Василий Голованов

Для встречи ждали мы осени: времени, когда все человеческое ужимается, а Божье надвигается. И вот уж настали ясные, кроткие дни, когда природа присмирела и слышно только, как ветер тронет крону громадного серебристого тополя и тот зашумит, роняя сухие листья, или тумкнет в заброшенном деревенском саду упавшее яблоко. Золотые паутинки вытянутся бесшумно, как струны, и только на дальнем конце струны, у реки, вдруг сорвется звук, плеснет рыба или лоси хрупкими тенями гулко перешагнут в береговом тальнике – и во всю ширь зеркала воды и небесного купола вдруг распахнется золото с проседью облаков и ржавыми крапинами засыхающего остролиста на водной амальгаме.

Фото: Андрей СЕМАШКО

Михал-на! Михал-на! – зычно крикнул деревенский мужик, который предложил нам тачку, чтобы сподручнее было тащить к мосткам ящик с привезенными продуктами. На другом берегу реки никто, однако, не отозвался, только собаки взлаяли. Мужик этим нисколько не обескуражился, ему все как раз было понятно: приехали люди из города к их, так сказать, матери Фомаиде – и надо помочь им переправиться.

– Михал-на!

Тишина… А я, пока отвязывали цепь и заводили мотор, все думал: с точки зрения этого мужика, да и со всяческих точек зрения, мы вот, направляясь в гости к одинокой инокине – что там надеемся увидеть? Для чего едем? Из любопытства? Нет. Тут трудно не слукавить, каждый же за своим едет, кому-то благословение нужно, другому слово – одно только слово, которое окажется спасительным. А третьему – лик, образ человека, который был, может, как и все мы, но только смог подняться, преодолеть и рвы, и колеи наезженные постоянных искушений и к старости стать таким человеком, каким человек и должен быть: мудрым, сильным, чистым, бесстрашным. И боишься, что ошибешься, не угадаешь его. И только когда на тропинке появилась пожилая женщина в темном платье и синей рубахе, накинутой на плечи, мгновенное узнавание: она! Мать Фомаида. Как и рассказывали про нее. Поближе подошли, поздоровались, познакомились, перед иконами поклонились: она! Такая доброта, такой взгляд, такое спокойствие, поступь такая – одна лишь правда, чистая правда способна себя в них проявить!

А когда уехали – мать Фомаида сама на лодке перевезла, не позволила за весла сесть, – первая реакция по расставании была – полный сумбур. Ну как обо всем этом рассказать? И о том, как человек исполняет свое призвание, и о том, как только начинает осознавать его, и рвется к нему, и ошибается, и бьется, и ранится… Кто-то Лескова помянул. Пейзажи, что ли, лесковские. Но у Лескова ведь нет пейзажей. А вот судьбы есть. Невероятнейшие – как «Очарованный странник» или «Несмертельный Голован». Которые и родиться, и рассказаться могли только здесь, у нас на Руси.

Любовь

Михал-на! / Фото: Андрей СЕМАШКО

О том, что мать Фомаида, Анна Михайловна в миру, была таким же человеком, как все мы, я неточно сказал: таких людей с детства Господь метит, отваживает от них беду, хороших людей к ним посылает. Они и сами необыкновенны: Аня в 7 лет могла наизусть монолог Гамлета про «быть или не быть?» прочитать – даром что росла в деревне неподалеку от Кашина, где всей-то и роскоши было – радио на стене. И при этом впечатлительна была – невозможно. Классические школьные задачи «из одной трубы выливается, в другую вливается» и про два поезда, которые движутся из пункта А в пункт Б – не могла решить. Решать не могла. Все видела как в кино, в картинах, а в цифрах не могла представить. Так что учительница, зная об этом, ее успокаивала: ты не волнуйся, Аня, не волнуйся…

А характер был волнительный, горячий – сейчас матушка Фомаида говорит: непокорный, нехороший. Когда она в 14 лет влюбилась в первый раз – домой пришла с температурой сорок. Избранник просто испепелил ее. То был актер Кимрского драматического театра Иван Степанович Смагин, герой красоты неподдельной. В Кимрах в 1960 году благоустроенной гостиницы не было, и Аня бегала с утра всей труппе теплую воду в умывальники наливать… Так что любовь эта скоро открылась, продолжалась несколько лет и осталась возвышенным и чистым духовным союзом, ничем не запятнанным. Иван Степанович сохранил к Ане чувство глубокой и нежной благодарности и, когда ее семья переехала из Кашина в Свердловск, даже приезжал к ней на 18-летие.

А в 19 лет она влюбилась уже, как говорят, по-настоящему. И трагической стала эта любовь. Владимир Петрович был главным инженером крупного оборонного завода, в Свердловск приехал, пробыв целый год в Германии военным комендантом небольшого немецкого городка под Дрезденом. И перед самым возвращением на родину, 6 августа 1946 года, – ему было тогда 27 лет – он увидел вдруг сон: что кладут ему на руку маленькую кудрявую девочку. А 6 августа 1946-го Аня как раз и родилась. Так что разница у них была в 27 лет. Это сейчас «модно», а тогда не принято было – 19 и 46. Но все бы ничего, если бы при очередной диспансеризации у Владимира Петровича в легком не обнаружили дырку величиной с куриное яйцо. Он – крупный военный начальник: «Как вы эту дырку просмотрели, так и заделывайте». В то время в институте туберкулеза была женщина-врач, которая как раз защитила диссертацию по таким вот серь­езным поражениям. И она сказала: «Я вам эту дырку залью. Зацементирую. Только вы должны в гражданское ведомство перейти». Вот, казалось бы, невелика беда, а только перехода «на гражданку» и ухода с любимой работы Владимир Петрович не выдержал: запил по-черному, насмерть запил, так что и родные, и друзья – все отвернулись. А Ане что делать? Никто больнее ее не переживал потери любимым человеческого облика.

Нежность / Фото: Андрей СЕМАШКО

Мать сказала: возьми его к себе. Это, дочка, твоя судьба. Не оставляй его. Иначе он погибнет.

Она взяла его к себе и спросила: сколько бутылок вам нужно в день, чтобы не показываться на улицу? Он пил красное какое-то вино и сказал: «Четыре». И полтора года она покупала столько вина, сколько он хотел. Владимир Петрович отлично играл, кстати, на фортепьяно. Они взяли напрокат кабинетный рояль. И по звукам музыки, доносящейся из окон, Аня, возвращаясь с работы, с безошибочной болью могла сказать, сколько Владимир Петрович уже выпил: две или все четыре. Может быть, другая бы отчаялась. Но она любила его. И через полтора года Владимир Петрович вдруг перестал пить. Совсем. Они довольно долго прожили вместе – правда, не расписываясь, – и в конце концов, когда заболела мама, продали в Свердловске квартиру и дачу и вновь купили дом возле Кашина, в Жукове, почти напротив Кожина, с которым связана вся наша история.

В новом месте он быстро умер от разрыва сердца, быстрее даже матери. Был какой-то надлом в его душе, который даже она не смогла стянуть своею любовью… Был 1977 год.

Сестра

У матушки Фомаиды есть старшая сестра – Антонина Михайловна (в миру), которой во всей этой пьесе суждено было сыг­рать чуть ли не главную роль. В советские годы была Антонина Михайловна талантливым врачом-психиатром. Заведовала неврологическим отделением солнцевской больницы. Время было серенькое, атеизм – обыденным, а всякой шпаны, которая кучковалась в частной и барачной застройке Солнцева, было не сосчитать. Я это рассказываю к тому, в какой обстановке у советского врача вдруг вечером в половине частного дома возникло видение: пылающий крест, который как бы пронизывает и ее саму…

О том, что это не галлюцинация, можно было судить по последствиям: в доме перестали работать все электрические приборы. Проводка вроде цела – а приборы не работают. Так электрик ничего и не смог с ними поделать, пока всю проводку не заменил. А как раз в это время на консультации к Антонине Михайловне стал ходить отец Александр из Марьиной Рощи: у него дрожали руки и начинала развиваться болезнь Паркинсона. Вот ему она смогла довериться и рассказать о своем видении. Он не удивился. «Это, – говорит, – просвещающий и животворящий крест Богородицы нашей. На вас, матушка, теперь ее благодать». И с тех пор стал ее духовно опекать и наставлять. Но благодать-то благодатью – а жить с ней как? Крест-то огненный. Вот пригласили Антонину Михайловну работать в 4-е Главное управление Минздрава, в так называемую Кремлевку. Недолго она там проработала. Однажды не удержала – и прорвалось пламя: да где это видано – по семь врачей у одного пациента?! Это – несправедливость! И – заявление об уходе. Ей предложили подумать. Тем более то, что вы, Антонина Михайловна, несправедливостью называете, на деле может быть и есть торжество высшей справедливости нашего общества, обеспечивающего всестороннее и углубленное обследование особо важных больных… Она увидела, что этих ничем не проймешь, и второй раз схватилась за огненный плат: если, говорит, вы меня не отпустите, то я себя бензином на Красной площади оболью и ­сожгу…

Память / Фото: Андрей СЕМАШКО

В итоге ушла из Кремлевки через психушку. Выйдя на волю из сумасшедшего дома, она уже свою дорогу знала: пошла работать уборщицей в церковь Ризоположения на Донской улице в Москве, готовясь принять монашество. А отец Александр дал ей большое послушание: от руки переписать четыре Евангелия и отдать их тому, кто в них больше всех нуждается.

Она отдала сестре Анне. ­1977-й: та мужа потеряла, мать. Да и вообще пора ей было постигать иные размерности бытия… Мать Фомаида говорит: я эти четыре Евангелия прочитала одним духом. Согрелась душа Святым Писанием – ну а дальше-то что? Одинокая женщина, живет в деревне, куда ей с этим направиться? Но семечко слов евангельских упало на добрую почву и не умерло. Просто ему десять лет потребовалось, чтобы прорасти.

Наставники

Через десять лет вновь приехала Антонина (теперь в схиме, монахиня Нектария), остановилась у младшей сестры, Веры, в Калязине и, пока Анна приехала, пока то да се, она и спрашивает: «Вы что же, – говорит, – в церковь не ходите? У вас тут такой батюшка замечательный». Так Анна Михайловна познакомилась с отцом Леонидом Черняком. И даже так как-то сказала: «Я по любви пришла в церковь, я ему полностью доверилась».

Я спросил мать Фомаиду, был ли он ее духовным отцом. «Я, – говорит, – всегда его таким считала. Но считал ли он меня своим духовным чадом – трудно сказать: его ведь преследовали за то, что он собрал вокруг себя молодежь. И в конце концов отправили за штат. Но он передал меня другому духовнику – архимандриту Лаврентию из Троице-Сергиевой лавры».

От Него и о Нем / Фото: Андрей СЕМАШКО

В человеческой жизни поначалу довольно много добрых родственных рук, чтобы новый человечек ощутил себя в мире принципиального добра; есть еще руки учителей, которые учат человека какому-то полезному в добром мире умению. Потом этих рук все меньше, пока не остаются лишь руки друга и руки жены. Духовник работает со зрелым духом. Ему не так и много времени нужно, чтобы ободрить, подправить, а иногда – и вынести окончательный вердикт: как было с матерью Фомаидой, которой отец Лаврентий определил служить в Кожине «до смерти». Всякое настоящее духовное делание в конце подразумевает все-таки полное самоотречение, то есть полное отречение от помыслов, желаний и понятий, связанных с «самостью», с персональным «я». А начинаться все может забавно и даже, в каком-то смысле, смешно. Ну разве не была по-своему смешна первая встреча будущей инокини Фомаиды с духовником своим – архимандритом Лаврентием?

– Мне не было еще сорока, я такая была дамочка в джинсах… Как батюшка все это терпел? Просто внешнее его не занимало. А я приехала и объявила на проходной, что мне нужен архимандрит Лаврентий. Они говорят: «Ну, подождите, он сейчас выйдет». Потом он действительно вышел, и я закричала что было сил: «Отец Лаврентий, стойте!» Он остановился. «Ну что у тебя?» – спрашивает. И я вдруг ему отвечаю: «Хочу в затвор». Он начал хохотать. Смеялся-смеялся, потом говорит: «Ну, сначала надо в монастырь попасть, потом уже затвор». Тогда единственный был раз, когда он мне полтора часа времени посвятил…

Мать Фомаида за всю оставшуюся жизнь не так уж часто обращалась к своему духовнику. Однажды – когда совершался самый важный выбор для нее – выбор Кожина. Она уже хотела монашества, хотела уединенного пустынножительства – но как? Где? Отец Лаврентий сказал: молись, откроется тебе. И вот как-то стала она акафисты читать – и вдруг снится ей сон. Короткий, на долю секунды: берег и гора, черна, как копь угольная, только это не уголь, а чернозем… Промелькнуло это видение – она опять читает, и снова сон ей очи смежил, и видит она эту черную гору и слышит слова: «Гора тучная, гора воцаренная». У нее сон как рукой сняло: так это же Богородица! И сразу поняла, о каком месте речь идет: знала его хорошо, там, по преданию, святой Макарий Калязинский родился, там в полуразрушенной церкви Рождества Богородицы и родные его упокоены. Поехала Анна Михайловна к духовнику, рассказала про сон. «Вот мое место, батюшка. Как вы на то смотрите?» – «Очень хорошо. Бог благословит – живи».

Интерьер сторожки / Фото: Андрей СЕМАШКО

А владыка Тверской и Кашинский благословения не дает, боится, что там убьют ее – время-то было лихое, в храме бомжи жили, рыбаки останавливались. Осквернен был храм: из мощей кто-то «череп и кости» выложил… Поехала мать Фомаида к владыке. Ну как же вы, говорит, не благословляете? Ведь там святыня поругана. Там место мое… Владыка говорит: «Там крест стоит?» «Стоит», – отвечает мать Фомаида. «Ну тогда что, что убьют? Успей сказать «Христа ради». «Ладно», – говорит мать Фомаида. И вот – пятнадцать лет здесь.

Академия

Когда жизнь человека в конце концов складывается, когда сам он, образно говоря, отливается в привычную и дорогую нам форму, очень трудно, да и не хочется даже представить его себе в иной роли, в иной форме, в обстоятельствах не завершившегося еще становления. С тех пор как Анна Михайловна сказала духовнику «хочу в затвор», и до того времени, как этот затвор сбылся, как Анна Михайловна стала матерью Фомаидой – кто скажет, сколько времени прошло? Год? Два? А вот и нет. На пути к желанной цели ждало ее испытание длиною в десять лет, которое, как ров, всю ее жизнь перепахало. За десять лет в сказке можно трое железных сапог сносить да три железных хлеба сточить, а мать Фомаида только говорит: я академию прошла.

Свалилось все как снег на голову. Анна Михайловна работала тогда в кашинской аптеке, подбирала очки. Однажды видит – стоит незнакомый мужчина. «Что у вас? Нет рецепта? Идите сюда, я вам очки так сделаю…». Тот подошел и говорит: «Вы знаете такую-то женщину?» – «Да, знаю». – «Она меня решила с вами познакомить».

– Это был удар прямо в сердце: я сразу почувствовала, что просто так он не отпустит меня, и мечты мои о монастыре – они, может быть, вообще разрушатся. Я тогда черным ходом убежала из аптеки, но он целую неделю меня преследовал, говоря: или мне жениться на вас, или я повешусь. А я его не знаю совершенно и не люблю. Знаю, что зовут Виталий и что он неделя, как из тюрьмы вышел (сажали тогда за тунеядство). Ну я и говорю: «Поедемте к духовному отцу». Отец Лаврентий выслушал его внимательно, а потом голову руками взял и стал мять, мять… Так что когда он вышел на галерею, он меня даже и не заметил: был белый, как полотно.

Фото: Андрей СЕМАШКО

Я зашла, говорю: ну как это, батюшка? Я этого человека совсем не знаю. Он на меня с Луны свалился. А вот говорит, что жениться хочет. А отец Лаврентий вдруг отвечает: женитесь. Он Бога ищет. Помоги ему. Только Евангелие читайте, не переставая…

Так я за послушание и венчалась с ним. На Кесовой горе, где батюшка венчал в то время. Стояла под венцом и думала: «Как же мне ночью ложиться с ним?» Я и любила, и любима была, только этого человека я не знала, и вот был такой страх. А он в первый день венчальный избил меня. Ему, как и большинству пьющих людей, нельзя было пить, а он выпил – шампанское, что ли, было. Так и началась моя наука. Я его академиком зову.

– В каком смысле – академиком?

– В самом прямом. С ним я такое пережила, что не рассказать. Да и не надо рассказывать. Всю изнанку, весь испод жизни увидела-изучила. Если бы я в 40 лет стала монахиней, ну кем бы я стала? Наверное, какой-нибудь фарисейкой… Впрочем, бил он меня только до того момента, когда я, помолясь – «Господи, чтоб не до смерти», – так огрела его стулом, что он меня больше пальцем не тронул. Ну а потом нашел женщину, из дому ушел, но тут уж я и развелась с ним. Отец Лаврентий особенно настаивал, чтобы в документах все чисто было: нужен развод, потому что он обязательно вернется. И он вернулся. Я уже схиму приняла, в Кожине жила, но он и сюда приезжал, когда ему особенно плохо было. И на кладбище здесь похоронен.

– А Бога-то он нашел?

– Нашел. Умирал он в болезни, раскаянный. Говорил, что Бога гневил жестоко. Перед самой смертью звонил мне в пять часов утра: «Мне страшно», – говорит. «Виталий, ты сегодня умрешь, отмучаешься. Постарайся только, выдержи все. Не бойся ничего…».

Кожино

Село Кожино получил «в кормление» родоначальник фамилии Кожиных, выходец из Щвеции, рыцарь Юрий Бахты-Франц, который переселился в Россию на службу к великому князю Московскому Василию Дмитриевичу. При переходе в православие получил имя Ананий. Сын его, Василий Ананьевич, утвердил свои права на отцово землевладение, получив грамоту великого князя Василия Темного 1450 года за то, что во время одного из сражений «великой замятни» (крупнейшей феодальной войны XV века) убил коня под мятежным Дмитрием Шемякой, завладел его оружием и, содрав с коня кожу, привез царю, отчего и получил прозвище Кожа, Кожин. Грамота эта вызывает большие сомнения, годы там не сходятся, но поскольку ничего интереснее этой истории выдумано не было, легенда так и приросла к месту. Важнее, может быть, то, что Василий Анань­евич и его жена Ирина были родителями высокочтимого в Верхнем Поволжье святого Макария Калязинского: здесь, в Кожине, он родился, сюда привел жену, Елену, которая 25 лет от роду померла, после чего Макарий отправился в Кашинский Клобуков монастырь, где и начались его духовные подвиги.

Самой приходится управляться и с переправой… / Фото: Андрей СЕМАШКО

С тех пор в Кожине ничего не осталось, кроме раки с мощами родителей и жены Макария, стоящей в интерьере поздней, не отреставрированной, но красивой церкви Рождества Богородицы, изнутри от сырости заросшей не то зеленым мхом, не то какой-то водорослью. Подле церкви есть крест и неподалеку же – сторожка матери Фомаиды, построенная бригадой Александра Капитонова, о котором обязательно надо было бы рассказать отдельно – если бы он не погиб столь безвременно. Раз в год в Кожино заходит верхневолжский крестный ход на теплоходике, и тогда в храме служат настоящую литургию, много народу, хоругви, кресты… Ну а матушке Фомаиде – своя маленькая радость – исповедь и причастие. Она ведь монахиня самого младшего чина – инокиня. Ей ничего почти в храме делать нельзя – разве вот акафисты читать. Поэтому-то и от облачения ее пахнет не миром и ладаном, а травой да землей да разным зверьем, которое она у себя приютила. Это 13 собак, брошенных «дачниками», кошек столько же, козы, 8 шиншилл (у бывшего их хозяина аллергия на экзотических зверьков оказалась – вот он и подарил их матери Фомаиде) и даже один австралийский воробушек – амадинчик. Все это лает, мяукает, беспокоится, требует внимания – так что поначалу кажется даже, что и кошки, и собаки – это какая-то большая часть ее жизни. И действительно большая – потому что это часть Божьего мира, который нарушил человек, бросив этих животных. Весной она за лосей молится – когда те проваливаются под лед. Молится за пьяниц – потому что кто-то же должен молиться и за пьяниц. Молится за самоубийц – потому что видела изнанку мира, где люди хорошие, только как бы раненые, могли отчаяться на это дело. В исповедании христианской веры она отважна. В обыденной жизни – самостоятельна и сильна. У нее есть бензопила и хороший финский топор. Заготавливает она дрова, раскорчевывая упавшую на землю ветвь гигантского серебристого тополя по имени «Архиерей»… В общем, что говорить: рассказ о матушке Фомаиде – это рассказ о таком духовном опыте, который даже трудно вообразить себе. Чувствуешь только, что ли, качество человека. И качество доверия. Недаром, хотя исповедовать ей запрещено, люди идут к ней как на исповедь. Не ее дело и пророчествовать – а люди просят у нее пророчества. Ибо она – мать. Любящая мать всего сущего. Входящий к ней под Богородичный покров не обязательно может быть прекрасным человеком: она и его выслушает и поможет ему. Вот такая сила материнской любви ее.

Когда пишешь об отшельнике, всегда бросаются в глаза очевидные неудобства жизни, быта. Но ведь дело не в них. Дело в очень ясных, сильных чувствах, что вызревают здесь, наедине с Богом. Их не найдешь ни в городском пастыре, ни в сельском даже священнике. Ведь они не видят, как каждый день в пять часов вечера лоси выходят на свою тропу над рекой.

«Здесь и до смерти»

…И с полуразру­шенной церковью… / Фото: Андрей СЕМАШКО

– Такая идет мощная лавина, супротивная душе человеческой, что если не двигаться, то будешь отброшен далеко назад. Поэтому не важно, что кажется, будто стоишь на месте – это лучше, чем быть отброшенным назад. Но еще лучше двигаться, хоть маленькими шажками, поскольку люди сейчас немощны, с них и не спросишь большего. Господь сказал: «Когда я приду, найду ли веры на земле?» Будет ли вера – дар его драгоценный? И второе: «Любы иссякнут». Я это вижу. Везде. По детям даже нашим вижу. По отношению их к родителям.

– А в чем же тогда смысл вашего здесь пребывания?

– Монашеское делание – я ­утвер­ждаю – это только любовь. Ничего больше. Служить любви в любом ее проявлении: то ли это животные, то ли это люди, то ли это растения – кто угодно. То есть себя забудь, для другого живи. Вот так…

Людей и вправду в Кожино разных заносит. В первый же год пришли люди грабить. Или убивать: кто скажет, что у таких на уме? Смертного страха натерпелась тогда мать Фомаида, но молитву прочитала и дверь им открыла: сказала, что у нее нет ценных икон – идите, смотрите. И они вдруг смирились в своем желании совершить злодейство и не совершили его.

А как-то занесло четырех чешских квадроциклистов. По возрасту – от 20 до 40. Хорошие лица. Мать Фомаида им говорит: «Ну что, дети, мы тут с вами стоим? Пойдемте в храм?» Они говорят: «А мы не можем». «Как – не можете?» – «А у нас ног нет». Взглянула она и обмерла. Они говорят: «Нет ног, да. Вот мы из Чехии на квадроциклах, и мы в Монголию направляемся».

А однажды пришел совсем странный человек. Звали его Серафим. И при этом, правда, лицо его и глаза были красоты ангельской. Но немыт и нечесан он был страшно. Ходит по Руси, проповедует Христа. До Владивостока уже доходил, хотел идти в Иерусалим, но турки его через границу не пустили, посадили в тюрьму. Теперь идет по компасу строго на север. Спит под полиэтиленовой пленкой. К комарам чувствительность потерял.

Мать Фомаида оглядела его: «В Кашин не зайдешь? Тогда что там у нас на севере ближайшее? Бежецкий верх? Долго тебе идти. Давай-ка я тебя, Серафимушка, накормлю, вошек тебе выведу, спать на сено положу, а завтра сама перевезу…» А когда перевезла и он ушел – страшная буря началась на реке. Кашинка, вообще, небольшая река, но тут ее всю так разболтало волнами, будто и вправду ангел ее перешагнул…

Несколько лет назад мать ­Фомаида, чувствуя возраст уже, спросила у своего духовного наставника, искать ли ей себе замены. Есть домик, куплен давно уже, где она тоже могла бы служить… Но тот неожиданно твердо отрезал: нет. Здесь и до смерти.

Прощание / Фото: Андрей СЕМАШКО

Ибо кто еще отверзнет двери душегубцам? Кто за лосей помолится? Кто прикроет достославное сие Кожино плотью своей и сердцем своим? К кому будут стремиться люди? Кто будет называть тополь «Архиереем»? Кто любовью свяжет весь этот маленький кусочек мира?

Отшельница мать Фомаида сторожит храм Рождества Богородицы вот уже восемнадцать лет

До деревни Кожино в Кашинском районе Тверской области можно дойти только пешком от железнодорожной станции. В крайнем случае доехать на квадроцикле. О машине не может быть и речи, дорог тут нет совсем.

Пыльный август. Я иду по полю, где встречаются две реки — Волга и Кашинка, потом прохожу мимо кладбища — и вот передо мной деревня. Два ветхих деревянных дома, большой стол под навесом. Навстречу мне выходит босая женщина с длинной седой косой, молодыми глазами и лицом без единой морщины. Это Анна Михайловна (в миру), в монашестве — мать Фомаида. Она ждет меня, берет под руку, и мы вместе идем к увитому зеленью кирпичному полуразвалившемуся зданию.

Это храм Рождества Богородицы.

Несколько месяцев назад кто-то в Кашине сказал мне: «Вы знаете Анну Михайловну? Она живет одна в Кожине и сторожит храм вот уже восемнадцать лет, мы все к ней ходим». Мне стало интересно поговорить с отшельницей, понять, для чего она столько лет несет свою тихую вахту в заброшенной деревне. Я отправилась в Кожино.

Пес по кличке Маленький Принц встречает меня звонким лаем. «Ты мой милый, ты мой сладкий!» — успокаивает дворнягу Анна Михайловна. Мимо нагло шастают коты. «Кошки с псами не дерутся?» — «Ну уж нет, у нас тут никто не дерется, я сразу с ними оговорила условия: живем дружно».

Помимо Маленького Принца и кошек тут живут шиншиллы, маленький ворон и галчонок, которого Анна Михайловна подобрала лечить и называет ребенком.

Она пропускает меня вперед, и мы заходим в церковь. Внутри холодно, несмотря на жару, в окна пробивается тусклый свет. Пол из грубо сколоченных досок, в одной из стен — провал, завешенный сеткой.

Анна Михайловна рассказывает мне жизнь, в которой и боль, и радость, и любовь. Родилась рядом, в Кашине, в 1946 году. Подростком переехала с семьей в Екатеринбург и, не поступив в театральный институт, попала в художественное училище, начала писать иконы. Замуж вышла за человека старше на двадцать семь лет. «Это сейчас так принято, а тогда это было катастрофой. Но что поделать, я полюбила сразу. Мы прожили одиннадцать лет, первые два года как брат с сестрой. Он говорил, что не хотел испортить мне жизнь», — смеется она.

Потом — снова Кашин и больная мама, смерть мужа, новая жизнь с новым мужчиной. Горе.

«Пьющий был, даже говорить не хочу. И когда мы развелись, я пришла к батюшке. Хочу, говорю, послушницей стать. Давно уже думала об этом. А я заявилась к нему, такая вся модная, в джинсах. Он так смеялся! Долго мне потом пришлось доказывать, что я действительно этого хочу».

Однажды Анне приснился сон: берег реки, где она ловила рыбу в Кожине, и гора, которой там никогда не было. Сон повторялся, пока она не догадалась, что гора — это один из символов Матери Божьей, в акафистах ее часто называют «гора тучная». Отправившись пешком в Кожино, она добрела до развалин храма и заброшенного кладбища и сразу решила: если служить — то здесь.

Прошение уехать в Кожино долго не мог одобрить местный владыка. Это местечко считалось небезопасным, в этих развалинах останавливались браконьеры, обретались бездомные.

И вот в ноябре 2000 года она едет в Кожино, а вместе с ней — группа строителей, которые построили сторожку, чтобы отшельнице не ночевать под открытым небом. Одним из этих строителей был человек по имени Саша Капитонов.

Город Кашин и соседний Калязин всегда считались святыми местами. Здесь множество храмов, часть из них сейчас заброшена. В 40-е годы было решено расширить Угличское водохранилище. В зоне затопления снесли дома и разобрали Никольский собор, оставив лишь колокольню в качестве маяка. «Затопленная колокольня», которую все же укрепили в 2000-х, после бесчисленных попыток снести, стала символом Калязина. За этой колокольней и следил Александр Капитонов. Что-то ремонтировал, подвозил сюда на лодке туристов.

Когда Саша узнал о том, что в Кожине поселилась монахиня, которая хочет восстановить храм Рождества Богородицы и следить за ним, он дошел туда на лыжах и вызвался во всем помогать, возглавить строительство.

«Первый год был самым тяжелым. Иногда такой страх нападал, что я вслух говорила: «Господи, раз ты допустил, ты и защити». Тогда еще не было ни газа, ни керосина, из еды — только мука. Бывало, что ночью ломились рыбаки или охотники, просились на ночлег. Спрашивали: «Не страшно тут одной, матушка, нас не боитесь?» — «Боюсь, конечно, ну а что с вами делать? Сейчас чайник поставим».

Постепенно матушка привыкала к новой жизни, а храм преображался. Капитонов отстроил своды, пол и алтарь. Мало того, именно он отыскал и привел в порядок мощи жены и родителей местного святого Макария Калязинского. Теперь они захоронены в Рождественском храме.

Из всего рассказа я понимаю, что Саша Капитонов — большая и светлая страница в отшельнической жизни Анны Михайловны.

— А какой он, Саша Капитонов?

— Он был как ребенок, — отвечает Анна Михайловна и надолго замолкает.

История главного строителя храма Рождества Богородицы закончилась в Калязине. Он подвозил домой друга и его жену. Потерял управление, автомобиль рухнул в воду с моста. Александр успел спасти женщину. Потом нырнул за другом — и вместе они погибли в реке.

С тех пор помощь в строительстве храма — разовая и непостоянная. Московские дачники отправляют пожертвования, дают деньги на кирпич для алтаря, привозят свечи.

Каждое утро Анна Михайловна отправляется в храм, протирает все иконы, моет пол и зажигает свечи. И каждый раз, проходя мимо алтаря, кладет на него руку с короткими детскими ногтями и говорит как будто между прочим: «Это Саша сделал».

Анна Михайловна ведет меня в свой дом, показывает, как живет. Теперь это уже не маленькая сторожка, а полноценное жилище из двух довольно больших комнат, где летом помещаются одиннадцать человек, отстроенных позже все теми же строителями.

Одна стена в ее комнате полностью увешана старыми фотографиями великих актеров. «Я всегда любила искусство». Вот фото первой любви — артиста, в которого она влюбилась, будучи четырнадцатилетней девочкой. «Я пришла домой после спектакля с ним, и у меня поднялась температура под сорок. Мы познакомились, и он знал о моих чувствах. И надо отдать ему должное, он бережно к ним отнесся. Я всегда говорю, как же это важно — бережно отнестись к чужой любви, на которую нельзя ответить».

На полках — бесчисленные подарки на память от всех, кто заходит в гости. И Анна Михайловна очень расстраивается, что сама ничего мне не может подарить: «Деточка, как же так, у меня ничего для тебя нет. Ты придешь в следующий раз? Я тебе книжку подарю. Свои стихи подарю. Я однажды ночью здесь стала сочинять, еще когда мне было страшно. И так оно и пошло. Бывало, зимой облокочусь на печку, и так хорошо пишется. Я краткую форму люблю, сонет, например».

Она сама провожает меня до развилки, обнимает. Я иду, оборачиваюсь и вижу, что она все еще стоит и смотрит мне вслед, уже совсем маленькая, размытая.

Второй раз я навестила матушку в октябре. Привезла продукты и показала текст. Она встретила меня в монашеском одеянии, в доме затопила печь. Чай и кофе отложила для гостей. «Я сама только кипяток пью, чаями редко балуюсь». Спрашиваю, кто привозит ей еду. «Смотри, деточка, у меня же тут огород есть. Я к жизни очень приспособленная, — смеется она. — Да мне и круп разных до лета хватит».

Прошу у Анны Михайловны сделать ее портрет на фоне храма.

«Ласточка моя. Не хочу я, ладно? Я же это делаю не потому, что гордость показываю. А выгляжу я уже, мягко говоря, не ой-ой. Давай мы с тобой вместе сфотографируемся, а ты эту карточку у себя оставишь и никому отправлять не будешь». Так мы и сфотографировались на фоне храма. Я и веселая молодая женщина рядом.

Я не перестаю думать о том, в чем цель и смысл жизни этой одинокой женщины в заброшенной деревне Кожино. Я живу в XXI веке, я сижу на Facebook и каждые десять минут обновляю Instagram, и я привыкла всему искать объяснение.

Никитский монастырьСтраница монастыряРусская Православная Церковь, Ярославская митрополия, Переславская епархия, Переславское благочиние
Наместник — архимандрит Димитрий (Храмцов)

Святыни:

Мощи святых:

• Мощи и вериги прп. Никиты Столпника,
• мощи прп. Корнилия Переславского.
  При монастыре находится целебный источник прп. Никиты.

Храмы монастыря:
1. Собор Никиты Мученика
2. Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы
3. Церковь Архангела Гавриила в колокольне
4. Часовня

Архитектура:
Находящийся на возвышенности монастырь окружен каменными стенами с башнями, амбразурами и бойницами.
В обители три храма: храм во имя вмч. Никиты; трапезная церковь в честь Благовещения Богородицы; храм во имя св. Архангела Гавриила.
Особенный архитектурный интерес представляют монастырские стены и башни XVI века, а также пятиглавый Никитский собор 1564 года.

[email protected] (48535) 3-20-08 Адрес: Ярославская обл., Переславский район, Никитская слобода, ул. Запрудная, д. 20 Идет
История:
Никитский монастырь основан в XII веке. До XVI века все его постройки были деревянными. Только в 1528 году по велению князя Василия III здесь сооружается одноглавая каменная церковь. Основное строительство было выполнено уже при Иване Грозном в 60-е годы XVI века.
Широкую известность монастырь приобретает с того времени как в ней прославился своей подвижнической жизнью прп. Никита Чудотворец. Слава этого подвижника выходила далеко за стены обители. Верный служитель Господа был удостоен нетленных мощей, которые были обнаружены в начале 15 века и почивали под спудом монастырского храма.
Никитский монастырь неоднократно подвергался разорению со стороны литовцев. В 1611 году он почти полностью был опустошен и сожжен, но благодаря щедротам царя Михаила Федоровича был вновь восстановлен. Другие источники сообщают, что стены и башни монастыря в 1611 году выдержали 15-дневную осаду отрядов польского пана Яна Сапеги. Пострадавшие укрепления были восстановлены в 1643 году (верх башен надстроен в XIX веке).
В обители существовало три храма :первый — памяти свв. великомученика Никиты; трапезная в честь Благовещения Богородицы; над святыми вратами монастыря — церковь Архангела Гавриила.
Наиболее интересное сооружение монастыря — Никитский собор (1561- 1564), пристроенный к более ранней Никитской церкви, ставшей его южным приделом. Сам собор представляет собой четырехстолпный пятиглавый храм с позакомарным перекрытием. Нынешнюю четырехскатную кровлю собор получил в XVIII веке. Для симметрии с северной стороны пристроен Всехсвятский придел. В храме прп. Никиты над его мощами была устроена чеканной работы серебряная рака, при ней находились вериги.
У южных стен монастыря находится трапезная с Благовещенской церковью (XVII век). В одном из помещений трапезной останавливался Петр I во время приездов в Переславль. Шатровая колокольня (1668) примыкает к трапезной.
Вблизи монастыря находится часовня (1702), представляющая собой два цилиндрических объема, увенчанных главкой. Она сооружена на месте легендарного исцеления черниговского князя Михаила.
Близ храма был построен каменный столб на месте того столба, где подвизался преподобный. В ризнице обители имелось множество дорогих предметов и дорогих вещей из утвари, подаренные Анастасией Романовной (супругой Ивана Грозного), патриархом Филаретом.
С 1994 г. монастырь становится действующим. В храме под спудом находятся мощи прп. Никиты и мощи прп. Корнилия Переславского. При монастыре находится целебный источник прп. Никиты.

Русаковский монастырь
Дедово и Озеро Большое Святое

Озера Свято находится в самой глуби муромских лесов (Нижегородская область). Озеро имеет форму человека, или скорее скорчившегося эмбриона. У него есть «голова”, и «ноги”, которые подчеркнуты тремя ручьями, впадающими в озеро.

Озеро Свято в районе «ног»

Озеро — карстового происхождения. Геологи говорят, что около 800 лет назад на территории нынешней Нижегородской области произошла какая-то катастрофа, в ходе которой тут и там образовались провалы, заполнившиеся водой. На дне Свято, как говорят предания, скрылась то ли деревня, то ли церковь, то ли монастырь.
Само Озеро было запретной зоной, местом молитв и как бы моделью мира. «Ноги” – это низкий, подземный мир, там живет Сатана. «Голова” – место, напротив, святое, дошло до того, что в 1997 г., по настоянию общественности, прямо против «головы” поставили деревянную часовню, маркируя тем самым место стихийных молитв окрестных жителей. Про «голову” говорят, что когда-то в ней появилось изображение головы Иисуса, и ведь часовня тоже посвящена Его Нерукотворенному Образу. Три сросшиеся березы на берегу «головы”, или Крутомоя – символ св. Троицы, а 12 сосен на острое символизируют 12 апостолов, и остров ведь так и называется. Хотя «голова” как бы не соединяется с основным зеркалом озера, пускали окольцованных щук в Крутомое и вылавливали их в озере Свято. В этом Крутомое как-то поймали икону, всплывшую из того самого затопленного монастыря, и теперь она хранится в церкви в Дедово.

Часовня Нерукотворенного Спаса на озере Свято, в районе «головы», 1997 г.

Есть легенда, что некий мужик поплыл на озеро удить рыбу, зацепил своей леской за что-то твердое, и вытянул веревку, потянув за которую, узрел крест и купол церкви. Мужик в ужасе отпрянул, лодка опрокинулась, и он мгновенно утонул (только непонятно, кто же донес эту историю до нас?).
В 1972 г. «все” видели, как вода в озере расступилась, и открылась дорога к Острову 12-ти апостолов. Правда, те, кто видят на острове не 12, а 13 сосен, называют его Чертов остров. Есть еще остров, на котором росла одинокая осина, символ Иуды, но ее срубили.

Озеро Свято. Остров 12-ти Апостолов.
Озеро Свято. Плавающий (Красный) остров.

Про этот Русаковский монастырь и село Русаки рассказывают еще вот что. Само название якобы происходит от того, что монахи грешили с русалками.
Про монастырь говорят, что он провалился под землю между 1691 и 1764 гг. В церкви как раз шло венчание. Тройка лошадей с пустой каретой сорвалась с места и так спаслась, прилетела в Дедово, и тем оповестила жителей о несчастье. Утром можно слышать, как звонят под водой колокола (то же говорят про Китеж). В полночь при свете луны под водой виден крест. Русаки встанут из воды в день Страшного суда.
В 1969 г. якобы три женщины, идя на богомолье в Дедово, решили заночевать у озера, да приметили шатер, а в нем – двух по-старинному одетых мужиков. Мужики пустили их к себе, постелили спать на сундуках. В сундуках оказалось множество нательных крестов, причем один из мужиков, поразительно похожий на Николу Угодника, пояснил – «вот, теряют, а мы подбираем”. Поутру женщины обнаружили себя лежащими на голой земле, шатра, мужиков и сундуков след простыл.
Муромские археологи не уверены, что тут вообще было селение: мол, люди лепились к рекам, а не к озерам.
В 1960-е гг. водолазы ныряли в озеро, и нашли деревянный пол, на котором стоят вертикальные дубовые колонны, а к полу приделана цепь. Дно озера завалено лесом, повсюду ямы, глубина озера 21 метр, а вода редко бывает теплее, чем 7 градусов.
Анализ воды показывает повышенное содержание серебра. Рыба есть, но ее видно только в погожий день, когда резвится она на мелководье на солнце. А так – молчит вода, птиц нет, растительности мало. Остров есть на озере один, из всех выделяется тем, что движется. На нем растет несколько берез. Движут его вешние льды – что ни год, стоит остров на новом месте. Как могут мощные деревья расти на клочке суши, не связанном со дном, неведомо.
Ещё одна легенда гласит, что раньше в этих местах проходил Муромский шлях, в этих лесах шалили «лихие люди». Разбойники поджидали купцов, убивали, грабили и топили в озере. Награбленное прятали в дуплах деревьев и старых пнях. Наступило время, когда купцы перестали ездить по этой дороге – слишком опасно. Тогда местные жители решили убить разбойников коварным способом. Местные женщины отправились к ним в лес с вином, а в вино был намешан мак. Разбойники выпили вина, уснули, а местные мужики пришли, закололи их вилами, а трупы тоже выбросили в озеро. По ночам с озера доносились стоны и вздохи не похороненных по христианскому обычаю купцов и разбойников. Местные жители пригласили Арзамасского священника, чтобы тот прочитал отходную молитву над озером. Священник читал молитву и опускал в озеро серебряный крест. Крест был пудовый и вода дважды не принимала его — выталкивала на поверхность. После этого озеро назвали «Свято».

Спасская церковь в селе Дедове

В 2-х км. от озера находится село Дедово с старинной Спасской церковью.
«Село Дедово находится въ 140 верстахъ отъ губернскаго города Владимира и въ 24-хъ отъ уезднаго Мурома».
Писцовая книга говорит, что село и окрестности населяли «мордва и татары”.
Предание говорит, что некий Иван и его жена Степанида нашли в лесу подкинутую девочку-татарку и приняли ее к себе, окрестив Настасьей. Когда она выросла, в нее влюбился некий Князь, бывший тут же на богомолье. От этой любви у них родилась дочь Прасковья. Из церкви – Никольской – шел подземный ход к Русаковскому монастырю. Как-то князь пошел этим подземным ходом из церкви к монастырю, а Настя и ее дочь – лесом туда же. Когда Настя с дочерью пришли, то увидели, что Русаковский монастырь провалился под землю, и на его месте плещется озеро (Свято). Тут же пришли татары, и замуровали Настю с дочерью в подземном ходу. У озера с тех пор слышен ее плач. Про плач – это про эхо, подобного которому нет больше нигде. Эхо на озере Свято возвращает крикнутое четыре раза, причем совершенно без искажений, даже самые длинные фразы.

Отец этого князя, в память о своем сыне и о Насте соорудил на Никольском храме особый крест – с полумесяцем, причем полумесяц символизировал татарку-Настю.
Местное предание говорит, что некогда на этом месте возник Никольский мужской монастырь с Никольской же деревянной церковью, а монахи жили в землянках. Когда Иван Грозный с войском подошел к монастырю, его конь встал, и не хотел идти дальше. Тогда навстречу царю вышли из своих землянок монахи, или «деды”. Иван пообещал построить Никольский собор из камня, что и исполнил. Это отчасти подтверждается обнаруженной в советское время в церкви иконы Николы. На оборотной стороне иконы св. Николая Чудотворца была надпись: «лета 7070 (1562) Декабря… а вновь новлена сия икона Святителя и Чудотворца Николая въ 164 (1656) г. при державе великаго государя царя Алексия Михайловича… Обложена сея чудотворная икона въ 187 (1679) г. рабомъ Божиимъ Матфеемъ Осиповымъ Кровковымъ въ смертну избаву и на память родителей моихъ и моей грешной души». Риза в XIX в. была сделана новая. В 1981 г. ее похитили.
Монастырь скоро исчез, только храм остался. Возникшее на его месте село назвали Дедово – в память о тех «дедах”.
Первое упоминание о церкви в исторических актах находим в писцовых книгах 1629-1630 гг. По этим книгам село Дедово значится за братьями Кровковыми, в селе две церкви – Св. Николая Чудотворца и Св. муч. Флора и Лавра; последняя церковь в то время была еще не освящена; обе церкви – постройка вотчинников; при церкви были священник и пономарь; «пашни церковной «добрые земли» было по 20 четвер. въ поле».
По свидетельству окладных книг 1676 г. здесь уже была другая каменная церковь во имя Спаса-Нерукотворного образа. Построена она была местным вотчинником Матвеем Осиповичем, который впоследствие поставил в неё икону Спаса-Нерукотворного образа.
«Особо чтимую святыню храма составляетъ древняя икона «Нерукотворенный образъ» Господа I. Христа; эта икона почитается чудотворною не только прихожанами, но и окрестными жителями, которые въ значительномъ количестве приходятъ поклониться этой святыне. На иконе есть надпись: «… года ноября 30 дня написана сия Спасова Нерукотвореннаго образа икона во граде Казани иконописцемъ Иоанномъ по обещанию отъ морового поветрия и отъ избавления напасти рабомъ Божиимъ за многолетная здоровья Великаго государя царя Лексея Михайловича всея великия и белыя России самодержца и за всехъ православныхъ христианъ и рода моего Матфеемъ Осиповымъ сыномъ Кровковымъ, и сия чудотворная Спасова икона принесена въ царствующий градъ Москву 7188 г. января въ 20 день при державе Феодора Алексеевича всея России самодержца и по написании сия чудотворная икона подписана Иваномъ Дементьевымъ 7200 г. октября въ 4 день за здоровье великаго государя царя Феодора Алексеевича… для вечнаго поминовения Государя Алексея Михайловича и всехъ православныхъ христианъ». Когда поступила эта икона в храм села Дедова, с точностью неизвестно. Эта икона украшена была драгоценной серебро-позолоченной ризой (1,500 руб.)…»
«Въ приходе при Спасской церкви, по окладнымъ книгамъ 1676 года, значится: дворъ помещика Матвея Кровкова да 11 дв. крестьянскихъ (в 1896 г. здесь также 11 дворов); деревня Ильинская, въ ней 11 дворовъ крестьянскихъ; дер. Малышева, въ ней 15 дв. крестьянских (в 1896 г. здесь 51 двор); деревня Кровкова, въ ней 24 дв. крестьянскихъ (в 1896 г. здесь 48 дворов). Земли церковной изъ боярской дачи по 3 четверти въ поле, сенныхъ покосовъ на 100 копенъ».
Спасская церковь сохранилась до настоящего времени в своем первоначальном виде, «только кровля вместо деревянной устроена железная. Алтарь полукруглый, отделенъ отъ храма стеною съ проделанными въ ней арками. Къ западной стене, чрезъ арку, примыкаетъ трапеза, съ северной же стороны трапезы пристроенъ теплый приделъ. Время построения придела неизвестно, но вероятно онъ устроенъ одновременно съ каменною церковью. Въ настоящее время (1896 г.) этотъ приделъ арками соединенъ съ трапезой холоднаго храма, отчего получилась обширная теплая церковь. къ западной стене трапезы примыкаетъ небольшая старинная колокольня съ шатровымъ верхомъ».
Про колокольню говорят, что под ней есть подвал, в котором спрятаны сокровища, и из нее же идет подземный ход на остров Красный озера Свято, тот самый, что плавает.
Внутренние украшения за время существования церкви обновлялись не однажды. Иконостас холодного храма устроен в 1797 г., но иконы в нем старинные; в теплом приделе иконостас 1828 г. Престолов в церкви в XIX в. было два: главный в честь Спаса-Нерукотворного Образа, а в теплом приделе во имя Св. Николая Чудотворца.
Кроме двух древних икон «обращаетъ на себя внимание старинная икона т.н. «Недремлющее око», лицевое изображение словъ Псалма: «не воздремлетъ, ниже снпнетъ храняй Израиля». Сохранились также въ церкви: 1) старинное напрстольное Евангелие въ серебряномъ окладе – печати 1657 г.; 2) Крестъ напрестольный серебропозлащенный съ надпичью: «часть отъ животворящаго креста, отъ гроба Божия земля, отъ горы Голгофы песокъ, отъ дуба Мамврийскаго листъ, отъ горы Синайской древо, потъ съ главы муч. Екатерины и частицы св. мощей несколькихъ угодниковъ»; 3) небольшой серебряный вызолоченный крестъ съ 40 частицами св. мощей разныхъ угодниковъ.
На колокольне сохранился колоколъ, вылитый для церкви села Дедова въ 7199 (1691) г., другой же древний колоколъ, приложенный въ Дедовскую церковь Матвеемъ Осипов. Кровковымъ, неизвестно почему и когда переданъ въ Муромский Богородицкий соборъ.
Причта при церкви по штату положено – священникъ и псаломщикъ. На содержание ихъ получается: отъ службъ и требоисправлений до 500 руб., отъ земли пахатной и хлебнаго сбора до 70 руб. въ годъ. Причтъ живетъ въ церковныхъ домахъ на церковной земле.
Приходъ состоитъ изъ села Дедова и деревень: Коровкова (2 вер. отъ церкви) и Малышева (5 вер.), въ коихъ по клировымъ ведомостямъ числится 537 душъ муж. пола и 646 женскаго.
Въ с. Дедове съ 1875 г. существуетъ церковно-приходская школа; учащихся въ 1896 г. было 17. Въ д. Малышеве съ 1886 г. открыта школа грамоты; учащихся въ 1896 г. было 23″.
/Историко-стратистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. 1896 г./

Город Муром.

МОНАСТЫРИ Владимирской области