Священник Георгий Чистяков: зло не надо «понимать», с ним надо бороться

Отец Георгий Чистяков был человек правдивый. Если чего сам не знает – так и скажет. Например, — может ли Бог «все» и почему попускает зло

Священник Георгий Чистяков. Фото с сайта tapirr.com

3 февраля, в культурном центре «Покровские ворота» пройдет презентация четырех томов трудов священника Георгия Чистякова (1953-2007).

Специалист по античности, кандидат исторических наук со знанием древних и новых языков, преподаватель МГУ и РГГУ, корреспондент «Русской мысли», с 1993 года отец Георгий служил в храме свв. бессер. Космы и Дамиана в Шубине и в храме Покрова Богородицы при Российской детской клинической больнице (РДКБ), где окормлял одну из первых в то время групп помощи больным детям.

Как пастырь, о. Георгий умел решать важную задачу – ставил слух, в церковной жизни так же необходимый, как в музыкальной. Учил отличать главное от неглавного, навсегда объясняя, что грех – не «котлетка в пост», а равнодушие.

Он имел дар слова и много писал: о Риме древнем и новом (составил прекрасный путеводитель), о средневековой церковной поэзии, о московских старушках, о российской интеллигенции, но больше всего или горячее всего, – о Христе и о том – что значит быть христианином вот прямо здесь и сейчас.

Предлагаем несколько отрывков из книг о. Георгия.

Размышление с Евангелием в руках. Из главы: «Православие. Традиционная религия?»

— Главное в Церкви — Христос. Все остальное без Христа сразу теряет какой бы то ни было смысл. <…>

Владимир Соловьев в «Краткой повести об антихристе» рассказывает о том, как антихрист, еще не узнанный, обращаясь к православным, говорит, что он организует музей для тех, кому в христианстве всего дороже старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. «И в самом деле, — восклицает он, — что может быть дороже этого для религиозной души». Действительно, именно таково то христианство, к которому толкает нас антихрист. Христианство, в котором есть все: иконы, храмы, песнопения, славянский язык и проч. и нет только одного — Христа.

Из главы: «Где же мы все-таки живем?»

— Сочиняя реальность вокруг себя, изобретая искусственный антураж для своей жизни, мы поступаем подобно римскому поэту Альбию Тибуллу, который прямо говорит о мире, описанном в его элегиях Наес ego fingebarn, то есть «Все это я сочинял». Жизнь в таком искусственном мире опасна тем, что это жизнь внутри собственной мечты.

Мы часто и религию превращаем в бегство от действительности, провоцируем себя и наших близких на отрыв от реальности, тогда как на самом деле наша вера, православие с отрывом от реальности ничего общего не имеет, наоборот, она есть наше бесстрашное вхождение, наше погружение в действительность. <…>

Войдя в Церковь, став христианами, мы делаемся в то же самое время неисправимыми эгоистами (хотя, казалось бы, должно быть наоборот!), живем и не видим, не чувствуем той боли, от которой страдают люди вокруг нас, считая, что духовная жизнь важнее, чем наша живая реакция на то, что происходит вокруг. «Отзывчивый» — вот русское слово, которым неплохо передается греческое «ойктирмон» («милосердный»). «Ойктос» — это «крик от боли» по-гречески, значит, «милосердным» можно назвать лишь того, кто реагирует на боль другого как на свою собственную. Есть ли такое милосердие в нас? Боюсь, далеко не всегда.

<…> Христианин и православный не может не быть<…> современником дня сегодняшнего, ибо боль наша, если мы христиане, это прежде всего отклик на боль тех, кому именно сегодня больно. Христос — не в прошлом, а среди нас, «Здесь и теперь», не среди камней и древних манускриптов, а среди людей.

Из главы: «Старушки моего детства»

— Говорят, что теперь у людей отняты все идеалы. <…>И это сейчас, когда мы только что вышли из эпохи «повального» доносительства, эпохи, когда все было запрещено — и в церковь ходить, и стихи Гумилева читать, и философией Бердяева интересоваться, и писать музыку, стихи или картины не в духе соцреализма и проч. и проч. И даже юбки носить слишком длинные или, наоборот, слишком короткие, или бороду не брить и волосы не стричь, или, напротив, брить голову наголо — все без исключения считалось антисоветским поведением.

Слава Богу, мы выбрались из этой душегубки. Выбрались… И почему-то начали вспоминать о ней с какими-то теплыми чувствами. Почему?

Было в этой чудовищной душегубке что-то такое, из чего вырисовывались наши нравственные ориентиры, какая-то хорошая атмосфера, которой теперь нет, хотя и Гумилев, и Ходасевич, и даже Иоанн Кронштадтский напечатаны. Чем или кем создавалась эта атмосфера? Я долго думал и в конце концов понял — старушками.

Одни были в шляпках и с кружевными воротничками — «из бывших». Другие в платочках — из деревни.

Одни ходили в православные храмы, другие, католички, — в Сен-Луи, к Святому Людовику на Малую Лубянку, в храм, двери которого просматривались непосредственно из окон КГБ, третьи были лютеранками <…>, четвертые — нигилистками, бывали в церкви только на похоронах.

И мусульманки были среди них, и иудейки. Не старички, а именно старушки, почти исключительно вдовы и старые девы, потерявшие женихов и мужей в революцию или в ГУЛаге, в коллективизацию или на войне. Почти нищие, но всегда аккуратно одетые, в старых, но безупречно отглаженных платьях, никогда — в халатах и шлепанцах, всегда радостные и щедро светящиеся тем светом, который светит во тьме и тьме не дает себя поглотить, дарившие эту радость всем, кто с ними сталкивался — на улице, дома, в церкви. Воплощенная доброта. Воплощенное смиренномудрие. Если точнее, то было в них именно то, о чем говорит Апостол («Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» — Гал 5: 22-23).

Жили они среди нас, и мы их почти что не замечали. И было в русском языке слово «бабушка». Вспомнишь его и встают в памяти старческие руки, гладящие тебя по затылку, чай с каким-то удивительным запахом, варенье какое-то особенное и вообще океан доброты. И была такая бабушка не у меня одного, но еще больше было бабушек, у которых и внуков-то не было: женихи погибли, мужей расстреляли и дети не успели родиться, а кто родился, того на войне убили.

А потом почти забылось радостное слово «бабушка», и стало одним из наиболее употребимых ужасное слово «бабка».

На улицах появились мрачные пожилые женщины, требующие себе места в метро (те старушки ничего не требовали, но уступить им место хотелось каждому, входила такая старушка в трамвай и полтрамвая вскакивало, а она лепетала смущенно: «Сидите, сидите, вы на работу, а я так»).

Мрачные пожилые женщины непрерывно обличали молодежь, упадок нравов и проч., всем были недовольны — это состарились комсомолки 20-х годов. В церкви они были угрюмые, с застывшими как маска лицами, всегда раздраженные, рычащие на девушек без платочков и вообще на тех, кто, как им кажется, пришел сюда случайно.

А те старушки каждого в церкви встречали как родного, каждого привечали, и всегда улыбались, и всегда сияли.

Может, здесь тайна той атмосферы? В этих старушках, которые своими молитвами, своим тихим, для многих из нас незаметным присутствием в нашей жизни делали ее иной, вносили в нее ту ноту подлинности, чистоты и святости, которая ныне не слышится.

И дело совсем не в том, что при коммунистическом режиме были, как теперь говорят, «хоть какие-то ценности». Дело в этих старушках, которые лет 15-20 тому назад были еще живы, а ныне ушли уже все до единой. В них, которые успели родиться, вырасти и окрепнуть до семнадцатого года. Именно через них сохранил Господь свою Церковь, именно через них сохранил Он и всех нас. Их молитвами. Их заботами. За редким исключением от них не осталось ни мемуарных, ни других текстов. У них не брали интервью, их не снимали фотографы.

Они жили даже не так тихо, как советует Эпикур, а много тише. Вечная им память.

* * *

Я жестко и, может быть, даже жестоко противопоставил друг другу два поколения, тех, кому было бы сейчас сто лет и более, и тех, кому сейчас 70, 75 или 80 лет, тех, кто кончил гимназию и учившихся в советской школе 20-30-х годов. Кому-то это будет обидно, но это так, и ничего с этим не поделаешь. Вопрос только в том, почему эти два поколения так друг на друга непохожи.

Дело, безусловно, не в том, что те старушки представляли православную Русь и ее устои — среди них были и христианки других конфессий, и вовсе нехристианки, и, более, нигилистки.

Последних было не так уж мало, не в последнюю очередь по той причине, что люди во времена оны были честными и, если Бога не чувствовали, то в церковь не ходили.

Сила этих старушек заключалась, думаю, в том, что, выросши, кто в богатстве, кто в бедности, они успели стать взрослыми до революции.

До начала потрясений, войн, голода, разрухи, арестов, ЧК и ГУЛага, коллективизации etc. Они выросли и окрепли в условиях «тихого и безмолвного жития». Затем начались беды, но психика их, их нервная система и религиозность к этому времени уже сложились. От родившихся в революцию и в разруху людей следующих поколений с психикой, которую начали расшатывать и подтачивать с первых дней жизни, их отличала устойчивость.

Именно устойчивость (fluctuat пес mergitur, как на гербе Парижа) всегда помогала им, хотя среди них было множество людей абсолютно неприспособленных к выпавшим на их долю испытаниям (не умевших ни картошку почистить, ни чулки заштопать, ни даже яйцо сварить), выстоять, не сломаться, а главное, стать, если так можно выразиться, гарантами нашей устойчивости в том неустойчивом, взбаламученном и разрушенном мире, где родились мы. Это первое.

И второе: они не стеснялись. Безграмотные не стеснялись своей безграмотности (а мы теперь, если чего-то не знаем, то либо сразу причисляем себя ко «второму сорту», либо начинаем то презирать, то ненавидеть тех, кто это знает, либо, в крайнем случае, просто им завидовать). Нищие — своей нищеты, своих старых платьев, купленных чуть ли не до революции шляп или зонтиков. А пенсии их были до ужаса нищенскими: 45, 37, 12, а то и 9 рублей (в деньгах 1961 года). Они жили достойно, не считая себя несчастными, они не страдали комплексом неполноценности ни в какой форме.

Они не были жалкими. Вызывали к себе не жалость, а величайшее уважение.

У них хотелось учиться. Чему? Французскому языку и музыке, манерам и просто умению держаться, походке, не знаю чему — всему. Почему? Вероятно, в силу их абсолютной внутренней целостности, их целомудрия, если использовать, как предлагает о. А. Шмеман, это слово не в его «сексуальном, побочном значении», а в подлинном, полном.

Все они были носительницами духа 10-х годов, сохраняя вокруг себя особую и для отечественной истории уникальную атмосферу свободы, которой характеризуется начало XX века. Эпоха Чехова и Бунина, концертов Собинова и спектаклей Шаляпина, эпоха о. Алексия Мечева и матушки Фамари, Бердяева и Льва Шестова. В эти годы в России действительно впервые можно было быть самим собой, верить в Бога и не верить, быть православным, католиком, протестантом. Восхищаться стихами символистов и, наоборот, считать их полнейшей белибердой. Быть марксистом (и сочинения Маркса, Энгельса и К.Каутского, и открытки с их портретами были в свободной продаже!) и монархистом. И так далее. И за это не только в тюрьму не сажали, за это у «княгини Марьи Алексевны» не осуждали.

Вот и родились в эту эпоху свободные люди, которые и при советской власти остались свободными. Вот что самое главное. Карьеру сделать они не пытались, на работу ответственную не претендовали. И не боялись. В том мире, где боялись все поголовно и без исключения: одни — парткома, другие — классного руководителя, замдекана, третьи — ЧК-НКВД, в тридцатые годы ареста, расстрела, а позднее ночных телефонных звонков и неприятностей на работе, четвертые — соседей, поздравительной открытки из Парижа, пятые — собственной тени.

Они, старушки моего детства, ничего не боялись, порхали себе по Москве, лепетали свое и оставили нам в наследство сокровище удивительное: внутреннюю свободу.

Из главы: «Нисхождение во ад» (Откуда в мире зло?)

— За последний месяц я похоронил шесть детей из больницы, где каждую субботу служу литургию. Пять мальчиков: Женю, Антона, Сашу, Алешу и Игоря. И одну девочку — Женю Жмырко, семнадцатилетнюю красавицу, от которой осталась в иконостасе больничного храма икона святого великомученика Пантелеймона. Умерла она от лейкоза. Умирала долго и мучительно, не помогало ничто. И этот месяц не какой-то особенный. Пять детских гробов в месяц — это статистика. И в каждом гробу родной, горячо любимый, чистый, светлый, чудесный. Максимка, Ксюша, Настя, Наташа, Сережа…

За последний день я навестил трех больных: Клару (Марию), Андрюшу и Валентину. Все трое погибают — тяжело и мучительно. Клара уже почти бабушка, крестилась недавно, но можно подумать, что всю жизнь прожила в Церкви — так светла, мудра и прозрачна. Андрюше — 25 лет, а сыну его всего лишь год. За него молятся десятки, даже, наверное, сотни людей, достают лекарства, возят на машине в больницу и домой, собирают деньги на лечение — а метастазы повсюду. И этот день не какой-то особенный, так каждый день.

<…>Легко верить в Бога, когда идешь летом через поле. Сияет солнце, и цветы благоухают, и воздух дрожит, напоенный их ароматом. «И в небесах я вижу Бога» — как у Лермонтова. А тут? Бог? Где он? Если Он благ, всеведущ и всемогущ, то почему молчит? Если же Он так наказывает их за их грехи или за грехи их пап и мам, как считают многие, то Он уж никак не «долготерпелив и многомилостив», тогда Он безжалостен.

Бог попускает зло для нашей же пользы либо когда учит нас, либо когда хочет, чтобы с нами не случилось чего-либо еще худшего — так учили еще со времен средневековья и Византии богословы прошлого, и мы так утверждаем следом за ними. Мертвые дети — школа Бога? Или попущение меньшего зла, чтобы избежать большего?

Если Бог все это устроил, хотя бы для нашего вразумления, то это не Бог, это злой демон, зачем ему поклоняться, его надо просто изгнать из жизни. Если Богу, для того чтобы мы образумились, надо было умертвить Антошу, Сашу, Женю, Алешу, Катю и т.д., я не хочу верить в такого Бога. Напоминаю, что слово «верить» не значит «признавать, что Он есть», «верить» — это «доверять, вверяться, вверять или отдавать себя». Тогда выходит, что были правы те, кто в 30-е годы разрушал храмы и жег на кострах иконы, те, кто храмы превращал в дворцы культуры. Грустно. Страшно.

Может быть, не думать об этом, а просто утешать? Давать тем, кому совсем плохо, этот «опиум для народа», и им все таки хотя бы не так, но будет легче.

Но опиум не лечит, а лишь на время усыпляет, снимает боль на три или четыре часа, а потом его нужно давать снова и снова. И вообще страшно говорить неправду — особенно о Боге. Не могу.

Господи, что же делать? Я смотрю на Твой крест и вижу, как мучительно Ты на нем умираешь. Смотрю на Твои язвы и вежу Тебя мертва, нага, непогребенна… Ты в этом мире разделил с нами нашу боль. Ты как один из нас восклицаешь, умирая на своем кресте: «Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Ты как один из нас, как Женя, как Антон, как Алеша, как, в конце концов, каждый из нас, задал Богу страшный это вопрос и «испустил дух».

Если апостолы утверждают, что Иисус умер на кресте за наши грехи и искупил их Своею кровию, то мы выкуплены, значит, мы страдаем не за что-то, не за грехи — свои, родительские, чьи-то. За них уже пострадал Христос — так учат апостолы, и на этом зиждется основа всего их богословия. Тогда выходит, что неизвестно, за что страдаем мы.

Тем временем Христос, искупивший нас от клятвы законныя честнОю Своею кровию, идет по земле не как победитель, а именно как побежденный. Он будет схвачен, распят и умрет мучительной смертью. Его бросят все, даже ближайшие ученики. Его свидетелей будут хватать и убивать, сажать в тюрьмы и лагеря. Со времен апостолов и вплоть до Дитриха Бонхоффера, матери Марии и Максимилиана Кольбе, вплоть до тысяч мучеников советского ГУЛАГа.

Зачем все это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в богооставленности — у гроба умершего ребенка я чувствую его присутствие.

Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом боли и беды в одно целое, собрать нас вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один с этой бедой, как некогда остался Он.

Соединяя нас в единое целое перед лицом беды, Он делает то, что никто другой сделать не в силах. Так рождается Церковь.

Что мы знаем о Боге? Лишь то, что явил нам Христос. А Он явил нам, кроме всего прочего, и свою оставленность Богом и людьми — именно в этой оставленности Он более всего соединяется с нами.

Грекам, а вслед за ними и римлянам всегда хотелось все знать. На этом основана вся античная цивилизация. На этой неуемной, бурлящей и неутомимой жажде знания. И о Боге, когда они стали христианами, им тоже захотелось знать — может Он все или нет. Отсюда слово «Всемогущий» или Omniрotents, один из эпитетов Юпитера в римской поэзии, которым очень любит пользоваться в своей «Энеиде» Вергилий.

А Бог «неизречен, недоведом, невидим, непостижим» (это мы знаем не из богословия, нередко попадавшего под влияние античной философии, а из молитвенного опыта Церкви, из опыта Евхаристии), поэтому мы просто не в состоянии на вопрос «Может ли Бог все?» — ответить ни «да», ни «нет». Поэтому, кто виноват в боли, я не знаю, но знаю, кто страдает вместе с нами — Иисус.

Как же понять тогда творящееся в мире зло? Да не надо его понимать — с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовет нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать и т.д.. Неустанно. А если не получается, если сил не хватает, тогда склоняться перед Твоим крестом, тогда хвататься за его подножие как за единственную надежду.

«Бога не видел никто никогда». И только одна нить соединяет нас с Ним — Человек по имени Иисус, в Котором вся полнота Божия пребывает телесно. И только одна нить соединяет нас с Иисусом — имя этой нити любовь.

Он умер на кресте как преступник. Мучительно. Туринская плащаница со страшными следами кровоподтеков, со следами от язв, по которым современные патологоанатомы в деталях восстанавливают клиническую картину последних часов жизни Иисуса — вот действительно подлинная святыня для ХХ века. Весь ужас смерти, никем и никак не прикрытый! Посмотрев на картину Гольбейна «Мертвый Христос», герой Достоевского воскликнул, что от такой картины можно веру потерять. А что бы он сказал, если бы увидел Туринскую плащаницу, или гитлеровские концлагеря, или сталинщину, или просто морг в детской больнице в 1995 году.

Что было дальше? В начале 20-й главы Евангелия от Иоанна мы видим Марию Магдалину, потом апостолов Петра и Иоанна и чувствуем пронзительную боль, которой пронизано все в весеннее утро Пасхи. Боль, тоску, отчаяние, усталость и снова боль. Но эту же пронзительную боль, эту же пронзительную безнадежность, о которых так ярко рассказывает Евангелие от Иоанна, я ощущаю всякий раз у гроба ребенка… Ощущаю и с болью, сквозь слезы и отчаяние, верю — Ты воистину воскрес, мой Господь.

Пока писал это, умерла Клара, затем Валентина Ивановна, последним умер Андрюша — еще три гроба. Один мальчик признался мне на днях, что не верит в загробную жизнь и поэтому боится, что он плохой христианин. Я возразил ему на это, что трудности с восприятием того, что касается жизни за гробом, свидетельствуют как раз об обратном — о честности его веры.

И вот почему. Один, причем не очень молодой, священник как-то сказал мне, что ему очень трудно судить о смерти и учить своих прихожан не бояться ее, поскольку он сам никогда из людей по-настоящему близких не терял. Честно. Очень честно. И очень верно. Мне всегда страшно смотреть на вчерашнего семинариста, который важно и мягко, но чуть-чуть свысока втолковывает матери, потерявшей ребенка, что на самом деле это хорошо, что Бог так благословил, и поэтому слишком уж убиваться не надо.

«Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы», — да, об этом говорит нам Христос в своем Евангелии. Но для того, чтобы эта весть вошла в сердце, каждому из нас необходим личный опыт бед, горя и потерь, опыт, ввергающий нас в бездну настоящего отчаяния, тоски и слез, нужны не дни или недели, а годы пронзительной боли. Эта весть входит в наше сердце — только без наркоза и только через собственные потери. Как школьный урок ее не усвоишь. Смею утверждать: тот, кто думает, что верит, не пережив этого опыта боли, ошибается. Это еще не вера, это прикосновение к вере других, кому бы нам хотелось подражать в жизни. И более: тот, кто утверждает, что верит в бессмертие и ссылается при этом на соответствующую страницу катехизиса, вообще верит не в Бога, а в идола, имя которому — его собственный эгоизм.

Вера в то, что у Бога все живы, дается нам только если мы делаем все возможное для спасения жизни тех, кто нас окружает, только если мы не прикрываемся этою верой в чисто эгоистических целях, чтобы не слишком огорчаться, чтобы сражаться за чью-то жизнь или просто чтобы не было больно.

Но откуда все-таки в мире зло? Почему болеют и умирают дети? Попробую высказать одну догадку. Бог вручил нам мир. Мы сами все вместе, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях — она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т.п.). Мир в библейском смысле этого слова, мир, который лежит во зле, т.е. общество или мы все вместе, вот кто виноват.

В наших храмах среди святых икон довольно заметное место занимает «Нисхождение во ад» — Иисус на этой иконе изображен спускающимся куда-то в глубины земли, а вместе с тем и в глубины человеческого горя, отчаяния и безнадежности. В Новом Завете об этом событии вообще не говорится, только в Апостольском символе веры есть об это два слова — descendit ad inferos («спустился во ад»), и довольно много в наших церковных песнопениях.

Иисус не только страдает сам, но и спускается во ад, чтобы там разделить боль других. Он всегда зовет нас с собою, говоря нам: «По мне гряди». Часто мы стараемся, действительно, идти вслед за ним. Но тут…

Тут мы стараемся не видеть чужой боли, зажмуриваем глаза, затыкаем уши. В советское время мы прятали инвалидов в резервациях (как, например, на Валааме), чтобы никто их не видел, как бы жалея психику своих соотечественников. Морги в больницах часто прятали на заднем дворе, чтобы никто никогда не догадался, что здесь иногда умирают. И проч., и проч. Мы и теперь, если считаем себя неверующими, пытаемся играть со смертью в «кошки-мышки», делать вид, будто ее нет, как учил Эпикур, отгораживаться от нее и т.д.. Иными словами, чтобы не бояться смерти, используем что-то вроде анальгетика.

Если же мы считаем себя верующими, то поступаем не лучше: говорим, что она не страшна, что на то воля Божия, что не надо горевать по усопшему, потому что тем самым мы ропщем на Бога и проч. Так или иначе, но подобно неверующим также отгораживаемся от боли, заслоняем себя от нее инстинктивно, словно от удара занесенной над нами руки, то есть тоже используем если не наркотик, то во всяком случае анальгетик.

Это для себя. А для других мы поступаем еще хуже. Человеку, которому больно, пытаемся внушить, что это ему только кажется, причем кажется, ибо он Бога не любит и т.д. и т.п. А в результате человека, которому плохо, тяжело и больно, мы оставляем наедине с его болью, бросаем одного на самом трудном месте жизненной дороги.

А надо бы просто спуститься с ним вместе в ад вслед за Иисусом — почувствовать боль того, кто рядом, во всей ее полноте, неприкрытости и подлинности, разделить ее, пережить ее вместе.

Когда у моей восьмидесятилетней родственницы умерла сестра, с которой они вместе в одной комнате прожили всю жизнь, примерно через год она мне сказала: «Спасибо вам, что вы меня не утешали, а просто всё время были рядом». Думаю, что в этом и заключается христианство, чтобы быть рядом, вместе, ибо утешать можно человека, который потерял деньги или посадил жирное пятно на новый костюм, или сломал ногу. Утешать — это значит показывать, что то, что с кем-то случилось, не такая уж большая беда. К смерти близкого такое утешение отношения не имеет. Здесь оно больше чем безнравственно.

Мы — люди Страстной Субботы. Иисус уже снят с креста. Он уже, наверное, воскрес, ибо об этом повествует прочитанное во время обедни Евангелие, но никто еще не знает об этом. Ангел ещё не сказал: «Его здесь нет. Он воскрес», об этом не знает никто, пока это только чувствуется, и только теми, кто не разучился чувствовать…

Умер священник Георгий Чистяков. Мне посчастливилось однажды познакомиться с ним в Библиотеке иностранной литературы на вечере памяти отца Александра Меня. Для меня не так важны его интелектуальные труды или политические взгляды, для меня Чистяков был человеком излучавшим любовь — это важнее всего.

Очень интересно было прочитать некролог отца Якова Кротова:
Некролог о. Георгию для сайта grani.ru
22 июня в Москве скончался в возрасте 53 лет священник Георгий
Чистяков.
Священник он сам считал своим первым и главным определением, хотя на
жизнь зарабатывал не этим (служил с 1992 г., то есть, с рукоположения,
в храме свв. Космы и Дамиана в Столешниковом переулке), а
профессионально был прежде всего филологом-античником, историком
культуры, заведовал кафедрой истории культуры Московского физико-
технического института (крестил ректора физтеха Никола Карлова), читал
лекции в Российском государственном гуманитарном университете, в
Общедоступном православном университете, основанном протоиереем
Александром Мене, много участвовал в разнообразных российских и
зарубежных конференциях, много публиковался.
Работал в Библиотеке иностранной литературы. Названия должностей
менялись от заведующего залом религиозной литературы до сотрудника

Института толерантности, но суть оставалась одна: по-европейски
образованный человек с европейскими же представлениями о том, для чего
и как жить, что такое цивилизация и цивилизованные отношения между
людьми, выстраивал всевозможные мосты, мостики и организационные
площадки для строительства этих цивилизованных отношений.
Наверное, самым выигрышным с точки зрения репутации занятием о.
Георгия была забота о детях в Республиканской детской клинической
больнице: служение литургий для детей и взрослых, сбор пожертвований,
сплочение волонтёров, верующих и неверующих. Однако, очень любил
детей — это не об о. Георгии. Он просто переживал, сострадал,
мучался, и — что резко выделяет его из многих и многих любящих детей
— совершенно естественным образом во время проповеди говорил о том,
как ужасно, что в больнице за неделю умерло столько-то детей, как
ужасно, что в Чечне погибло столько-то солдат, и как особенно ужасно,
что скрывают, сколько в Чечне убито мирных жителей, взрослых и детей.
Священников много, интеллектуалов много, много ныне и совмещающих эти
две ипостаси, а мало гуманистически образованных и интеллигентно
ведущих себя людей. Отец Георгий был одновременно гуманистом и
священником, как Эразм Роттердамский, и очень напоминал этого
основателя современной европейскости сочетанием веры во Христа,
доверия к науке, уверенности в человеке, весёлого скепсиса по
отношению к любым попыткам быть выше других, осчастливливать других
без их согласия и участия, и грустного юмора по отношению к тем из
этих попыток, которые удались. А ему выпало жить в стране, где таких
удач было много. Его смерть, как и смерть Анны Политковской, —
своеобразный гудок, оповещающий о тумане, который опять сгустился
после неполных двадцати лет свободы. То, что эта смерть
ненасильственная, что тут трагизм, за который нельзя предъявить счёт
никому из людей, а разве что Богу, лучше всего напоминает о той
многомерности мира, которую о. Георгий исповедовал и проповедовал.
Отец Георгий имел политические взгляды, высказывал их в печати, на
радио и на телевидении, его охотно приглашали, потому что говорил он
великолепно. Он был резко и гласно против войны в Чечне, называл это
всегда именно войной, а не борьбой с терроризмом . Более того, он был
— horribile dictu, как выразился бы он сам, а по-русски страшно
сказать — он был против армии вообще, во всяком случае, против такой
армии, которая уже лет десять как составляет и форму, и содержание
российской действительности:
Армия … превратилась … в политическую полицию, … в своего рода
«соковыжималку»… Если раньше при помощи насилия можно было чего-то
добиться, то теперь насилие заводит только в тупик — это какая-то
новая реальность, с которой нельзя не считаться. Абсолютно ясно, что
армия в этих условиях уже не может восприниматься как символ нации и
предмет национальной гордости, как христолюбивое воинство, которое
принято поминать во время богослужения. … У нас, особенно в стенах
Государственной Думы, такую критику обычно называют шельмованием
армии, но на самом деле она неизбежна и естественна. Увы, в
сегодняшней России её голос слышен слишком слабо .
В современной России, как и в советской России, на такие заявления
принято либо стрелять от бедра, либо бить кирпичом, либо, в самым
мягком случае, спрашивать с прищуром: А что Вы конструктивного
предлагаете взамен? А он предлагал взамен нормальную человеческую
жизнь и не стеснялся называть европейскость — нормой, а изуверство —
не национальными особенностями , тем более не основой православной
культуры , а именно изуверством. Когда в 2002 году Кремль организовал
травлю католиков и высылку из России дюжины католических священников и
епископа, о. Георгий был в числе немногих, кто печатно выступил с
протестом. В отличие от многих других он совершенно не волновался,
когда же Папе разрешат приехать в Россию, его волновало, когда Россия
приедет в Европу, приедет не поучать, а жить по-людски. Поэтому отец
Георгий Чистяков оставался наособицу и в последние годы, когда уже
сформировался довольно многочисленный слой гламурных православных — и
священников, и светских интеллектуалов, которым Кремль по-европейски
платит за умение на европейских языках оправдать любую кремлёвскую
гадость как проявление высшей европейскости.
После того, как в 1990-е годы Россию покинули, спасаясь от нового —
теперь в православной упаковке — застоя, оо. Игнатий Крекшин, Мартирий
Багин, Теодор Зинон, после того, как замолчали или, что ещё
драматичнее, заговорили не своим голосом священники, знаменитые своим
демократизмом в перестройку, именно о. Георгий Чистяков остался
практически единственным доказательством того, что можно быть
православным священником — и экуменистом, демократом, пацифистом,
умеющим идти по царскому пути между политизированностью и
аполитичностью. Умеющим не только сказать о том христианском, что,
действительно, в основе европейскости, но и сказать по-европейски —
без рабьего языка Эзопа и без скоморошьего радикализма. Умеющим и
желающим, рвущимся сказать — этим о. Георгий отличался от множества
вполне либеральных людей, которые пришли в духовное сословие ненамного
позже — года с 1993-го, примерно — но пришли уже твёрдо понимая, что
выбирают стезю жёсткой самоцензуры, академического богословия,
соглашаясь на своего рода катакомбного православия внутри казённой
Церкви. Впрочем, такие катакомбы обычно называют внутренней
эмиграцией .
Сегодня политическое, духовное, душевное распутство или, в лучшем
случае, беспутство преобладает в России и среди мирян, и среди
неправославных, традиционных и нетрадиционных верующих, среди
атеистов, агностиков и мирян от неверия. Для них то, что демократов
стало существенно меньше — на одного человека! — благая весть, а то,
что верующий, да ещё православный, да ещё священник, утешавший
безнадёжно больных детей и их родителей, сам умер от безнадёжной
болезни, — лучшее доказательство того, что Бога нет, а если и есть,
так это такой Бог, что лучше бы Его не было. Это правда — плоская и
фальшивая правда смерти, а смерть отца Георгия — свидетельство о
другой, не поддельной, а живой Правде свободы и Воскресения.
Священник Яков Кротов

Post Scriptum для себя. Небольшая личная нота. Забавно, как много
«учеников», «друзей», «духовных детей» отца Георгия, которых
перекашивает при виде меня — «раскольника», «предателя», чуть ли не
«провокатора». Забавно, потому что это настолько расходится с его
позицией… Печальные плоды самоцензуры, когда каждый день молчат на
определённую тему, а в результаты у паствы из этой темы вырастают
весьма пахучие побеги — и интеллигентный человек вдруг начинает
молиться Матронушке или Николаю Романову, а то вдруг розарий читать,
что, конечно, лучше, но не умнее.
Как бы нам и одетыми не оказаться нагими… (2 Кор. 5, 3). Каноничный,
лояльный, образованный, воспитанный, благотворящий, поющий голый
король… Либеральный живой трупчик… Разумеется, консерваторы от
этого риска тоже не застрахованы своим консерватизмом, хотя они
консерваторы именно для подстраховки. В отличие от либералов, которые
либералы обычно просто так — правды для.
Отец Георгий, кажется, чувствовал себя ещё и немного виноватым передо
мной, потому что вообще-то я был первым кандидатом в Косьме на
рукоположение, а он появился позже, но был рукоположен именно он.
Сегодня, конечно, понятно, что его бы рукоположили при любых
обстоятельствах — всё-таки он был лишён многих обстоятельств,
отягчающих мою персону, и наделён определёнными (для «оттепели» тех
лет) достоинствами, а меня бы в МП рукоположили только, если бы
начались новые гонения на Церковь или если бы цена барреля нефти упала
до 3 долларов.
Мы с о. Георгием почти не общались вне храма или околоцерковных
тусовок и конференций. Он с о. Александром дружил с детства, а я был
одним из самых младших прихожан и самым, кажется, угрюмым и
застенчивым… Он с ходу поступил на дневной, прочно вошёл в
академическую среду, потом в среду международных церковных
контактёров, с которой у меня полное и взаимное неприятие.
Я очень ценю такую разновидность общения. Очень наглядно становится
видна разница между теми, кого Господь посылает нам через биологию
(родство), теми, кого мы выбираем сами «себе по душе», и теми, кого
Господь посылает через Церковь. В Церкви человек «добровольно
принудительно» — то есть, благодатью — связывается с людьми, с
которыми он вряд ли бы соединился, если бы выбирал себе знакомых. И
вот оказывается, что именно эти связи глубже и прочнее других. Если,
конечно, церковная жизнь идёт нормально, что бывает, увы, не так
часто, а чаще человек и в Церкви подбирает себе ближних самовольно,
только прикрываясь разговорами о «догматической чистоте»,
«каноничности» и т.п., и т.д.
Единственным случаем, когда эти три категории — биология, своеволие и
благодать — могут и должны быть слиты, является жена.
*
Самая страшная цена, которую о. Георгий заплатил за рукоположение —
пасти овец, у которых отрастают волчьи клыки, глаза сужаются, уши
зарастают жирком и не иметь возможности что-либо предпринять. Её и о.
Александр Мень сполна заплатил. Не иметь возможности кое-что сказать —
может быть, не архиважное, но очень нужное. В какой-то степени такие
табу есть у каждого человека, но во всём, что связано с казёнщиной,
порог молчания довольно резко приподнят. (Это единственное оправдание
тех, кто не ходит в Церковь, будучи верующим — хотя плохонькое
оправдание, плохонькое). Всё равно что писать стихотворение, не
используя слов на букву «а». Или говорить с человеком, не смея сказать
ему, что у него ширинка расстёгнута или — ей — что у неё колготки
порваны. Для спасение души, конечно, это всё маловажно, однако… Моё
счастье, что мне это говорят (про ширинку) достаточно регулярно.
Поправляю, а она опять расстёгивается! Расстёгнутая ширинка и есть —
«будучи одетым, оказаться нагим»
*

Биография

1953

4 августа 1953 года в семье Петра Георгиевича Чистякова (1919–1987) и Ольги Николаевны Чистяковой (1918–2008, урожденной Ворогушиной) родился сын Георгий.

Крещен дома на Немецкой (ул. Фридриха Энгельса, д. 3/5, кв. 1) протоиереем Александром Толгским, служившим в церкви Ильи Обыденного.

1955

5 декабря 1955 года в семье Петра Георгиевича Чистякова и Ольги Николаевны Чистяковой (урожденной Ворогушиной) родилась дочь Варвара. Крещена дома на Немецкой протоиереем Александром Толгским.

1960

Георгий Чистяков поступил в школу № 352, в которой проучился до 1970 года (включая два года обучения в математическом классе преподавателя Стратилатова). Здание школы находится недалеко от метро «Бауманская».

1961

4 февраля 1961 года умер генерал-майор Георгий Петрович Чистяков (1891–1961), профессор Военно-инженерной академии. Похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с родителями Петром Егоровичем Чистяковым (1855–1919) и Евдокией Семеновной Чистяковой (1866–1931, урожденной Изюревой).

1963

13 мая 1963 года умерла вдова профессора Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского Варвара Виссарионовна Ворогушина (1895–1963, урожденная Ламзина). Похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с супругом Николаем Ивановичем Ворогушиным (1889–1938).

1968

7 декабря 1968 года умерла Екатерина Андреевна Чистякова (1894–1968, урожденная Хлыстова), вдова генерал-майора Георгия Петровича Чистякова. Похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с супругом.

1970

Летом 1970 года Георгий Чистяков поступил на исторический факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (cпециализация по кафедре истории древнего мира).

1974

29 ноября 1974 года состоялось бракосочетание Георгия Петровича Чистякова и Натальи Александровны Чистяковой (урожденной Смирновой). Венчание совершил протоиерей Виктор Шиповальников (1915–2007) в Христорождественской церкви села Заозерье 12 августа 1979 года.

1975

В июне 1975 года Георгий Петрович Чистяков закончил кафедру истории древнего мира Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Тема дипломной работы «Фукидид и его источники по истории Аттики (до начала Пелопоннесской войны)». Научный руководитель – Ольга Ивановна Савостьянова.

С 1975 года Георгий Петрович Чистяков преподавал латинский и древнегреческий языки на кафедре классической филологии Московского государственного педагогического института иностранных языков.

1980

2 октября 1980 года в семье Георгия Петровича Чистякова и Натальи Александровны Чистяковой (урожд. Смирновой) родился сын Петр. Крещен дома в Ясеневе протоиереем Федором Веревкиным 3 марта 1981 года. Крестная мать – Мария Борисовна Шиповальникова, крестный отец – протоиерей Федор Веревкин.

1983

На заседании диссертационного совета при Институте Всеобщей истории Георгию Петровичу Чистякову присвоена степень кандидата исторических наук. Тема кандидатской диссертации – «Павсаний как исторический источник». Руководитель – д.и.н. Е.С. Голубцова.

1986

С 1986 года Георгий Петрович Чистяков читал лекции в Московском физико-техническом институте на факультете аэромеханики и летательной техники в Жуковском, с 1987 года по 1998 год преподавал на кафедре истории культуры (дисциплина «Христианство: философия и культура»). С 1992 года заведовал кафедрой истории культуры МФТИ.

1987

18 апреля 1987 года умер полковник Петр Георгиевич Чистяков, профессор Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского. Похоронен на Калитниковском кладбище.

1988

Август 1988 года Георгий Петрович Чистяков провел в Париже. Прочел лекцию в Парижском университете. Это была его первая заграничная поездка.

1991

С 1991 года по 2001 год читает ряд курсов в Российском государственном гуманитарном университете (в Учебно-научном центре изучения религий и в Российско-французском центре исторической антропологии им. Марка Блока).

В 1990-е годы читал ряд курсов в Общедоступном православном университете им. А. Меня, а также в Российском православном университете св. ап. Иоанна Богослова.

1992

Летом 1992 году вышла в свет первая книга Г.П. Чистякова:

Чистяков Г.П. Тебе поем…(Молитвенная поэзия). М.: Знание, 1992. Тираж 35 000 экз.

7 декабря 1992 года Георгий Петрович Чистяков был рукоположен в диакона Русской Православной Церкви в храме Ризоположения на Донской патриархом Московским Алексием II. Служил диаконом в храме Космы и Дамиана в Шубине.

1993

25 ноября 1993 года диакон Георгий Чистяков рукоположен в священника Русской Православной Церкви патриархом Московским Алексием II в надвратной церкви Спаса Нерукотворного в Зачатьевском монастыре. Назначен третьим священником в штат храма Космы и Дамиана в Шубине. Начиная с Пасхи 1994 года служил также в храме Покрова при Российской детской клинической больнице.

1995

С 1995 года по 2000 год вел цикл передач на Христианском церковно-общественном канале (радио «София») и работал в редакции газеты «Русская мысль».

1996

Летом 1996 года священник Георгий Чистяков впервые встретился с Папой Римским Иоанном Павлом II.

В 1996 году был опубликован сборник статей из «Русской мысли»:

Чистяков Г., свящ. Размышления с Евангелием в руках. М.: Путь, 1996.

1999

В 1999 году вышла вторая книга священника Георгия Чистякова:

Чистяков Г., свящ. Над строками Нового Завета. М.: Истина и Жизнь, 1999.

В этом же году вышел второй сборник статей из «Русской мысли»:

Чистяков Г., свящ.. На путях к Богу Живому. М.: Путь. 1999.

С июня 1999 года Георгий Петрович Чистяков заведовал залом религиозной литературы Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. Рудомино (позднее – директор Научно-исследовательского центра религиозной литературы и изданий русского зарубежья ВГБИЛ).

2000

7 апреля 2000 года умерла Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти, главный редактор газеты «Русская мысль».

2001

В 2001 году опубликована третья книга священника Георгия Чистякова:

Чистяков Г., свящ. Свет во тьме светит. Размышления о Евангелии от Иоанна. М: Рудомино, 2001.

2002

В 2002 году вышел третий сборник статей из «Русской мысли»:

Чистяков Г., свящ. В поисках вечного града. М.: Путь. 2002.

2003

В 2003 году опубликована четвертая книга священника Георгия Чистякова:

Чистяков Г. Римские заметки. М.: Рудомино, 2003.
4 августа 2003 года скончался митрополит Сурожский Антоний (Блум). Священник Георгий Чистяков был на похоронах.

2005

В 2005 году вышел перевод книги «Над строками Нового Завета» на украинский язык:

Чистяков Г. Над рядками Нового Завіту. Львів: Свічадо, 2005.
2 апреля 2005 года скончался Римский Папа Иоанн Павел II.

8 ноября 2005 года родился Иван Петрович Чистяков, старший внук Георгия Петровича Чистякова.

Чистяков, Георгий Петрович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Чистяков.

Георгий Петрович Чистяков

Дата рождения

4 августа 1953

Место рождения

• Москва, СССР

Дата смерти

22 июня 2007 (53 года)

Место смерти

• Москва, Россия

Страна

• СССР
• Россия

Род деятельности

священник Русской православной церкви, филолог, историк

Дети

Пётр

Сайт

chistiakov.ru​ (рус.)

Гео́ргий Петро́вич Чистяко́в (4 августа 1953, Москва — 22 июня 2007, Москва) — священник Русской православной церкви, филолог, историк, правозащитник. Кандидат исторических наук. Последователь протоиерея Александра Меня.

Биография

В 1960 году поступил в московскую среднюю школу № 352, где увлёкся историческими науками.

Летом 1970 года поступил на исторический факультет Московского государственного университета, который окончил в июне 1975 году по специальности «древняя история». Владел латынью, древнегреческим, французским, итальянским и английским языками.

С 1975 по 1993 годы преподавал латинский, древнегреческий языки, введение в романистику и историю романских языков в Московском государственном лингвистическом университете.

В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию: «Павсаний как исторический источник». Имел учёное звание доцента по кафедре классической филологии.

В 1986—1999 годах читал в Московском физико-техническом институте (МФТИ) курс лекций по Библии, истории христианства и истории богословской мысли, c 1988 года преподавал на кафедре истории культуры МФТИ, а в 1993—1999 годах заведовал этой кафедрой.

С 1991 по 2002 годы — профессор в Российском государственном гуманитарном университете, автор курса лекций «Священное Писание и литургическая литература», спецкурса «Методология историко-культурных исследований». Читал лекции в Московском государственном университете (курс «Психология религии»), Институте философии, теологии и истории святого Фомы в Москве (курс «Новый Завет»), центре «Сен-Жорж» (Париж), Министерстве образования Северной Ирландии, в университетах Страсбурга (Франция), Рима (Италия), Мюнстера и Гамбурга (Германия) и в США (университеты святого Фомы и «Нотр-Дам»), являлся лектором-консультантом в центре «Russia ecumenica» (Рим).

В 1992 году стал прихожанином храма Космы и Дамиана в Шубине, придя туда вскоре после открытия церкви. Прислуживал в алтаре. 7 декабря 1992 года патриархом Московским Алексием II рукоположён в сан диакона, с 25 ноября 1993 года — священник в храме Космы и Дамиана в Шубине с правом окормления детей в Российской детской клинической больнице, где являлся настоятелем открытого весной 1994 года храма Покрова Богородицы, где, как правило, служил по субботам.

По воспоминаниям его сына Петра: «Как только отец там стал служить, стали появляться какие-то люди, которые изъявляли желание что-то пожертвовать для храма <…> для его украшения. Но отец занял принципиальную позицию: он сказал, что утвари и икон будет по минимуму — только то, что необходимо для совершения богослужений, а все остальные средства мы будем тратить на больных детей. Потому что средств на лекарства катастрофически не хватало, а лекарства нужны были современные, поскольку РДКБ — это всегда очень тяжёлые случаи. Утварь была самая простая. Иконостас был сделан своими силами. Это было очень трогательно, потому что там висели иконы, написанные детьми, пациентами РДКБ. Отец всегда рассказывал о том, что многих из этих детей, увы, уже нет в живых».

В 1994—2000 активно работал в газете «Русская мысль» и на Христианском церковно-общественном радиоканале.

С июня 1999 года — заведующий залом религиозной литературы, затем директор Научно-исследовательского центра религиозной литературы и изданий русского зарубежья Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы.

В марте 2003 года подписал письмо против войны в Чечне, в котором деятели науки и культуры призывали российские власти остановить военный конфликт и перейти к переговорному процессу.

В последние годы жизни страдал онкологическим заболеванием. Его состояние резко ухудшилось в конце марта 2007 года — парализовало левую сторону. Несмотря на это, по мере сил поддерживал контакты с друзьями и духовными чадами и, по его собственным словам, постоянно вспоминал их. Хотя ему было проведено несколько курсов химиотерапии, состояние не улучшилось. 20 июня после очередного курса лечения он был выписан из госпиталя имени Бурденко. Скончался 22 июня. Погребён на Пятницком кладбище города Москвы возле алтаря церкви Симеона Персидского.

Научные труды

Автор статей и переводов с древнегреческого и латинского (Плутарх, Полемон, Павсаний, Тит Ливий).

Председатель попечительского совета и преподаватель Общедоступного православного университета им. Александра Меня.

Автор восьми книг, учебного пособия по стилистике латинского языка, ряда учебных программ, более 200 научных и публицистических статей, переводов Плутарха, Полемона, Макиавелли с древнегреческого и итальянского языков.

Член правления и председатель комитета по научной и издательской деятельности Российского библейского общества; член Международной ассоциации исследований по изучению отцов церкви; член редакционных советов журналов «La Nuova Europa» (Милан) и «Истина и жизнь» (Москва), газеты «Русская мысль» (Париж), академического журнала «Вестник древней истории». Входил в Попечительский совет Программы «Линия жизни» британского благотворительного фонда Charities Aid Foundation (CAF — Russia).

Характеристики личности

Настоятель храма святых Космы и Дамиана в Шубине, в котором служил о. Георгий, протоиерей Александр Борисов вспоминал о нём:

Это был замечательный человек блестящего ума и образования, блестящего знания классических и новых европейских языков. Человек высочайшего уровня культуры. И все это он отдал на служение Церкви. При всём блеске светского образования он был человеком глубоко верующим, прекрасно понимающим православное богослужение и богословие. При этом он имел огромное почтение к духовному измерению человеческой жизни. Главной его чертой было сочувствие к человеку. Потому так тянулись к нему люди. Вот почему сейчас сотни людей переживают эту утрату как глубоко личную потерю. Он действительно обладал даром сочувствия. Главным в его жизни было примирение и союз всех людей. В каждом человеке он видел образ Божий. Его дар сострадания, противостояния и сочувствия физической боли наиболее ярко проявился в его почти десятилетнем служении в детской республиканской больнице. Это был настоящий подвиг. Он исповедовал и причащал часто смертельно больных детей, хоронил их и умел утешать их родителей перед лицом такой смерти. Это был великий дар утешения.

По мнению настоятеля храма Покрова Пресвятой Богородицы в Филях протоиерея Бориса Михайлова,

отец Георгий исполнил всё, что только может желать священник. Сверх того, он оказался не в стороне от тех тяжелых церковных проблем, которые встали перед всеми нами в 90-е годы — в отличие от подавляющего, к сожалению, большинства священнослужителей града Москвы. Очень небольшая их часть восприняла адекватно все эти вызовы времени мужественно и жертвенно. Потому что мужественно высказывать свою точку зрения, которая заведомо отличается от точки зрения большей части церковного начальства — на это нужно было решиться. А отец Георгий и не представлял себе, что можно поступить иначе. Я хочу подчеркнуть, что он поступил как человек, внутренне о Господе, о Христе, свободный.

Директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы Екатерина Гениева сказала вскоре после его кончины, что о. Георгий

был очень раним… Но, безусловно, своё служение он ощущал, как призвание. Да, немощный, да, порой ему трудно было даже идти — но он ощущал себя именно на том месте, на котором он был. То есть сила была действительно в немощи. Он услышал Глас Божий, и он совершенно сознательно брал ответственность за ту дорогу, которая была ему предназначена.

Философ, культуролог Григорий Померанц:

В лице отца Георгия Чистякова смерть забрала одного из очень немногих духовных мыслителей, которые остались в нашей стране. Духовное пространство становится все более пустым. Он ушел слишком рано для мыслителя. Те годы, в которые судьба забрала его от нас, — для мыслителя только начало пути. Перед ним открывалась ещё большая дорога и по немногим книгам, которые он успел издать, мы должны угадывать то прекрасное, что он мог бы сделать.

Труды

• Чистяков Г. П. Тебе поём… (Молитвенная поэзия). — М.: Знание, 1992. — 52 с. — 35 442 экз. — ISBN 5-07-002390-X.
• Чистяков Г. П. Размышления с Евангелием в руках. — М.: Путь, 1996, 1997. — 2 000 экз.
• Чистяков Г. П. На путях к Богу живому. — М.: Путь, 1999. — 174 с. — ISBN 5-86748-070-4.
• Чистяков Г. П. Над строками Нового Завета. — М.: Истина и Жизнь, 1999, 2002. — 340 с. — ISBN 5-88403-031-2.
• Чистяков Г. П. Свет во тьме светит. Размышления о Евангелии от Иоанна. — М.: Рудомино, Е-Моушен, 2001, 2005. — ISBN 5-7380-0152-4.
• Чистяков Г. П. Господу помолимся. Размышления о церковной поэзии и молитве. — М.: Рудомино, 2001. — 174 с. — ISBN 5-7380-0155-9.
• Чистяков Г. П. В поисках вечного града. — М.: Путь, 2001, 2003. — ISBN 5-86748-070-4.
• Чистяков Г. П. Римские заметки / All’ombra Di Roma. — М.: Рудомино, 2003, 2007. — 158 с. — ISBN 5-7380-0196-6.
• Проповеди

• Чистяков Г. П. Да укрепит вас Господь! Расшифровка аудиозаписей проповедей. Выпуски 1 — 6. Январь 2000 — март 2007. — М.: Волшебный фонарь, 2008 — 2011.
• Чистяков Г. П. Путь, что ведёт нас к Богу (сб. статей и выст.) / сост. Н. Ф. Измайлова, Т. А. Прохорова. — М.: Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М. И. Рудомино, 2010. — 336 с. — ISBN 978-5-7380-0350-9.
• Чистяков Г. П. Пятикнижие: дорога к свободе / сост. Н. Ф. Измайлова. — М.: Центр книги, 2011. — 416 с. — ISBN 978-5-7380-0388-2.
• Чистяков Г. П. Путевой блокнот / сост. Н. Ф. Измайлова, — М.: Центр книги Рудомино, 2013. — 256 с. — ISBN 978-5-91922-017-6.
• Чистяков Г. П. Самим собой остается только человек / сост. Н.Ф. Измайловой и Т.А. Прохоровой, предисл. Е.Б. Рашковского, коммент. Т.А. Прохоровой, — М.: Центр книги Рудомино, 2015. — 224с. — ISBN 978-5-00087-057-0.
• Чистяков Г. П. Над строками Нового Завета / Сост. П. Г. Чистяков. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2015. — 400 с. — ISBN 978-5-98712-531-1.
• Чистяков Г. П. Свет во тьме светит / Сост. П. Г. Чистяков. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2015. — 320 с. — ISBN 978-5-98712-533-5.
• Чистяков Г. П. С Евангелием в руках / Сост. П. Г. Чистяков. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2015. — 416 с. — ISBN 978-5-98712-532-8.
• Чистяков Г. П. Труды по античной истории / Сост. П. Г. Чистяков. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. — 320 с. — ISBN 978-5-98712-534-2.
• Чистяков Г. П. Беседы о Данте. — М.: Центр книги Рудомино, 2016. — 224 с. — ISBN 978-5-00087-101-0.
• Чистяков Г. П. Библейские чтения: Пятикнижие / Сост. П. Г. Чистяков. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. — 352 с. — ISBN 978-5-98712-689-9.
• Чистяков Г. П. Библейские чтения: Апостол / Сост. П. Г. Чистяков. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. — 388 с. — ISBN 978-5-98712-753-7.
• Чистяков Г. П. Беседы о литературе: Запад / Сост. П. Г. Чистяков, К. Т. Сергазина. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. — 400 с. — ISBN 978-5-98712-808-4.
• Чистяков Г. П. Беседы о литературе: Восток / Сост. П. Г. Чистяков, К. Т. Сергазина. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2018. — 432 с. — ISBN 978-5-98712-859-6.

Примечания

1. 1 2 идентификатор BNF: платформа открытых данных — 2011.
2. 1 2 3 4 5 Биография. Сайт наследников священника Георгия Чистякова.
3. 1 2 Священник, который не делил людей на своих и чужих. Православие и мир.
4. 1 2 Скончался священник Георгий Чистяков. Благовест-Инфо.
5. ОСТАНОВИМ ЧЕЧЕНСКУЮ ВОЙНУ ВМЕСТЕ (недоступная ссылка). Новая газета (20 марта 2003). Дата обращения 4 июля 2018. Архивировано 9 ноября 2016 года.

Ссылки

• Краткая биография
• Аудио-видео-архив — лекции, проповеди на predanie.ru
• Фотографии Георгия Чистякова
• Краткие воспоминания священников об о. Георгии
• Интервью с Екатериной Гениевой
• Интервью с Григорием Померанцем
• Протоиерей Александр Борисов. Его знали и любили тысячи…НГ Религии 04.07.2007
• Группа милосердия им. Александра Меня храма свв. бесср. Космы и Дамиана в Шубине при РДКБ
• Сайт Храма Святых Косьмы и Дамиана в Шубине
• Фрагмент интервью о. Георгия не вошедший в фильм Сын человеческий
• Отец Георгий Чистяков. В городе солнечных старушек
• Первый сайт об о. Георгии
• Прощание со священником Георгием Чистяковым состоится в храме свв. Косьмы и Дамиана в Шубине