Афоризмы про Бога:

Сергий Радонежский:

А ни о чем бесполезном не нужно заботиться, но следует уповать и взирать на Бога, Который может кормить нас, и одевать, и обо всех наших делах заботиться: и от него следует ожидать всего, что нужно доброго и полезного душам и телам нашим.
Внимайте себе, братие. Прежде имейте страх Божий, чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, смирением украшать себя, единомыслие друг с другом хранить, ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения.

Олег Янковский:

Я считаю, что Воланда, как и Бога, играть нельзя, Христа можно, реальный был человек, а Бога нельзя.

Бакунин:

Но что такое их Бог? Это даже не идея, а лишь — стремление души. Их Бог — общее название для всего, что им кажется великим, добрым, прекрасным, благородным, человечным.
Рабы Бога, люди должны быть рабами и Церкви и Государства, поскольку оно освящено церковью. Вот что христианство поняло лучше всех существовавших и существующих религий, не исключая и древние восточные религии, которые, впрочем, охватывали лишь народы отдельные и привилегированные, между тем как христианство имеет претензию охватить все человечество.
Есть разряд людей, которые, если и не верят, должны по крайней мере казаться верующими. Это — мучители, угнетатели, все эксплуататоры человечества, священники, монархи, государственные люди, военные, общественные и частные финансисты, чиновники всех сортов, полицейские, жандармы, тюремщики и палачи, монополисты, капиталисты, ростовщики, предприниматели и собственники, адвокаты, экономисты, политиканы всех цветов, до последнего бакалейщика, — все в один голос повторят слова Вольтера: «Если бы Бог не существовал, его надо было бы изобрести».
Если Бог — всё, то жизнь и человек — ничто.

Эмиль Золя:

Человек создал бога, чтобы бог спас человека.

Адриано Челентано:

Для меня Бог — самый великий комик и шоумен всех времен и народов. Я бы много чего отдал, чтобы научиться тому, что он умеет.

Мохаммед Али:

Бог не взвалит человеку на плечи бремя, которое этот человек не в силах снести.

Джордж Буш-младший:

Я так понимаю — через меня с вами говорит Бог. Иначе как бы я исполнял свои обязанности?
Мной движет божественное предназначение. Допустим, говорит мне Бог: «Джордж, иди воевать с этими террористами в Афганистане». И я пошел. А потом Бог мне говорит: «Джордж, иди и покончи с тиранией в Ираке». И я пошел.
Бог приходит в мою жизнь не для того — ну, вы знаете, как бы не в качестве политика.
И еще я помню, что человек никогда не должен вкладывать слова в уста Господни. То есть мы не должны приписывать Господу природные катастрофы или что-то еще. Мы ни в каком виде, форме и подобии не должен человек мнить себя Богом.

Ницше:

Если Бог хотел стать предметом любви, то ему следовало бы сперва отречься от должности судьи, вершащего правосудие: судья, и даже «милосердный судья» не есть предмет любви.
Злой бог нужен не менее доброго — ведь и своим собственным существованием ты обязан отнюдь не терпимости и филантропии. Какой прок от бога, которому неведомы гнев, зависть, хитрость, насмешка, мстительность и насилие?

«Сам Бог не может существовать без мудрых людей», — сказал Лютер, и с полным правом; но «Бог еще менее может существовать без неумных людей» — этого Лютер не сказал!
Верховный тезис: «Бог прощает кающемуся», — то же в переводе: прощает тому, кто покорствует жрецу.
Кто хочет оправдать существование, тому надобно еще и уметь быть адвокатом Бога перед дьяволом.

Андрей Ангелов:

Бог дал мне шанс, и я ему за это благодарен. И теперь мне надо оправдать доверие Господа.
То, что для нас является истиной – для Бога может стать сенсацией. И наоборот.

Августин «Блаженный» (Аврелий):

Возлюби Бога и поступай как хочешь.
Бог выше всяких определений.

Джон Леннон:

Бог это концепция, которой мы измеряем нашу боль.

Платон:

Бог в нас самих.
Человек — игрушка Бога. Этому — то и надо следовать. Надо жить играя.

Сергей Лозунько:

За свое безбожное вранье просил прощения у Бога…

Чаадаев:

Есть только три способа быть счастливым: думать только о Боге, думать только о ближнем, думать только об одной идее.

Эйнштейн:

Наши математические затруднения Бога не беспокоят. Он интегрирует эмпирически.
Перед Богом мы все одинаково умны, точнее — одинаково глупы.
Первая | Предыдущая | 1 | 2 | 3 | 4 | Следующая | Последняя

Рождество: почему и зачем Бог стал Человеком?

Общественный деятель Владимир Легойда — о том, про что стоит задуматься в преддверии одного из главных православных праздников.

Помню, как-то в преддверии Рождества один знакомый тележурналист полушутя жаловался: «Ну не могу я рассказывать о новости, которой 2000 лет!» Шутки шутками, но на самом деле: в чем новость?

Главная рождественская новость, конечно, в том, что Бог стал Человеком. Но в чем причина появления Бога в нашем мире? И какова цель? Два главных вопроса.

Для ответа на них никак не обойтись без рассказа о грехопадении. Да, да — это про Адама и Еву, нарушение заповеди, изгнание из Эдемского сада… Известное библейское повествование — не история жизни первого семейства: жил да был мужчина Адам, и была у него жена. Потом они что-то не то съели, Бог рассердился на них и выгнал из Рая… В этом внешне простом рассказе книга Бытия говорит нам о вселенской катастрофе, произошедшей в отношениях Бога с человеком. Катастрофе, которая отразилась не только на жизни человека, но и на бытии всего сотворенного мира. Грехопадение фундаментально изменило человека. Венец творения, созданный Богом для пребывания в общении с Ним, человек отверг предложенную ему жизнь в Эдемском саду, променяв ее на призрачное обещание «быть как боги».

Чуда не случилось. Напротив, непослушание исказило изначально сотворенную Богом человеческую природу, созданную по образу и подобию Творца. И вот уже Адам с женой прячутся от Создателя… за деревьями! Так нашкодившие дети забираются под кровать, наивно полагая, что родители не догадаются, где они. Но Бог как милостивый Отец дает Адаму еще один шанс, спрашивая его сначала, где он, и потом, не ел ли он от плодов дерева, с которого вкушать не следовало? Конечно, Бог задает этот вопрос не потому, что не знает, что было на самом деле.

Подобно заботливому родителю, Господь надеется на раскаяние своего творения. Но что слышит в ответ? Увы, то же, что нередко подростки обращают к своим родителям: упреки и обвинения. «Жена, которую Ты мне дал, она ела и меня соблазнила», — отвечает Адам. Правда, знакомо? Вместо раскаяния – попытка обвинить в произошедшем сначала жену (увы, знакомое мужское, точнее, не очень мужское поведение) и даже Самого Бога… После произошедшего разрыва Адам уже не может оставаться в Эдеме. Его гонит оттуда отсутствие покаяния. Грех умножает грех.

Изгнание из Рая стало одновременно и наказанием первых людей, и в каком-то смысле их спасением — поврежденная человеческая природа обжигается Любовью Творца. Что-то подобное мы испытываем, когда сделали близкому человеку гадость, а он не только не сердится на нас, но продолжает любить и заботиться. В такие моменты хочется провалиться сквозь землю. Как провалились в новую жизнь Адам и Ева.

Но тоска по потерянному раю не оставляет первых людей, а также передается их потомкам, становится неутоляемой жаждой всего рода человеческого. Человек отчаянно стремится восстановить эту утраченную связь с Богом, но, увы, сам этого сделать не может. Ведь в реальности каждому из нас далеко до барона Мюнхгаузена — никак не получается вытащить самих себя за волосы из болота. Человек мучается, как слепой котенок пытается нащупать путь к Богу, но вместо Него, в итоге, изображает себе то идола, то золотого тельца, то кого-то другого и поклоняется ему.

У христианских писателей встречается образ источника, некогда загрязненного, который уже не в состоянии давать чистую воду. Представьте себе: вокруг этого источника поколениями живут люди, пьют эту грязную воду, постоянно болеют, умирают. Все понимают: что-то не так с водой, но другого источника нет! В эту воду бросают то глину, то какие-то травы, читают заклинания, а проблема так и остается: ведь никто из жителей и представления не имеет, что такое — чистая вода! Только «преданье старины глубокой» хранит веру в то, что вода когда-то была чистой. И вот однажды в этом же селении вдруг из-под земли пробивается новый ключ с кристально чистой водой. Это Творец Сам приходит к Своему творению, приходит на землю, чтобы исцелить падшую природу, чтобы поднять человека с колен, чтобы он вновь мог свободно предстоять перед Богом и свободно, по своей воле выбирать добро. Таков ответ на наш первый вопрос: почему в мир приходит Бог. Потому, что сам человек неспособен вернуть себе то, что он когда-то потерял.

Отсюда понятно, для чего Бог рождается в земную жизнь. Один замечательный святой, Афанасий Александрийский, в IV веке так ответил на этот вопрос: «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом». Ни больше, ни меньше. Вот что значит спасение с христианской точки зрения, в этой фразе заключена вся суть христианства. Чтобы человек смог зайти на небо, небо сначала должно опуститься на землю. Это и есть проявление той любви, о которой говорит Библия, называя Самого Бога Любовью: Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем (1 Ин. 4, 16).

В этом и есть основной смысл Рождества. Вот что мы празднуем и вспоминаем в эти Рождественские дни. С наступающим Рождеством Христовым!

«Известия»

Зачем Бог стал человеком?

Иногда противоположности сходятся в очень странных местах. Довелось мне недавно на одном из православных интернет-форумов ознакомиться с любопытной точкой зрения, которую я, пожалуй, процитирую полностью:

“Святые, в общем-то, единогласно считали, что единственная возможная самооценка для христианина – считать себя хуже всякой твари. Ни один из них не употреблял выражение “чувство собственного достоинства”, “уверенность в себе” и тому подобные».

Любопытным этот тезис показался мне оттого, что подобные рассуждения я слышу уже не в первый раз, не во второй и даже не в десятый. Такой вот самоуничижительный пафос приписывается христианству с удивительным постоянством очень разными людьми, преследующими самые различные намерения.

Иногда это просто не в меру ревностные христиане, своеобразно воспринявшие некоторые моменты из церковного предания. Но нередко бывает, что ровно в тех же выражениях о христианстве пытаются рассуждать люди, относящиеся к Церкви с откровенной враждебностью. Каким-то парадоксальным образом эта пораженческая риторика объединяет в себе два диаметрально противоположных взгляда на один и тот же предмет – христианское учение о человеке.

Враги и друзья Церкви говорят о нем одно и то же с совершенно разными намерениями. Уже одного этого, на мой взгляд, было бы достаточно, чтобы отнестись к такому утверждению как минимум осторожно. Но раз уж зашел разговор, попробую объяснить свою точку зрения на этот непростой вопрос.

Думаю, принцип – «считать себя хуже всякой твари» – это все же отнюдь не самооценка святых. Вернее сказать, это лишь один из аспектов такой самооценки – отношение святых к собственным грехам, ко всему недолжному, что они видели в своей душе. Но кроме грехов они также видели в себе ещё и образ Божий во всём величии его красоты и совершенства, видели в собственном естестве нерукотворную икону Христа, сотворившего их по Своему образу. Самооценка святых, судя по их писаниям и наставлениям, складывалась как минимум из этих двух взглядов на себя. Когда сегодня человек по каким-либо причинам выбирает из них лишь один, полностью игнорируя другой, это говорит прежде всего о его личных предпочтениях, но никак не о христианском понимании человека.

Ну а уж если вспомнить слова, которыми святые говорили о своем человеческом достоинстве в положительном смысле, то все эти нынешние психолого-гуманистические выражения вроде «чувство собственного достоинства», и «уважение к себе» покажутся как раз весьма и весьма скромными, чтобы не сказать жалкими.

Так святитель Григорий Богослов писал своему ученику: “Если ты будешь низко думать о себе, то я скажу, кто ты! Ты созданный бог”. Ни больше, ни меньше. А теперь давайте подумаем: может ли созданный бог, или, как еще называют святые отцы человека «бог по благодати», относиться к себе без уважения.

Может ли он, зная учение Церкви о том, что сотворен по образу Божьему, не чувствовать высоту своего призвания? Может ли пренебрегать своим достоинством, если Сам Творец мира посчитал его достойным спасения, причем такой дорогой ценой?

Думаю, ответ на все эти вопросы очевиден. Просто нужно понимать, что в человеке есть богоданное естество, которое по слову Господа «хорошо весьма». Но также есть и действие греха, привнесенного в это естество дьяволом и свободной волей первых людей. И то, и другое присутствует в нас сегодня. И грех в себе конечно же необходимо осуждать. Однако, если мы при этом перестанем уважать в себе образ Божий, это будет нашей капитуляцией. Забыв о своем высоком призвании, мы просто признаем, что дьявол и зло окончательно нас победили, дальнейшая борьба бессмысленна, и Бог от нас отвернулся. Но совсем не так учили нас относиться к себе святые отцы, говорившие «Бог стал человеком, для того, чтобы человек стал богом».

СВЯТОЙ ДУХ КАК БОГ ОБОЖЕНИЕ В ВОСТОЧНОХРИСТИАНСКОЙ ТРАДИЦИИ

Мы могли убедиться, что божественность Иисуса и божественное присутствие Святого Духа, хотя и соединенные в едином домостроительстве, икономии (οικονομία), ради спасения мира и восстановления образа Божия в человеке, выступают тем не менее как отдельные Лица. Так, в Новом Завете, помимо высказываний Иисуса, мы читаем о речениях Святого Духа, обращенных к Филиппу (см.: Деян. 8:29), к Петру (см.: Деян. 10:19, 11:12), к Антиохийской церкви (см.: Деян. 13:2), к Апостольскому собору в Иерусалиме (угодно Святому Духу и нам… / – Деян. 15:28). Помимо того, что Иисус говорил за Отца, пославшего Его, само центральное действие в христианской общине – евхаристическая молитва – представляет собой единение «во Христе», совершаемое через призывание Святого Духа в молитве, обращенной к Отцу.

Нередко отмечалось, что на этом изначальном опыте и строились тринитарные определения греческих отцов Церкви IV в., тогда как блж. Августин в своем богословии (и за ним вся западная традиция) исходил из сущностного единства Божества. Это различие между двумя традициями, разумеется, не следует преувеличивать. Ведь созерцать тайну Единицы и Троицы можно с полным основанием как с одной, так и с другой стороны. На Востоке Каппадокийским отцам пришлось защищаться от обвинений в «тритеизме», но разве не очевидно, что дальнейшее развитие теологии и духовности на Западе все же привело, хотя и много позже, к трактованию Троицы как позднейшего измышления?

Видение Бога как Единицы и Троицы есть прежде всего видение живых Лиц, с которыми человек соотносится как личность. Это отличает христианский опыт от неоплатонического общения с Единым, а также от буддистского слияния человеческой личности с безличным божеством. Христианство, разумеется, предполагает монотеизм, но монотеизм этот не абсолютен, ибо Бог раскрывает свою Божественность в отношениях любви. Обожение, или θέωσις, греческих отцов – это включение человеческих личностей в божественную жизнь, которая сама уже есть общение любви трех совечных Лиц, готовых принять человека в свое общение. Иисус молился: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино . Таким образом, Иоанново определение Бога в узком смысле подразумевает взаимную любовь Божественных Лиц внутри Троицы, а в расширительном смысле – любовь, охватывающую все творение.

Конечно же, участие человека в жизни Троицы – и в «последний день» (έσχατον), и уже сейчас через предвосхищение этого в евхаристическом единении – не означает пантеизма.

Разрыв между Творцом и тварью остается, и преодолевается он божественной любовью («благодатью», «энергией»), а не человеческим «тварным» усилием или заслугою естества. Это всегда дар, а не соединение сущностей. Интересно отметить, что те же самые греческие отцы церкви, которые столь настойчиво утверждали реальность обожения, учили также и апофатическому (или «отрицательному») богословию. Божественная сущность абсолютно трансцендентна и может быть адекватно выражена лишь через отрицание: человеку доступно знать только что Бог не есть, но не что Он есть. Кроме того, общение с Богом не умаляет его трансцендентности, но, напротив, предоставляет опыт постижения инаковости Бога: Моисей видел Бога в облаке, и это видение Бога как мрака – образ, столь лелеемый мистиками всех времен, – суть «познание через незнание» (по выражению Дионисия Ареопагита).

В восточной традиции потребность одновременно утверждать как трансцендентность Божией сущности, так и реальность приобщения, или обожения твари в тайне божественной Троицы, выразилась не только в персоналистическом тринитаризме, но и в различении сущности Божией и божественных энергий. В самом деле, ведь только Лицо (а в Боге всегда Три Лица) – но никак не безличная сущность – способно свободно дарить, а поскольку божественный дар – всегда дар совершенной и безграничной любви, то это и есть дар нетварной божественной жизни, дар Самого Бога, сообщающего себя твари и в то же время всегда остающегося тем, что Он единственно есть в своей трансцендентности.

И, наконец, Бог как Троица есть прообраз и основание не только для каждого человека в отдельности, но и для истинного человеческого общества. Обожение делает возможным человеческое разнообразие и плюрализм, что выражается не во взаимоисключении, а во взаимной дополнительности и любви. Все воистину подлинное в этом разнообразии всегда причастно Богу. В Боге человеческая личность, человеческие отношения, человеческие преуспеяния сохраняют свою уникальность и многообразие. Неоплатоническое видение Оригена, согласно которому души обретают свое высшее предназначение в Боге и существуют в Нем «сферически», оказываясь взаимотождественными и взаимозаменяемыми, было официально отвергнуто. Напротив, преданием, практикой и богословием утверждается личное обращение к святым, вечная непреложность человеческих отношений, установленных на земле (в частности, это относится к браку) и, как следствие, сохранность личности в ее целости. Все это становится возможным потому, что Бог – не безличное трансцендентное Единое, но Отец, Сын и Дух Святой, нераздельные и неслиянные, являющие творению не какую-то абстрактную любовь, а любовь в ее единственной подлинной реальности. В наше время именно это остается сердцем восточно-христианской духовности.