откровение

☼ в представлениях монотеистических религий непосредственное волеизъявление трансцендентного Божества или исходящая от него информация как абсолютный критерий человеческого поведения и познания.

Становление идеи О. Первой предпосылкой концепции О. является распространенное уже на примитивных ступенях политеизма представление о том, что особые избранники — колдуны, шаманы, духовидцы, сивиллы и т. п. — в состоянии транса могут говорить от лица высшей силы, временно вытесняющей их личность. Из этой архаической практики развивается прорицание, у языческих культурных народов принимающее весьма сложные и регулярные формы (напр., оракулы в Греции). Однако в рамках политеизма понятие О. было еще невозможным. В языческой мифологии божество есть интегрирующая часть космоса, хотя и наделенная в избытке природными силами, но ограниченная и подвластная космической закономерности. Внушаемые таким божеством прорицания хотя и более авторитетны, чем заурядные источники человеческого знания, но принципиально от них не отличаются: во-первых, сфера божественного внушения не отделена от сфер чисто человеческой активности (напр., поэтическое творчество в раннюю эпоху осмыслялось как результат такого внушения, что не находилось в противоречии с мирским характером греческой поэзии), от области простого гадания и т. п., во-вторых, для язычества характерно представление, что бог может намеренно солгать (ср. сон Агамемнона у Гомера, «Илиада», кн.2, и слова Муз у Гесиода, «Теогония», ст. 27), а если и захочет открыть истину, должен считаться с запретами судьбы (ср. Геродот I, 91, 2); слова этого бога неизменно двусмысленны, он, по выражению Гераклита (В 93), «не высказывает и не утаивает, но намекает». На всем протяжении греко-римской полисной классики содержание предсказаний оракулов оставалось в рамках чисто утилитарных вопросов и чуждалось умозрительной проблематики (ср. Плутарх, De Pythiae огас. гл. 26-28).

Следующая необходимая предпосылка концепции О. — идея сверхчувственной реальности, требующей столь же внечувственного, внеэмпирического познания. Эта тема развита в тех областях древнегреческой (элеаты, традиция Платона) и древнеиндийской (традиция веданты) философии, где имеет место спекулятивная работа над понятием абсолютного бытия («истинно-сущее» — греч. то бутах; 6v; санскр. satyasya satyam), сравнительно с которым мир чувственного опыта (а также мир древней мифологии, не отмежеванный от эмпирии) оказывается «кажимостью», «заблуждением» (56KOQ Ксенофана, avidya веданты). Для того чтобы выйти за пределы окружающей человека «кажимости» и достичь знания об истинно-сущем, необходимо исключительное озарение (Парменид облекает эту мистифицированную гносеологию в форму поэтического мифа о странствии философа за пределами космоса). Само понятие истины трансформируется: внеэмпи-рическая «истина» должна раскрыться в напряженном самоуглублении. На идее сверхчувственного познания зиждется и буддизм. Однако все это еще не есть О.; «сущее» элеатов, Платона, веданты безлично и потому пассивно; если человеку и удается прорвать эмпирическую «иллюзию» и познать «истину», то он обязан этим собственному самоуглублению или же учителю, личность которого, какой бы сверхчеловеческой она ни мыслилась, все же не тождественна самому абсолютному бытию.

Для того чтобы идея О. получила завершение, необходимо, чтобы это «истинно-сущее» бытие приобрело личностное осмысление: оно должно не только быть объектом «исканий» для человека, но и само активно «искать» его и «открываться» ему (ср. слова Бернарда Клер-воского об отношениях Бога и человеческой души: «Ты не искала бы, если бы тебя самое прежде не искали»). Этот шаг был впервые сделан в иудаизме: ветхозаветный Бог — это не столько «сущий», сколько «живой», «действующий» Бог, не столько объект созерцания, сколько субъект воли, некоторое «Я» (это определяется отчасти уже спецификой значения древнееврейского глагола haya, употребленного в знаменитой самохарактеристике Яхве — Исх. 3:14 сравнительно с древнегреческим глаголом eivoci — «быть»). Именно эта персональность иудейского Бога делает возможной идею О.: Бог «открывает» (gala) человеку тайны мира и Свою волю в акте личностной «милости» (hen) и человек обязан в ответ на это «уверовать» (he’emin). Наибольшей четкости понятие О. достигает в позднем (т. н.»раввиническом») иудаизме; в талмудическом трактате «Сангедрин» дана четкая формула святости «писания» (Х,1), говорится о том, что содержание О. всегда одно и тоже, но варианты вносятся личностью воспринимающего О., т. е. пророка и т. п. Из иудаизма сложившееся понятие О. переходит в христианство и ислам. Для христианства высшее О. есть Сам Христос, в личности которого непосредственно раскрыты как абсолютное бытие, так и абсолютная истина этого бытия, как бы его смысловая формула, логос (см. Ин. 14:6: «Я есмь… истина»).

Структура идеи О. В соответствии с общим иерархическим мировоззрением средневековой теологии в О. также различается несколько уровней. Высшая реализация О. — «писание» (соответственно Ветхий Завет, Новый Завет и Коран), причем даже в пределах канона «писания» возможна субординация: в христианстве Новый Завет оценивается как О. высшего уровня сравнительно с Ветхим Заветом. Но к «писанию», по ортодоксальным средневековым учениям, невозможно подойти, минуя низшую ступень О. — «предание» . В противоположность этому пониманию О., оппозиционные группы или отрицают «предание» и требуют возвращения к «писанию» (в иудаизме — караимы, в исламе — различные секты и весь шиизм, в христианстве — ереси, подготовившие Реформацию), или толкуют О. как незамкнутый, длящийся диалог Бога с людьми, как процесс (так, Иоахим Флорский учил о «вечном Евангелии», которое будет высшей формой О. и отменит «писание» обоих заветов). Незамкнутая концепция О. предполагает, что любой человек способен, помимо канонического «писания» и охраняющей его церковной иерархии, общаться с Богом и получать от него О. Обе эти идеи проходят красной нитью через учения средневекового сектантства и получают затем выражение в протестантизме с его подчеркнутой ориентацией на Библию и в то же время с его учением о том, что Бог всегда может непосредственно обратиться к душевным глубинам человека, минуя все внешние инстанции.

Вопрос об отношении О. и разума в религиозной философии. Когда идея О. вместе с христианством проникла с Востока в сферу греко-римской культуры, она сразу же оказалась в резком противоречии с античным интеллектуализмом: по словам, приписываемым апостолу Павлу (1 Кор. 1:22-23.), для «эллинов», которые «ищут мудрости», христианская проповедь об О. есть «глупость». Перед христианами, уже принявшими идею О., встал вопрос: не делает ли О. дальнейшие философские искания ненужными? Ряд христианских авторов отвергает всякий контакт между верой и философским рационализмом: «Что общего у Афин и Иерусалима? У Академии и Церкви?» — вопрошает Тертуллиан (De praescr. haeret, 7). Ввиду неконструктивности этого подхода Ориген предлагает другое решение: О. должно дать как бы сумму аксиом для рационалистической рефлексии, и принятие этого О. на веру не завершает, а открывает путь познания: «есть огромная разница между осмысленной верой и голой верой» (In loan. XIX,1). Этот же подход характерен и для средневекового теологического рационализма: для Анселъма Кентерберийского, напр., О. есть предпосылка научного познания: «Я не стремлюсь понять, чтобы уверовать, но верую, чтобы понять» (Proslogion, I). По словам Фомы Аквинского, «как теория музыки принимает на веру основоположения, преподанные ей математикой, совершенно так же теология принимает на веру основоположения, преподанные ей Богом» («Summa theologiae», Qu. I, art. 2). Выступая против т. н. теории двойственной истины, Фома решительно отрицает возможность какого-либо противоречия между тезисами О. («сверхразумные истины») и тезисами рационалистического умозрения («разумные истины»), которые призваны дополнять друг друга. Более радикальная точка зрения, согласно которой все содержание О. может быть выведено путем логического конструирования (Иоанн Скот Эриугена, Беренгар Турский, Абеляр), обычно расценивалась как еретическая.

В Новое время протестантизм резко выступил против теологического рационализма схоластики; если протестантские концепции до некоторой степени эмансипируют разум от О., то тем в большей степени они эмансипируют О. от разума (ср. слова Лютера о теологи-зирующем разуме как «блуднице дьявола»). Рационализм XVII в. (особенно Спиноза) и просветительство XVIII в. подвергли самый принцип О. уничтожающей критике. Понимание О. как радикального упразднения всех основ рационализма было снова принято Кьеркегором, однако в целом для рационалистической религиозности XIX в. характерно растворение О. в общей сумме «духовных прозрений человечества» — по типу гегелевского тезиса о человеческой истории как самораскрытии абсолюта.

Современный иррационализм обнаруживает сильное тяготение к идее О. Кьеркегоровская концепция О. получила широкое распространение в сфере протестантской теологии (см. ст. «Диалектическая теология»): «неоортодоксы» характеризуют О. как абсолютно несоизмеримое ни с какими человеческими критериями и ценностями (ранний К. Барт), а восприятие О. человеком описывают как «диалектическое» противоречие, не поддающееся объяснению (Э. Бруннер, потративший много сил на борьбу с затушевыванием понятия О. в либеральном протестантизме, в частности у Ричля). Теологи, тяготеющие к экзистенциализму, понимают О. как психологический процесс «выбора» и «самоосуществления» человека (протестант Р. Бультман, католик Г. Марсель и др.). В противовес этому неосхоластика подчеркивает объективный и социальный характер О., позитивное отношение христианства как религии О. к социальным и культурным ценностям, к «гуманизму» и к разуму, а также активную роль человека как «адресата и партнера откровения» (Г. Фриз, У. Ф. Бальтазар и т. п.). В попытках завоевать для католицизма науку возрождается старый тезис Фомы Аквинского о гармоническом соотношении между «сверхразумными» и «разумными» истинами. Весьма распространено (особенно в протестантских кругах) признание исторической ограниченности Библии как одного из ее «измерений», «диалектически» сосуществующего с другими «измерением», в котором Библия есть выражение О. «Рабский образ носит и Библия, эта скомпилированная, неоднократно переработанная, устаревшая, составленная заблуждавшимися людьми книга, в которой, однако, записано святое, беспримесное, непогрешимое, вечно новое слово Божье» — читаем мы у одного последователя К. Барта в ГДР Herzsch E., Die Wirklichkeit der Kirche, Bd 1, Halle, 1956, S. 14).

Специфически американским явлением остается фундаментализм, который в своей апологии идеи О. требует принятия на веру всего содержания Библии в возможно буквальном смысле. Но в целом теологизирующая философия Запада ищет более утонченный подход к проблеме О., постулируя для О. особый уровень, в пределах которого оно избавляется от возможности столкновения с критическим разумом.

Сергей Аверинцев.

София-Логос. Словарь

Значение слова откровение

Примеры употребления слова откровение в литературе.

Сочетать в одном художественном создании философские исповеди с уголовными приключениями, включить религиозную драму в фабулу бульварного рассказа, привести сквозь все перипетии авантюрного повествования к откровениям новой мистерии — вот какие художественные задания выступали перед Достоевским и вызывали его на сложную творческую работу.

Тритемий маскирует свои откровения относительно тайнописи с помощью туманных намеков на ритуалы некромантов, он говорит, что следует составлять шифрованные послания наподобие того, которое сейчас перед вашими глазами, а адресат в первую очередь должен будет вызывать ангелов, таких, как Памерсиель, Падиель, Доротиель и прочие, и ангелы помогут ему понять истинное сообщение.

Лишь такая организация Дисциплины Духа, когда явлена чистота духовнопсихическая, нравственная и умственная в устремлении к Единению Творения в Высшем с Творцом Любовью и Радостью безличностными, есть Условие Великого Откровения Золотых Врат Храма Красоты Бытия Высшего, которые открываются перед Человеком Свершений, и Свет лучезарной Сомы Радж Истечении Амриты Сварати наполняет собою все Естество человеческое.

На это мы отвечаем так: какие бы народные, мифические, традиционные представления книжников, фарисеев, персов, египтян и кого угодно ни воспринял апостол Иоанн, Апокалипсис — это откровение Божье, значит, мы должны за его символами и формами прочесть слово Божье, обращенное к нам.

Напомним, что Книга Даниила делится на две части, написанные двумя различными авторами в разные периоды времени: на очень популярное сюжетное сказание и на пророчество, выдержанное в стиле апокалипсического откровения.

Во второй части этой книги апокалиптический жанр не только впервые обрел завершенную форму, но и нашел наряду с Откровением Иоанна самое замечательное свое выражение.

Но вопрошу об истине изреченного старцами Афонской горы, глаголющими: Что значат все возражения Варлаама с Акиндином пред величием божественного откровения!

И ему, как и всему человечеству, предстоит еще долгое эволюционное восхождение от богоборчества к любви, от тягания с Богом к вниманию Его откровениям.

Я бы на месте коммунистов, несмотря ни на какие посмертные бумажные откровения, сопричислила Брюсова к лику уже имеющихся святых.

Вот эта непоследовательность запросу говорит за инсайт, пожалуй, даже больше, чем сама детальность, потому что у того же Иоанна в Откровении есть некто, кто золотой тростью меряет ширину и высоту ворот и стен нового Иерусалима, и при этом даются точные размеры, а также перечисляется количество ворот, которые никогда не будут запираться, и прочие детали, но все это и остальное находится в точности в духе запроса о заветном возрождении Израиля и славы его двенадцати колен.

Вершиной ветхозаветного Откровения является проповедь Второисайи, который говорит об Агнце Божием, Эвед-Ягве, чьи страдания даруют спасение миру.

Меня предупреждал генерал Кеворков, что с этим человеком следует быть осторожным в своих откровениях, но я все же решил пойти на эту встречу, так как Волкогонов имел доступ к архивам и мог представить прошлое с его жестокостями и триумфами в истинном свете.

Ад, акаша, алкоголизм, Ангел, антивещество, антигравитация, антифотон, астения, астрология, атом, Армагеддон, аура, аутогенная тренировка, белая горячка, бессонница, бесстрастие, Бог, божественное, божественный путь, Буддизм, буддхи, будущее, будущее Вселенной, будущее Солнечной системы, вакуум, Великий обет, вещество, виртуальный, влияние на судьбу, внеземная цивилизация, Вселенная, всемирный потоп, воплощение, время, Высший Разум, Высшие Знания, галактика, геологические периоды, Гермес Трисмегист, гиперон, гипноз, головной мозг, гороскоп, гравитационные волны, гравитация, гуна, Дао, двойник, деперсонализация, дефект массы, демон, Дзэн-буддизм, добро зло, ДНК, Древние Знания, дрейф материков, Дух, душа, дхьяна, дьявол, Единая Теория Поля, жизнь, заболевания психики, зарождение жизни, звезда, земная жизнь, знание будущего, знания, зомби, зомбирование, изменение судьбы, измененные состояния сознания, измерение вещества, Изумрудная Скрижаль, иммунная система, инстинкт, интеллект, интуиция, искривление света, ис

Чудесным избавлением, прокладывающим себе дорогу в пространствующий мир высших сфер, сжимающихся и мерно расширяющихся в такт ритмической сущности того нелегкого, но таинственного пространства в просветах пещер которого, занавешивающих себя сталактитами и сталагмитами, покоящихся, вечно-сущих, самососредоточенных, оснований самой музыки, развертывание которого образует легкие всякого легкого дыхания, прокалывамые лишь только склеванными ребрами музыкальных оснований композиторского скелета, обновляющегося меловой известью так и не извевшихся до музыкальных оснований вод бассейна, возникающего в подражание священному одиночеству мысли призрака, отведывающего горьковатую настойку совести в целях риторического прокашливания с привкусом времени и рябиновых ягод, которые гроздьями поглощаются в том неистовом невыносимом упорстве, уносящемся от себя самого, упускающего себя самого через певчую прорезь сознания, упрямства мышления, желающего возбудить вкус в отпавших от бытия вещах в качестве такого их внутреннего с

Если, конечно, считать, что упадок, называемый цивилизацией, может для кого-то представлять интерес, а скачущая девка может быть выразительницей ее откровений или, вернее, отсутствия таковых.

Источник: библиотека Максима Мошкова

Основы христианского учения

⇐ Предыдущая1234

Христианство сложилось две тысячи лет назад на территории Римской Империи. Зародившись в ее восточных провинциях, оно быстро завоевало и население самого Рима. Идеи раннего христианства давали всем жителям римских провинций утешение и надежду. Римляне, жестоко преследовавшие первых христиан, постепенно сами восприняли идею Мессии, видя в ней выход из нравственного распада, поразившего Рим. Уже в IV веке христианство становится государственной религией в Риме, приобретает четко оформленную церковную организацию и канонизированные догматы

Основу христианского вероучения составляет «Символ Веры», основные положения которого сводятся к следующим:

1.Монотеизм – Бог един в трех ипостасях – Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух Святой. Бог – абсолютный совершенный Дух, абсолютный Разум и Всемогущество, абсолютная Благость и Любовь.

2.Абсолютная ценность человеческой личности как бессмертного, духовного существа. Равенство всех людей в отношении к Богу – все равно любимы им.

3.Учение о Богочеловеке – В Иисусе Христе воплощены два совершенства – божественное и человеческое.

4. Идея Боговоплощения, цель которого – спасение.

5.Учение об Искуплении, которое носит нравственный и всеобщий характер.

6. Догмат о Воскресении.

7.Учение о Святости Церкви.

Христианская Церковь не сохранила своего единства. Распад Римской Империи привел к разделению Церквей. В ХI веке произошел раскол христианства на католицизм и православие, с XVI века существует третье христианское направление — протестантизм. Принципиальную разницу между этими направлениями определяет расхождение в понимании основного христианского догмата – учения о трех божественных ипостасях.

В основе вероучения католицизма находится Священное Писание (Библия) и Священное Предание, к которому относятся материалы всех Вселенских Соборов, а также труды Римских Пап. К «Символу веры» католики добавили положение об исхождении Духа Святого не только от Бога-Отца, но и Бога-Сына тоже (латинское слово «filioque» – «и от Сына). Особое место в католицизме занимает культ Девы Марии, приняты догматы о непорочном зачатии Марии и ее телесном вознесении. Католицизм сохранил единую централизованную организацию во главе с Папой Римским. Священник в католицизме считается исполняющим особую миссию по наделению мирян божественной благодатью, поэтому Папа почитается как наместник Бога на Земле.

Православие сохранило «Символ Веры» без изменений, признавая исхождение Духа Святого только от Бога-Отца. В основе православного вероучения – Священное Писание(Библия) и Священное Предание, к которому относят постановления первых семи Вселенских Соборов и труды Отцов Церкви, живших во II – VII веках. Этика православия предполагает подтверждение веры через милосердие. В современном мире православие не сохранило своего единства, разделившись на полтора десятка самостоятельных церквей.

Протестантизм основывается исключительно на текстах Библии, признавая основные положения христианства, вводит догмат о том, что спасение достигается личной верой, и принцип всеобщего священства. Современный протестантизм объединяет достаточно большое число самостоятельных организаций.

В VII веке на Аравийском полуострове происходит становление ислама. Это учение изначально формируется не как философия, а как свод правил и норм повседневной, политической и экономической жизни, поэтому в исламе большое место уделяется экономическим проектам, юридическим нормам, политическим программам, а также существует жесткая регламентация всех сфер бытового поведения.

Основы вероучения ислама.

1.Необходимо исповедовать строгий монотеизм. Отсюда знаменитая формула, являющаяся основой ислама: «Нет Бога кроме Аллаха». Бог – творец и управитель Вселенной.

2.Признание божественного предопределения. Все в мире происходит только по воле Аллаха. Все люди равны в возможности следовать предначертанному свыше пути.

3.Вера в пророчество Мухаммада, которому было дано Откровение.

4.Ожидание воскресения, Судного дня и загробного воздаяния.

5.Вера в святость Корана как воплощения Бога. В отличие от христианства, где Бог воплощается в Сыне Человеческом, в исламе бог воплощен в слове Корана.

Мораль ислама опирается на нормы, которые предписывают, что мусульманин обязан делать, что возможно, что нежелательно и что запрещено. Обязанности определяются пятью «столпами ислама»:

1.Исповедование веры в единство Аллаха и пророчество Мухаммада;

2.Сотворение молитвы пять раз в день;

3.Соблюдение поста;

4.Уплата обязательного налога и раздача милостыни неимущим;

5.Паломничество к святым местам.

Основой жизни всего исламского мира являются правила шариата, которые опираются на Коран и Сунну – сборник изречений Пророка. В соответствии с нормами шариата строится исламская государственность и экономика.

Особую группу религиозных учений составляют т.н. нетрадиционные религии. При всем их многообразии, различных источниках происхождения, разнице в вероучениях и обрядовых формах, для них характерны следующие черты:

1.Наличие определенного социального протеста, что делает эти учения привлекательными для молодежи (например, движение «христианских хиппи» в середине ХХ века);

2.Явная оппозиция ортодоксальным «традиционным» религиям. Для Западного мира такой традиционной религией является христианство, и учения, которые вполне традиционны для культуры Востока, например, дзен-буддизм, на Западе воспринимаются как нетрадиционная альтернатива христианству;

3.Синкретизм, т.е. соединение разнородных вероучительных и культовых элементов, принадлежащих разным религиозным направлениям;

4.Обещание личного спасения в земной жизни, а не вечного блаженства после смерти.

>Откровение (философия)

Откровение (философия)

Открове́ние — проявление Высшего Существа в нашем мире, с целью сообщить нам более или менее полную истину о себе и о том, чего оно от нас требует. В откровении совмещаются, таким образом:

1. факт богоявления (теофании), посредством которого открывается нам Божество, и
2. религиозно-нравственное содержание этого факта, т. е. то, что в нём открывается.

Присутствием первого элемента откровение отличается от чисто человеческих учений и систем, а присутствием второго — от тех иррациональных проявлений предполагаемых божественных или демонических сил, какими полна история всех религий. Различение откровения личного от всенародного не может быть выдержано, так как вообще откровение получается отдельными лицами, но не для них исключительно, а для более или менее широкого распространения.

Более определенным oбpaзом различается в учении церкви откровение в собственном смысле, формально признанное вселенским церковным авторитетом и обязательное для всякого верующего, от частных откровений, не имеющих такого обязательного характера, но допускаемых или даже рекомендуемых по причине их назидательности (таковы, например, популярные во всем христианском Востоке откровения св. Феодоры относительно будущей жизни). Как историческое явление, откровение ограничивается областью религий Моисея и христианства и, как продукта совместного влияния обоих — ислама (см. Религии откровения. В других религиях понятие высшего существа таково, что не допускает действительного откровения или по своей излишней отвлеченности (брахманизм, буддизм, даосизм), или, напротив, по своей излишней материальности (все религии натуралистические или мифологические). Исключение, представляемое маздеизмом или парсизмом — только кажущееся, ибо о первоначальном виде этой религии (во времена Ахеменидов) нам почти ничего положительного неизвестно, а позднейший или восстановленный парсизм (времён Арсакидов и Сассанидов), равно как и его обособившаяся отрасль — манихейство, образовались несомненно под влиянием еврейских и христианских идей. Во всяком случае, самый ясный и полный тип откровения представляет нам развитие еврейско-христианской религии.

Здесь (с христианской точки зрения) различаются три главные степени: подготовительное откровение, памятником которого является Ветхий Завет, центральное, содержащееся в Новом Завете, и окончательное, которое должно совпасть с исходом мирового процесса. В христианстве открылась совершенная истина о Боге и дана совершенная нравственная заповедь или норма жизни, но о будущих судьбах человечества даны только предварительные общие указания. «Не открылось, что мы будем», говорит апостол Иоанн, а апостол Павел указывает на будущее «откровение славы сынов Божиих», которого с томлением ожидает вся тварь. Новый Завет оканчивается пророческой книгой, которая под именем книга Откровения (Апокалипсис) содержит символические картины будущего. В средние века нетерпеливое ожидание конца мира породило, при произвольных толкованиях Апокалипсиса, ложное учение о наступлении третьего окончательного откровения, относящегося к Новому Завету так же, как тот относится к Ветхому. Это лжеучение, первоначально связанное с именем южно-итальянского аббата Иоахима Флорского (XII век) и с мифическим «Вечным Евангелием», продержалось, в разных видоизменениях, до начала новых времён и далее (см. Спиритуалы).

В Книге Урантии, в которой утверждается, что она является пятым эпохальным откровением человечеству, говорится, что откровение призвано классифицировать и очищать сменяющие друг друга эволюционные религии. Но для того, чтобы возвысить эволюционные религии и поднять их на новый уровень, такие божественные откровения должны излагать учения, не слишком далекие от образа мысли и реакций соответствующей эпохи. Поэтому откровение не может не соотноситься с эволюцией. Богооткровенная религия всегда вынуждена ограничиваться восприимчивостью человека.

Осмыслению проблем философии Откровения посвящён ряд работ Шеллинга.

См. также

• Вахью
• Откровение Иоанна Богослова

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Трудности русского языка

/Статья 1 вышла в №27 «Свободного пространства» от 20.07.2007/

Высокая миссия невежества
Язык развивают недоучки. Фонетические перспективы во многом определяются лицами, не умеющими правильно поставить ударение. Новые значения слов образуют те, кому, как правило, не слишком хорошо известны значения существующие. Есть, скажем, в русском языке замечательное слово «пошлость». Словарями оно скупо определяется как «что-либо низкое, ничтожное в духовном отношении, неоригинальное, банальное» и обладает множеством обертонов (убожество, претензия на значимость, вульгарность и др.). Сила этого слова не только в обилии оттенков, но и в перекличке их между собой, в одновременном их присутствии. О непереводимости слова «пошлость» в свое время писал В.В. Набоков, отмечая, что в английском языке его значение рассыпано по нескольким словам. Из большого количества оттенков слова современная речь (преимущественно — молодежная) почему-то все чаще выбирает значение «непристойный». Кто-то употребил матерное слово, и его обвиняют в пошлости. Такое понимание обесценивает слово, делает его одномерным. В программах Е. Петросяна матерных слов не употребляют, но ничего более пошлого (за исключением, пожалуй, телевизионного творчества К. Собчак) представить себе нельзя.

У развития языка немало движущих сил, но невежество — одна из основных. При таком подходе к делу ошибка приобретает значительность, это уже и не ошибка как бы, а факт истории языка. В исторической перспективе такое явление выглядит вполне респектабельно, но, с точки зрения современника изменения, оно невыносимо.
Есть слова, изменение значения которых происходит постепенно. Движение это незаметно, оно устанавливается лишь путем скрупулезного сличения незначительных — из века в век — отклонений. Степень коллективного участия в изменениях здесь так очевидна, что говорить о «персональной ответственности» всерьез не приходится. Так, значением слова «опасный» в XI-XIV веках было «тщательный, внимательный, строгий». Передавая что-либо на хранение, предмет просили «сохранити опасно». Поскольку тщательность и внимательность нередко сочетались с ситуацией угрозы, неудивительно, что с течением времени у слова выработалось нынешнее его значение.

Но порой смещение значения происходит во вполне обозримый отрезок времени. Существует, скажем, глагол «довлеть». Из десяти опрошенных на улице девять наверняка скажут вам, что «довлеть» значит оказывать давление, причем не в прямом, физическом, а в переносном смысле. Да еще и предлог «над» с творительным падежом используют. Условно говоря: «Всю сознательную жизнь над N довлело чувство вины за неумение склонять существительные «дно» и «кочерга». Здесь «довлеть» в известном смысле занимает нишу глагола «тяготить». А ведь совершенно напрасно занимает, потому что значение глагола «довлеть» — «быть достаточным» (ср.: «довольно»). Это старое и ныне переосмысленное слово известно, в частности, по знаменитой фразе из Нагорной проповеди Иисуса Христа «довлеет дневи злоба его» (Евангелие от Матфея, 6:34), что на современный язык переводится как «довольно для каждого дня своей заботы». Переосмысление началось в конце позапрошлого века и завершилось в веке прошлом. Путь, по которому развивалось новое значение, вполне прозрачен: глагол «довлеть», пользуясь внешним сходством, позаимствовал семантику глагола «давить».

Что интересно: «довлеть» — интеллигентское слово, в тепловозном депо его не услышишь. Это слово газет и телевидения, оно просто-таки завсегдатай биографических очерков и учебно-воспитательных программ. О чем это говорит? В первую очередь о том, что социальный статус носителей изменений достаточно высок. Ошибки, которые допускаются в том же тепловозном депо, другого рода, и у этих ошибок нет претензии стать нормой. Если они и попадают на страницы литературных произведений, то обычно лишь в качестве экзотизмов.
Аналогичной была судьба глагола «будировать» (от франц. bouder), означавшего «проявлять недовольство, дуться». Отметившись в нескольких литературных текстах (М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой), слово это, казалось, исчезло навсегда. Похороны его, однако, оказались преждевременными. На манер покойника из мистического триллера, оно воспользовалось сходством с глаголом «будить» и обрело вторую жизнь в значении «побуждать к чему-либо, поднимать вопрос». С мутировавшим словом боролся еще В.И. Ленин, но в российских политических кругах оно сейчас в ходу как никогда. С одной стороны, такое обстоятельство не делает этим кругам чести, с другой — позволяет предполагать, что Ленина наша политическая элита больше не читает.

К изменению значения слова порой ведет наличие близкого родственника этого слова. Развивая метафору, такие словесные пары уподоблю близнецам, чье сходство, несмотря на ряд общих черт, все еще кажется их родителям недостаточным. Обоим покупают одинаковую одежду, обоих стригут «под полубокс». Сосед (найдите десять различий) обнаруживает было у одного из детей лишнюю родинку, но мать дорисовывает второму такую же: с последствиями работает психиатр. Драма в языковой сфере не столь ощутима, но это все же драма, а родителями слов, потерявших свое лицо, становимся мы сами.
Слова «откровение» и «откровенность» по происхождению родственны, но их внешнее сходство еще не говорит о том, что они имеют сходное содержание. Обратимся к Далю. «Откровение» — это «просветление свыше, открытие истин, до коих человек умом своим не доходит». «Откровенность» же — это «прямота, чистосердечие и прямодушие, задушевность, любовь к истине».

«Откровение», время от времени использовавшееся литературой и в переносном значении, восприняло эти опыты всерьез и почувствовало себя «откровенностью». Такое значение «откровения» современные словари фиксируют в дополнительно введенном пункте: «откровенное признание». Как ни странно, именно это факультативное значение имеет сейчас все шансы стать основным. Более того, оно развивается во вполне определенном направлении. Нынешний и, выражаясь современным языком, гламурный смысл «откровения» не только, подобно сорняку, подавил смысл исконный и высокий. Попутно он лишил работы слово «откровенности», которое и использовалось прежде тогда, когда речь шла, скажем, о пикантном в рассказах политиков и кинозвезд. Недаром, уподобляясь в значении слову «откровенности», слово «откровения» переняло даже его множественное число.

Подобное же смешение наблюдаем в паре «реальность» и «реалия» (и то и другое восходят к лат. realis — вещественный). «Реальность» можно определить как «то, что объективно существует, действительность», а «реалию» — как «предмет, вещь». В последние годы «реалия» все чаще выдает себя за «реальность», и это никого не беспокоит.

Не удивлюсь, если понимание «орального секса» как «орать, занимаясь сексом» из области анекдотов шагнет в языковую повседневность: с точки зрения языка здесь нет ничего противоестественного. Дело в том, что язык — логическая структура лишь отчасти. В своем развитии он во многом непредсказуем и хаотичен, а потому, к сожалению (или к счастью?), наше влияние на него довольно ограниченно. По законам логики слово «будировать» в его нынешнем значении возникнуть не могло, но оно возникло по закону аналогии, который в развитии языка нередко побеждает логику. А заодно и образование.

Езда в незнаемое

В общей массе вошедшего в наш язык особое место занимают явления, некогда ушедшие в тень, а теперь открытые вновь. Речь здесь в первую очередь может идти о лексике, которую можно условно определить как церковную. Во внимании к устаревшим, но выразительным словам, разумеется, нет ничего плохого. Как раз напротив: выход того или иного слова из активного оборота в большинстве случаев делает язык беднее, и тот, кто эти слова возвращает к жизни, язык, соответственно, обогащает. Так, в поисках «нестертого» слова к древнерусской литературе обращался Н.С. Лесков. Достоверно известно, что А.И. Солженицын просил Д.С. Лихачева порекомендовать ему те древнерусские тексты, которые помогли бы обогатить язык его, Солженицына, произведений.

Если взять сферу менее высокую, то использование церковнославянизмов в повседневности в большинстве случаев также может приветствоваться. Умеренно употребляемые «ничтоже сумняшеся», «со товарищи» и «не мудрствуя лукаво» (это выражение отчего-то полюбилось футбольным комментаторам) речь рядового гражданина способны только украсить. Сложности начинаются там, где отваживаются употреблять выражения, не очень понимая их значение, структуру или происхождение. Подобное словоупотребление стало знамением времени, как сказали бы сейчас, ставя на втором слоге ошибочное, увы, ударение.

Так, в публицистической речи стало нормой говорить о «власть предержащих». Для человека неискушенного повода для сомнений вроде бы нет: речь идет о тех, кто власть держит или, на худой конец, придерживает. Такова уж ее, власти, особенность: если ее не придерживать, она уходит. Обратимся, однако же, к церковнославянскому переводу Послания апостола Павла к римлянам (13: 1), послужившему источником данного словосочетания. Там говорится: «Всяка душа властемъ предержащимъ да повинуется». Не вдаваясь в подробности соотношения церковнославянского текста с его греческим оригиналом (там есть свои особенности), скажу лишь, что «власти предержащие» на современный русский язык переводится как «высшие власти». И никто ничего не придерживает.

Не меньшее распространение получило выражение «страсти по…». Редкая газета сейчас обходится без «страстей» по ЖКХ, реформе школьного образования, системе ПРО — этот ряд бесконечен. Немалый заряд пошлости выражение несет уже хотя бы потому, что принадлежит к категории самых затертых журналистских штампов. Усугубляется же дело тем, что лица, его использующие, не вполне представляют, о чем идет речь. Слово «страсть» в русском языке многозначно. Оно может обозначать «сильное чувство», «ужас» и даже «очень». Важным значением слова является «страдание» (с ним оно этимологически и связано). Словосочетание «страсти Христовы» обозначает предсмертные муки Спасителя. Именно с этим значением слова «страсть» и связано рассматриваемое выражение. Сама модель «страсти по…» в общественном сознании закрепилась, как следует полагать, благодаря прежде всего «Страстям по Матфею» и «Страстям по Иоанну» Баха, предназначенным для исполнения в Страстную пятницу. Названия эти означают «описание предсмертных страданий Иисуса Христа по евангелисту Матфею (Иоанну)». В нашей публицистической речи предлог «по» в данной конструкции был переосмыслен (мы ведь помним, кто развивает язык) и стал указывать не на источник информации, а на предмет описываемых в очередном репортаже «страстей».

Существует, наконец, группа «церковных» слов, представляющая для постатеистической общественности особую сложность. Если ставить правильное ударение в имени Патриарха Алексия II наши электронные СМИ уже выучились, то во всем, что касается богослужебной лексики, прогресс еще не столь заметен. Речь здесь не о том, что всем необходимо досконально знать названия служб или предметов церковной утвари, но уж если кто-то решается их называть, желательно делать это правильно. Тому, кто по телевизору регулярно говорит о «заупокойном молебне», есть прямой смысл заглянуть в словарь. Например, в словарь В.И. Даля, определяющий молебен как «короткое богослужение в виде благодарности или просьбы». Там же, как это обычно бывает у Даля, приводится и красноречивая пословица, свидетельствующая, что к заупокойным службам молебен никак не относится: «По молебну и плата, а по деньгам молебен, по покойнику канун». Для окончания, надеюсь, не слишком мрачно.

/Продолжение следует/

ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ

Смотреть что такое «ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ» в других словарях:

• ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ — в теологии (преимущественно католической) сумма тезисов (о бытии Бога, о Боге как высшем благе , создателе и двигателе мира и т. п.), которая предполагается непосредственно доступной естественным способностям ума, идущего путями умозрения;… … Большой Энциклопедический словарь

• естественная теология — ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ (от греч. theologia; theos бог и logos учение) сумма тезисов о бытии Бога, о Боге о как создателе, о высшем благе и двигателе мира, получившая наибольшее развитие в католической теологии. Е. т. излагается в доступном … Энциклопедия эпистемологии и философии науки

• ЕСТЕСТВЕННАЯ ТЕОЛОГИЯ — , термин, очерчивающий особую область философско богословских размышлений и исследований, общей характерной чертой к рых является признание в качестве отправного факта того, что всякий человек естественным образом… … Православная энциклопедия

• естественная теология — в теологии (преимущественно католической) сумма тезисов (о бытии Бога, о Боге как «высшем благе», создателе и двигателе мира, и т. п.), которая предполагается непосредственно доступной «естественным» способностям ума, идущего путями умозрения;… … Энциклопедический словарь

• Естественная теология — ♦ (ENG natural theology) (лат. theologia naturalis) знание о Боге, достигнутое с помощью раскрытия Бога в природе и доступное человеческому разуму. В римско католической традиции ей придается особое значение у Фомы Аквинского (1225 1274).… … Вестминстерский словарь теологических терминов

• ТЕОЛОГИЯ ФИЛОСОФСКАЯ — ТЕОЛОГИЯ ФИЛОСОФСКАЯ в широком смысле слова соотносится со всем спектром позитивных отношений между философией и религией, между философией и теологией в истории европейской мысли; базисным принципом философской теологии в узком, строгом,… … Философская энциклопедия

• ЕСТЕСТВЕННАЯ РЕЛИГИЯ — , совокупность религ. убеждений и практик, выделяемая на основании представления о том, что человек естественным образом (naturaliter), т. е. в силу самой человеческой природы, обладает знанием о существовании и свойствах… … Православная энциклопедия

• Теология естественная — ♦ (ENG theology, natural) см. Естественная теология … Вестминстерский словарь теологических терминов

• теология естественная — ТЕОЛОГИЯ ЕСТЕСТВЕННАЯ сумма тезисов о бытии Бога, о Боге как создателе, высшем благе и двигателе мира, получившая наибольшее развитие в католической теологии. Т. е. излагается в доступном пониманию человека ключе, исходя из его… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки

• ДИАЛЕКТИЧЕСКАЯ ТЕОЛОГИЯ — («критическая теология», «теология кризиса», «теология парадокса», «теология Слова Божьего») влиятельное направление протестантской теологии 20 в., которое драматично выразило кризис европейской цивилизации, вызванный Первой мировой войной и ее… … Философская энциклопедия

Теология Откровения и вызовы времени

В истории европейской цивилизации после Декарта начался так называемый «критический период», отличительной чертой которого была убеждённость в том, что наилучший путь к истине идёт через сомнение, а не через веру. При этом надёжное знание понималось лишь как результат собственного решения, опирающегося на объективные свидетельства. Соответственно, многие докритические представления об Откровении начали отвергаться.

Затем наступил пост-критический период, который, хотя и был согласен с предыдущим периодом в том, что лишние суеверия должны быть устранены, но, тем не менее, обратил внимание и на определённую наивность критического периода. В частности, к числу такого рода заблуждений относится наивная вера в то, что истину можно установить, опираясь на ряд принципов, которые ясны для разума сами по себе. К мыслителям посткритического периода можно отнести таких авторов, как Поланый и Рикёр, лозунгом которых стало «превзойти критику с помощью критики же, но только не деструктивной, а конструктивной». Пост-критические авторы гораздо внимательнее, чем их предшественники, относятся к имплицитному осознанию и символической коммуникации.

Теперь рассмотрим 8 основных вызовов со стороны критической мысли в адрес теологии Откровения.

1. Философский агностицизм — это течение во многом опиралось на эпистемологию Канта, утверждавшую, что нам доступны только чувственные феномены. Как кантианство, так и различные версии позитивизма, строили свои теории познания по модели физических наук либо математики. Теория Канта с подозрением относилась к любым утверждениям относительно сверхчувственной реальности. В результате возможности разума были поняты как весьма ограниченные. Однако, символическая коммуникация может ответить на эти возражения, что символическое осознание позволяет выйти за пределы чистой эмпирики, удовлетворяя самые глубокие чаяния человека.

2. Лингвистический анализ — в первой фазе развития философии языка данное направление утверждало, что речь о Боге и вообще о сверхъестественном «не имеет значения», то есть лишена смысла. Таких убеждений придерживался А. Дж. Айер и некоторые другие позитивисты. Однако впоследствии многие философы языка под влиянием Витгенштейна значительно углубили и расширили понятие «значения». Если же значение находится при помощи интеграции многих указателей и знаков, а интеграция сильно зависит от понимающего сознания, то значение речи далеко не всегда может быть верифицировано при помощи эмпирической проверки. Теория верификации, таким образом, оказывается неудовлетворительной.

3. Эпистемология — указала на то, что между естественно приобретённым знанием и знанием открытым трудно провести чёткую линию разграничения. Но реальность Откровения не обязательно предполагает такого рода чёткую линию. Если Бог открывает себя при помощи видимых знаков, то Откровение представляет собой не столько набор истин, «упавших с неба», сколько измерение ментальной активности человека, вызванной самосообщением Бога, опосредованным символами. Само по себе Откровение не существует в «химически чистом» виде. Человеческий дух обладает сущностной трансценденцией, и он способен осознать ограниченность образов и концептов, которыми он оперирует. Отвечая на Откровение Бога, осознание человека выходит за свои собственные пределы.

4. Эмпирическая психология — показала, что трудно основать веру на данных, полученных в паранормальных психических состояниях. Эта критика была направлена против некоторых докритических концепций Откровения. В прошлом нередко вели речь о чудесных видениях, голосах и тому подобном. Тем не менее, фундаментальная теология уже с XVIII века не связывала понятие Откровения исключительно с такого рода ситуациями. Она в большей мере опиралась на интерпретацию событий и личностей, понимаемых как символы самосообщения Бога. Парапсихологические же феномены относятся к так называемым «частным откровениям», ими занимается мистическая теология и богословие духовной жизни.

5. Библейская критика — оспорила упрощённую интерпретацию некоторых слов и действий Бога и во многом помогла теологии Откровения стать более зрелой дисциплиной. Сейчас уже очень немногие теологи придерживаются фундаменталистской позиции. Символическая коммуникация понимает библейские повествования как символические действия, описанные символическим же языком. Бог, таким образом, представлен при помощи интерпретированных общиной веры исторических лиц и событий. В результате Бог не выглядит стоящим на одном уровне с сотворёнными причинами: такое впечатление создавалось лишь в докритической теологии, опиравшейся на понятия «чудесного вмешательства» и инструментально понятой богодухновенности. Эффективная каузальность теперь стала пониматься как внутренне-мирская, но события и события понимаются как знаки божественного самосообщения любви. Действия людей тоже становятся живыми символами, посредством Бог которых действует и говорит.

6. История догматики — установила, что некоторые представления, которые одно время понимались в качестве определённых Богом истин, потом перестают восприниматься в таком качестве. Тем, кто любит простые дихотомии в стиле «да/нет», это трудно принимать. Для символического подхода такой проблемы не возникает. Но в этом случае потребуется серьёзное размышление над творческими способами выражения, которое позволит сформулировать верные доктрины, которые могли бы выразить значение символов Откровения. Конечно, найденные формулы никогда не будут свободны от влияния исторических и культурных факторов. От теолога всё время требуется критическое размышление о том, насколько традиционные утверждения в их изначальной форме отвечают насущным требованиям. Мы имеем бесспорный факт того, что христианская доктрина в своей истории была подвержена определённым флуктуациям, и это сейчас уже никого не шокирует. Но то, что при этих небольших флуктуациях, в целом мы всё-таки видим значительную стабильность, вселяет уверенность в том, что в современную эпоху догматическая доктрина Церкви будет стабильна.

7. Сравнительное религиоведение обращает внимание на то, что такие подходы, как пропозициональный, исторический и диалектический, категорически отрицают возможность Откровения в небиблейских религиях. Но символический подход позволяет включить также и их в уважительный диалог с традициями других религий, поскольку даёт возможность обнаружить там какие-то элементы, носящие характер откровения. Некоторые восточные религии, хотя и не используют языка «откровения», тем не менее, хранят память о выдающихся людях прошлых эпох и внимательно изучают традиционные религиозные тексты, которые считаются привилегированными каналами для достижения просвещения и выхода к трансцендентному. Поэтому теология Откровения может оказаться важным средством для межрелигиозного диалога.

8. Критическая социология подчёркивает идеологические факторы, присутствующие в институциональных религиях. Нам нужно быть бдительными в отношении этих враждебных сил. Ведь Откровение обладает внутренним авторитетом, и потому постоянно имеется риск, что его превратят в орудие борьбы за власть и средство удовлетворения человеческих амбиций. Но тут надо сказать, что такие риски есть в обществе всегда, даже если любая религия вообще отрицается. Индивидуальный и коллективный эгоизм могут мотивировать любое общественное или интеллектуальное движение, будь оно религиозным или антирелигиозным. Но символы богооткровенной религии постоянно напоминают нам о греховности человеческой природы и разоблачают идеологические механизмы, извращающие религию. Центральный символ христианства — это Крест. Он говорит нам о том, что грех имеет власть, но также говорит и о возможности обращения. А другой важнейший символ — Воскресение, он хранит верующих от впадения в цинизм и отчаяние, напоминает о том, что благодать Бога сильнее, чем зло.