30 мая – день памяти Бориса Пастернака

10 цитат писателя

30 мая отмечается день памяти знаменитого русского писателя, одного из крупнейших поэтов XX века, лауреата Нобелевской премии по литературе (1958) Бориса Пастернака. Представляем 10 ярких цитат этого талантливого человека.

Борис Пастернак. 1934 год

«Все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить».

Пастернак в 1934 году на первом съезде Союза писателей СССР

«Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье».

Портрет Бориса Пастернака. Фото Моисея Наппельбаума

«Терять в жизни более необходимо, чем приобретать. Зерно не даст всхода, если не умрет».

«Я так люблю тебя, что даже небрежен и равнодушен, ты такая своя, точно всегда была моей сестрой, и первой любовью, и женой, и матерью, и всем тем, чем была для меня женщина. Ты — Та Женщина».

«Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась».

Борис Пастернак. Фото: ИТАР-ТАСС, архив

«Тишина, ты — лучшее
Из всего, что слышал».

Б. Пастернак, Л. Брик, В. Маяковский, С.М. Эйзенштейн, 1920-е годы

«Все нынешней весной особое,
Живее воробьёв шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо».

Борис Пастернак на веранде, 1916 год

«Надо ставить себе задачи выше своих сил: во-первых, потому, что их всё равно никогда не знаешь, а во-вторых, потому, что силы и появляются по мере выполнения недостижимой задачи».

«Мир — это музыка, к которой надо найти слова!»

Борис Пастернак в Переделкино, октябрь 1958 г. Автор портрета — Джерри Кук

«Быть знаменитым некрасиво,
Не это поднимает ввысь.
Hе надо создавать архива,
Над рукописями трястись,
Цель творчества — самоотдача
А не шумиха, не успех.
Постыдно ничего не знача
Быть притчей на устах у всех…»

>Борис Пастернак и живопись

Борис Пастернак и живопись

Борис Леонидович Пастернак родился 29 января 1890 года в Москве — умер 30 мая 1960 в Переделкино.

«В сущности, едва ли не все произведения Бориса Леонидовича Пастернака были сочинения об искусстве: стихи, проза, письма…» В.Ф.Асмус, «Творческая эстетика Бориса Пастернака.
Начну с … портрета, написанного отцом Бориса, художником Леонидом Борисовичем Пастернаком, ну и с того, что самой мне кажется важным — об умении прощать.
1917. Портрет работы Леонида Пастернака
Учись прощать… Молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра.
Иди без колебаний в стан прощающих,
Пока горит Голгофская звезда.
Учись прощать, когда душа обижена,
И сердце, словно чаша горьких слез,
И кажется, что доброта вся выжжена,

Ты вспомни, как прощал Христос.
Учись прощать, прощать не только словом,
Но всей душой, всей сущностью своей.
Прощение рождается любовью
В творении молитвенных ночей.
Учись прощать. В прощеньи радость скрыта.
Великодушье лечит, как бальзам.
Кровь на Кресте за всех пролита.
Учись прощать, чтоб ты был прощен сам.
1952 год
О чем подумалось, читая стихотворение Бориса Леонидовича Пастернака с практичеки библейским содержанием? Мне о многом, о его бедах, обидах, о том, что с ним поступили почти так же, как Каин поступил с Авелем… А он все это терпел… И, наверное, действительно простил… И вспомнился другой библейский сюжет, которому отдали должное многие замечательные художники — прощение отцом заблудшего, загулявшего, ленивого и недостойного сына, приползшего к отцу только тогда, когда не осталось у него другого выбора… и ОТЕЦ простил, возложил руки и простил… Думаю, что и я, и остальные, да и Пастернаки, и отец, и сын, выбирая из множества картин «Прощение блудного сына» выбрали бы именно Рембрандта.
Рембрандт, 1669 год «Возвращение блудного сына».1668-69.Гос.Эрмитаж.
Рембрандт. 1636 год. Офорт «Возвращение блудного сына»
1636 год. Офорт «Возвращение блудного сына» (700×685, 277Kb)
Почему? Кроме того, что это самое лучшее воплощение сюжета самым талантливым автором, пропустившим многое через свою собственную жизнь, и блестяще передавший нам свои чувства и мысли, есть еще одно обстоятельство. Не надо забывать, что Леонид Пастернак в 1923 году в берлинском издательстве С.Д. Зальцмана опубликовал философско-эстетическое эссе «Рембрандт и еврейство в его творчестве», написанное Леонидом Осиповичем еще в Москве. Аот цитата, показывающая нам отношение отца Бориса к этому художнику: «А вот и Рембрандт… и я, как поражённый неожиданным чем-то, стою… и всё ещё стою, не двигаясь, с занявшимся дыханием перед единственным в своём роде «Благословением Якова»… По мастерству живописи, трактовке и гармонии тонов это один из лучших его шедевров, потому что в нём все отличительные свойства Рембрандтовского обаяния сошлись с исключительною полнотой и тонкостью, и никакой репродукции этого не передать… Я уходил и снова возвращался к нему. Начальный мой восторг, естественный у художника перед таким живописным шедевром, стал отступать перед более сильным душевным волнением. Где-то в глубине души что-то было затронуто… Иное, более родное, интимное зазвучало и заволокло всё остальное…» Это о Благоговении Якова, но суть не в картине, в художнике, его видении жизни. Думаю, что и Борис разделял вкусыы отца. И это связывает и самого Бориса Пастернака с Рембрандтом. Блудного сына Рембрандт написал в конце своей жизни, и лет ему было почти столько-же, сколько Борису Пастернаку, когда он написал приведенное стихотворение. К концу жизни люди, как правило, становятся более мудрыми. И мудрость стихотворных строк перекликается с мудростью, прощающей того, кто принес столько тревог и волнений, и ласковые прикосновения отца, выплакавшего все глаза, молясь за сына, выдают ту огромную любовь, которую он чувствует в заблудшему и огорчавшему его ребенку, и не важно, что ребенок уже давно повзрослел. Обратите внимание на то, что ранний Рембрандт, молодой, в возрасте Христа, в своем офорте трактует эту сцену иначе: информацию мы считываем с лиц и мимики участников сцены. В предсмертном Рембрандте все скупо, а впечатление от увиденного намного сильнее.

И раз уж я заговорила об отце — художнике Леониде Пастернаке, то было бы невежливым не сказать и о его замечательной матери — известной пианистке Розалии Кауфман, привившей своим детям любовь к музыке, нет не только любовь. Она создала в доме такую атмосферу, что в ней наравне уживались любовь друг к другу с любовью к искусству.
Л.О. Пастернак. Автопортрет с женой.
Л.О.Пастернак. Розалия Исидоровна за роялем при свечах. 1892г.
Позже Б. Л. Пастернак писал: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней — Скрябина.» («Охранная грамота», ч. I, гл. 3).
Л.О.Пастернак. Портрет А.Н.Скрябина. Итальянский карандаш. 30 октября 1913 г.
Возможно, именно из-за этой атмосферы первой женой поэта была художница, второй стала жена музыканта
Евгении были посвящены вот эти строки:
«О, как она была смела,
Когда едва из—под крыла
Любимой матери, шутя,
Свой детский смех мне отдала,
Без прекословий и помех
Свой детский мир и детский смех,
Обид не знавшее дитя,
Свои заботы и дела».
Они прожили вместе десять лет, но наступило «последнее счастливое лето», как вспоминает о лете в Ирпене их сын Евгений Борисович. Это было лето перемены в судьбе поэта.
«Мне Брамса сыграют,- тоской изойду.
Я вздрогну, и вспомню союз шестисердый,
Прогулки, купанье и клумбу в саду.
Художницы робкой, как сон, крутолобость,
С беззлобной улыбкой, улыбкой взахлеб,
Улыбкой, огромной и светлой, как глобус,
Художницы облик, улыбку и лоб.»
Евгения Пастернак Портрет Бориса, Берлин, 1922 г.
Мне Брамса сыграют, – я сдамся,
я вспомню
Упрямую заросль, и кровлю, и вход,
Балкон полутемный и комнат
питомник,
Улыбку, и облик, и брови, и рот.
В 1931 году, после этого лета, звуки разучиваемого Геноихом Нейнаузом концерта Брамса стали напоминанием о начале любви к жене Нейгауза. Так бывает в жизни…
Именно Зинаиде посвящено знаменитое:
«Любить иных – тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадки жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ,
Твой смысл, как воздух,
бескорыстен.
Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь.
Все это – не большая хитрость».
И это счастье было длинною в тридцать лет…
А потом была Ольга Ивинская, Лара, и родились стихи, вошедшие в роман «Доктор Живаго».
Свидание
«Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.
Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему».
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет деоа,
Что свет жестокосерд» ..
Ну, вот, мы опять вернулись к источнику бед Бориса Пастернака. Но закрывать книгу не хочется, там, на последних страницах еще много стихов.
«Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но, раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.»
Тициан Кающаяся Магдалина 1560-е, Эрмитаж
Ну и опять вернусь к «Охранной грамоте». К путешествию в Венецию. Кто из нас не мечтал о Венеции, кто не представлял еще с детства встречи с ней? Вот и Борис Пастернак так описывает первые минуты пребывания в ней: » Я НЕ СРАЗУ ПОНЯЛ, ЧТО ИЗОБРАЖЕНИЕ ВЕНЕЦИИ И ЕСТЬ ВЕНЕЦИЯ. Что я — в ней, что это не снится мне». Охранная грамота, глава часть 2,гл.13. Далее , пропустив абзац, читаем: » Катер потел и задыхался, утирал нос и захлебывался, и тою же невозмутимой гладью, по которой тащились его затонувшие усы, плыли по полукругу, постепенно от нас отставая, дворцы Большого канала. Их зовут дворцами и могли бы звать чертогами, но все равно никакие слова не могут дать понятья о коврах из цветного мрамора, отвесно спущенных в ночную лагуну, как на арену средневекового турнира.
Есть особый елочный восток, восток прерафаэлитов. Есть представленье о звездной ночи по легенде о поклоненьи волхвов. Есть извечный рождественский рельеф: забрызганная синим парафином поверхность золоченого грецкого ореха. Есть слова: халва и Халдея, маги и магний, Индия и индиго. К ним надо отнести и колорит ночной Венеции и ее водных отражений.»
Карпаччо Витторе (Carpaccio Vittore)
ВЕНЕЦИЯ
Я был paзбужeн спoзapaнку
Щeлчкoм oкoннoгo стeклa.
Paзмoкшeй кaмeннoй бapaнкoй,
В вoдe Вeнeция плылa.
Всe былo тиxo, и, oднaкo,
Вo снe я слышaл кpик, и oн
Пoдoбьeм смoлкнувшeгo знaкa
Eщe тpeвoжил нeбoсклoн.
Oн вис тpeзубцeм Скopпиoнa
Нaд глaдью стиxшиx мaндoлин
И жeнщинoю oскopблeннoй,
Быть мoжeт, издaн был вдaли.
Тeпepь oн стиx и чepнoй вилкoй
Тopчaл пo чepeнoк вo мглe.
Бoльшoй кaнaл с кoсoй уxмылкoй
Oглядывaлся, кaк бeглeц.
Вдaли зa лoдoчнoй стoянкoй
В oстaткax снa poждaлaсь явь.
Вeнeция вeнeциaнкoй
Бpoсaлaсь с нaбepeжныx вплaвь.
1913 г.
«Итак, и меня коснулось это счастье. И мне посчастливилось узнать, что можно день за днем ходить на свиданье с куском застроенного пространства, как с живою личностью.
Венеция Процессия реликвии Святого Креста на площади Сан Марко, Джентиле Беллини, 1496 год.
С какой стороны ни идти на пьяццу, на всех подступах к ней стережет мгновенье, когда дыханье учащается и, ускоряя шаг, ноги сами начинают нести к ней навстречу. Со стороны ли мерчерии или телеграфа дорога в какой-то момент становится подобьем преддверья, и, раскинув свою собственную, широко расчерченную поднебесную, площадь выводит, как на прием: кампанилу, собор, дворец дожей и трехстороннюю галерею. Постепенно привязываясь к ним, склоняешься к ощущенью, что Венеция город, обитаемый зданьями — четырьмя перечисленными и еще несколькими в их роде. В этом утверждении нет фигуральности. Слово, сказанное в камне архитекторами, так высоко, что до его высоты никакой риторике не дотянуться. Кроме того, оно, как ракушками, обросло вековыми восторгами путешественников. Растущее восхищение вытеснило из Венеции последний след декламации. Пустых мест в пустых дворцах не осталось. Все занято красотой. …
Карпаччо Си. Иероним приводит в монастырь льва
Эмблема льва многоразлично фигурировала в Венеции. Так, и опускная щель для тайных доносов на лестнице цензоров, в соседстве с росписями Веронеза и Тинторетто, была изваяна в виде львиной пасти. Известно, какой страх внушала эта «bocca di leone » современникам и как мало-помалу стало признаком невоспитанности упоминание о лицах, загадочно провалившихся в прекрасно изваянную щель, в тех случаях, когда сама власть не выражала по этому поводу огорчения. ….. И осталась живопись Венеции. Со вкусом ее горячих ключей я был знаком с детства по репродукциям и в вывозном музейном разливе. Но надо было попасть на их месторождение, чтобы, в отличие от отдельных картин, увидать самое живопись, как золотую топь, как один из первичных омутов творчества.» «Охранная грамота» ч.2, гл. 16
Пьета — Джованни Беллини
«Я глядел на это зрелище глубже и более расплывчато, нежели это выразят теперь мои формулировки. Я не старался осознать увиденное в том направленьи, в каком его сейчас истолкую. Но впечатления сами отложились у меня сходным образом в течение лет, и в своем сжатом заключении я не удалюсь от правды. Я увидел, какое наблюдение первым поражает живописный инстинкт. Как вдруг постигается, каково становится видимому, когда его начинают видеть. Будучи запримечена, природа расступается послушным простором повести, и в этом состоянии ее, как сонную, тихо вносят на полотно. Надо видеть Карпаччио и Беллини, чтобы понять, что такое изображение. …. Надо видеть Веронеза и Тициана, чтобы понять, что такое искусство… Надо видеть Микеланджело Венеции — Тинторетто, чтобы понять, что такое гений, то есть художник.» «Охранная грамота» ч.2, гл. 17

Тинторетто. «Чудо св. Марка»
«Главное, что выносит всякий от встречи с итальянским искусством, — это ощущение осязательного единства нашей культуры, в чем бы он его ни видел и как бы ни называл. ……… Италия кристаллизовала для меня то, чем мы бессознательно дышим с колыбели. Ее живопись сама доделала для меня то, что я должен был по ее поводу додумать, и пока я днями переходил из собрания в собрание, она выбросила к моим ногам готовое, до конца выварившееся в краске наблюдение.Я понял, что, к примеру, Библия есть не столько книга с твердым текстом, сколько записная тетрадь человечества, и что таково все вековечное. Что оно жизненно не тогда, когда оно обязательно, а когда оно восприимчиво ко всем уподоблениям, которыми на него озираются исходящие века. Я понял, что история культуры есть цепь уравнений в образах, попарно связывающих очередное неизвестное с известным, причем этим известным, постоянным для всего ряда, является легенда, заложенная в основание традиции, неизвестным же, каждый раз новым — актуальный момент текущей культуры.
Вот чем я тогда интересовался, вот что тогда понимал и любил.» «Охранная грамота» ч.2, гл. 18
Венеция Тициан Вечеллио. 1534—1538 гг. Музей Академии, Венеция, Италия
И опять из ДОКТОРА ЖИВАГО
ГЕФСИМАНСКИЙ САД
И. Е. Репин. Христос в Гефсиманском саду
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Н.Н.ГЕ, Вход в Гефсиманский сад
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Поль де Ларошь Христос в Гефсиманском саду Бумага, карандаш 1846
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
В. Перов. Христос в Гефсиманском саду. 1878.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Джотто. Поцелуй Иуды
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда?
И, волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Джованни Беллини. «Распятие» (1455), Фрагмент.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
Ну и в заключении приведу цитату из В.Ф.Асмуса: «Произведения Пастернака — ткань, переливающаяся тысячью блесток и оттенков мысли. Сквозь её переливы ощущаешь живой и горячий трепет большого сердца…»
В качестве источника использована книга «Борис Пастернак. Об искусстве».М.1990 г.

Травля Бориса Пастернака

Осенью 1958 года Борис Леонидович Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе во многом благодаря «Доктору Живаго». В одно мгновение этот роман в Советском Союзе посчитали «клеветническим» и порочащим достоинство Октябрьской революции. На Пастернака оказывали давление по всем фронтам, из-за чего писатель был вынужден отказаться от премии.

Роковой октябрь

Бориса Пастернака часто называют Гамлетом XX века, ведь он прожил удивительную жизнь. Писатель успел многое повидать на своем веку: и революции, и мировые войны, и репрессии. Пастернак неоднократно вступал в конфликт с литературными и политическими кругами СССР. К примеру, он бунтовал против социалистического реализма — художественного движения, получившего особое и широкое распространение в Советском Союзе. К тому же, Пастернака неоднократно и открыто критиковали за чрезмерную индивидуальность и непонятливость его творчества. Однако мало что сравнится с тем, с чем ему пришлось после 23 октября 1958 года.

Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе 23 октября 1958 года

Известно, что одну из престижнейших литературных наград ему вручили за произведение «Доктор Живаго» с формулировкой «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». До этого на Нобелевскую премию среди русских писателей номинировался только Иван Бунин. А кандидатуру Бориса Пастернака в 1958 году предложил сам французский писатель Альбер Камю. К слову, Пастернак мог выиграть премию с 1946 по 1950 года: он ежегодно числился в кандидатах в это время. Получив телеграмму от секретаря Нобелевского комитета Андерса Эстерлинга, Пастернак ответил в Стокгольм такими словами: «Благодарен, рад, горд, смущен». Многие друзья писателя и деятели культуры уже начали поздравлять Пастернака. Однако весь писательский коллектив крайне негативно отнесся к этой награде.

Чуковские в день, когда Пастернаку вручили Нобелевскую премию

Начало травли

Как только до советских властей дошли вести о номинации, то на Пастернака сразу начали оказывать давление. Пришедший на следующее утро Константин Федин, один из самых деятельных членов Союза писателей, потребовал демонстративно отречься от премии. Однако Борис Пастернак, вступив в разговор на повышенных тонах, отказал ему. Тогда писателю пригрозили исключением из Союза писателей и другими санкциями, которые могли поставить крест на его будущем.

Нобелевскую премию «дополучил» сын Пастернака 30 лет спустя

Но в письме Союзу он писал: «Я знаю, что под давлением общественности будет поставлен вопрос о моем исключении из Союза писателей. Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать все, что вам угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. И помните, все равно через несколько лет вам придется меня реабилитировать. В вашей практике это не в первый раз». С этого момента и началась общественная травля писателя. На него посыпались всевозможные угрозы, оскорбления и анафемы всей советской печати.

«Доктор Живаго» назвали «клеветническим» романом

Не читал, но осуждаю

Вместе с этим западная пресса активно поддерживала Пастернака, когда как любому было не прочь поупражнялся в оскорблениях в адрес поэта. Многие видели в премии настоящее предательство. Дело в том, что Пастернак после неудачной издания романа в своей стране решился передать его рукопись Фельтринелли — представителю итальянского издательства. Вскоре «Доктор Живаго» был переведен на итальянский и стал, как сейчас говорится, бестселлером. Роман был признан антисоветским, так как в нем разоблачались достижения Октябрьской революции 1917 года, как говорили его критики. Уже в день присуждения премии, 23 октября 1958 года, по инициативе М. А. Суслова Президиум ЦК КПСС принял постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», признавшее решение Нобелевского комитета очередной попыткой втягивания в холодную войну.

На обложке одного из американских журналов 1958 года

Эстафету подхватила «Литературная газета», которая с особым пристрастием взялась за травлю писателя. 25 октября 1958 года в ней писалось: «Пастернак получил «тридцать серебреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награждён за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждёт воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». Вышедший в этот день номер газеты был целиком «посвящен» Пастернаку и его роману. Также один из читателей писал в одной разоблачительной заметке: «То, что сделал Пастернак, — оклеветал народ, среди которого он сам живет, передал свою фальшивку врагам нашим, — мог сделать только откровенный враг. У Пастернака и Живаго одно и то же лицо. Лицо циника, предателя. Пастернак — Живаго сам навлек на себя гнев и презрение народа».

Из-за Нобелевской премии Пастернака окрестили «воскресшим Иудой»

Именно тогда появилось известное выражение «Не читал, но осуждаю!». Поэту грозили уголовным преследованием по статье «Измена Родине» Наконец Пастернак не выдержал и отправил в Стокгольм 29 октября телеграмму следующего содержания: «В силу того значения, которое получило присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться, не примите за оскорбление мой добровольный отказ». Но и это не облегчило его положение. Советские писатели обращались к правительству с просьбой лишить поэта гражданства и выслать за границу, что больше всего боялся сам Пастернак. В итоге его роман «Доктор Живаго» запретили, а самого поэта исключили из Союза писателей.

Писатель остался практически в одиночестве

Незаконченная история

Вскоре после вынужденного отказа на измученного поэта вновь обрушился шквал критики. А поводом стало стихотворение «Нобелевская премия», написанное как автограф английскому корреспонденту Daily Mail. Оно попало на страницы газеты, что вновь не понравилось советским властям. Тем не менее, история Нобелевской премии не осталась незаконченной. Тридцать лет спустя ее «дополучил» сын Пастернака Евгений в знак уважения таланта писателя. Тогда, а это было время гласности и перестройки СССР, «Доктор Живаго» был опубликован, и советские граждане смогли ознакомиться с текстом запрещенного произведения.

23 октября 1958 года было объявлено о присуждении Нобелевской премии по литературе писателю Борису Пастернаку. До этого он выдвигался на премию в течение нескольких лет – с 1946 по 1950 годы. В 1958 году его кандидатуру предложил лауреат прошлого года Альбер Камю. Пастернак стал вторым после Ивана Бунина отечественным писателем, получившим Нобелевскую премию по литературе.
Ко времени присуждения премии уже вышел в свет роман «Доктор Живаго», опубликованный сначала в Италии, а потом в Великобритании. В СССР же звучали требования его исключения из Союза писателей, а со страниц газет началась его настоящая травля. Ряд литераторов, в частности, Лев Ошанин и Борис Полевой, требовали высылки Пастернака из страны и лишения его советского гражданства.
Новый виток травли начался после присуждения ему Нобелевской премии. В частности, через два после объявления о решении Нобелевского комитета «Литературная газета» написала: «Пастернак получил «тридцать серебреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награждён за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждёт воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение». В «Правде» публицист Давид Заславский назвал Пастернака «литературным сорняком».
Критические и откровенно хамские по отношению к писателю речи звучали на собраниях Союза писателей и ЦК ВЛКСМ. Итогом стало единогласное исключение Пастернака из Союза писателей СССР. Правда, ряд писателей на рассмотрение этого вопроса не явились, среди них Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Самуил Маршак, Илья Эренбург. В то же время Твардовский отказался публиковать в «Новом мире» роман «Доктор Живаго», а затем критически отзывался о Пастернаке в прессе.
В том же 1958 году Нобелевская премия по физике была присуждена советским ученым Павлу Черенкову, Илье Франку и Игорю Тамму. В связи с этим в газете «Правда» вышла статья за подписью ряда ученых-физиков, которые утверждали, что их коллеги получили премию по праву, а вот в ее вручение Пастернаку вызвано политическими соображениями. Эту статью отказался подписывать академик Лев Арцимович, потребовавший, чтобы ему сначала дали прочесть «Доктора Живаго».
Собственно, «Не читал, но осуждаю» стало одним из главных неформальных лозунгов кампании против Пастернака. Эту фразу изначально на заседании правления Союза писателей сказал литератор Анатолий Софронов, до сих пор она является крылатой.
Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных советских властей она должна была надолго запомниться только как прочно связанная с романом «Доктор Живаго».
Вслед за писателями и академиками к травле были подключены трудовые коллективы по всей стране. Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, заводах, чиновных организациях, творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального литератора.
С просьбой прекратить гонения на писателя к Никите Хрущеву обратились Джавахарлал Неру и Альбер Камю, однако данное обращение осталось без внимания.
Несмотря на исключение из Союза писателей СССР, Пастернак продолжал оставаться членом Литфонда, получать гонорары, публиковаться. Неоднократно высказывавшаяся его гонителями мысль о том, что Пастернак, вероятно, захочет покинуть СССР, была им отвергнута — Пастернак в письме на имя Хрущёва написал: «Покинуть Родину для меня равносильно смерти. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой».
Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» Пастернак в феврале 1959 года был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко, где ему угрожали обвинением по статье 64 «Измена Родине», однако никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.
Скончался Борис Пастернак 30 мая 1960 года от рака легких. По мнению автора книги из серии ЖЗЛ, посвященной писателю, Дмитрия Быкова, болезнь Пастернака развилась на нервной почве после нескольких лет его беспрерывной травли.
Несмотря на опалу писателя, на его похороны на кладбище в Переделкино пришли Булат Окуджава, Наум Коржавин, Андрей Вознесенский и другие его коллеги по цеху.
В 1966 году умерла его жена Зинаида. Власти отказывались после того, как она стала вдовой платить ей пенсию, несмотря на ходатайства ряда известных писателей. В 38 лет, примерно в том же возрасте, что и Юрий Живаго в романе, умер и его сын Леонид.
Исключение Пастернака из Союза писателей было отменено в 1987 году, через год «Новый мир» впервые в СССР опубликовал роман «Доктор Живаго». 9 декабря 1989 года диплом и медаль Нобелевского лауреата были вручены в Стокгольме сыну писателя — Евгению Пастернаку.

Борис Пастернак

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
… Все злей и свирепей дул ветер из степи…
… Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести Вам Обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
1947
***
СНЕГ ИДЕТ
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и все в смятеньи,
Все пускается в полет, —
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.
Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.
Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься — и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет,
Или как слова в поэме?
Снег идет, снег идет,
Снег идет, и все в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.
1956
***
ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный Путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: «Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной».
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала
В поту кровавом Он молил Отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле.
Он разбудил их: «Вас Господь сподобил
Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников Себя предаст».
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди — Иуда
С предательским лобзаньем на устах.
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: «Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы Мне сюда?
И волоска тогда на Мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко Мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
1949
***
НА СТРАСТНОЙ
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
1946
РАССВЕТ
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о Тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И чтобы во-время поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
1947
ЧУДО
Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился Он в мысли свои,
Что поле в унынье запахло полынью.
Все стихло. Один Он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И Он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило до тла.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.
1947
ДУРНЫЕ ДНИ
Когда на последней неделе
Входил Он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за Ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шопоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как по суху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал…
1949
МАГДАЛИНА
1
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.
Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.
О где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грех
И смерть и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Когда твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью.
2
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые твои.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос.
Ноги я твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно,
Словно ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту.
1949

Биография Бориса Пастернака

В 1907 году Борис Пастернак окончил с отличием гимназию. С 1908 года по 1913 год учился в Московском университете; с юридического факультета перешел на историко-филологический. В 1912 году провел один семестр в Марбургском университете в Германии, где слушал лекции знаменитого философа Германа Когена. Там он получил возможность продолжить карьеру профессионального философа, но прекратил занятия философией и возвратился на родину.

Первые шаги Бориса Пастернака в литературе были отмечены ориентацией на поэтов-символистов — Андрея Белого, Александра Блока, Вячеслава Иванова и Иннокентия Анненского, участием в московских символистских литературных и философских кружках. В 1914 году поэт вошел в футуристическую группу «Центрифуга». Влияние поэзии русского модернизма отчетливо проступило в двух первых книгах стихов Пастернака «Близнец в тучах» (1913) и «Поверх барьеров» (1917).

В 1914 году, когда началась первая мировая война, Пастернака не взяли в армию из-за травмы ноги, полученной в детстве. Он устроился конторщиком на уральский военный завод, что впоследствии описал в своем знаменитом романе «Доктор Живаго».

Революционные перемены в России нашли свое отражение в книге стихотворений «Сестра — моя жизнь», опубликованной в 1922 году, а также в сборнике «Темы и вариации», вышедшем годом позже. Эти два поэтических сборника сделали Пастернака одной из самых видных фигур в русской поэзии.

Пастернак некоторое время работал в библиотеке Народного комиссариата просвещения. В 1921 году его родители с дочерьми эмигрировали в Германию, а после прихода к власти Гитлера, переехали в Англию. Борис и его брат Александр остались в Москве.

Пытаясь осмыслить ход истории с точки зрения социалистической революции, Пастернак обратился к эпосу. В 1920-х годах он создал поэмы «Высокая болезнь» (1923-1928), «Девятьсот пятый год» (1925-1926), «Лейтенант Шмидт» (1926-1927), роман в стихах «Спекторский» (1925-1931).

Пастернак входил в эти годы в ЛЕФ («Левый фронт искусств»), провозгласивший создание нового революционного искусства.

Подробности жизни писателя после революции описаны им в мемуарной прозе «Охранная грамота» (1931) и «Люди и положения. Автобиографический очерк» (1956-1957).

В 1934 году на Первом съезде писателей о Пастернаке уже говорили как о ведущем современном поэте. Однако похвальные отзывы вскоре сменились резкой критикой из-за нежелания поэта ограничиться в своем творчестве пролетарской тематикой. В результате с 1936 года по 1943 год ему не удалось издать ни одной книги.

В этот период, не имея возможности печататься, Пастернак зарабатывал переводами, переводил на русский язык классиков английской, немецкой и французской поэзии. Его переводы трагедий Шекспира и «Фауста» Гете вошли в литературу на равных с его оригинальным творчеством.

Когда началась Великая Отечественная война, писатель окончил военные курсы и в 1943 году поехал на передовую в качестве корреспондента.

В военные годы, помимо переводов, Пастернак создал цикл «Стихи о войне», включенный в книгу «На ранних поездах» (1943). После войны он опубликовал еще две книги стихов – «Земной простор» (1945) и «Избранные стихи и поэмы» (1945).

С 1945 года по 1955 год Борис Пастернак работал над романом «Доктор Живаго», во многом автобиографическом повествовании о судьбе русской интеллигенции в первой половине XX века. Герой романа врач и поэт Юрий Живаго не имел ничего общего с ортодоксальным героем советской литературы. Роман, вначале одобренный к печати, позже сочли непригодным «из-за негативного отношения автора к революции и отсутствия веры в социальные преобразования».

Книга была издана в Милане в 1957 году на итальянском языке, а к концу 1958 года переведена на 18 языков.

В 1958 году Шведская академия присудила Борису Пастернаку Нобелевскую премию по литературе «за продолжение традиций великого русского эпического романа», что было воспринято в СССР как чисто политическая акция. На страницах печати развернулась кампания травли поэта, Борис Пастернак был исключен из Союза писателей, ему грозили высылкой из страны, было заведено уголовное дело по обвинению в измене родине. Все это вынудило писателя отказаться от Нобелевской премии (диплом и медаль были вручены его сыну Евгению в 1989 году).

Все последние годы жизни Борис Пастернак никуда не выезжал из своего дома в Переделкино. Рак легких стал причиной скорой смерти писателя 30 мая 1960 года.

В 1987 году решение об исключении Пастернака из Союза писателей было отменено, в 1988 году «Доктор Живаго» впервые был напечатан на Родине (журнал «Новый мир»).

В Переделкино, в доме, где писатель провел последние годы жизни, работает музей. В Москве — в Лаврушинском переулке, в доме, где долгое время жил Пастернак, установлена мемориальная доска его памяти.

Роман «Доктор Живаго» был экранизирован в США в 1965 году режиссером Дэвидом Лином и в 2002 году режиссером Джакомо Каприотти, в России в 2005 году Александром Прошкиным.

От первого брака с художницей Евгенией Лурье у Пастернака был сын Евгений (1923-2012), литературовед, специалист по творчеству Бориса Пастернака.

Во втором браке писателя с Зинаидой Нейгауз родился сын Леонид (1938-1976).

Последней любовью Пастернака была Ольга Ивинская, ставшая «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.

Материал подготовлен на основе информации открытых источников

>Борис Пастернак

Биография

Борис Леонидович Пастернак – один из немногих мастеров слова, удостоенных Нобелевской премии. Его стихи и переводы вошли в золотой фонд русской и зарубежной литературы.

Борис Пастернак родился 29 января 1890 г. в Москве в интеллигентной семье. Мать — пианистка, карьера которой началась в Одессе, откуда семья переехала еще до рождения Бориса. Отец — художник и член Академии художеств. Некоторые его картины были приобретены известным меценатом для Третьяковской галереи. Отец Бориса дружил со Львом Николаевичем Толстым и занимался иллюстрированием его книг. Борис был первенцем, после него в семье появилось еще трое детей.

Борис Пастернак с братом в детстве

С детства поэта окружала творческая атмосфера. Родительский дом был открыт для разных знаменитостей. Желанными гостями в нем были Лев Толстой, композиторы Скрябин и Рахманинов, художники Иванов, Поленов, Нестеров, Ге, Левитан и другие известные личности. Общение с ними не могло не повлиять на будущего поэта.

Огромным авторитетом для мальчика был Скрябин, под влиянием композитора длительное время он был увлечен музыкой и мечтал пойти по стопам своего учителя. Учится Борис на отлично, заканчивает гимназию с золотой медалью. Параллельно обучается в консерватории.

Борис Пастернак в молодости

В биографии Пастернака неоднократно случались ситуации, когда ему приходилось выбирать, и выбор этот зачастую был сложным. Первым таким решением был отказ от музыкальной карьеры. Спустя годы он объясняет эту ситуацию отсутствием абсолютного слуха. Целеустремленный и работоспособный, все что он ни делал, доводил до абсолютного совершенства. Борис осознавал, что, несмотря на безграничную любовь к музыке, на музыкальном поприще достичь высот он не сможет.

В 1908-м становится студентом юрфака Московского университета, спустя год переводится на философское отделение. По всем предметам у него блестящие оценки, и в 1912 г. он поступает в Маргбургский университет. В Германии Пастернаку предсказывают успешную карьеру, но совершенно неожиданно он принимает решение стать поэтом, а не философом.

Первые шаги в творчестве

Проба пера приходится на 1910 год. Его первые стихи написаны под впечатлением от поездки с семьей в Венецию и отказа любимой девушки, которой он делает предложение. Один из его коллег пишет, что по форме это были детские стихи, но по смыслу очень содержательные. После возвращения в Москву становится участником литературных кружков «Лирика» и «Мусагет», где читает свои стихи. На первых порах его влечет символизм и футуризм, но позже он выбирает независимый от любых литературных объединений путь.

Борис Пастернак

1913–1914-й – годы наполнены множеством творческих событий. Опубликовано несколько его стихотворений, вышел сборник стихов «Близнец в тучах». Но поэт требователен к себе, считает свои творения недостаточно качественными. В 1914-м он знакомится с Маяковским, который своим творчеством и силой личности оказывает на Пастернака огромное влияние.

В 1916 г. Пастернак живет в Пермской губернии, в уральском посёлке Всеволодо-Вильва, куда его приглашает управляющий химическими заводами Борис Збарский. Работает в конторе помощником по деловой переписке и занимается торгово-финансовой отчётностью. По широко распространенному мнению, Юрятин из знаменитого романа «Доктор Живаго» является прообразом Перми. Посещает Березниковский содовый завод на Каме. Под впечатлением от увиденного в письме к С. П. Боброву называет завод и построенный при нем по европейскому образцу поселок «маленькой промышленной Бельгией».

Творчество

Творчество – удивительный процесс. Для одних он легкий и приятный, для других – тяжелая работа, требующая великих усилий, чтобы добиться цели и достичь совершенства. Борис относился ко второй категории людей. От много работает, тщательно оттачивая фразы и рифмы. Сборник «Сестра моя – жизнь», который вышел в 1922 году, он считает первым своим достижением на литературном поприще.

Борис Пастернак и Сергей Есенин

Интересным, даже курьезным фактом биографии стали его отношения с Сергеем Есениным, которому не нравилось творчество Пастернака. На этой почве их отношения переросли в открытую конфронтацию. Однажды между поэтами случилась драка. Об этом есть интересные воспоминания Катаева, в которых Есенина он называет “королевичем”, а Пастернака “мулатом”.

«Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат — по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».

В 1920-х происходит ряд важных событий: эмиграция родителей в Германию, женитьба на Евгении Лурье, рождение сына, публикация новых сборников и поэм.

Советская власть

В начале 1930-х Пастернака и его творчество признает власть. Сборники стихов переиздаются ежегодно, в 1934 году он выступает с речью на съезде Союза писателей. Считается лучшим поэтом в стране советов. В 1935 году отправляется в Париж на Международный конгресс писателей. В поездке у него происходит нервный срыв, писатель жалуется на бессонницу и расстроенные нервы.

Борис Пастернак и Анна Ахматова

В этом же году Пастернак заступается за сына и мужа Анны Ахматовой, которых арестовали, а затем освободили после его писем Сталину. В благодарность в декабре 1935-го поэт отправляет Сталину в подарок книгу с переводами лирики грузинских поэтов. В сопроводительном письме он благодарит за «молниеносное освобождение родственников Ахматовой».

Ахматова с семьей

В январе 1936 г. выходит публикация двух его стихотворений, в которых он восхищается И. В. Сталиным. Несмотря на старания, власть имущие не простили Пастернаку его заступничества за родных Анны Ахматовой, а также защиту Гумилева и Мандельштама. В 1936-м его практически отстраняют от литературной жизни, обвиняют в отдаленности от жизни и ошибочном мировоззрении.

Переводы

Свою известность Пастернак получил не только как поэт, но и как мастер перевода зарубежной поэзии. В конце 1930-х отношение руководства страны к его личности меняется, произведения не переиздаются, и он остается без средств к существованию. Это вынуждает поэта обратиться к переводам. К ним Пастернак относится, как к самодостаточным художественным произведениям. Подходит к работе с особой тщательностью, стараясь сделать ее идеально.

Работать над переводами он начинает в 1936 году, на даче в Переделкино. Труды Пастернака считаются равноценными оригиналам великих произведений. Переводы становятся для него не только возможностью содержать семью в условиях травли, но и способом реализации себя как поэта. Переводы Шекспира, сделанные Борисом Пастернаком, стали классикой.

Война

В результате детской травмы он не подлежит мобилизации. Остаться в стороне поэт тоже не смог. Заканчивает курсы, получает статус военного корреспондента и едет на фронт. После возвращения создает цикл стихотворений патриотического содержания.

В послевоенные годы много трудится, занимается переводами, так как они остаются единственным его заработком. Стихов пишет немного – все свое время использует на переводы и написание нового романа, работает также над переводом «Фауста» Гете.

«Доктор Живаго» и травля

Книга «Доктор Живаго» — одно из самых значимых произведений поэта в прозе, во многом это автобиографичный роман, над которым Пастернак на протяжении десяти лет. Прототипом главной героини романа была его жена Зинаида Пастернак (Нейгауз). После появления в его жизни Ольги Ивинской, новой музы поэта, работа над книгой пошла намного быстрее.

Повествование романа начинается от начала века и заканчивается Великой Отечественной войной. Название книги по мере написания менялось. Сначала она называлась «Мальчики и девочки», затем «Свеча горела» и «Смерти нет».

Издание “Доктор Живаго”

За правдивый рассказ и свой собственный взгляд на события тех лет писатель был подвергнут жестокой травле, а «Доктор Живаго» не признан руководством страны. В Советском Союзе роман печатать не стали, но его по достоинству оценили за границей. Изданный в Италии в 1957 г. роман «Доктор Живаго» получил шквал восторженных отзывов читателей и стал настоящей сенсацией.

В 1958 г. Пастернаку присуждают Нобелевскую премию. Роман переводится на языки разных стран и распространяется по миру, издается в Германии, Великобритании и Голландии. Советские власти неоднократно предпринимали попытки изъять рукопись и запретить книгу, но она становилась все более популярной.

Нобелевская премия Бориса Пастернака за роман “Доктор Живаго”

Признание писательского таланта мировым сообществом становится для него величайшей радостью и горем одновременно. Усиливается травля не только властью, но и коллегами. Обличительные митинги проводятся на заводах, в институтах, в творческих союзах и в других организациях. Составляются коллективные письма с требованием наказать провинившегося поэта.

Предлагали выслать его из страны, но поэт не представлял себя без Родины. Свои горькие переживания этого периода он выражает в стихотворении «Нобелевская премия» (1959 г.), также опубликованном за границей. Под давлением массовой кампании от награды он был вынужден отказаться, а за стих его чуть было не обвинили в измене Родине. Бориса Леонидовича исключают из Союза писателей СССР, но он остается в Литфонде, продолжает публиковаться и получать гонорары.

Стихотворения

В стихах раннего периода заметно влияние символизма. Для них характерны сложные рифмы, непонятные образы и сравнения. Во время войны его стиль резко меняется – стихи становятся легкими, понятными и простыми для чтения. Особенно это характерно для его коротких стихов, таких, как «Март», «Ветер», «Хмель», «Гамлет». Гениальность Пастернака в том, что даже его маленькие стихи содержат значимый философский смысл.

Произведение, написанное в 1956-ом, относится к позднему периоду его творчества, когда он жил и работал в Переделкино. Если первые его стихи были элегантными, то позже в них появляется социальная направленность.

Любимая тема поэта — единство человека и природы. «Июль» является примером чудесной пейзажной лирики, в котором он восхищается очарованием одного из самых прекрасных месяцев года.

В последний его сборник войдет стихотворение «Снег идет», написанное в 1957 году. Произведение состоит из двух частей: пейзажной зарисовки и философских размышлений о смысле жизни и ее быстротечности. Крылатой станет строчка «и дольше века длится день» из его стихотворения «Единственные дни» (1959), которое также вошло в последний сборник.

Личная жизнь

Биография Бориса Пастернака не может быть полной без описания его личной жизни. Поэт был женат дважды, первый раз — в молодости, второй раз — в зрелом возрасте. Была у него и третья любовь.

Все его женщины были музами, дарили счастье и были счастливы с ним. Его творческая, увлекающаяся натура, бьющие через край эмоции стали причиной непостоянства в личных отношениях. Он не опускался до измен, но быть верным одной единственной женщине не смог.

Борис Пастернак и Евгения Лурье с ребенком

Первая его жена Евгения Лурье была художницей. С ней он познакомился в 1921 г. и считал их встречу символичной. В этот период Пастернак заканчивает работу над повестью «Детство Люверс», героиня которой была воплощением образа молодой художницы. Героиню произведения также звали Евгения. Деликатность, нежность и утонченность удивительным образом сочетались в ней с целеустремленностью и самодостаточностью. Девушка становится его женой и музой.

Встреча с ней в душе поэта вызвала необычайный подъем. Борис был по-настоящему счастлив, у них родился первенец – сын Евгений. Сильное взаимное чувство в первые годы брака сглаживали трудности, но со временем нищета и тяжести жизни 20-х отразилась и на их семейном благополучии. Евгения стремилась реализоваться еще и как художник, поэтому часть семейных забот Пастернак взял на себя.

Борис Пастернак и Марина Цветаева

Отношения испортились, когда поэт начинает переписываться с Мариной Цветаевой, вызывая жгучую ревность жены, которая в расстроенных чувствах уезжает в Германию к родителям Пастернака. Позже она откажется от реализации своих творческих способностей и полностью посвятит себя семье. Но к этому времени у поэта появляется новая возлюбленная – Зинаида Нейгауз. Ей только 32, ему уже 40, у нее муж и двое детей.

Зинаида Нейгауз с детьми

Нейгауз – полная противоположность первой жене. Она хорошая хозяйка и без остатка посвящает себя семье. В ней не было утонченности, присущей первой жене, но он влюбился в нее с первого взгляда. Замужество и дети избранницы поэта не остановили, он хочет быть с ней, вопреки всему. Несмотря на расставание, Пастернак всегда помогал своей прежней семье, поддерживал с ними отношения.

Второй брак также был счастливым. Заботливая жена обеспечивала покой и комфортные условия для работы. Родился второй сын поэта — Леонид. Как и с первой женой, счастье длилось чуть больше десяти лет. Потом муж стал задерживаться в Переделкино и постепенно отдаляться от семьи. На фоне охлаждения семейных отношений в редакции журнала «Новый мир» он знакомится с новой музой и редактором журнала Ольгой Ивинской.

Борис Пастернак и Ольга Ивинская

Борис не хотел оставлять жену, поэтому неоднократно пытается разорвать отношения с Ольгой. В 1949 году за связь с опальным поэтом Ивинскую арестовывают и отправляют на 5 лет в лагеря. На протяжении этих лет он помогает ее матери и детям – опекает и обеспечивает финансово.

Тяжелые испытания сказываются на его здоровье. В 1952 году он оказывается в больнице с инфарктом. После возвращения из лагерей Ольга работает у Пастернака неофициальным секретарем. Они не расстаются до конца его жизни.

Смерть

Травля со стороны коллег и общественности подкосила его здоровье. В апреле 1960 года у Пастернака развивается тяжелый недуг. Это была онкология с метастазами в желудке. В больнице возле его постели дежурит Зинаида.

Борис Пастернак в последние годы

В начале мая к нему приходит осознание, что болезнь неизлечима, и нужно готовиться к смерти. 30 мая 1960 года его не стало. Зинаида уйдет из жизни через 6 лет, причина смерти – та же, что и у Пастернака.

Могила Бориса Пастернака

На его похороны, несмотря на недоброжелательное отношение властей, пришло много народа. Среди них были Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Наум Коржавин и другие. Его могила находится на кладбище в Переделкино. Вся семья похоронена там же. Автором памятника на месте захоронения Пастернака является скульптор Сарра Лебедева.

Произведения и книги

• «Близнец в тучах»
• «Детство Люверс»
• «Три главы из повести»
• «Охранная грамота»
• «Воздушные пути»
• «Второе рождение»
• «Грузинские лирики»
• «На ранних поездах»
• «Когда разгуляется»
• «Доктор Живаго»
• «Стихотворения и поэмы: В 2-х т»
• «Не я пишу стихи…»
• «Избранные сочинения»
• «Письма к родителям и сестрам»
• «Переписка Бориса Пастернака»
• «Земной простор»