчера в соборе задушевный вечер
напел мне песню дивную свою
и серебром креста коснулся плечи,
даруя сладость сердцу моему…

вчера в Казанском солнечная радость
с молитвой пред Иконою Святой
вошла в меня и навсегда осталась
в моих стихах серебряной волной.