LiveInternetLiveInternet

Цитата сообщения Stephanya История России.Аскольд и Дир.

Аскольд князь Киевский (совместно с Диром)
864 — 882

Б. Ольшанский. В лето 908 года. Идущие на Царьград
?—882
Аскольд — варяг из дружины Рюрика, киевский князь в 864—882 гг. (правил совместно с Диром).
Согласно «Повести временных лет», Аскольд и Дир были боярами новгородского князя Рюрика, отпустившего их в поход на Царьград. Они обосновались в Киеве, захватив власть над полянами, которые в это время не имели своего князя и платили дань хазарам (864).

Поход руси на Константинополь в 860 году
Тризна русских дружинников. Картина Г. Семирадского.
С именами Аскольда и Дира в летописи связывается первый поход Руси на Царьград, датированный 866 годом (вероятно имел место в 860 году; византийские источники сообщают только об одном предводителе русов, не называя его имени), за которым последовало так называемое первое крещение Руси. Возможно, что христианским именем Аскольда было имя Николы, так как на месте его могилы была построена церковь в честь этого святого.
Аскольд и Дир были убиты (882) новгородским князем Олегом, обвинившим их в незаконном захвате власти, поскольку они не из рода Рюрика.

По Новгородской первой летописи варяги Аскольд и Дир не связаны с Рюриком, и пришли в Киев до приглашения Рюрика в Новгород, но после похода русов на Царьград. В Киеве они назвались князьями и стали воевать с древлянами и угличами.

Поход на Царьград Аскольда и Дира в Радзивилловской летописи, XV век
Описание в поздних источниках
В Псковской 2-ой летописи (XV век) сказано, что: «А князи в та лета бяху на Роускои земли; От Варяговъ 5 князеи, первому имя Скалдъ (то есть Аскольд), а дроугому Дир, а третьему Рюрик…» .
В Никоновской и Иоакимовской летописях содержатся неизвестные по другим источникам сведения о событиях 870-х годов: бегстве части новгородской знати от Рюрика к Аскольду в ходе борьбы за власть в Новгороде, гибели сына Аскольда в борьбе с болгарами (872), походах Аскольда на полочан (872), кривичей (где Рюрик посадил своих наместников) и печенегов (875). Поход руси на Царьград (860), отнесённый Повестью временных лет к 866, датирован 874-875 годами.
Осада Константинополя руссами во главе с Аскольдом и Диром. Патриарх Фотий и Император Михаил III касаются Ризой Богоматери поверхности моря. Радзивиловская летопись.
Помимо древнерусских летописей, Аскольд и Дир упоминаются в сочинении польского историка XV века Яна Длугоша (возможно, составленном для обоснования претензий Польши на киевское наследство, в противовес московским Рюриковичам). В его трактовке Аскольд был полянским князем, потомком Кия, основателя Киева. Он был воеводой у князя Дира, возможно, сместившим последнего с престола и ставшим самовластным правителем.
Историография по Аскольду
Аскольдова могила, Иван Билибин
В 1919 году академик А. А. Шахматов связал князя Аскольда с Южным Приильменьем (центр Старая Русса) . Согласно его гипотезе, Руса была первоначальной столицей древнейшей страны. И из этой «древнейшей Руси…вскоре после» 839 года началось движение скандинавской руси на юг, приведшее к основанию в Киеве около 840 года «молодого русского государства» . В 1920 академик С. Ф. Платонов отмечал, что будущие изыскания соберут… лучший материал для уяснения и укрепления гипотезы А. А. Шахматова о варяжском центре на Южном берегу Ильменя . Видный историк русского зарубежья Г. В. Вернадский также связывал князя Аскольда со Старой Руссой.
Б. А. Рыбаков выдвинул смелое предположение о наличии в Древней Руси «аскольдова летописания».
Имя Аскольда, по мнению большинства исследователей, происходит от древнеисландского Haskuldr или Hoskuldr. По другой версии — имя имеет местные, славянские корни. Б. А. Рыбаков считал, что имя Осколд может происходить от древнего самоназвания скифов: сколоты.
В 2010 В.В.Фомин счел возможным допустить, что со Старорусской Русью (центр Старая Русса) «были связаны Аскольд и Дир, вынужденные покинуть Приильменье, как только там утвердился Рюрик, представлявший собой варяжскую Русь, вначале обосновавшуюся в Ладоге»
Дир (в Ипатьевской летописи также Дирдъ, ?—882) — легендарный варяг, овладевший вместе с Аскольдом Киевом и убитый вместе с ним новгородским князем Олегом.
Согласно «Повести временных лет», являлся боярином новгородского князя Рюрика. Вместе с Аскольдом они якобы спустились вниз по Днепру до Киева в земле полян, которые в это время не имели князя и платили дань хазарам, и сели там князьями. Далее в ПВЛ сообщается, что в 866 году под предводительством Дира и Аскольда Русь совершила первый поход на Константинополь (а в византийских источниках указано, что поход был в 860 году), затем примерно в 882 году преемник Рюрика, новгородский князь Олег захватил Киев и, по легенде, завлёк обманным путем Дира и Аскольда к своей ладье и умертвил обоих по причине незаконности их правления ввиду отсутствия княжеского достоинства, представив им Игоря, сына Рюрика.
Смерть Аскольда и Дира. Гравюра Ф. А. Бруни, 1839.
По другой гипотезе, Аскольд и Дир правили в разное время. Упоминание о Дире иногда видят в сообщении арабского географа аль-Масуди (сер. X века), о неком могущественном славянском правителе: «Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны, мусульманские купцы прибывают в его землю с различного рода товарами». Следовательно, Дир мог править либо после Аскольда, либо ещё до его прихода. По одной из версий Дир, упомянутый аль-Масуди, правил после Олега Вещего, но был смещён и убит легендарным Олегом II (которого в свою очередь около 936 года изгнал двоюродный брат Игорь Рюрикович). По этой версии, автор ПВЛ совместил предание об устранении Аскольда князем Олегом Вещим с преданием об устранении Дира легендарным Олегом II. По другой версии Дир княжил в Киеве до Аскольда и принимал участие в походе 860 года. Высказывалось предположение, что Дира можно отождествить с «царём славян», к которому кавказское племя санарийцев в 850-х годах обратилось за помощью против арабского халифа. Этот «царь славян» был поставлен автором IX века ал-Йа’куби наравне с правителями Византии и Хазарии. В. Н. Татищев, опираясь на «Иоакимовскую летопись», полагал, что приглашение Аскольда в Киев произошло из-за отсутствия у полян правителя, то есть, как полагают другие историки, после смерти Дира. Впрочем, сам Татищев считал появление Дира ошибкой в прочтении текста летописи.
Смерть Аскольда. Неизвестный художник конца XIX в.
Аскольд и Дир, якобы убитые Олегом вместе, были похоронены в различных местах: «И убили Аскольда и Дира, отнесли на гору и погребли Аскольда на горе, которая называется ныне Угорской, где теперь Ольмин двор; на той могиле Ольма поставил церковь святого Николы; а Дирова могила — за церковью святой Ирины». По одной из версий это свидетельствует об искусственном соединении в летописи Аскольда и Дира, что, возможно, произошло из-за неверного прочтения скандинавского написания имени Аскольда — Hoskuldr, или под влиянием местных легенд о Дире и его могиле.
По другой версии «Дир» — это титул или прозвище князя Аскольда, существование которого у многих не вызывает сомнений. Советский историк-славяновед академик Рыбаков Борис Александрович писал: «личность князя Дира нам не понятна. Чувствуется, что его имя искусственно присоединено к Оскольду, потому что при описании их совместных действий, грамматическая форма дает нам одиночное, а не двойное число, как это должно было бы быть при описании совместных действий двоих лиц».
***
Поход на Константинополь.
Сосредоточив после смерти братьев власть в своих руках, Рюрик жил в Новгороде, раздав лучшим дружинникам в кормление города Полоцк в земле кривичей, Ростов в земле мери, Белоозеро в земле веси, Муром (город одноименного финского племени на реке Оке). Он разрешил Аскольду и Диру отправиться в поход на Константинополь. Существуют разные мнения о происхождении Аскольда и Дира. По одной версии, Аскольд, русский каган, являлся прямым потомком Кия — основателя Киева. Он правил Киевом вместе с Диром (или Дмиром). По другой версии, киевским князем был Дир, у которого воеводой служил Аскольд. По третьей версии, Аскольд и Дир являлись дружинниками и товарищами Рюрика.
С небольшой дружиной они спустились по Днепру до Киева, остановились у полян и стали собирать войско. Киевляне платили дань хазарам. Аскольд и Дир обещали освободить их от дани и осели в богатом городе. Варяги во главе с опытными военачальниками провели несколько успешных походов в степь, и хазарам расхотелось требовать дань от киевлян. За четыре года активной боевой жизни дружина Аскольда и Дира значительно усилилась. Они решили идти на Константинополь.
Подготовка к сложному походу завершилась, и 200 ладей отправились в 860г. по Днепру к Черному морю. В каждой ладье было по 40—50 человек.
Жертвоприношение Рюрика 862 год.
Гравюра Б. Чорикова. XIX в.
Время для похода они выбрали очень удачное. В Царьграде в тот год не было ни армии, ни императора Михаила III, который вел трудную борьбу с арабами. В столице находился лишь патриарх Фотий, но он не думал о нашествии врага, обремененный государственными, религиозными и личными делами. Летом 860 г. император Михаил III ушел в поход на арабов. Ладьи Аскольда и Дира спешили к столице Византийской империи.
18 июня 860 г. в Константинополе стояла тихая солнечная погода. Вдруг на севере в проливе показалось пестрое пятно, и люди застыли от ужаса: ладьи руссов разрезали мягкую волну, приближаясь к городу. Ладьи шли точно по намеченному Аскольдом и Диром курсу. Каждая знала свое место в строю. Руссы четко высадили десант, взяли невысокие загородные ворота, рассыпались по предместьям. Работали воины Аскольда и Дира слаженно: все ценное они бросали в ладьи, затем огонь — в дома…
А византийские воины готовились к вражескому штурму. Они очень надеялись на высокие прочные стены Константинополя.
Справившись с первой задачей налета, руссы приблизились к городу и принялись сооружать насыпь. Защитников было слишком мало, и настроение у них быстро менялось. Они были близки к панике, отчаянию. С внешней стороны под стенами копошатся упрямые любители чужого добра. С внутренней стороны крепости, как из вулкана, неожиданно проснувшегося, несется шум паникующего Константинополя.
…И вдруг стал затихать вулкан: что-то важное произошло в городе. Там в храме Святой Софии патриарх Фотий говорил спокойно, твердо. И речь его была странной. Он обличал сограждан, напоминая о том, как «греки несправедливо обежили приезжих руссов», о других грехах.
Насыпь росла. А жители столицы мировой державы шли к храму, откуда доносился уверенный голос: «Мы получали прощение и не миловали ближнего. Сами обрадованные, всех огорчали, сами прославленные, всех бесчестили… Наконец настало время прибегнуть к Матери Слова, к Ней, единственной надежде и прибежищу. К ней возопим: «Достопочтимая, спаси град твой, как ведаешь!»».
Из Влахернского храма подняли ризу Божией Матери, и отправился люд в Крестный ход. Патриарх и духовенство в полном облачении, хоругви, торжественный хор голосов, вереница горожан и впереди — чудотворная риза…
Руссы снизу увидели людей на крепостной стене и небо, подрезанное кромкой кирпичной стены. В небе продвигались не спеша люди, спаянные единым духом…
Несколько десятилетий подряд ходили славяне на славян, и не было у них единения, не было могучей опоры духа, который вел византийцев по стене. Рюрик мечом наводил порядок у славян — удалось ли это? Страх слегка угомонил славян, но между высокой стеной и небом византийским было другое. Не страх вел горожан в Крестный ход.
Византийцы все шли и шли по стене. Единой массой. Голоса певчих воздействовали на руссов магически. Руссы были не из пугливых. И то состояние, которое они испытывали, испугом назвать нельзя. То было более сильное чувство. И не чувство то вовсе было, но — Вера. В тот миг воины поняли, что людей на стене победить нельзя, как нельзя заставить солнце не светить. И когда неспешная процессия приблизилась по кромке между небом и стеной к строителям насыпи, кто-то из руссов вскрикнул, бросил инструмент и помчался к ладьям, увлекая за собой соратников. Никто в них не стрелял, никто не гнался за ними. А они бежали, бежали, будто от огня.
Взволнованные руссы отправились домой…
В 867 г., как говорит Фотий в послании Папе Римскому, племя руссов приняло христианскую веру. Это было одно из племен, осевших в Причерноморье. Впрочем, некоторые историки утверждают, будто первым на Руси принял православную веру Аскольд, а значит, и многие из его дружины.
Этот эпизод, зафиксированный в послании Константинопольского патриарха, нужно иметь в виду, обсуждая тему Крещения Руси, которое состоялось более чем через столетие после описываемых событий.
***
Серия «СЛАВЯНЕ»
Славяне
Века Богумира. Сказание о Семиречье.
Арий и его сыновья. Исход из Семиречья.
Рус, Словен, Венд
Русы в Вавилоне,Ассирии и Египте.
Войны с Грецколанью
Карпатский исход
Русколань,Остроготия и Боспор
Войны Германареха
Бус Белояр
После Буса
Времена Кия
Гибель Святояров
Хазарское иго.
Аркона.
Рюриковичи
Рюрик.

Поход 860 г. на Константинополь

Тридцатилетие, протекшее после нападения русов на Амастриду, осталось в истории Таврической Руси темной эпохой, о которой не сохранилось никаких сведений, кроме указания константинопольского патриарха Фотия на то, что русы в это время были заняты покорением «окружающих народов», в том числе, надо полагать, и восточнославянских племен (к этой теме мы обратимся чуть позже).

Но в 860 г. русы вновь напомнили о себе. Их очередное появление на исторической сцене было столь шумным и запоминающимся, что «Повесть временных лет» даже положила это событие в основание древней русской истории, предложив считать его началом Русской земли. Под 852 г. летописец пометил: «Наченшу Михаилу царствовати, начася прозывати Руская земля. О сем бо уведахом, яко при сем царе приходиша Русь на Царьгород, якоже пишется в летописании греческом. Темже отселе почнем и числа положим». На самом деле, как мы видели, фактическое знакомство греков с русами состоялось значительно раньше — в конце VIII в.

Сведения о первом нашествии русов на Царьград попали в византийские хроники (Продолжатель Амартола, Продолжатель Феофана), и некоторые западно-европейские памятники (хроника Иоанна Диакона, Брюссельский кодекс). Но важнейшие подробности нового военного столкновения между Таврической Русью и Византией содержатся в первостатейном источнике — двух посланиях константинопольского патриарха Фотия, очевидца осады.

Набег русов на византийскую столицу Фотий считал небесной карой, возмездием свыше за безнравственное поведение своих соотечественников. Из его слов следует, что какие-то проживавшие в Константинополе русы стали жертвами знаменитого греческого лукавства. «И как не терпеть нам страшных бед, — спрашивает патриарх свою паству, — когда мы убийственно рассчитывались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное?» И далее он упрекает византийцев в том, что они оказались в нравственном отношении ниже язычников: «Не миловали ближних… многие и великие из нас получили свободу по человеколюбию; а мы немногих молотильщиков сделали своими рабами». В этом месте послания Фотий как бы мимоходом ссылается на какую-то общеизвестную несправедливость, допущенную греками по отношению к русам. Должно быть, незадолго перед нашествием в Константинополе произошла громкая история, ставшая предметом сплетен и пересудов. Как можно предполагать, несколько русов были обращены в рабов за долги, причем их задолженность была столь невелика, что даже многие византийцы признавали решение суда неправедным.

Русские ладьи. Рисунок из византийских хроник

Но похоже, что суд подобным образом только по-своему отреагировал на общее изменение политики Византии по отношению к русам. Другое место из посланий Фотия дает понять, что Византия в одностороннем порядке расторгла союзный договор с русами, и инициатором новой «русской» политики выступил сам император Михаил. «Почему ты, — вновь вопрошает Фотий, — острое копье друзей своих презирал, как малокрепкое, а на естественное средство плевал, и вспомогательные союзы расторгал, как озорник и бесчестный человек?» В данном случае персональное обращение патриарха адресовано «греку», или, точнее, каждому из греков. Но намек вполне прозрачен, ибо, разумеется, никому не нужно пояснять, какой именно «грек» обладал правом вступать в дипломатические сношения с соседями, заключать и расторгать военные союзы. Вероятно, набег на Амастриду имел следствием заключение с Византией союзного договора, предусматривавшего найм русов на императорскую службу. Надо сказать, что патриарх Фотий был полукровкой — его матерью была хазарка. Не исключено, что благодаря именно этому обстоятельству Фотий находился в оппозиции к Михаилу, выступая за более «чуткую» политику по отношению к народам «Великой Скифии». Недаром однажды император в сердцах попрекнул его «хазарской рожей».

Итак, по авторитетному свидетельству константинопольского иерарха, ответственность за военный конфликт целиком лежала на византийской стороне. Русы явились под стены Царьграда мстителями за нанесенные им обиды, в сознании своей правоты — юридической и нравственной.

По разным показаниям, встречающимся в источниках, флотилия русов насчитывала от 200 до 360 кораблей, на которых могло разместиться примерно 8000—13 000 человек. Между прочим Фотий пишет о «неуправляемой армии», что можно истолковать в том смысле, что у войска русов не было единоначалия, главного вождя.

Византийское военное судно

Силы русов даже по военным меркам того времени не были такими уж значительными, чтобы всерьез угрожать самой столице империи. Но поход был хорошо подготовлен. Русы выбрали для нападения самый подходящий момент. Все внимание имперских властей было тогда сосредоточено на сирийской границе, где арабы в 859 г. нанесли сокрушительное поражение византийской армии под Самосатой, едва не пленив самого императора, который, по словам Продолжателя Феофана, «с трудом спасся, бросив шатры и все имущество». Весну 860 г. Михаил III провел в лихорадочных приготовлениях к новой кампании и в начале июня повел армию в Малую Азию; к сирийскому побережью отправился и флот. В столице остался лишь небольшой гарнизон под командованием патрикия Никиты Оорифы. Русы, как оказалось, только этого и ждали.

На закате 18 июня часовые, стоявшие на северных башнях константинопольских укреплений, забили тревогу.

Поначалу никто в городе не мог понять, откуда пришла беда. Патриарх Фотий говорит, что «народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна». Внезапное нападение привело власти и население в полное замешательство. Пораженные ужасом, константинопольцы оцепенело взирали со стен на то, как в заходящих лучах солнца десятки красных ладей беспрепятственно прорвались в самый «иерон» — «святое место», то есть в заповедную внутреннюю бухту Золотого Рога, обыкновенно перегороженную гигантской цепью на поплавках, но теперь по какой-то причине беззащитную (кстати, это единственный известный случай подобного рода; ни до, ни после осады 860 г. греки не делали таких «подарков» врагам). Речь Фотия, несмотря на ее обильную уснащенность риторическими фигурами, остро дает почувствовать тревожные переживания жителей византийской столицы: «Помните ли вы ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего существования поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час невыносимо горестный, когда приплыли к нам вражеские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным? Когда море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плаванье, а на нас воздымая свирепые волны брани. Когда они проходили перед городом, неся и выдвигая пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертью от меча. Когда мрак объял трепетные умы и слух отверзался лишь для одной вести: «Варвары уже перелезли через стены города, город уже взят неприятелем».

Но русы почему-то не пошли на штурм городских укреплений, которые, в сущности, были беззащитны. Вместо этого они принялись грабить окрестности. Фотий живописует страшные картины жестокости «народа рос»: «Он разоряет и губит все: нивы, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя… Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных — волов, коней, куриц и других, какие только попадались варварам. Лежал мертвый вол и подле него мужчина. У коня и у юноши было одно мертвенное ложе. Кровь женщин сливалась с кровью куриц… Речные струи превращались в кровь. Некоторых колодезей и водоемов нельзя было распознать, потому что они через верх наполнены были телами…»

Укрепления Константинополя в X в.

Между прочим из слов Фотия явствует, что наряду с обычными убийствами русы совершали человеческие жертвоприношения своим богам, закалывая на языческих жертвенниках юношей и коней, женщин и куриц или в ритуальных целях бросая свои жертвы в воду.

Другие детали добавляет Никита Пафлагонянин в своем рассказе о сведенном с кафедры патриархе Игнатии, который в эти дни в качестве узника содержался на острове Теревинт: «В то время злоубийственный скифский народ, называемый росы, через Евксинское море прорвались в залив, опустошили все населенные местности и монастыри, разграбили всю утварь и деньги. Умертвили всех захваченных ими людей. Врывались и в патриаршьи монастыри с варварской пылкостью и страстью. Забрали себе все найденное в них имущество и, захватив ближайших слуг в числе 22, на корме одного корабля всех их изрубили топорами на куски». Самого Игнатия — тщедушного малорослого скопца, имевшего вид человека не от мира сего, — русы, впрочем, не тронули.

Позднее римский папа Николай I в письме к византийскому императору Михаилу III отметил, что среди окрестностей византийской столицы, разграбленных и опустошенных врагом, были даже Принцевы острова в Мраморном море, отстоявшие от Константинополя на 100 километров.

Предав огню и мечу загородные виллы, дворцы и монастыри, русы приступили к осаде. И здесь они действовали напористо и целеустремленно. Осадных машин и приспособлений у них не было, но они воспользовались строительными инструментами, которые всегда носили на себе. Одни из них принялись рыть подкопы под стены, в то время как другие попытались возвести вровень со стеной земляную насыпь, позволявшую перейти на городские укрепления.

Положение было критическое. Хотя патриарх Фотий успел сформировать и вооружить отряды ополченцев из жителей столицы, но выстоять при помощи одних только собственных сил в городе не надеялся никто — ни власти, ни военные, ни обыватели. Между тем императорская армия маршировала по каменистым дорогам Малой Азии в направлении Сирии, грозный византийский флот стоял на якоре в гаванях Кипра. Конечно, к Михаилу был послан гонец, но, для того чтобы помочь осажденной столице, императору требовалось время — несколько долгих недель. А ведь под стенами Константинополя счет шел уже не на дни — на часы: подкоп становился все глубже, земляной вал все выше… «Город едва не был поднят на копье», — свидетельствует Фотий.

На исходе третьей недели осады патриарх Фотий решил прибегнуть к заступничеству небесных сил. После торжественного молебствия был устроен крестный ход. Десятки тысяч горожан наблюдали за тем, как патриарх, ради ограждения беззащитного города от неистовства варваров, обошел городские укрепления со священной реликвией — Пречистой Ризой Божьей Матери. И вдруг произошло необъяснимое. Фотий рассказывает об этом так: «Она обтекала кругом стены, и неприятели необъяснимым образом показывали свой тыл. Она ограждала город, и насыпь неприятелей разваливалась как бы по данному знаку. Она покрывала город, а неприятели обнажались от той надежды, которой окрылялись. Ибо как только эта девственная Риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения. Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их».

Случившееся само по себе было чудом. Но позднейшие византийские историки, не удовольствовавшись таким исходом дела, еще резче подчеркнули в происшедшем элемент чудесного избавления. Лев Грамматик, например, пишет: «Василеве, возвратясь , пребывал с патриархом Фотием во Вла-хернском храме Божией Матери, где они умоляли и умилостивляли Бога. Потом, вынеся с псалмопением святой омофор Богородицы, приложили его к поверхности моря. Между тем как перед этим была тишина и море было спокойно, внезапно поднялось дуновение ветров и непрерывное вздымание волн, и суда безбожных росов разбились. И только немногие избежали опасности». Повторяя его слова, «Повесть временных лет» также рассказывает о погружении в море Ризы Богородицы, после чего «буря с ветром вста, и волнам великим воздвигшимся засобь , безбожной Руси лодьи возмяте. И к берегу привержени и избиени, яко мало от них таковые беды избегнута, восвояси с побеждением возвратишася».

Однако все эти подробности являются домыслом. В Прологе сказано, что русы сняли осаду с Царьграда 7 июля. Значит, они простояли под городом 19 дней. За это время Михаил III вряд ли успел бы получить весть о нападении русов и вернуться из похода даже с частью армии. А если бы он и достиг Босфора, то все равно не сумел бы через него переправиться, так как в проливе хозяйничал флот русов. Фотий в своих посланиях рисует Константинополь брошенным на произвол судьбы, что было бы невозможно, если бы император находился в столице. Равным образом этот важнейший очевидец осады молчит о буре и о разгроме флотилии русов, хотя не приходится сомневаться, что, произойди нечто подобное на самом деле, он не преминул бы отметить столь зримое проявление Божьего гнева. В Западной Европе вообще были уверены, что русы отступили с триумфом. Венецианский хронист Иоанн Диакон (рубеж X—XI вв.) пишет, что они, «предавшись буйному грабительству предместий и нещадно избив очень многих, с добычей отступили восвояси».

Так что же произошло 7 июля под стенами Царьграда — чудо? Для осажденных, несомненно, да. Но русы, вероятно, смотрели на дело иначе. Они тоже начали испытывать некоторые затруднения. Патриарх Фотий коротко отметил, что в лагере русов распространились болезни. Впрочем, отнюдь не это побудило русов снять осаду. Без болезней не обходится ни одна война, а лагерь русов, судя по всему, не был охвачен повальным мором. Главной причиной, по которой русы отступили от города, было то, что они полностью достигли своей цели. Ведь они вовсе не хотели разрушать второй Рим. Вопреки еще одному устоявшемуся мифу, ни в 860 г., ни позже — при Олеге, Игоре и Ярославе — русы и в мыслях не имели «брать» Константинополь. Ведь это означало бы своими руками зарезать дойную корову. С кем тогда торговать мехами и рабами, от кого требовать дани, кто в таком случае будет платить вожделенные динарии за службу в императорской гвардии? Нет, факты показывают, что от набегов русов страдали одни окрестности Константинополя, сам же город — никогда. Но после каждого набега русы увозили на берега Днепра новый договор, скрепленный императорской печатью, главными пунктами которого были торговые льготы для северных «гостей» и возможность для русов беспрепятственного найма на императорскую службу.

На самом деле русы протягивали руки к вымени, а не к горлу. Их целью было запугать Византию, с тем чтобы обеспечить себе выгодные условия мира. Они приплыли к Константинополю, чтобы отомстить за своих сородичей и восстановить разорванный Михаилом союз. Фотий недаром отметил, что русы, проплывая мимо городских стен, в ярости потрясали своими мечами. Это жест разгневанного человека, жаждущего мести. Месть была удовлетворена кровавым гульбищем по столичным окрестностям. Юридическая справедливость была восстановлена путем возобновления союзного договора. Вполне вероятно, что условия «дружбы» были закреплены в не дошедшем до нас письменном договоре — первом в длинном ряду русско-византийских соглашений. Наличие у русов IX в. грамоты — «русских письмен» — удостоверяет Житие Константина Философа. Доказательством тому, что мир был заключен официально, по всем правилам византийской дипломатии, служит одна формула из Олегова договора с греками 911 г., согласно которой этот документ должен был утвердить «межю христианы и Русью бывшую любовь». Каким образом утвердилась эта любовь в 860 г., мы не знаем. Возможно, гонец, посланный Фотием к императору, вернулся к русам с предложением полюбовной сделки. Во всяком случае, русы отступили от Константинополя не гонимые паническим страхом, а в твердой уверенности в том, что отныне здесь вновь будет иметь сбыт и их товар, и их кровь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Читать книгу целиком
Поделитесь на страничке

Следующая глава >

Поход на Царьград: Истинный день рождения русской армии

Петр Мультатули о Константинополе и его значении для христианской истории России

И её рождение было ослепительным!

Впервые русские вооружённые силы именно как государственный инструмент отметились на международной арене 18 июня 860 года. Тогда флот русов на 200 (по другим данным, на 360) кораблях, отчего численность воинского контингента на них историки оценивают в 8–10 тысяч человек, подошло к столице крупнейшей империи того времени — Ромейской (западными историками прозванной Византией) – Константинополю (для славян – Царьград).

Что вызвало разногласия, доведшие до вооружённого конфликта, источники, сравнительно подробно осветившие само нападение, не говорят. Но приравнивать инцидент к грабительскому набегу, как это нередко делается, никак не получается. Это то же самое, что предположить, будто сомалийские пираты напали на Нью-Йорк и победили, взяв выкуп ценою в половину города.

Можно, впрочем, взять пример и из той эпохи. Буквально за 15 лет до нападения русов на Константинополь правитель Дании и Швеции Рагнар Лодброк всего на 120 кораблях совершил набег на Париж. Тогда это был небольшой городок, едва выбравшийся за пределы острова Ситэ, столица довольно слабого на тот момент Франкского королевства. Победив войско короля Карла Лысого, Рагнар Парижа не взял, но зато взял откуп в размере 7 тысяч фунтов серебром.

А уж для нападения на столицу могущественнейшей империи силами целого флота и громадной по тем временам армии тоже нужно было за спиной иметь никак не меньшее государство, нежели Дания и Швеция, вместе взятые.

Русы не взяли Константинополь. Собственно, и не старались. Судя по всему, «визит» носил характер «ответки» за что-то нехорошее, что ранее совершили ромеи против русов. Об этом явно говорят весьма уничижительные слова константинопольского патриарха Фотия по поводу русов:

Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчёт, народ, причисляемый к рабам, безвестный — но получивший имя от похода на нас, неприметный — но ставший значительным, низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства…».

Незаметный и причисляемый к рабам народ не соберёт флота в 200 кораблей и армию в 8 тысяч бойцов! О чём говорить, если у самих ромеев на всём флоте было столько же морских пехотинцев, и численность его даже полвека спустя лично император Константин Багрянородный обозначал в максимум 250 кораблей!

Собор Святой Софии. Константинополь. Фото: www.globallookpress.com

Словом, это был межгосударственный конфликт, и ромеев за что-то пришла наказывать полноценная государственная армия. Это и есть первая русская армия, появление которой надёжно зафиксировано в исторических хрониках.

Ещё бы! – ведь она победила первую империю мира. Римскую империю! Да так, что это отметили все современники – кто с горечью, а кто — со злорадством.

Иоанн Диакон, рубеж X–XI вв.: «В это время народ норманнов на трёхстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое множество народу, и так с триумфом возвратились восвояси».

Продолжатель Феофана, Х в.: «Потом набег росов (это скифское племя, необузданное и жестокое), которые опустошили ромейские земли, сам Понт Евксинский предали огню и оцепили город (Михаил в то время воевал с исмаилитами). Впрочем, насытившись гневом Божиим, они вернулись домой – правивший тогда церковью Фотий молил Бога об этом».

Папа Римский Николай I: «(Русы) ушли, избежав всякой мести».

Контрибуция с империи

Возможно, было так? «И заповедал Олег дань даяти на 2000 кораблий, по 12 гривне на человека, а в корабли по 40 мужей».
Две тысячи кораблей – это явная ошибка переписчика: тогда флота подобного размера не было во всём мире. Остальное же – вполне похоже. Ведь собственно при летописном Олеге византийские хроники никакого разорительного похода русов не фиксируют. А вот в летописи, писавшейся через 200 лет после событий, вполне могли одни даты залезть на другие. Что, кстати, часто и бывало.

И коли так, что мы можем ещё раз убедиться в общегосударственном характере той русской армии: «Пошёл Олег на греков; взял же с собою множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей, и мерю, и полян, и северян, и древлян, и радимичей, и хорватов, и дулебов, и тиверцев, известных как толмачи: этих всех называли «Великая скифь».

Оно и по описанию боевых действий совпадает с византийскими свидетельствами от 860 года:

И пришёл к Царьграду; греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и приказал воинам вытащить корабли на берег, и разорил окрестности города, и много перебил греков».

Можно, значит, и к размеру контрибуции, взятой победителями с побеждённых, указанному в летописи, отнестись с доверием. По 12 гривен на человека, исходя даже из 200 кораблей с экипажем по 40 человек, даёт, как нетрудно подсчитать, 96 тысяч гривен.
Вес древнерусской серебряной гривны составлял 204 грамма. Таким образом, 96 тысяч гривен означают в весовом отношении 19 584 кг серебра. Они были равны по тому курсу 480 000 золотых солидов весом по 4,55 г каждый. То есть русы получили 2 тонны 184 кг в золотом эквиваленте!

Учётная цена золота в ЦБ РФ сегодня — 2430,27 рублей за грамм. Снова нетрудно подсчитать: это составит 5 307 709 680 рублей. Напомню: запланированные доходы всего российского бюджета в 2018 году находятся на уровне 15,182 трлн рублей. Вот это добыча — получить в качестве контрибуции треть годового бюджета нынешней России!

Это не считая того, что было взято для русских городов, контрибуция которым выплачивалась отдельно, но её величину мы не знаем.

Поход Вещего Олега на Царьград. Фреска. Фото: www.globallookpress.com

Можно понять русов, которые отплывали с добычей, повелев сшить себе паруса из паволоки. А что такое паволока в нынешнем понимании? Правильно, атлас. Русы пошили себе атласные паруса!

Площадь паруса корабля норманнов составляла, в зависимости от класса, 85–105 квадратных метров. Соответственно, 200 судов – это, по тем временам, около 21 000 кв. м. ткани. Если бы русы заказали столько атласа сегодня оптом по интернету, это обошлось бы им примерно 3,78 миллиона рублей. Но тогда шёлк стоил гораздо дороже. По нынешним ценам — 392 доллара за метр. То есть под 9 миллионов долларов русы имели в одних только парусах…

Можно понять такое внимание окружающих и гнев ромеев: хмельные от победы русские воины, увозящие больше чем по 11 тысяч долларов на брата, могут себе позволить извести по 800 у.е. просто на красивые паруса.

То есть удалые бойцы не отказали себе ни в чём. Императоры византийские шелка на приёмы торжественные надевают, на шелку вся трансконтинентальная торговля между Китаем и Европой держится – ах, да, и благосостояние самой Византии как страны-производителя и страны-транзитёра! А мы их на паруса пустим! Гуляй, рус, однова живём!

Можно представить, какие у греков-византийцев глаза были, на эти паруса глядючи!

В общем, удался день рождения русской армии. И правильно 23 февраля переименовали в День защитника Отечества. Ибо праздновать рядом с этим рождение другой армии в день тяжкого поражения и бегства её бойцов, закончившихся позорным и похабным миром, больше похожим на капитуляцию…

Нет, по сравнению с рождением русской армии – не комильфо…

Начало
Первый поход русов на Константинополь
Тридцатилетие, протекшее после нападения русов на Амастриду, осталось в истории Таврической Руси темной эпохой, о которой не сохранилось никаких сведений, кроме указания константинопольского патриарха Фотия (ок. 820-896, патриарх в 858-867 и 877-886 гг.) на то, что русы в это время были заняты покорением «окружающих народов», в том числе, надо полагать, и восточнославянских племен. Но в 860 году русы вновь напомнили о себе…
Поход Аскольда и Дира на Константинополь. Рисунок из Радзивилловской летописи, XV столетие
В скобках замечу: давно установлено, что летописная дата похода на Константинополь — 866 год — является ошибочной. Никита Пафлагонянин в Житии патриарха Игнатия, сообщая о церковном соборе, имевшем место в мае 861 г., говорит, что собор был «немного спустя после нашествия». В настоящее время большинство исследователей принимает дату 860 г., хотя есть и скептики, отодвигающие данное событие на 862-865 гг. (см.: Звягин Ю.Ю. Хронология русских летописей. М., 2011. С. 56-81).
Очередное появление таврических русов на исторической сцене было столь шумным и запоминающимся, что «Повесть временных лет» даже положило это событие в основание древней русской истории, предложив считать его началом Русской земли. Под 852 г. летописец пометил: «Наченшу Михаилу царствовати, начася прозывати Руская земля. О сем бо уведахом, яко при сем царе приходиша Русь на Царьгород, якоже пишется в летописании греческом. Темже отселе почнем и числа положим». На самом деле, как мы видели, фактическое знакомство греков с русами состоялось значительно раньше — в конце VIII в.
Сведения о первом нашествии русов на Царьград попали в византийские хроники (Продолжатель Амартола, Продолжатель Феофана) и некоторые западноевропейские памятники (хроника Иоанна Диакона, Брюссельский кодекс). Но важнейшие подробности нового военного столкновения между Таврической Русью и Византией содержатся в первостатейном источнике — двух посланиях константинопольского патриарха Фотия, очевидца осады.
Набег русов на византийскую столицу Фотий считал небесной карой, возмездием свыше за безнравственное поведение своих соотечественников. Из его слов следует, что какие-то проживавшие в Константинополе русы стали жертвами знаменитого греческого лукавства. «И как не терпеть нам страшных бед, — спрашивает патриарх свою паству, — когда мы убийственно рассчитывались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное?» И далее он упрекает византийцев в том, что они оказались в нравственном отношении ниже язычников: «Не миловали ближних… многие и великие из нас получили свободу по человеколюбию; а мы немногих молотильщиков* сделали своими рабами».
В этом месте послания Фотий как бы мимоходом ссылается на какую-то общеизвестную несправедливость, допущенную греками по отношению к русам. Должно быть, незадолго перед нашествием в Константинополе произошла громкая история, ставшая предметом сплетен и пересудов. Как можно предполагать, несколько русов были обращены в рабов за долги, причем их задолженность была столь невелика, что даже многие византийцы признавали решение суда неправедным.
Но, похоже, что суд подобным образом только по-своему отреагировал на общее изменение политики Византии по отношению к русам. Другое место из посланий Фотия дает понять, что Византия в одностороннем порядке расторгла союзный договор с русами, и инициатором новой «русской» политики выступил сам император Михаил. «Почему ты, — вновь вопрошает Фотий, — острое копье друзей своих презирал, как малокрепкое, а на естественное средство плевал, и вспомогательные союзы расторгал, как озорник и бесчестный человек?»
В данном случае персональное обращение патриарха адресовано «греку», или, точнее, каждому из греков. Но намек вполне прозрачен, ибо, разумеется, никому не нужно пояснять, какой именно «грек» обладал правом вступать в дипломатические сношения с соседями, заключать и расторгать военные союзы. Вероятно, набег на Амастриду имел следствием заключение с Византией союзного договора, предусматривавшего найм русов на императорскую службу. Надо сказать, что патриарх Фотий был полукровкой — его матерью была хазарка. Не исключено, что благодаря именно этому обстоятельству Фотий находился в оппозиции к Михаилу, выступая за более «чуткую» политику по отношению к народам «Великой Скифии». Недаром однажды император в сердцах попрекнул его «хазарской рожей».
Итак, по авторитетному свидетельству константинопольского первоиерарха, ответственность за военный конфликт целиком лежала на византийской стороне. Русы явились под стены Царьграда мстителями за нанесенные им обиды, в сознании своей правоты — юридической и нравственной.
По разным показаниям, встречающимся в источниках, флотилия русов насчитывала от 200 до 360 кораблей, на которых могло разместиться примерно 8000-13000 человек. Между прочим Фотий пишет о «неуправляемой армии», что можно истолковать в том смысле, что у войска русов не было единоначалия, главного вождя.
Силы русов даже по военным меркам того времени не были такими уж значительными, чтобы всерьез угрожать самой столице империи. Но поход был хорошо подготовлен. Русы выбрали для нападения самый подходящий момент. Все внимание имперских властей было тогда сосредоточено на сирийской границе, где арабы в 859 г. нанесли сокрушительное поражение византийской армии под Самосатой, едва не пленив самого императора, который, по словам Продолжателя Феофана, «с трудом спасся, бросив шатры и все имущество». Весну 860 г. Михаил III провел в лихорадочных приготовлениях к новой кампании и в начале июня повел армию в Малую Азию; к сирийскому побережью отправился и флот. В столице остался лишь небольшой гарнизон под командованием патрикия Никиты Оорифы. Русы, как оказалось, только этого и ждали.
На закате 18 июня часовые, стоявшие на северных башнях константинопольских укреплений, забили тревогу. Дата приведена в Брюссельском кодексе: «Михаил, сын Феофила со своею матерью Феодорой четыре года и один — десять лет, и с Василием — один год и четыре месяца. В его царствование 18 июня в 8-й индикт, в лето 6368 , на 5-м году его правления пришли росы на двухстах кораблях…». Эта дата удостоверяется полным соответствием всех хронологических указаний — дня, месяца, индикта, года от Сотворения мира и года царствования (см.: Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 2000. С. 106).
Поначалу никто в городе не мог понять, откуда пришла беда. Патриарх Фотий говорит, что «народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна». Внезапное нападение привело власти и население в полное замешательство. Пораженные ужасом, константинопольцы оцепенело взирали со стен на то, как в заходящих лучах солнца десятки красных ладей беспрепятственно прорвались в самый «иерон» — «святое место», то есть в заповедную внутреннюю бухту Золотого Рога, обыкновенно перегороженную гигантской цепью на поплавках, но теперь по какой-то причине беззащитную (кстати, это единственный известный случай подобного рода; ни до, ни после осады 860 г. греки не делали таких «подарков» врагам).
Речь Фотия, несмотря на ее обильную уснащенность риторическими фигурами, остро дает почувствовать тревожные переживания жителей византийской столицы: «Помните ли вы ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца и свет нашего существования поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час невыносимо горестный, когда приплыли к нам вражеские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным? Когда море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плаванье, а на нас воздымая свирепые волны брани. Когда они проходили перед городом, неся и выдвигая пловцов, поднявших мечи и как бы угрожая городу смертью от меча. Когда мрак объял трепетные умы и слух отверзался лишь для одной вести: «варвары уже перелезли через стены города, город уже взят неприятелем».
Но русы почему-то не пошли на штурм городских укреплений, которые, в сущности, были беззащитны. Вместо этого они принялись грабить окрестности. Фотий живописует страшные картины жестокости «народа рос»: «Он разоряет и губит все: нивы, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя… Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных — волов, коней, куриц и других, какие только попадались варварам. Лежал мертвый вол и подле него мужчина. У коня и у юноши было одно мертвенное ложе. Кровь женщин сливалась с кровью куриц… Речные струи превращались в кровь. Некоторых колодезей и водоемов нельзя было распознать, потому что они через верх наполнены были телами…».
Между прочим из слов Фотия явствует, что наряду с обычными убийствами русы совершали человеческие жертвоприношения своим богам, закалывая на языческих жертвенниках юношей и коней, женщин и куриц или в ритуальных целях бросая свои жертвы в воду.
Другие детали добавляет Никита Пафлагонянин в своем рассказе о сведенном с кафедры патриархе Игнатии, который в эти дни в качестве узника содержался на острове Теревинт: «В то время злоубийственный скифский народ, называемый росы, через Евксинское море прорвались в залив, опустошили все населенные местности и монастыри, разграбили всю утварь и деньги. Умертвили всех захваченных ими людей. Врывались и в патриаршьи монастыри с варварской пылкостью и страстью. Забрали себе все найденное в них имущество и, захватив ближайших слуг в числе 22, на корме одного корабля всех их изрубили топорами на куски». Самого Игнатия — тщедушного малорослого скопца, имевшего вид человека не от мира сего, — русы, впрочем, не тронули.
Позднее римский папа Николай I в письме к византийскому императору Михаилу III отметил, что среди окрестностей византийской столицы, разграбленных и опустошенных врагом, были даже Принцевы острова в Мраморном море, отстоявшие от Константинополя на 100 километров.
Предав огню и мечу загородные виллы, дворцы и монастыри, русы приступили к осаде. И здесь они действовали напористо и целеустремленно. Осадных машин и приспособлений у них не было, но они воспользовались строительными инструментами, которые всегда носили на себе. Одни из них принялись рыть подкопы под стены, в то время как другие попытались возвести вровень со стеной земляную насыпь, позволявшую перейти на городские укрепления.
Положение было критическое. Хотя патриарх Фотий успел сформировать и вооружить отряды ополченцев из жителей столицы, но выстоять при помощи одних только собственных сил в городе не надеялся никто — ни власти, ни военные, ни обыватели. Между тем императорская армия маршировала по каменистым дорогам Малой Азии в направлении Сирии, грозный византийский флот стоял на якоре в гаванях Кипра. Конечно, к Михаилу был послан гонец, но для того чтобы помочь осажденной столице, императору требовалось время — несколько долгих недель. А ведь под стенами Константинополя счет шел уже не на дни — на часы: подкоп становился все глубже, земляной вал все выше… «Город едва не был поднят на копье», — свидетельствует Фотий.
На исходе третьей недели осады патриарх Фотий решил прибегнуть к заступничеству небесных сил. После торжественного молебствия был устроен крестный ход. Десятки тысяч горожан наблюдали за тем, как патриарх, ради ограждения беззащитного города от неистовства варваров, обошел городские укрепления со священной реликвией — Пречистой Ризой Божьей Матери. И вдруг произошло необъяснимое. Фотий рассказывает об этом так: «Она обтекала кругом стены, и неприятели необъяснимым образом показывали свой тыл. Она ограждала город, и насыпь неприятелей разваливалась как бы по данному знаку. Она покрывала город, а неприятели обнажались от той надежды, которой окрылялись. Ибо как только эта девственная Риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения. Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их».
Случившееся само по себе было чудом. Но позднейшие византийские историки, не удовольствовавшись таким исходом дела, еще резче подчеркнули в происшедшем элемент чудесного избавления. Лев Грамматик, например, пишет: «Василевс, возвратясь , пребывал с патриархом Фотием во Влахернском храме Божией Матери, где они умоляли и умилостивляли Бога. Потом, вынеся с псалмопением святой омофор Богородицы, приложили его к поверхности моря. Между тем как перед этим была тишина и море было спокойно, внезапно поднялось дуновение ветров и непрерывное вздымание волн, и суда безбожных росов разбились. И только немногие избежали опасности». Повторяя его слова, «Повесть временных лет» также рассказывает о погружении в море Ризы Богородицы, после чего «буря с ветром вста, и волнам великим воздвигшимся засобь , безбожной Руси лодьи возмяте. И к берегу привержени и избиени, яко мало от них таковые беды избегнута, восвояси с побеждением возвратишася».
Однако все эти подробности являются домыслом. В Прологе** сказано, что русы сняли осаду с Царьграда 7 июля. Значит, они простояли под городом 19 дней. За это время Михаил III вряд ли успел бы получить весть о нападении русов и вернуться из похода даже с частью армии***. А если бы он и достиг Босфора, то все равно не сумел бы через него переправиться, так как в проливе хозяйничал флот русов. Фотий в своих посланиях рисует Константинополь брошенным на произвол судьбы, что было бы невозможно, если бы император находился в столице. Равным образом этот важнейший очевидец осады молчит о буре и о разгроме флотилии русов, хотя не приходится сомневаться, что, произойди нечто подобное на самом деле, он не преминул бы отметить столь зримое проявление Божьего гнева. В Западной Европе вообще были уверены, что русы отступили с триумфом. Венецианский хронист Иоанн Диакон (рубеж X-XI вв.) пишет, что они, «предавшись буйному грабительству предместий и нещадно избив очень многих, с добычей отступили восвояси».
Так что же произошло 7 июля под стенами Царьграда — чудо? Для осажденных, несомненно, да. Но русы, вероятно, смотрели на дело иначе. Они тоже начали испытывать некоторые затруднения. Патриарх Фотий коротко отметил, что в лагере русов распространились болезни. Впрочем, отнюдь не это побудило русов снять осаду. Без болезней не обходится ни одна война, а лагерь русов, судя по всему, не был охвачен повальным мором. Главной причиной, по которой русы отступили от города, было то, что они полностью достигли своей цели. Ведь они вовсе не хотели разрушать второй Рим. Вопреки еще одному устоявшемуся мифу, ни в 860 г., ни позже — при Олеге, Игоре и Ярославе — русы и в мыслях не имели «брать» Константинополь. Ведь это означало бы своими руками зарезать дойную корову. С кем тогда торговать мехами и рабами, от кого требовать дани, кто в таком случае будет платить вожделенные динарии за службу в императорской гвардии? Нет, факты показывают, что от набегов русов страдали одни окрестности Константинополя, сам же город — никогда. Но после каждого набега русы увозили на берега Днепра новый договор, скрепленный императорской печатью, главными пунктами которого были торговые льготы для северных «гостей» и возможность для русов беспрепятственного найма на императорскую службу (служба у знатного и богатого господина — социальный идеал той эпохи).
На самом деле, русы протягивали руки к вымени, а не к горлу. Их целью было запугать Византию с тем, чтобы обеспечить себе выгодные условия мира. Они приплыли к Константинополю, чтобы отомстить за своих сородичей и восстановить разорванный Михаилом союз. Фотий недаром отметил, что русы, проплывая мимо городских стен, в ярости потрясали своими мечами. Это жест разгневанного человека, жаждущего мести. Месть была удовлетворена кровавым гульбищем по столичным окрестностям. Юридическая справедливость была восстановлена путем возобновления союзного договора. Вполне вероятно, что условия «дружбы» были закреплены в не дошедшем до нас письменном договоре — первом в длинном ряду русско-византийских соглашений.
Наличие у русов IX в. грамоты — «русских письмен» — удостоверяет Житие Константина Философа. Доказательством тому, что мир был заключен официально, по всем правилам византийской дипломатии, служит одна формула из Олегова договора с греками 911 г., согласно которой этот документ должен был утвердить «межю христианы и Русью бывшую любовь». Каким образом утвердилась эта любовь в 860 г., мы не знаем. Возможно, гонец, посланный Фотием к императору, вернулся к русам с предложением полюбовной сделки. Во всяком случае, русы отступили от Константинополя не гонимые паническим страхом, а в твердой уверенности в том, что отныне здесь вновь будет иметь сбыт и их товар, и их кровь.
Условия русско-византийского договора 860 г., заключенного под стенами Константинополя, были определенным дипломатическим успехом и для греков, ибо, смирив имперскую надменность, русы сами склонились под «легкое иго» Христа (Мф., 11; 29-30). Продолжатель Феофана сообщает, что «насытившись гневом Божиим», русы «вернулись домой — правивший тогда церковью Фотий молил Бога об этом, — а вскоре прибыло от них посольство в царственный город, прося приобщить их Божьему крещению. Что и произошло».
Принятие крещения по греческому обряду формально означало признание вассальной зависимости от Византии. Недаром патриарх Фотий всего через несколько лет после бедственных событий 860 г. отозвался о страшных русах как о союзниках и подданных империи. В окружном послании 866-867 гг., рассказав о крещении болгар, он заметил: «И не только этот народ променял прежнее нечестие на веру во Христа, но даже и многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой так называемые росы, которые, поработив находящихся около них и отсюда возомнив о себе высоко, подняли руки и против Ромейской державы. А в настоящее время даже и они променяли эллинское и нечестивое учение , которое содержали прежде, на чистую и неподдельную христианскую веру, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо ограбления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго перед тем. И до такой степени разгорелись у них желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью».
Эти слова Фотия являются еще одним доказательством того, что русы вовсе не хотели громить Константинополь. Парадоксальным образом силой своего меча они навязывали империи свою дружбу. Варварские понятия о свободе и чести, как ни покажется странным, находили полное и исчерпывающее воплощение в служебной зависимости от сильного, богатого и щедрого господина. Свои союзнические обязательства русы выполняли свято. В письме к епископу Боспора Антонию патриарх Фотий, уже не опасаясь новых нашествий «безбожного народа рос», благодушно каламбурил, что ныне, благодаря крещению народов Черноморья, это море, бывшее некогда «Аксинос» («негостеприимным»), сделалось не просто «Эвксинос» («гостеприимным»), но более того — «Эвсевис», «благочестивым».
Свидетельство юридического оформления канонической территории древнейшей «Русской митрополии» находим также в списке епархий Константинопольского патриархата («Перечень епископий», Notitiae Episcopatuum), составленном в начале Х в. императором Львом VI Мудрым. Здесь пребывающая в юрисдикции Константинопольского патриархата «митрополия Русская» поставлена на 61-е место.
К сожалению, остается неизвестным, с каким городом была связана эта митрополия. Вероятнее всего, кафедра «русского» епископа находилась где-то на территории Таврической Руси. Центром митрополии мог быть город Русия или область Росия, расположенные в районе Керченского пролива, неподалеку от Матархи/Тмуторокани.
Конечно, это «первое крещение Руси», состоявшееся где-то между 860 и 866 гг., может считаться таковым весьма условно. Вряд ли оно охватило больше нескольких сот человек — «русских» князей и их дружинников. Поэтому ни своими количественными, ни временными показателями «первое крещение Руси» не обозначило вехи в длительном процессе проникновения христианства в Северное Причерноморье и Среднее Поднепровье. Но появление «Русской митрополии» было чрезвычайно важным в церковно-организационном отношении. В этом смысле 860-е гг. имеют значение исходного рубежа, с которого Русская церковь начала свой многотрудный земной путь по тернистой стезе исторического христианства.
Примечания:
* Таков традиционный перевод не вполне ясного греческого слова, стоящего в оригинале текста Фотия. В 1956 г. М.В. Левченко предложил заменить «молотильщиков» на «другие». Но, как можно видеть, эта замена не прибавляет тексту ясности, скорее наоборот.
** Пролог — древнерусский житийный сборник, ведущий свое происхождение от византийских месяцесловов, в котором Жития святых расположены в соответствии cо днями их церковной памяти. Прототипом для него послужили греческие Минологии и Синаксари. Из числа таких сборников наиболее близким к славянскому Прологу считается Минологий, составленный при императоре Василии II (975-1025) и два древних Синаксаря первой половины XI — начала XII вв. В первом из них находится «предисловие», греческое название которого взято в древнеславянских переводах за наименование всей книги.
*** Согласно хронике Симеона Логофета, послы из Константинополя застали императора у Мавропотама (Черной реки). Точная локализация этого гидронима затруднительна, однако обычно его соотносят с Каппадокией, исторической областью на востоке Малой Азии, примерно в 500 км от Константинополя.
Сергей Цветков ака sergeytsvetkov
«Переформат», историк, 30 января — 9 февраля 2015

Ныне Стамбул, до 1930 года Константинополь. На Руси же он звался Царьград. Удивительная история города насчитывает не одно тысячелетие. За этот период он претерпел множество изменений, побывав столицей сразу трех империй: Римской, Византийской и Османской. Неудивительно, что ему не раз пришлось менять названия. Самым первым именем, закрепленным за ним в истории, является Византий.

Это один из немногих городов в истории человечества, у которых есть точная дата рождения: 11 мая 330 года (24 мая по новому стилю) – в этот день прошла официальная церемония так называемого «обновления» (как мы сейчас переводим), или освящения, города, которую возглавлял сам император Константин.

Константинополь – город святого Константина – изначально был задуман императором как восточная столица огромной империи, которая простиралась от Атлантического океана до Междуречья, как столица государства, которое было основано еще во времена Республики и с императора Августа стало империей, монархической державой, объединявшей самые разные народы и самые разные культуры, но в основном державшейся на двух ключевых элементах: греческий Восток и латинский Запад.

Первое поселение европейцев

Около 680 года до н.э. на Босфоре появились греческие поселенцы. На азиатском берегу пролива они основали колонию Халкедон (сейчас это район Стамбула, который называется «Кадыкей»).

Спустя три десятилетия напротив него вырос городок Византий. Согласно преданию, его основал некий Визант из Мегар, которому дельфийский оракул дал туманный совет «поселиться напротив слепых». По мнению Византа, жители Халкедона и были этими слепыми, поскольку выбрали для поселения далекие азиатские холмы, а не находящийся напротив уютный треугольник европейской суши.

Сначала город заселили рыбаки и торговцы, но выгодное географическое положение привело к быстрому росту Византии, и вскоре она заняла видное место среди греческих полисов.

В 196 году до н. э. римский император Септимий Север после трёхлетней осады взял Византию и разрушил ее, но вскоре по его же приказу город был восстановлен.

Своё величие город приобрёл, когда Константин сделал его столицей Римской империи и переназвал Новым Римом, Константинополем.

Как было определено место под новую столицу

Первоначально взор императора был обращен на берега Эгейского моря – туда, где в древности находилась Троя. Именно там Константин поначалу хотел построить новую столицу. Троя в истории Рима играет особую, уникальную роль. Но Троя к тому времени давно уже исчезла, остались только руины, и руины эти находились в достаточно неудобном для политического маневра месте.

По преданию императору Константину был вещий сон. Якобы именно во сне император увидел, что город должен быть основан именно здесь, напротив древней и к тому времени уже лежавшей в руинах из-за землетрясения столицы Никомидии, и именно на европейском берегу Босфора.

Место для города во многих отношениях очень удобно. С одной стороны, оно находится в стратегически ключевом пункте всей евразийской системы торговых путей, потому что соединяет и сухопутные маршруты из Азии в Европу, и морской маршрут из Черноморского региона в Средиземное море. Он очень хорошо защищен, этот треугольник, на котором располагался древний Византий, в честь которого, собственно, мы и называем империю Византийской.

Рассвет Константинополя

По указанию Константина из Рима, Афин, Коринфа, Эфеса, Антиохии и других городов империи в Константинополь были вывезены лучшие скульптуры, ценные рукописи, церковная утварь, мощи святых.
Дело Константина продолжили и его потомки. В Константинополь были доставлены мраморные и медные колонны, ранее украшавшие римские храмы и площади.

Предание гласит, что на постройку города было израсходовано 60 тонн золота. В последующем город так стремительно рос и развивался, что уже через полвека, при правлении императора Феодосия, возводятся новые городские стены, сохранившиеся до наших дней, и заключавшие в себя семь холмов — столько же, сколько в Риме.

Во времена правления императора Юстиниана в 527–565 годах в городе вспыхнуло крупнейшее восстание «Ника». Город был существенно разрушен, собор Святой Софии сгорел.

После жестокого подавления бунта Юстиниан заново отстраивает столицу, привлекая лучших архитекторов своего времени. Для Константинополя наступает «золотой век». Строятся новые здания, храмы и дворцы, центральные улицы нового города украшаются колоннадами. Особое место занимает строительство собора Святой Софии, который стал самым большим храмом в христианском мире и оставался таковым на протяжении более чем тысячи лет — вплоть до постройки Собора Святого Петра в Риме.

Город быстро растёт и становится сначала деловым центром тогдашнего мира, а вскоре и самым большим городом мира.

На Руси же городу дали свое название — Царьград — город, где живёт царь. А само слово «царь» возможно произошло от имени римского императора Юлия Цезаря. Слово «цезарь» стало частью титула римских императоров.

Богатства города вызывали зависть у окружавших его народов. В период с 666 года по 950 год город подвергается неоднократным осадам со стороны арабов.

Столичная символика

Константинополь — город тайных смыслов. Местные гиды обязательно покажут вам две главные достопримечательности древней столицы Византии — собор Святой Софии и Золотые ворота. Но далеко не всякий объяснит их тайное значение. А между тем эти постройки появились в Константинополе отнюдь не случайно.

Собор святой Софии и Золотые ворота наглядно воплощали средневековые представления о странствующем Граде, особенно популярные на православном Востоке. Считалось, что после того, как древний Иерусалим утратил свою провиденциальную роль в деле спасения человечества, сакральная столица мира переместилась в Константинополь. Теперь уже не «ветхий» Иерусалим, а первая христианская столица олицетворяла Град Божий, которому предназначено стоять до скончания века, а после Страшного суда стать обителью праведников.

Начало упадка Византии

Вплоть до XI в. Византия была блистательной и могущественной державой, оплотом христианства против ислама. Византийцы мужественно и успешно исполняли свой долг до тех пор, пока в середине столетия с Востока вместе с нашествием турок на них не надвинулась новая угроза со стороны мусульманства. Западная же Европа между тем зашла так далеко, что сама в лице норманнов попыталась осуществить агрессию против Византии, которая оказалась вовлеченной в борьбу на два фронта как раз в то время, когда она сама переживала династический кризис и внутренние неурядицы. Норманны были отброшены, но ценой этой победы явилась потеря византийской Италии. Византийцам пришлось также навсегда отдать туркам гористые плато Анатолии.

Между тем глубокие старые религиозные различия между Восточной и Западной христианскими Церквами, раздуваемые в политических целях на протяжении XI в., неуклонно углублялись, пока к концу столетия между Римом и Константинополем не произошел окончательный раскол.

Кризис наступил тогда, когда армия крестоносцев, увлекаемая честолюбием своих вождей, ревнивой алчностью их венецианских союзников и той враждебностью, которую на Западе испытывали теперь по отношению к византийской церкви, повернула на Константинополь, захватила и разграбила его, образовав на руинах древнего города Латинскую империю (1204-1261).

Летом 1261 года император Никеи Михаил VIII Палеолог сумел отвоевать Константинополь, что повлекло за собой реставрацию Византийской и уничтожение Латинской империй.

После этого Византия уже не была доминирующей державой на христианском Востоке. Она сохранила лишь отблеск своего былого мистического престижа. На протяжении XII-XIII веков Константинополь казался таким богатым и великолепным, императорский двор таким пышным, а пристани и базары города столь полными товаров, что к императору все еще относились как к могущественному властителю. Однако в действительности он был теперь лишь государем среди равных ему или даже более могущественных.

Весь XIV век был для Византии периодом политических неудач. Византийцам угрожали со всех сторон — сербы и болгары на Балканах, Ватикан — на Западе, мусульмане — на Востоке.

Гибель Византийской империи

В конце мая 1453 года султан Мехмед II Завоеватель взял Константинополь после осады, которая длилась 53 дня. Последний византийский император Константин XI, отстояв молебен в Софийском соборе, доблестно сражался в рядах защитников города и погиб в бою.

Взятие Константинополя означало конец существования Византийской империи. Константинополь стал столицей Османского государства и поначалу назывался Константиние, а затем был переименован в Истанбул.

В Европе и России город называют Стамбулом, что является искаженной формой турецкого названия.