Император Нерон – безумец или жертва обстоятельств?

Нерон (Nero)— один из самых известных римских императоров, возглавлявший государство с 54 до 68 года нашей эры.

Античная история знает немало одиозных правителей, но среди них сложно найти личность более неоднозначную и противоречивую. Деспот, жестокий убийца и непримиримый тиран в последние годы жизни с одной стороны, с другой — человек искусства, поэт и реформатор, заслуживший народную любовь в начале правления.

Нерон приговорил к смерти собственную мать, одного из главных христианских апостолов Петра и тысячи других людей. Вместе с тем император внёс немалый вклад в развитие архитектуры Рима (Roma), восстанавливая Вечный город после страшного пожара 64 года. Согласно классической историографии Нерон был инициатором этого бедствия, но многие современные историки убедительно опровергают этот факт.

Каким был на самом деле этот знаменитый император и что привело его к столь трагическому концу?

Детство и юность

Первые годы жизни оказали большое влияние на формирование личности и характера самого знаменитого античного деспота. Именно в детстве сложились и закрепились негативные черты, которые в дальнейшем сделают из Нерона злодея, развратника и убийцу.

Рождение будущего императора

15 декабря 37 года в семье Агриппины (Lulia Agrippina) и Гнея Домиция Агенобарба (Gnaeus Domitius Ahenobarbus) родился сын.

Наследственность у ребенка была дурная: Агриппина, дочь прославленного полководца Германика (Germanicus Lulius Caesar Claudianus) слыла женщиной деспотичной, жестокой и склонной к интригам. Её супруг Гней происходил из рода Домициев, которых современники характеризовали как «воров и насильников», абсолютно лишенных добродетелей. За многочисленные злодеяния, в числе которых кровосмесительная связь с сестрой, Гней был заключен под стражу. Лишь после смерти императора Тиберия (Tiberius Lulius Caesar Augustus) отец Нерона оказался на свободе, после чего поселился в поместье на берегу Тирренского залива.

Там его и настигло известие о рождении единственного сына, которое не вызвало у молодого отца ни малейшего энтузиазма. Гней не потрудился вернуться в Рим для признания отцовства — согласно обычаю, это происходило на девятый день после рождения младенца.

Отец не принимал участия и в дальнейшей жизни сына, а когда ребенку исполнилось три года — погиб.

Матери тоже не было рядом с Нероном в столь важные для развития ребенка первые годы жизни.

Агриппина, которая дала первенцу имя Луций Домиций Агенбарб (Lucius Domitius Ahenobarbus) вскоре после его рождения, в 39 году, была отправлена в ссылку собственным братом Калигулой. Поводом послужило обвинение в заговоре против императора. Новым домом Агриппины стал остров Пандатерия (современный Вентиотене), где властолюбивая девушка готовилась медленно угасать в ожидании старости.

Справка: остров Пандетерия, сегодня называется Вентотене (Ventotene), находится между островами Понца (Ponza) и Искья (Ischia), административно относится к региону Лацио (Lazio)

Маленький Нерон воспитывался тетей Домицией Липидой (Domitia Lipida) , которая с нежностью относилась к племяннику, но не могла заменить мать в полной мере.

Образование и воспитание. Роль Агриппины

Поскольку Луций считался одним из претендентов на трон, его образованию было уделено должное внимание. В моральном отношении будущий император был обеднен — учителя относились к нему как к взрослому, не выказывая чувства привязанности. Отца он не знал; мать, вернувшись из ссылки, занялась устройством личной жизни.

Эмоциональная обделённость сильно повлияла на формирование характера будущего тирана, сделав его человеком эгоистичным, лишенным чувства привязанности, не умеющим любить.

После убийства заговорщиками Калигулы в 41 году, власть в Римской Империи перешла к дяде Агриппины Клавдию (Claudius Caesar Augustus Germanicus) который восстановил в правах любимую племянницу. Будущая императрица вернулась в Рим, полная решимости покорить его.

Первым шагом на пути к власти было удачное замужество — Агриппина стала супругой знатного и очень состоятельного римского оратора Пассиена Криспа. Главной ее целью был трон Римской Империи, на который она мечтала посадить своего сына, чтобы править от его имени.

На пути Агриппины стояла преграда — распутная жена Клавдия Мессалина (Valeria Messalina), которая имела большое влияние и делала все возможное для устранения соперников. Женщина даже пыталась организовать покушение на юного Нерона, которое, впрочем, закончилось провалом. Видя, что позиции Агриппины и Нерона укрепляются, Мессалина решилась возвести на престол своего любовника Гая Силия. Заговор был раскрыт, а жена императора казнена в 48 году.

Больше ничто не могло помешать честолюбивым планам Агриппины. Заручившись поддержкой римлян, она обошла соперниц в борьбе за роль новой супруги Клавдия. Выйдя замуж за дядю в 49 году, Агриппина сосредоточилась на достижении главной цели. Луций был усыновлен Клавдием в 50 году под именем Нерон Клавдий Цезарь, Друз, Германий ( Nero Claudius Caesar Augustus Germanicus). Женой Нерона стала дочь императора Октавия (Claudia Octavia). Увы, юноша не проявлял к супруге никакого интереса, более того, был настроен по отношению к ней враждебно.

Советую посмотреть исторический фильм про Нерона:

Личные качества и влияние Сенеки

Уже в то время Нерон слыл человеком развращенным и порочным, чуждым морально — этических норм. Вина за это лежит не только на самом Нероне. Честолюбивая Агриппина, в бесконечном стремлении к власти не замечала сына, игнорируя его чувства. Мать была с мальчиком неизменно холодна, и даже когда Нерон повзрослел, продолжала властно диктовать свою волю, требуя от сына беспрекословного подчинения.

Постепенно стало понятно, что Нерон обладает живым умом, к сожалению, совершенно не приспособленным для государственной деятельности. Мальчик любил творческие занятия — поэзию, музыку, рисование, театр, резьбу по дереву, которые его мать считала бессмысленными. Агриппина принуждала сына заниматься науками, необходимыми для будущего успешного правления империей.

Главным воспитателем Нерона был знаменитый ученый Сенека (Lucius Annaeus Seneca). У исследователей до сих пор нет однозначного мнения о том, какую роль сыграл философ в становлении тиранической личности Нерона. Одни полагают, что Нерон был добр и мягок со своим воспитанником, не имел на него достаточного влияния, чтобы искоренить дурные наклонности. Другие убедительно доказывают, что личность Сенеки была неоднозначной: современники считали его льстивым и двуличным человеком, склонным к тем же развратным утехам, что и его юный воспитанник.

Очевидно одно — Нерон вырос в обстановке всеобщей лжи и ненависти. С детства он был лишён родительской любви, став для матери лишь средством на пути к власти. Мальчик был свидетелем многочисленных интриг при императорском дворе, а со временем стал их активным участником.

Агриппина имела огромное влияние в Империи: она контролировала все государственные дела, принимала активное участие в формировании курса внешней и внутренней политики, имела множество привилегий.

Чувствуя угрозу своему всевластию со стороны мужа, она решилась на его убийство. Клавдий был отравлен, и в октябре 54 года Нерон стал единоличным правителем Римской Империи.

В следующем году молодой император избавился от Британника — последнего возможного претендента на трон, прибегнув к уже ставшему привычным отравлению ядом.

Первые годы правления Нерона

Несмотря на дурную славу и испорченную разгульной жизнью репутацию Нерона, первые годы его правления были относительно спокойными и плодотворными. Отчасти это связано с тем, что на момент прихода к власти молодому человеку едва минуло 17 лет.

Политика Бурра и Сенеки

Существенное влияние на него в это время оказывали три человека: мать, учитель Сенека и префект преторианцев Афраний Бурр (Sextus Afranius Burrus). Последний занял свою должность благодаря заступничеству Агриппины, которая первоначально благоволила ему. Именно Бурр обладал реальной военной властью в Риме в те годы — это он после смерти Клавдия привел юного Нерона к преторианцам, велев чествовать его как императора.

Союз двух ближайших соратников императора — Сенеки и Бурра — был уникальным: они не только избежали соперничества, но смогли создать крепкую партию, придерживающуюся конституционной политики:

1. Разграничение функций сената и императора, решение сенатом всех важнейших вопросов внутренней политики.
2. Уменьшение налогов и штрафов.
3. Отмена пошлин на ввоз продовольственных товаров морским путем.
4. Борьба с коррупцией — на места сборщиков налогов были определены представители среднего класса вместо знати.
5. Строительство учебных заведений, театров.
6. Поддержка вольноотпущенников.
7. Отсутствие репрессий.

Подобные меры обеспечили Нерону поддержку сената и симпатии простых жителей.

Противостояние двух группировок

Второй движущей силой государства в первый период правления Нерона была его тщеславная мать, которую поддерживал любовник — влиятельный вольноотпущенник Паллант.

Две эти группировки — Агриппина и Бурр с Сенекой находились в постоянном противоречии, и боролись между собой за право влиять на императора. Для этого приближенные к Нерону люди не гнушались никакими способами: они вели ловкую психологическую игру, с успехом воздействуя на болевые точки Нерона: в ход шла лесть, мнимое покровительство театральным увлечениям Нерона, интерес к его любовным похождениям.

Нерон очень скоро стал тяготиться чрезмерной опекой Агриппины, его пугало огромное влияние матери на жизнь империи. Со временем это недовольство переросло в масштабное противостояние матери и сына. Агриппина находила поддержку в лице Октавии, юной супруги императора. Конфликт разгорелся с новой силой в 55 году, когда Нерон увлекся вольноотпущенницей Акте. Влияние девушки на молодого императора беспокоило его мать и супругу. Агриппина пригрозила сыну, что расскажет римлянам правду о том, какими бесчестными методами Нерон пришел к власти.

И хотя молодой человек так и не женился на Акте, побоявшись гнева матери, эта история окончательно разрушила их отношения.

Любовные похождения императора

Про разгульную жизнь и невероятную распущенность Нерона ходили легенды. Римляне никогда не отличались строгостью нравов, однако Нерон пошел дальше всех своих соотечественников.

Интересный факт: Жуткие оргии, которые устраивал молодой император, описаны Светонием в «Жизни двенадцати цезарей». Нерон облачался в шкуру животного, и набрасывался к привязанным к столбам мужчинам и женщинам, удовлетворяя свою похоть.

Известно, что в течение какого — то времени Нерон был женат на своем рабе, совсем юном мальчике. Сам же нередко выступал в роли жены для вольноотпущенника Дорифора – это глумление над традиционной семьёй потрясло римлян.

Ещё одной женщиной, которая сыграла важную роль в судьбе императора, стала Поппея Сабина (Poppaea Sabina). Поппея принадлежала к знатному сословию, была необычно хороша собой и столь же распутна.

Увидев ее впервые в 58 году, Нерон был сражен красотой Поппеи. Вскоре она сделалась его любовницей, будучи при этом женой одного из ближайших соратников Нерона Отона. Этого честолюбивой красавице было мало — она жаждала стать императрицей.

Агриппина, испугавшись огромного влияния Поппеи на сына, решилась на безумный шаг — она попыталась совратить собственного сына. Некоторые источники полагают, что обстоятельства помешали этому. Тацит же утверждает, что Нерон и Агриппина вступили в кровосмесительную связь, которая возмутила и шокировала всю империю.

Желая вернуть любовника, Поппея поставила его перед выбором: или он женится на ней, избавившись от жены и матери, или белокурая красавица навсегда покинет Рим.

Нерон, который давно возмужал и мечтал избавиться от навязчивой опеки властной матери, выбрал первое.

Убийство Агриппины

Поскольку Агриппина пользовалась огромным влиянием среди римлян, Нерон опасался вступать с ней в открытое противоборство. Первой попыткой устранить мать от власти было сфабрикованное против нее обвинение в заговоре, которое не имело успеха (58 год).

Взбешенный неудачей Нерон, испытывая давление со стороны Поппеи, решился на убийство Агриппины.

Чтобы отвезти мать императора на очередной праздник был сконструирован корабль, который должен был развалиться во время плавания. Но хитрый план провалился — Агриппина, которая прекрасно держалась в воде, смогла спастись. Напуганная женщина вплавь добралась до одной из загородных вил и укрылась там в сопровождении служанки.

Узнав о случившемся, Нерон потерял голову от ярости и ужаса. Император прекрасно понимал, что мать непременно отомстит. Заручившись поддержкой ближайших соратников, он послал отряд вооруженных воинов, чтобы расправиться с Агриппиной.

На этот раз план увенчался успехом — мать Нерона, сделавшая столь много для прихода сына к власти, была заколота воинами императора 23 марта 59 года.

Нельзя сказать, что Нерону убийство матери далось легко. Он боялся народного гнева и кары за матереубийство, мучился угрызениями совести. Позже он признавался, что образ Агриппины часто является ему, пугая и лишая рассудка.

Вопреки ожиданиям сенат и простые римляне восприняли смерть Агриппины довольно равнодушно. Сенека написал по этому случаю речь для Нерона, в которой говорилось, что убийство Агриппины — вынужденный шаг. Бывшую императрицу обвинили в подготовке покушения на сына.

Избавившись от матери, Нерон отправил в ссылку кроткую и безропотную Октавию, обвинив ее в бесплодии. В 62 году несчастную убили по приказу императора, который сочетался долгожданным браком с Поппеей.

Тирания во втором периоде правления

Убийство матери стало последним рубежом, отделявшим Нерона от окончательного падения. Ничто более не сдерживало его дурных наклонностей.

Смена государственного курса

В начале 60-х годов Нерон и его свита погрязли в нескончаемых пиршествах, окончательно утратив чувство стыда и меры. Государственные дела мало интересовали императора, он всей душой отдавался любимому увлечению — театром, что было неприемлемо для правителя Рима и прежде считалось позорным.

• Советую почитать про театры Рима

Нерон устраивал спектакли и шоу, выступал в качестве певца и циркового артиста перед придворными, заставляя всех участвовать в этих представлениях. Интересный факт, что даже самые знатные римляне вынуждены были исполнять роли актеров в бесстыжих постановках императора — некоторых заставляли это делать угрозами, другие были подкуплены богатыми дарами.

Бесконечные пиры и застолья требовали немалых финансовых затрат, и вскоре казна начала испытывать дефицит. Постепенно относительно здоровый государственный курс, проводимый прежде Сенекой и Бурром, изменился.

Нерон более не нуждался в соратниках и воспитателях. Сенека был дважды обвинен своим учеником в растрате средств, и удалился от государственных дел. Философ покончил жизнь самоубийством в 65 году по приказу Нерона. Формальным поводом послужило обвинение Сенеки в заговоре Пизона.

Бурр умер ещё раньше, в 62 году — исследователи до сих пор спорят о том, была ли эта смерть насильственной или государственный деятель скончался от болезни. Место его занял Софоний Тигеллин (Sofonius Tiggelinus), которого современники называли одним из самых гнусных мерзавцев того времени. Человек этот имел незнатное происхождение и прокладывал себе дорогу к власти самыми бесчестными методами. Тигеллин стал самым близким товарищем Нерона в череде бесконечных пиров и прочих развратных постыдных увеселениях. Внутренняя политика императора окончательно приобрела все черты тирании:

1. Постоянно инициировалось проведение процессы по оскорблению величия, результатом которых были многочисленные казни.
2. Для привлечения средств в обедневшую от увеселений казну проводились конфискации имущества у представителей знати.
3. Жестокие репрессии против политических оппонентов сопровождались расцветом доносничества.
4. Усилилось давление на провинции, что вызвало резкое их недовольство. Налоги вновь выросли.

Гонения на христиан. Казнь Петра и Павла

Официально новая религия, сторонниками которой были по большей части вольноотступники и представители низших слоев общества, запрещена не была. Римлянам не возбранялось верить в любого бога, которого они пожелают. Главное, чтобы вера не мешала почитанию императора и преклонению перед ним.

Преследуя христиан, Нерон решал в большей степени политические, а не религиозные задачи. Было необходимо найти виновников страшного пожара в Риме (64 год), и на эту роль император выбрал адептов новой религии.

Среди уничтоженных Нероном сторонников учения Христа были знаменитые апостолы Петр и Павел, которых называют первоверховными. Петра и Павла часто изображают вместе на иконах, но к христианству они пришли разными путями. Петр занимался рыболовством и владел лодкой, но оставил свой дом, чтобы посвятить жизнь служению Богу. Супруга его последовала за ним, разделив с мужем все тяготы прoповедничества.

Павел происходил из знатной семьи фарисеев, и поначалу с гневом отвергал новое учение. Он был прекрасно образован, увлекался наукой. После мифической встречи с Христом из противника христианства он превратился в самого верного его защитника.

Апостолы, будучи прекрасными проповедниками, убеждали людей в том, что есть сила куда более значимая, чем император. Страшный пожар 64 года в Риме послужил достаточным поводом для ареста Петра и Павла.

У исследователей до сих пор нет единого мнения относительно даты гибели апостолов. Согласно одной из версий это произошло в 67 году. Некоторые учёные полагают, что казнь состоялась в 64 году.

Павел являлся гражданином Рима, потому имел право на снисхождение во время казни — его обезглавили, не применяя пыток. Мощи апостола хранятся в Риме, в базилике Сан- Паоло-Фуори-ле-Мура (Basilica di San Paolo fuori le Mura).

Петр же был распят, но в отличие от своего учителя — головой вниз. Об этом просил сам апостол, желая подчеркнуть, насколько несоизмеримы его страдания с муками Христа.

Оба апостола были казнены там же, где встретили мученическую смерть и другие христиане — в знаменитом цирке Нерона («Circus Gai et Neronis»). Это сооружение, построенное ещё Калигулой, располагалось на территории современного Ватикана (Stato della Città del Vaticano) и использовалось для увеселительных мероприятий, гонок на колесницах и прочих развлечений.

• Также есть версия, что Петра распяли на холме Джаниколо (Gianicolo) на месте, где сегодня стоит Темпьетто Браманте (Tempietto).

Согласно преданию, Петр был похоронен на Ватиканском холме (Mons Vaticanus). Несколько столетий спустя на этом месте был построен знаменитый собор Святого Петра (Basilico di San Pietri) — главный христианский храм в мире, занимающий в Ватикане центральное место и являющийся местом поломничества огромного количества людей.

Пожар в Риме

Распутство Нерона, его непродуманная внутренняя политика и бесконечные репрессии начали вызывать недовольство у знати. Императором были недовольны аристократы, которые традиционно являлись опорой и поддержкой императорский власти в Риме. Опасаясь за свои жизни, знатные римляне выказывали восхищением своим безрассудным правителем, однако среди них росло число тех, кто мечтал о свержении Нерона.

Кульминацией безумия, поглотившего великую Империю по воле ее правителя, можно считать ужасный пожар летом 64 года. Пламя охватило весь город и уничтожило большую его часть. Жители города пребывали в страшном смятении, не зная, где найти спасение от огня. Те, кто не погибли в пожаре, были задавлены толпой — Рим охватила паника.

За девять дней была уничтожена большая часть домов Вечного города, прекрасные храмы, памятники архитектуры и множество других построек.

Прокатился слух, что пожар инициировал безумный император, чтобы на месте погибшего города отстроить новый, названный в его честь Неронией. Исторических подтверждений этого факта не было найдено.

Напротив, Нерон попытался принять меры для скорейшего восстановления Рима, раздавал продовольствие обездоленным жителям и велел построить временные жилища для выживших. Новые улицы, заложенные на месте пепелища, отличались грамотной архитектурой. Обновленный город украсили крепкие каменные дома, прекрасные фонтаны, колоннады и бассейны. Пытаясь смягчить последствия бедствия для простых жителей, Нерон не смог вернуть их былой любви и доверия.

Ситуация усугубилась после того, как на месте старого дворца император начал строить поражающий своей роскошью новый «Золотой дом» (Domus Aurea) не имел в то время аналогов, отличаясь роскошью убранства, сложностью архитектуры и грандиозными размерами. Он знаменит центральным залом с двумя сводами, один из которых приводился в движение усилиями рабов. Через отверстия в куполе на гостей дворца сыпались лепестки цветов и распылялись благовония.

В личной жизни Нерона тоже наступила черная полоса. Некогда любимая супруга Поппея, быстро надоела пресыщенному любовными утехами, императором. В 63 году императрица родила мужу дочь, которую Нерон обожал. Увы, девочка умерла в младенчестве, не дожив до первого дня рождения. После родов Поппея потеряла былую красоту, обрюзгла и была мучима ревностью и страхом потерять любвеобильного супруга. Нерон стал тяготиться ее обществом.

Когда Поппея была беременна во второй раз, пьяный император в пылу ссоры пнул ее в живот. Императрица и ее нерождённый ребенок погибли. Трагедия произошла в 65 году.

Смерть императора

Поведение императора с каждым годом становилось все более экстравагантным, а его выходки поражали даже не отличавшихся строгими нравами римлян.

С недовольными Нерон и его приспешники расправлялись самыми изощрёнными способами: их зашивали в шкуры животных, и отдавали на растерзание собакам, или делали из людей живые факелы. Против императора прокатилась череда заговоров, ни один из которых не имел успеха.

Рано или поздно неумеренность Нерона в увеселениях, слабость внутренней и внешней политики, жестокость и репрессии должны были окончится трагедией, что и произошло 9 июня 68 года.

Сначала восстали разоренные огромными налогами провинции во главе с наместниками, затем недовольство стали проявлять и жители Рима. Когда волнения переросли в откровенный мятеж, сенат поддержал его, осудив опального императора. Нерона предали даже некогда верные преторианцы, которым были обещаны огромные денежные вознаграждения.

Император оказался в одиночестве, преданный друзьями и собутыльниками, осуждённый знатью и ненавидимый простыми римлянами.

Нерону пришлось бежать в простом платье в сопровождении нескольких рабов на виллу своего вольноотпущенника Фаона. Там он собирался покончить жизнь самоубийством, но будучи человеком слабым духовно, долго не мог решиться на это. Лишь когда к вилле приблизились вооруженные центурионы, он при помощи советника по прошениям Эпафродита, вонзил себе в горло кинжал.

9 июня 68 года закончилось четырнадцатилетнее правление последнего из рода Юлиев.

В сознании большинства людей Нерон — воплощение самого дурного, что может быть в человеке, сумасбродный тиран и убийца. Деяния императора действительно ужасают, и все же неверно давать его личности однобокую оценку.

Слабовольный, лишенный любви родителей, обладающий дурной наследственностью и слабой психикой, юноша встал во главе великой Римской Империи, ещё до совершеннолетия. Собственная мать и другие близкие люди использовали его в борьбе за власть, не считаясь с чувствами и желаниями. Все это породило монстра, имя которого ассоциируется с самыми кровавыми злодеяниями в истории.

↘️🇮🇹 ПОЛЕЗНЫЕ СТАТЬИ И САЙТЫ 🇮🇹↙️ ПОДЕЛИСЬ С ДРУЗЬЯМИ

От Нерона до Константина: почему римские императоры преследовали христиан?

Христиан преследовали иудеи, которые не признавали Христа как обещанного Мессию. Римские императоры считали христиан иудейской сектой, а простолюдины — членами тайного общества, которые едят младенцев, колдуют, устраивают оргии, христиан обвиняли и в природных катаклизмах. Власть видела в христианах врагов государства, которые идут против воли императора, а значит, являются потенциальными предателями и бунтовщиками. Так продолжалось 300 лет, пока к власти не пришел император Константин.

Гонение при императоре Нероне (64–68)

Усекновение главы апостола Павла

Причина — сильный пожар в Риме в 64 году, в нем обвиняли самого императора. Чтобы отвести подозрения от себя, Нерон назначил виновными христиан. С законодательной точки зрения христиане оказались «в вакууме» — они перестали подчинятся иудейскому законодательству и законам Римской империи, которая официально была языческой. Христиан стали считать врагами общества и государства.

Христиан преследовали в самом Риме и его окрестностях. Открыто исповедующих христианство прибивали к крестам, бросали на съедение диким зверям, сжигали, чтобы освещать город по ночам. По Преданию, именно в этот период апостола Петра распяли вниз головой, а апостолу Павлу отрубили голову.

При императоре Домициане (96)

Мучение Антипы

Гонение началось в последние месяцы пятнадцатилетнего правления императора, который был подозрительным тираном. Он проводил жесткую финансовую политику и обложил дополнительным налогом иудеев и тех, кто скрывал свое происхождение. К последним относили христиан. В этот раз гонения не ограничились Римом и дошли до провинций.

Среди пострадавших был епископ Пергама Антипа, апостола Иоанна Богослова сослали на остров Патмос.

При императоре Траяне (98–117)

Игнатий Богоносец

Траян составил юридическое основание для преследования христиан. Все началось с его наместника Плиния Младшего, который в своих письмах императору обвинял христиан просто в принадлежности к незнакомой религии: «Я не сомневался, что в чем бы они ни признались, их следовало наказать за непреклонную закостенелость и упрямство». Император одобрил действия наместника, но государство не искало христиан целенаправленно для наказания.

Среди пострадавших был священномученик Игнатий Богоносец, епископ Антиохийский.

При императоре Адриане (117–138)

Мученицы Вера, Надежда и Любовь

Император постановил судить христиан по закону и не обращать внимание на призывы толпы убивать непонятных для них христиан. Исключение — если только обвинитель может доказать вину христианина на суде. Казалось, что закон даже защищает христиан, но на практике казни исключительно за веру продолжались. Например, был убит Римский Папа святитель Телесфор. Также церковное Предание говорит о мученичестве Веры, Надежды, Любови и их матери Софии.

При императоре Антонине Пии (138–161)

Поликарп Смирнский

Формально продолжалась политика императора Адриана, но христиан часто судили за исповедание их веры под натиском невежественного народа, который в любом катаклизме или неудачах винил христиан. Власть шла на уступки, так как христиан становилось больше и они перестали считаться маргинальной сектой. Правительство опасалось христиан как вольнодумцев и бунтовщиков, исповедующих неофициальную религию, которая угрожала традиционной культуре римлян.

В этот период пострадал священномученик Поликарп Смирнский.

При императоре Марке Аврелии (161–180)

Юридически ничего для христиан не поменялось. Но гонений на христиан становилось все больше, причем они инициировались простолюдинами, которые буквально «охотились» на христиан, грабя и убивая. Когда же для разбирательства приезжал императорский наместник, всех христиан прятали в тюрьмы и на суде добивались от них либо отказа от веры, либо убивали. Сам император считал стойкость христиан глупым упрямством.

При императоре Коммоде (180–192)

Относительно спокойные времена для христиан — император мало интересовался политикой. Даже при дворе стали появляться христиане. В провинции действовали с оглядкой на столицу, но порой крайне дико. Так в Африке пострадали 12 христиан, отказавшиеся перед проконсулом принести жертву богам.

При императоре Септимии Севере (193–211)

Под страхом наказания запретил переход в иудейство и христианство, поэтому гонения затрагивали в основном новообращенных христиан или даже тех, кто еще только собирался креститься.

При императоре Александре Севере (222–235)

История в картинках. Рисунок Валерии Неручевой

Император лояльно относился к христианам и даже хотел построить храм в честь Христа и сделать Его одним из богов. Но Предание говорит, что в его правление пострадали святая Татиана, мученица Мартина. В результате восстания легионеров императора Александра убили, а солдаты сами назначили следующего правителя.

При императоре Максимине Фракийце (235–238)

Мучение св. Ипполита. Тзортзи (Зорзис) Фука. Фреска. Афон (Дионисиат). 1547 г.

Выбран солдатами взамен убитого ими императора Александра Севера. Максимин ненавидел предшественника и заодно всех его придворных, многие из которых были христианами. Итог — недолгое гонение, которое затронуло в основном клириков, обвиненных в обучении христианству.

В этот период пострадали Папа Понтиан, священномученик Ипполит Римский и Папа Антер.

При императоре Деции (249–251)

Мученица Агафия

Считал христиан опасными для государства, которое к тому времени переживало кризис. Чтобы сплотить нацию, император устроил по всей империи обязательные жертвоприношения, которые выявили множество христиан. Также жертвоприношение расценивалось как присяга на верность императору. Не отрекавшихся от веры жестоко мучили, убивали или долгое время держали в тюрьмах.

Самые известные мученики этого периода: Папа Фабиан, епископ Никон Тавроменийский и 199 его учеников, мученица Агафия, мученик Парамон Вифинский с 370 мучениками. Также предание говорит о 7 спящих Эфесских отроках.

При императоре Валериане (253–260)

Франческо ди Симоне да Сантакроче. Святой Лаврентий

Император вначале нормально относился к христианам, но затем попал под влияние своего приближенного Макрина, последователя восточных культов и врага христиан. Издал два эдикта против верующих.

Первый эдикт предписывал принести жертву богам всем епископам Церкви. За отказ — ссылка. Также запрещалось собираться для молитвы или на кладбищах.

Второй эдикт предписывал казнить клириков за отказ приносить жертву, знатных христиан лишать имущества и, если упирались, — казнить. Государственных чиновников и их родственников -—лишать имущества и отправлять на принудительные работы.

В этот период пострадало огромное количество христиан. Среди них: Папа Сикст II с диаконами Лаврентием, Фелициссимом и Агапитом, диаконы Ипполит, Ириней.

Период мира (260–302)

В 260 году императора Валериана взяли в плен персы, и к власти пришел его сын, который терпимо относился к Церкви и даже разрешил собираться христианам для молитвы. Но это не означало, что христианство стало разрешенной религией — в это период все равно были мученики.

«Великое гонение» императора Диоклетиана (303–313)

Анастасия Узорешительница

Первые 18 лет правления Диоклетиана проходили благоприятно для христиан — они даже занимали государственные должности и освобождались от обязательного жертвоприношения богам. Более того, его жена и дочь также были христианками. Жестокие гонения начал его соправитель — цезарь Галерий, который после удачного военного похода на персов решил «вычистить» ряды армии от христиан. Он казнил множество воинов.

Переломный момент наступил во время жертвоприношения, когда главный жрец объявил, что невозможно узнать результаты гаданий из-за присутствия христиан. Император разгневался и приказал, чтобы всем во дворце вплоть до слуг принесли жертву богам, отказавшихся велел выпороть плетьми. Затем приказ распространился на всех солдат империи. Отказавшихся изгоняли со службы. Окружение императора (в том числе Галерий) подстрекало его к открытым гонениям, но Диоклетиан ограничился эдиктом об уничтожении христианских книг и храмов, лишении христиан званий и привилегий.

Масштабные гонения начались после пожаров в императорском дворце, в которых обвинили христиан. С этого момента они снова стали врагами государства, которых за отказ отречься от своей веры мучили и убивали. Среди них Папа Римский Маркеллин, великомученица Анастасия Узорешительница, великомученик Георгий Победоносец, мученик Андрей Стратилат. В 304 году император издал эдикт, обязующий всех христиан империи принести жертву богам, за отказ — смерть. В 305 году Диоклетиан отрекся от власти.

При императоре Галерии (293–311)

Федор Тирон

Галерий принял власть после отречения императора Диоклетиана и правил Востоком. Вместе со своим племянником, цезарем Максимином Дазой, он продолжили гонения. Среди пострадавших: великомученик Димитрий Солунский, Адриан и Наталия Никомидийские, бессребреники Кир и Иоанн, великомученик Феодор Тирон. В конце жизни именно император Галерий, непримиримый враг христиан, издал первый в истории империи эдикт, который сделал христианство «дозволенной религией». Случилось это в 311 году, когда его поразило неизлечимое заболевание.

При императоре Максимине Дазе (305–313)

Епископ Мефодий Патарский

Несмотря на эдикт императора Галерия о признании христианства, Максимин возобновил гонения, тайно подговаривал язычников изгонять христиан из городов и всячески старался дискредитировать христиан и Христа.

Из пострадавших: епископ Сильван Эмесский, епископ Мефодий Патарский, Порфирий Стратилат и 200 воинов в Александрии. В 313 году под давлением императора Константина прекратил гонение на христиан.

При императоре Лицинии (308–324)

40 Севастийских мучеников

Разделил правление Римской империей с императором Константином. В 313 году императоры провозгласили знаменитый Миланский эдикт, который предоставлял свободу исповедания христианства. Несмотря на это, в 320 году по непонятным причинам начал гонение на подвластном ему Востоке империи. Среди прочих пострадали: великомученик Феодор Стратилат, мученик Евстафий Анкирский, епископ Василий Амасийский, Фока Вертоградарь, 40 Севастийских мучеников. Гонение прекратилось в 324 году, когда император Константин разбил армию Лициния, а его низложил.

При императоре Юлиане Отступнике (361–363)

Последний гонитель христиан в Римской империи. Безуспешно пытался возродить язычество и не мог открыто преследовать христиан, но постоянно ущемлял их в правах и поддерживал еретиков, создавая нестабильность в Церкви. На Востоке империи во время его правления проходили антихристианские погромы.

Святой император Константин I Великий (306-337)

Первый император после Диоклетиана, который самостоятельно правил всей Римской империей. Сделал христианство государственной религией и перенес столицу империи из Рима в Константинополь (Стамбул, Турция). За свои труды в пользу Церкви причислен к лику святых.

Гонение на христиан при Нероне*

   ХАРАКТЕР преследования христиан при Нероне составляет предмет споров. В конце концов, эти пререкания сводятся к вопросу о толковании текста Annal. 15,44 Тацита, а для самого толкования не безразличен вопрос о ценности его исторических показаний в этой области. Пусть значение Тацита как историка Рима при первых цезарях стоит неоспоримо высоко; но, первоклассный повествователь судеб Рима, стоял ли он на той же высоте и там, где ему приходилось говорить о варварах? Нельзя забывать, что за его Histor. 5, 2—9 Тертуллиан аттестовал его словами: Cornelius Tacitus, sane ille mendaciorum loquacissimus, и мудрено оспаривать, что этот отзыв оправдывается существом дела. Тацит достаточно проницателен, чтобы понять, как легкомысленно думали те, которые полагали, что иудеи почитают Liberum patrem. Но те данные, которыми он располагал, столь же решительно говорили, что иудеи чтут «mente sola unumque numen», единого вечного невидимого неизобразимого Бога, и потому у них «nulla simulacra». И тем не менее Тацит не затруднился сказать, что иудеи покланяются изображению осла. Именно за это Тертуллиан и отзывается так нелестно о римском историке. То несомненно, что он пользовался очень плохими источниками для составления очерка истории иудеев, и едва ли можно считать случайностью, в которой он нисколько неповинен, то обстоятельство, что ему осталась неизвестна ἰουδαϊκὴ ἀρχαιολογία Иосифа Флавия, написанная в Риме в 93 — 94 году и посвященная Епафродиту, быть может грамматику и собственнику большой библиотеки, богатой редкими сочинениями. Искусство делать рекламу знакомо было иудеям издавна, и священник полемист и историк, пользовавшейся покровительством при дворе Флавиев, едва ли был совсем незаметен в Риме. Незнакомство с его трудом походит на тенденциозное игнорирование.

   Тацит нисколько не маскирует своего отношения к иудеям: глухое концентрированное презрение к ним делает его неспособным понять в их учреждениях высокое. «Profana illic omnia quae apud nos sacra, rursum concessa apud illos quae nobis incesta». «Inter se nihil inlicitum». Эти громкие «omnia» и «nihil» отзывают клеветою: так трудно наполнить эти широкие рамки определенными понятиями! «Judaeorum mos absurdus sordidusque», «instituta sinistra foeda», оказываются такими только потому, что римский историк считает в иудее преступлением то, что в римлянине признал бы за добродетель, и подставляет злостные побуждения под такие религиозные учреждения иудеев (принесение в жертву тельцов и овнов), которые не разнятся от римских. — Так судит о религии и нравах ненавидимого народа писатель, которого восхваляли за уменье рассуждать eloquentissime et, quod eximium orationi eius inest, σεμνῶς. И есть все основания опасаться, что Annal. 15, 44 написаны в том же духе, в каком Histor. 5, 2—9; что и в отношении к христианам Тацит держит себя не менее σεμνῶς: переносит на них все свое отвращение от иудеев, зная, что Judaea — origo huius mali. Он не только смешивает, подобно своим современникам, христиан со всяким восточным сбродом, который — как предложение на спрос — являлся в Рим и не церемонился в выражении своей нравственной сущности, — но и не скупится на такие черные краски, которых нет в известиях о христианах у других писателей. У Светония христианство — superstitio nova et malefica, у Плиния — только superstitio prava inmodicä у Тацита — exitiabilis superstitio. О предполагаемых flagitia христиан Светоний молчит; Плиний докладывает, что следствие не подтвердило его подозрений в этом направлении: у Тацита христиане — per flagitia invisi. Плиний признает христиан достойными смертной казни, debere puniri, подчеркивая при этом их obstinatiö для Тацита они — sontes et novissima exempla meriti. И немножко гуманности (miseratio) на подкладке республиканской гражданской скорби (in saevitiam unius) скорее подчеркивает, чем смягчает тон непоколебимой холодной враждебности, взятый Тацитом в отношении к христианам. «Vile damnum!» здесь было бы столь же на месте.
   Когда писатель выносит в корне фальшивое представлена о христианах, нужно допустить, что или его источники очень плохи или его работа над ними довольно небрежная. О Таците во всяком случае следует допустить последнее предположение. Изображение христиан у него столь же мало страдает избытком кропотливости, сколько и очерк иудеев. Там широкий мазок в виде «profana illic omnia quae apud nos sacra»; здесь барски небрежные «sontes» и «qui fatebantur», словно все эти pereuntes, ingens multitudo, не стоили даже того, чтобы определенно формулировать смысл их «сознания», их предполагаемое преступление. Там «adversus omnes alios hostile odium»; здесь «odio humani generis convicti sunt». — Эти признаки едва ли предрасполагают думать, что Тацит по меньшей мере в других подробностях был научно точен. Особенно мало вероятно, чтобы он дал себе труд — точно разграничить те сведения о христианах, которые были доступны ученому II в., от того, что сказано было о них в первоисточниках по поводу гонения при Нероне. Тацит конечно полагал, что, сообщая о христианах больше данных, он только исполняет свой долг писателя, а не переписчика. Между тем период правления Флавиев в истории христианской церкви имеет (в известном отношении) такое же значение, как патриаршествование Никона в истории старого обряда. Прежде всего удаление, μετανάστασις, христиан иерусалимских в начале иудейской войны в Пеллу, вдаль от театра военных действий, после, 70 г. конечно тяжело было вменено иудеями христианам-единоплеменникам, а затем и всем христианам вообще. Сказавшийся в этом факте разрыв между церковью и синагогою мог быть только полным и окончательным. Совершенно в порядке человеческих отношений, если верные своим национальным мечтаниям иудеи, надеявшиеся на что-то от восстания при Hepoне, возненавидели своих собратьев между христианами как изменников, возненавидели совершенною ненавистью патриотов, утративших свое отечество; а этот патриотизм мог внушить семиту и такие строфы: «Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! блажен, кто возьмет, и разобьет младенцев твоих о камень!». Теперь не только вопрос, за кого считать Ииcyca Назарянина и что думать об обязательности моисеева закона, разделял иудея от христианина, но и сбывшееся пророчество: разоренный Иерусалим и сожженный храм. При этих обострившихся отношениях мудрено было и римлянам не заметить, что есть иудеи и иудеи. Затем чисто правовые последствия падения Иерусалима вели к тому же результату.
   Iudaea capta, не стало более иудеев как национальности, явились «οἱ ποτὲ ἰουδαῖοι», peregrini dediticii; на место πολίτευμα осталась συναγωγὴ как collegium cultorum, в которую нужно было «записываться», profited, заявлять о своем желании iudaicam vivere vitam и платить за право посещать синагогу дидрахму в храм Юпитера капитолийского. Сбор этой дидрахмы при Домициане, строгий и придирчивый, дал в руки низшим представителям римской администрации — можно сказать помимо их желания — довольно значительный статистически материал для заключения о действительной численности настоящего иудейского населения. Администрация должна была понять, что до тех пор она причисляла к иудеям ошибочно и таких лиц, которые и знать не желают иудеев, которые не только не принадлежат к этой народности по происхождению, но и не посещают иудейских синагог, а имеют свои молитвенные собрания. Имя «christiani», к которому администраторы относились до тех пор равнодушно, по необходимости должно было выступить как точное обозначение мнимых иудеев.
   Не удивительно поэтому, что при Нерве и Траяне, христиан с иудеями не смешивает никто: ни Плиний, ни Тацит, ни Светоний. Но значит-ли это, что христиан не смешивали с иудеями и при Нероне? Конечно, если верить Тациту на слово, то римская полиция в 64 г. умела произвести преследование христиан так, что оно вовсе не затронуло иудеев. Но едва-ли так было на самом деле. В подложной переписке между Сенекою и ап. Павлом выгодно отличается чистотой работы от других посланий то письмо, в котором мнимый Сенека извещает апостола о римском пожаре. По-видимому, у составителя этого послания был под руками источник до нас не дошедший, и может быть из него заимствовал автор и следующие строки: «Christiani et judaei quasi machinatores incendii supplicio adfecti, ut fieri solet». Но рассказ Тацита, если он исторически точен, ведет к целому ряду других предположений, столь-же мало правдоподобных. Subdidit reos, наметил мнимых виновных сам Нерон. Следовательно в июле 64 г. о существовании христиан, как секты отличной от иудеев, знает уже сам император или, по меньшей мере, самые близкие к нему люди, поставленные во главе правления, — не какие-нибудь низшие полицейские чины, вынужденные волею-неволею входить в сношения с темными нелюбимыми, иногда подозрительными иудеями, задавать им строгие вопросы: «Ede ubi consistas; in qua te quaero proseucha»? и научившиеся сортировать иудеев по «просевхам». Нерон знает и то, что низшее римское население, vulgus, ненавидит этих христиан и ненавидит именно за flagitia, не за scelera, не за facinora; он знает следовательно, какие мерзости приписывают христианам. Но в таком случае, «vulgus» сравнительно давно отличил христиан от иудеев, если к 64 г. уже приписывал первым чудовищные flagitia и ненавидел их так, что способен был от их руки ждать себе всего недоброго.
   Ко времени пожара христианство насчитывало уже около 30 лет существования. Но было бы несправедливо думать, что римское правительство этим сроком уже воспользовалось для того, чтобы вызнать христиан в их отличительных особенностях. Слишком брезгливо относился римлянин к иудею для того, чтобы своевременно оказаться в курсе духовного движения, зародившегося в недрах этой презираемой superstitio. Когда между 50 — 52 годами римские синагоги пришли в страшное возбуждение из-за вопроса о христианах, римские власти заметили эти assidui tumultus и — еще то, что в Риме иудеев «опять стало много». Всмотреться в смысл этих tumultus, дознаться их настоящей причины, не дали себе труда; имя Χριστὸς повторялось слишком упорно в устах этих tumultuantes, чтобы не дойти до сведения полиции, и она просто решила, что иудеев возбуждает какой-то Χρηστὸς, и, не разбирая, кто из споривших прав и кто виноват, приняла те или другие меры, чтобы часть иудеев «выгнать из Рима». — В 52 г. коринфские иудеи вздумали было искать защиты своему «закону» у проконсула Ахаии Юния Аннея Галлиона и обвиняли пред его трибуналом ап. Павла в том, что «он учит людей чтить Бога не по закону», παρὰ τὸν νόμον. Образованный римлянин и не подумал воспользоваться этим случаем, чтобы раскрыть, нет-ли между иудеями последователей этой religio nova externa, которые может быть уже не имеют права на те привилегии, которые Рим предоставляет последователям иудейской религии и которые очевидно самым своим существованием оскорбляют эту привилегированную нацию, gens Iudaeorum. Проконсул даже не допустил апостола и до защиты, прямо заявив, что в жалобах иудеев не усматривается состава преступления: ни injuria, ни dolus malus. Идут какие-то ζητήματα о каком-то λόγος, об ονόματα, о νόμος, — вопросы, разбирать которые проконсул не имеет ни обязанности, ни охоты. «Разбирайтесь сами; я не хочу быть судьей в этом», — ответил проконсул обвинителям, «и прогнал их от судилища» — к великому удовольствию коринфской черни, которая принялась бить архисинагога пред самым трибуналом; «и Галлион ни мало не беспокоился о том» (Деян. 18:12—17). — Палестинские события 56 — 58 гг. так-же не дали римским властям определенного результата в смысле выяснения отличия христианства от иудейства (Деян. 21:30—26, 32.). Иерусалимские иудеи отнеслись к ап. Павлу в высшей степени враждебно: «метали одежды и бросали пыль на воздух»; вопияли: «смерть ему! не должно ему жить»! Больше сорока человек составили заговор на жизнь Павла. Начальник иерусалимского гарнизона счел своею обязанностью спасти апостола от заговорщиков и под прикрытием сильного конвоя отправил его в Кесарию. Но эта интенсивная вражда к апостолу была явлением решительно непонятным в глазах римлянина; на лицо были какие- то «спорные вопросы в их законе» — и начальник гарнизона имел возможность собственными глазами видеть, как синедрион, судивший Павла и готовый разорвать его, перессорился между собою из-за этих вопросов, так что одна часть его членов уже «ничего худого не находила в этом человеке». И Клавдий Лисий со своей стороны тоже полагал, «что нет в нем никакой вины, достойной смерти или оков». Прокуратор М. Поркий Фест, которому пришлось сразу по прибытии в Палестину пересматривать дело апостола, находился в положении несравненно менее благоприятном, чем Феликс, его предшественник, женатый на иудеянке. Страстное озлобление иудеев против Павла; вопли: «не должно ему более жить!» и — никакого понятного римлянину crimen на деле. Фест признал заявление апостола: «я не сделал никакого преступления ни против закона иудейского, ни против храма, ни против кесаря» вполне доказанным. В остальном — какие-то ζητήματα об их δεισιδαιμονία «и о каком-то Иисусе умершем, о котором Павел утверждал, что Он жив». — И действительно в характере этих ζητήματα нелегко было разобраться человеку даже более сведущему, чем Поркий Фест. С одной стороны апостол утверждал, что «он ничего не говорит, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили»; что «на пути», который он проповедует, он «служит Богу отцов своих»: его Бог, его вера, его надежда — те же самые, что и у иудеев. С другой стороны, и сами враги апостола имели побуждения настаивать на том, что он действительно иудей и, как такой, подсуден синедриону. «Путь», который проповедует апостол, они не признают за religio nova, отличную от иудейства, а только за «τὴν τῶν ναξωραίων αἵρεσιν». Следовательно к трем «αἱρέσεις», уже существовавшим в иудействе (фарисейству, саддукейству, ессейству) прибавилась только четвертая — ересь назореев. Получался спор даже не о принципах, а только о частностях. И Фест счел возможным предложить Павлу — идти в Иерусалим судиться пред враждебным ему синедрионом. В ответ на это апостол апеллировал к суду кесаря и тем поставил прокуратора в особенное затруднение: приходилось писать по делу апостола в Рим, а Фест «ничего верного» не имел сказать императору. Прокуратор обратился с просьбою к царю Агриппе — высказать свое мнение по этому делу. Выслушав апостола, царь признал, «что этот человек не делает ничего достойного смерти или уз» и что «можно было бы освободить его».

   Едва ли можно допустить, что римская чернь находилась в более благоприятных условиях, чем прокуратор Фест, для выяснения различия христианства от иудейства. Если в 58 г. для прокуратора проповедь апостола оказывается загадкою и имя «христианин», которое произносит Агриппа, не вызывает в Фесте никаких ужасных представлений, не колеблет его убеждения в невиновности апостола; то когда же vulgus успел составить столь определенное представление о христианах и дать ему столь широкую огласку, что о народной ненависти к христианам в 64 г. знает уже сам Нерон? — Книга «Деяний апостольских» кончается 61-м годом, и оставляет горизонт без тех грозовых туч, которые рисует на нем в 64 г. Тацит. Даже иудейское население столицы относится к апостолу скорее нейтрально, чем враждебно. На «ненависть» римского народа к христианству — ни малейшего намека. Апостол «целых два года» проповедует «о Господе Иисусе Христе со всяким дерзновением невозбранно». Его послания, писанные во время римских уз, говорят о значительных успехах евангельской проповеди в Риме, о верующих «из дома кесарева», о той известности, которою узник за Христа пользуется «во всей претории». Апостол испытывал и огорчения, но видимо от христиан известного направления, может быть и от некоторых иудеев; но опасности со стороны римских vulgus решительно вне кругозора апостола. — Таким образом, переходя от Нового Завета к Тациту, приходится сделать salto mortale или же усомниться в точности сообщений римского историка о событиях 64 г. И не одна ненависть римского народа, не только рассказы о flagitia, совершаемых христианами, вызывают это недоверие: можно ставить вопрос: самое название «christianus» пользовалось ли в 64 г. такою широкою известностью среди римского населения? То несомненный факт, что христиане, современные апостолам, сами себя так не называли: ἀδελφοί πιστοί, ἅγιοι, — вот названия, которые христиане носят в писаниях апостольских. Слово «χριστιανός» только трижды встречается во всем Новом Завете. И конечно не иудеи прозвали христиан таким именем. Из уст римских иудеев времени Нерона слово «christianus» можно было слышать крайне редко. И совсем невероятно, чтобы римская толпа с чрезвычайным вниманием подмечала каждую новость в поведении всяких Campenses и Suburenses cultores. Естественнее предполагать, что какое-нибудь чрезвычайное событие раскрыло глаза и римскому правительству и самой толпе и вынудило их заметить существование христиан подле иудеев.
   Таким событием могло быть осуждение апостола Павла на смерть в 62 г. Подробности суда над апостолом вовсе неизвестны, и приходится поневоле вращаться в области чистых предположений, когда ставится вопрос, чем кончились римские узы Павла. Что на «первом ответе» он «избавился из львиных челюстей», свидетельствует он сам. Весьма вероятно, что смысл его «первой апологии» в Риме был тот же самый, что и пред Фестом в Кесарии: «я не сделал никакого преступления ни против закона иудейского» , «ни против храма, ни против кесаря». Вполне благоприятное апостолу elogium от прокуратора Феста конечно подтверждало невиновность его с точки зрения римского закона. Но «второй ответ», к которому апостол готовился, когда предшествующий ответ называл только «первым», — может быть закончился приговором: «gladio animaduerti placet». Обыкновенно предполагают, что иудеи с успехом выставили Павла возмутителем общественного спокойствия: своею проповедью он везде, и всюду возбуждает tumultus среди иудеев. Но красноречивою защитою апостолу мог служить тот факт, что римские власти более двух лет уже оставляют его на относительной свободе; он «невозбранно» принимает всех к нему приходящих, беседует с ними, и никакого возмущения в Риме не произошло. — В таком случае, не предали ли иудеи Павла властям как апостола христианства, как проповедника religio nova? Но удобно ли было им доказывать это пред судом, для которого и само иудейство было только superstitio externa и быть может даже absurda sinistra foeda, который от всяких ζητήματα περὶ ὀνομάτων καὶ τοῦ νόμου αὐτῶν сторонится с чувством, похожим на отвращение? И что могли префектам претории сказать иудеи? Павел христианин, признает Христом Иисуса, который per procuratorem Pontium Pilatum supplicio adfectus erat. Но ведь над головою Распятого стояла надпись: Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum. В удобном ли свете этот titulus supra crucem выставлял лояльность самих иудеев? И так ли ужасно для римлян, что Павел ведет с иудеями споры «о каком-то Иисусе умершем, о котором Павел утверждал, что Он жив»? Умерший политически не опасен, и в этом умершем, по убеждению Павла, осуществлены уже все заветные чаяния иудейского народа. Обвинители апостола этого не думали; но содержание «надежды израилевой», которой они сами держались, так ли было успокоительно для кесаря? Словом, иудеи сами понимали, что чем меньше говорить о Христе пред трибуналом префектов, тем лучше. Христианство в смысле religio illicita во время суда над апостолом вероятно не было поставлено. Во всяком случае, смертный приговор апостолу объясним и без этого предположения. Достаточно было иудеям заручиться сочувствием напр. Тигеллина, чтобы без всякого с своей стороны риска погубить ненавистного им Павла. Можно было доказать, что апостол, по меньшей мере, в том отношении не иудей, что живет не по-иудейски, что на ritus judaici смотрит не так, как иудеи. И во всяком случае иудей, от суда своих первосвященников апеллирующий к правосудию римского императора, по-видимому более сознавал себя «римским гражданином», чем иудеем. Но всякий «римский гражданин» «иудейского вероисповедания» представлял несомненно contradictio in adjecto с точки зрения римского права; такое явление можно было только терпеть как факт, но в принципе таким cives romani всегда было можно и даже должно сказать: Non licet esse vos! и предложить им «romanas caerimonias recognoscere». Положение апостола — римского гражданина, обвиняемого своими соплеменниками в том, что он чтит Бога не по иудейскому закону, — было еще менее устойчиво. И может быть ему предложили оставить «ritus profani» окончательно и оправдать свое гражданство — принятием «римской религии», а за отказ от этой «facultas ad morem romanorum redeundi» осудили его на смерть.

   Но если даже допустить, что в 64 г. римский «народ» знал христиан в их отличии от иудеев, глубоко ненавидел первых и мотивировал свою ненависть к ним их позорными пороками; то легко ли объяснить ход розыска, те подробности, которые передает Тацит? Igitur primum correpti qui fatebantur. Относительно смысла слова «fatebantur» ­ «сознавались» кажется никакое сомнение невозможно: fatebantur ­­ они отвечали: да на некоторый вопрос о чем-то их касающемся и для них не безразличном. Или же: в ответ на непрямой или даже немой вопрос, к ним обращенный, они сами дали показание о чем-то их касающемся. Нравственная природа понятия fateri дорисовывается дополнительною, но часто наблюдаемою чертою некоторого самоотвержения: они сами без положительного принуждения ответили: да, хотя для их эгоизма было бы выгоднее сказать: нет; они рассказали что-то, о чем их себялюбие располагало бы их молчать. — Но содержание этого «сознания» несомненно неясно вследствие допущенной здесь Тацитом двойной небрежности: он пропустил необходимое дополнение в виде accusativus cum infinitivo и в предшествующем поместил два показания, так что возможно проектировать два дополнения: a) fatebantur se christianos esse, и в пользу такого дополнения говорит то, что оно взято из фразы ближайшим образом предшествующей (γ) и непосредственно пред igitur разъясненной (во вводном предложении δ) — и б) fatebantur se incendium fecisse, и в пользу этого дополнения можно указать на то, что хотя оно взято из фразы несколько более отдаленной (α), но это igitur решительно возвращает течение речи именно к этому пункту, именно его раскрывает (ο­α). — Если, таким образом, не бесспорен даже грамматический смысл этого «igitur fatebantur»; то еще труднее усмотреть в нем смысл исторический, понять, что же именно происходило в действительности в 64 г.. И может быть и грамматический смысл фразы скорее затемнен, чем разъяснен пререканиями филологов именно вследствие того, что они, предубежденные в пользу Тацита, далеки были от мысли, что знаменитый историк сказал здесь нечто исторически несообразное, и — сами того не подозревая — захотели быть апологетами Тацита и — вместо задачи филологов-комментаторов данного текста, которые ищут в нем только «auctoritas», только тот смысл, который влагает в него сам автор, и не ясное для самого автора не выдают за ясное его читателям, — взяли на себя труд — быть историками гонения на христиан при Hepoне и потому решились оспаривать наличность того смысла в рассматриваемой тираде, который должен признать филолог и не может принять историк.
   В самом деле, если признать (провизорным образом), что Тацит хотел сказать: «fatebantur se incendium fecisse», — полная историческая несостоятельность этого показания выясняется сразу. Ведь если христиане — а Тацит говорит именно о христианах, не об иудеях и ни о ком другом, — сознались, то есть, не под пыткой, а добровольно показали, что они подожгли Рим; то, следовательно, действительно они, и не кто другой, виновники этого поджога, этого преступления. Тот историк, для которого этот вывод не абсурд, очевидно, вынужден признать, что о древних христианах мы решительно ничего не знаем; что далее и первая строка истории христианства еще не написана… Но этот абсурд, никем не защищаемый, еще вовсе не абсурд с точки зрения Тацита: в суждении о характере христиан он ошибся toto coelo и потому мог допустить, что Рим подожгли действительно христиане. Допускал ли он это на деле, иной вопрос. — Несравненно более неудобна для историчности рассказа Тацита другая постановка вопроса: допуская даже, что qui fatebantur se incendium fecisse были не христиане (как ошибочно полагал Тацит), а несколько вредных личностей, которые действительно подожгли Рим, — можно ли отстаивать историческую достоверность этих строк Тацита? По моему мнению, психологически невозможно, чтобы кто-нибудь в августе-сентябре 64 г. сознался: да, это я поджег цирк. И наивна была бы та полиция, которая в ту пору кому-нибудь предложила бы ex abrupto вопрос: nonne tu incendium fecisti? «Кому не люба на плечах голова?» Кто не понимал, что за сознание помилованья ему не будет, что его ждет лютая казнь? Следовательно такое откровенное дополнение, как «se incendium fecisse», если оно действительно предносилось уму Тацита, представляет историческую несообразность.
   Другое дополнение, «se christianos esse», как кажется, обязано своим появлением не тексту Тацита, а сознанию, что иначе нельзя отстаивать историчность его рассказа. Это — своего рода Ehrenrettung Тацита. Мы очень хорошо знаем, в чем действительно могли «сознаваться» и «сознавались» христиане. У Плиния читается показание: «interrogavi ipsos an essent christiani, confitentes iterum ac tertio interrogavi». Это безукоризненно точное сообщение пытаются прочитать и в небрежных строках Тацита. Неудобно однако то, что те исторические христиане, с которыми имел дело Плиний, не походят на ту зловредную гнусную секту, какою представляет их Тацит. В таком «христианстве» «сознаться» пожалуй, почти так же трудно и опасно, как и в поджоге. С другой стороны, «народ» по-видимому, так хорошо знал христиан, что не совсем понятно, на что еще нужно было собственное их сознание. Или эти христиане и не думают скрываться от кого бы то ни было, или же полиция поступает слишком доверчиво, когда решается кого-нибудь из них спросить: nonne christianus es? Во всяком случае контекст в широком смысле слова не благоприятствует такому толкованию слова fatebantur. Что при словах «Nero subdidit reos» нужно подразумевать опущенное «incendii» (reos), едва ли кто-нибудь сомневается. Только совсем беспомощное убожество может пытаться реабилитировать свое доброе имя не прямым опровержением того, что набрасывает на него тень, infamia, а каким-нибудь сенсационным процессом, который займет внимание толпы и — на время — заставит ее забыть об этой «infamia». В таком жалком положении Нерон в 64 г. не находился, и начатый по его приказанию судебный процесс направлен был против поджигателей. И закончен он был в том же самом направлении. Его последний результат, по словам Тацита, если перевести их на современный язык, был следующий: прямых улик в поджоге судебное следствие открыло немного, но косвенные улики против подсудимых нашлись подавляющие; и суд вынес твердое нравственное убеждение, что люди столь вредного образа мыслей, столь злонамеренные, конечно подожгли Рим. В этом смысле постановлен был и приговор против подсудимых, приведенный в исполнение в тоне свирепой taliö поджигателей жгут.