Преподобный Трифон

400 лет со дня преставления

21 октября 2012 года исполнилось 400 лет со дня блаженной кончины преподобного Трифона Вятского, широко почитаемого православными жителями не только Вятской земли, но и всего русского севера. Всё это время его жизнь служит примером деятельной любви к Богу и Христовой Церкви. При этом каждое поколение духовенства, монашествующих и мирян находит в ней назидательное для себя.

В начале пути

Будущий наставник монашества родился около 1546 года вдали от вятских пределов – в «северной стране, нарицаемой Мезени», ныне Мезенском районе Архангельской области. Когда-то здесь на берегу реки Немнюги всего в 60 верстах от Белого моря находилась деревня Конешельская, которую принято считать родиной преподобного. Сегодня на карте её не найти. Время сильно изменило эти места. Однако место рождения святого не забыто: ещё в начале XVIII века оно было отмечено деревянной часовней, которая сохранилась до наших дней. Местные жители называют часовню «Трифон» и дважды в год, на память преподобного в октябре и в четвёртое воскресенье по Пасхе, совершают к ней паломничество.

О детстве и юности святого известно немного. Его родители Дмитрий и Пелагея Подвизаевы были крестьянами и сына назвали Трофимом. В скором времени отец скончался, и отрок вместе со старшими братьями остался на попечении матери. Житие не сообщает о том, как родилось и окрепло в душе будущего подвижника искание монашества. Было ли оно таинственным действием благодати Святого Духа или же возникло под влиянием бесед приходского священника, встреч с насельниками северных монастырей или паломниками – не известно. Но уже вскоре ему пришлось сделать выбор, определивший его жизненный путь.

Едва Трофиму исполнилось 17 лет, старшие братья решили его женить. Избрав из числа прислуги пригожую девицу и нарядив в красивые одежды, братья подослали её к Трофиму. Но та, по слову жития, хотя и «жало своего языка сотре, крепкого же столба не поколеба». «Льстивые и блазненные глаголы» девицы не смутили юношу. По слову агиографа, «не блуда ради сотвориша братья сия, но како бы сочетати его браком и удержати во отечествии своем понеже живяста во всяком обилии довольне». Но именно это событие заставило Трофима сделать выбор: или завести семью и в трудах преумножать состояние рода, или же оставить мир сей и искать Царства Божия и правды его (Мф. 6, 33) на путях монашеского жития.

Это случилось около 1564 года, когда Московское царство стояло на пороге опричнины, готовой наложить кровавую печать на весь русский мир. Пройдёт немного времени, и опричники с особой жестокостью обрушатся на Новгород Великий и его владения на русском севере, в которых проживал род Подвизаевых. Конечно, вряд ли родные Трофима могли предвидеть, как скоро и трагично изменится их жизнь, а потому и желали любым способом удержать юношу в родном селе. Да и сам Трофим только в этом случае мог рассчитывать на поддержку живших в «довольстве» родственников. Если же он решался оставить отчий дом, то полностью предавал себя в «руце Божии» (Прем. 3, 1). Даже сегодня это непростой шаг. Можем ли мы представить, что означало «оставить свое отечество» в столь непростые времена? Но Бог, от Которого «стопы человека исправляются» (Пс. 36), утвердил Трофима в решении оставить родительский дом.

Юноша не имел возможности поступить послушником в Соловецкий монастырь или другую прославленную обитель. Причиной тому, как предположил исследователь жития протоиерей Андрей Дудин, могло быть незнатное происхождение преподобного. Известно, что в крупные и состоявшиеся монастыри в те годы принимали преимущественно выходцев из знатных родов, на содержание которых родные могли внести существенный вклад. Простолюдинам же нередко приходилось начинать иноческий путь с небольших и недавно созданных обителей.

Трофим с посохом странника направился в Устюг Великий, а это без малого семьсот вёрст пути. Здесь в его судьбе принял участие священник Афанасьевской церкви Иоанн, в котором Трофим обрёл своего духовного наставника. Священник одобрил желание юноши не вступать в брак и направил его в городок Орёл на реке Каме, бывший в те годы негласной столицей обширных владений Строгановых. С этого времени на долгие пятнадцать лет жизнь молодого подвижника оказалась связанной с пермскими лесами, которые стали для него пустыней первых монашеских подвигов и молитв.

В пермских лесах

Описывая пермский период в жизни преподобного, агиографы, как правило, сообщают о его трудах и подвигах в Пыскорском монастыре, где в возрасте 23 лет Трофим принял монашеский постриг с именем Трифон. Днём инок посещал церковные службы и исполнял труды послушания для братии: пёк хлеб, готовил пищу, рубил дрова в лесу, на своих плечах носил их в монастырь, ухаживал за больными. К утрени он являлся одним из первых, из церкви же выходил последним и в молчании шёл в свою келью. Ночи инок проводил в молитвенных подвигах. Постели у него не было, для отдыха он ложился на землю. Летом, когда бывает много комаров, Трифон до пояса обнажал для них своё тело, а пищей для него были хлеб с водой, да и то в малом количестве.

Эти труды надломили здоровье подвижника. Он слёг и заболел. Болезнь продолжалась уже сорок дней, когда в забытье инок увидел ангела, пришедшего взять его душу, и уже направился за ним по воздуху, как вдруг раздался голос, повелевший ангелу возвратить Трифона в обитель. Больной проснулся и рядом с одром увидел святителя Николая, который исцелил инока и тут же стал невидим.

Когда это чудесное посещение и усердные труды молодого подвижника вызвали зависть у братии, Трифон покинул монастырь и в течение нескольких лет странствовал в пермских пределах. Жил отшельником на реке Мулянке, где, как некогда святитель Стефан Пермский, срубил и сжёг священное дерево остяков, обратив их ко Христу. Затем удалился на реку Чусовую, устроил келью и наставлял добрыми советами местных жителей.

К сожалению, за этими подвигами потерялся урок, который в наши дни, возможно, заслуживает большего внимания. Но чтобы в полноте его оценить, нам следует возвратиться в 1564 год, когда Трофим впервые пришёл в Орёл-городок.

В те годы российское государство стояло перед задачей освоения Урала и Сибири. Эти труды были возложены на сольвычегодского купца и промышленника Анику Строганова, который получил от царя Ивана IV в беспошлинное владение земли по берегам реки Камы и вместе со старшими сыновьями Григорием и Яковом весной 1559 года переселился в Пермь Великую. Строгановы строили города и крепости, развивали солеваренные, охотничьи и рудные промыслы, активно торговали с народами Сибири. При этом они могли назначать «вольные» цены, благодаря чему вскоре нажили «знатную пользу».

Однажды зимой, когда стоял «мраз велий, яко невозможно лица своего явити», Трофим в худой и заплатанной одежде шёл высоким берегом реки Камы. На беду мимо проходили слуги Строгановых. Решив поглумиться над беззащитным странником, они толкнули юношу вниз с обрыва, да так, что сошедший с горы снег совершенно засыпал его. Обидчики испугались, думая, что убили странника. Каково же было их удивление, когда выбравшийся из сугроба Трофим стал кротко молиться за них, прося, чтобы Бог не вменил им во грех жестокого поступка. Трофим с такой кротостью и любовью смотрел на своих обидчиков, что те, устыдившись, попросили у него прощения. Вечером этот случай стал известен в доме Строгановых.

На следующий день Трофим был в храме и, стоя у дверей вместе с нищими, прилежно молился Богу. В числе пришедших в церковь был и Яков Строганов. После заутрени он подошёл к Трофиму и стал просить его помолиться о больном сыне Максиме, пообещав, что в случае исцеления будет ему «помощником на любое дело». Смиренный юноша сначала смутился, но затем уступил этой просьбе. И Господь по его молитвам исцелил наследника.

А теперь представьте, что всё это произошло с вами, и именно на вас обратил внимание один из самых могущественных людей мира сего. Какие перспективы открыло бы это покровительство! Сколько всего можно было бы построить и устроить! Как прочно можно было утвердиться в мире семили, по крайней мере, сделать его более безопасным и успешным.

Но не так думал Трофим. По сути перед ним в полный рост встал всё тот же выбор между Царством Небесным, которое есть «правда и мир и радость о Дусе Святе» (Рим. 14, 17) и «суетой мира сего». Только на этот раз мир сей олицетворяли не старшие братья, желавшие обманом привязать Трофима к имению, а могущественные Строгановы, покровительство которых неизбежно погрузило бы юношу в пучину страстей.

Трофим оставил Орёл-городок и удалился в Пыскорский монастырь, чтобы трудами, молитвами и постом постоянно обновлять в себе искание Царства Божия, ради которого он и покинул родительский дом. Впоследствии так было не раз: как только мирская слава достигала святого, он немедленно оставлял место подвигов и шёл искать новое пристанище.

Так случилось, что покинуть пермские земли преподобному также пришлось по воле Строгановых. Это произошло десять лет спустя, когда подвижник жил на реке Чусовой. Однажды, расчищая от сорной травы поле, он «нача ту подсеку палити огнем якоже обычай надлежит». Внезапно налетел ветер, и начался сильный пожар, в котором сгорели большие склады дров, принадлежащих Григорию Строганову. По его приказу преподобный был схвачен и заключён в оковы, но вскоре получил свободу при условии, что оставит пермский край. «И от того времени вложи Бог в сердце преподобному о Вятской стране».

В Вятской стране

18 января 1580 года святой Трифон пришёл в г. Слободской, а затем в г. Хлынов, столицу Вятской земли. Обойдя окрестности в поисках места для будущего монастыря, он приметил за южной границей города территорию старого кладбища, где стояли две ветхих церкви – Успения Божией Матери и святителей Афанасия и Кирилла Александрийских. Вятчане поддержали преподобного, и вскоре от жителей городов Хлынова, Слободского, Шестакова, Котельнича и Орлова была написана челобитная к царю и митрополиту о разрешении устроить в г. Хлынове монастырь и назначить его строителем инока Трифона. С этой челобитной преподобный отправился в Москву.

24 марта митрополит Антоний рукоположил Трифона в сан иеромонаха и благословил новую обитель иконой Божией Матери Одигитрия. 12 июня царь Иван IV пожаловал под будущий монастырь указанные в челобитной земли и «велел о строении монастыря грамоту дати». 24 июня Трифон покинул Москву и 20 июля возвратился в Хлынов, жители которого, услышав о царском жаловании и святительском благословении, «зело возрадовашася и прославиша Бога и вси течаху к преподобному с радостною душею и приимаху от него благословение».

Вскоре у Трифона появились первые помощники и ученики, среди которых агиограф называет монахов Анисима, Дионисия и Гурия. Первым делом для братии монастыря около ветхих кладбищенских храмов было возведено несколько келий. В это время в соседнем Слободском находилась недостроенная деревянная церковь, которая предназначалась для открытия в городе монастыря, но за смертью строителя не была освящена. Трифон упросил слобожан пожертвовать этот храм для хлыновской обители. Слобожане помогли разобрать церковь и доставить её в Хлынов. В праздник Рождества Пресвятой Богородицы этот храм был заложен и вскоре освящён в честь «честнаго и славнаго Ея Благовещения». Все эти важные и новые для жителей Хлынова события, по свидетельству агиографа, сопровождались удивительными природными явлениями, а также чудесным явлением Богородицы, которая Сама указала место закладки храма. По всему было видно, что на деле и строителе монастыря пребывает Божие благословение.

Положение обители упрочилось спустя несколько лет, когда Бог послал преподобному Трифону влиятельного помощника – воеводу Василия Овцына. Зная о желании святого возвести в обители храм в честь Успения Божией Матери, воевода в первый день Пасхи 1587 года собрал именитых вятчан и предложил внести жертву на это святое дело. На эти средства в монастыре была построена деревянная Успенская церковь «о шести верхов шатровых со главами», имевшая пять приделов по числу вятских городов, принявших участие в учреждении монастыря.

В следующем 1588 году преподобный во второй раз отправился в Москву, откуда возвратился с таким обилием даров от царя и Патриарха, что пришлось взять двенадцать подвод для доставки икон, риз и церковной утвари. Патриарх Иов возвёл Трифона в сан архимандрита, а царь Феодор Иоаннович пожертвовал хлыновскому монастырю земельные угодья, сёла, озёра и рыбные ловли. Много лет спустя, в середине XVIII века, рачительное использование этой собственности позволило отстроить Трифонов монастырь в камне, превратив его в жемчужину архитектуры и центр духовной жизни всего Вятского края.

В изгнании

Все десять лет, прошедших от прихода преподобного в Хлынов до воплощения замысла о монастыре, были наполнены огромным количеством трудов. Казалось бы, этот период являет нам совсем другого Трифона, уже не отшельника, который бежит от сильных мира сего, а деятельного строителя и опытного политика. «А как иначе? – воскликнет иной читатель. – Одними молитвами монастырь не построишь. Да что там монастырь, крышу на храме не отремонтируешь! Не говоря уже о воскресной школе, общине сестёр милосердия или издании приходской газеты. На всё нужны деньги и связи. А сколько надо всего переделать!»

Как говорят на Вятке, «так-то да». Но эти слова не выражают полного согласия. Между тем ещё тридцать лет назад, когда в России только начиналось церковное возрождение, протопресвитер Александр Шмеман с сожалением писал о том, что и среди духовенства, и среди прихожан Церковь порой «воспринимается как какая-то безостановочная и лихорадочная «активность», для которой нужны деньги, а для добывания денег нужна опять-таки активность. Хотя для спасения эта суета не нужна, для «радости и мира в Духе Святом» тоже не нужна, для «тихого и безмолвного жития» тоже не нужна. И всё это сводится к вопросу: для чего нужна Церковь?»

Возможно, обновить понимание этого вопроса поможет ещё один урок преподобного Трифона, которому в расцвете сил Бог судил пережить заговор братии и изгнание из монастыря.

Вождём этого заговора стал казначей Иона (Мамин), которого святой Трифон юношей привёл в монастырь и которому со временем надеялся передать обитель. Первое время Иона был во всём послушлив преподобному. Однако по мере того, как монастырь рос и занимал всё более заметное место в жизни Вятской земли, часть насельников стала стремиться также занять особое место в обители и в городе. Если святой Трифон никогда «не требовал ни мягких риз, ни сладкой пищи и носил на теле железные вериги, сверху же ветхую одежду из жесткой шерсти, всей душой работая Богу, всегда пребывая в посте, молитве и воздержании», то монахи во главе с Ионой желали столоваться не в общей трапезе, а в кельях, принимать гостей, справлять именины и праздники. Преподобный не мог пойти против совести и согласиться на то, чтобы насельники жили в монастыре, как в миру.

Тогда в 1601 году заговорщики отправили Иону в Москву с челобитной, в которой просили Патриарха сместить преподобного будто бы за то, что он отказывается «беспенно» постригать в свою обитель жителей г. Слободского. Патриарх Иов внял этой просьбе, возвёл Иону в сан архимандрита и назначил наместником монастыря. Но Бог не оставил праведника без помощи. За преподобного Трифона, который в те дни также был в Москве, вступился Никита Строганов, который просил отпустить старца на покой в Сольвычегодск. Здесь в Введенском монастыре Строганов построил для святого келью и дал средства на содержание. Но преподобный всей душой стремился на Вятку. Не имея возможности вернуться в Хлынов, смиренный старец пришёл в соседний Слободской, где, не помня обиды, принялся за строительство монастыря в честь Богоявления Господня.

Завещание

В 1612 году преподобный Трифон вновь совершил паломничество в Соловецкую обитель. Видя его нездоровье, иноки советовали святому остаться в монастыре. Но он не мог покинуть мир, не увидев своей обители и учеников. 15 июля 1612 года преподобный возвратился в Хлынов. Последние несколько вёрст дороги он тяжёло страдал и временами терял сознание. Предчувствуя близкую кончину, святой Трифон смиренно просил архимандрита Иону разрешить повидаться с братией и упокоиться в монастыре. Иона ответил отказом. Но, когда городское духовенство единодушно заступилось за святого, сердце наместника смягчилось.

22 сентября слабый и больной преподобный Трифон пешком через весь Хлынов пришёл в обитель. Иона был так поражён кротостью святого, что, едва увидев его у ворот монастыря, припал к ногам старца и со слезами просил у него прощения. «Чадо мое духовное! Господь простит тя, сие бо дело старого врага диавола есть», – отвечал ему святой Трифон. Совершив молебен, он прошёл в приготовленную для него келью. Через несколько дней, чувствуя упадок сил, преподобный исповедовался и приобщился Святых Тайн. Затем преподал последнее благословение братии и архимандриту Ионе, испросил у всех прощения и отошёл в вечность. Это произошло 8 (21) октября 1612 года.

Почитание преподобного Трифона началось сразу после его блаженной кончины. Спустя семь десятилетий, 2 июня 1684 года, при строительстве в монастыре каменного Успенского собора, его святые мощи были обретены нетленными и по освящении храма положены под спудом у северной стены. Тогда же были написаны первые иконы, составлена служба преподобному. К месту его погребения, которое отмечено серебряной ракой, ежегодно приходят поклониться тысячи паломников. С 2007 года в день его памяти совершается празднование Собору вятских святых.

Подводя итог трудам преподобного Трифона, как правило, вспоминают Успенский монастырь, который за четыре века своей истории пережил многое и достоин отдельного повествования. Когда-то именно при нём появились первая на Вятской земле школа, библиотека, иконописная мастерская, больница и даже первый водопровод. Только не надо забывать, что всё это приложилось потом как результат искания Царства Божия и правды его (Мф. 6, 33), к чему всей душой с юности стремился преподобный Трифон и чему он был верен до конца. На всех этапах и во всех обстоятельствах своей многотрудной жизни.

Неслучайно перед своей праведной кончиной, словно ещё раз напоминая о том, что «Бог не в бревнах, а в ребрах», преподобный писал в своём завещании братии не о монастырских угодиях или рыбных ловлях, а о братской любви: «И я вас молю, Бога ради и Пречистой Богородицы между собою духовную любовь имейте. Без неё никакая добродетель не совершенна перед Богом».

Протоиерей АЛЕКСАНДР Балыбердин

Первая публикация статьи в Журнале Московской Патриархии (№ 9 за 2012 г.)

Преподобный Трифон Вятский родился около 1546 года в суровом Архангельском крае в с. Малая Немнюжка. От Вятской земли его тогда отделяли не только сотни вёрст, но и годы жизни и испытаний. Родители Дмитрий и Пелагея Подвизаевы занимались крестьянским трудом. Жили безбедно, в труде и вере воспитывая нескольких сыновей, среди которых Трофим (так звали преподобного от рождения) был самым младшим. С ранних лет отец и мать стали для него примером богоугодной жизни: они часто ходили в храм, всегда помогали тем, кто в этом нуждался. Воспитанный в атмосфере глубокой веры и благочестия Трофим с детства полюбил молитву и церковное пение. Послушание родителям и старшим братьям, строгое воздержание в пище стали для него первыми уроками будущего монашеского делания. Однажды на проповеди в храме он услышал глубоко запавшие в его душу слова о подобии монахов ангелам. Через некоторое время, простившись с семьёй, Трофим покинул родной дом. Так ради пребывания с Богом он променял спокойную жизнь в окружении близких и любящих людей на скитальчество и страдания. Вначале Трофим отправился в странствие по северным городам и сёлам. Вскоре он оказался в Пермских землях, во владениях богатых солепромышленников Строгановых. Около года он прожил в городке Орле на Каме. Подобно юродивому, ночевал на церковной паперти, даже в мороз ходил в ветхих и рваных одеждах, в общении был прост и кроток, не обращая внимания на насмешки и злые шутки. Так он постепенно становился иноком, то есть иным для этого мира. После того, как по его молитвам был исцелён сын Якова Строганова, о нём стали говорить как о чудотворце. Однако Трофим, избегая житейской славы, удалился из Орла в село Никольское, а оттуда в Спасо-Преображенский Пыскорский монастырь, где стал послушником. Здесь он с ревностью принялся изучать монастырские уставы. Прожив некоторые время в обители, Трофим обратился к настоятелю с просьбой постричь его в монахи. Убедившись в зрелости его решения, игумен постриг 22-летнего юношу и дал ему имя Трифон. Любую тяжёлую работу он исполнял с радостью, не думая об усталости и здоровье. Он занимался печением просфор, изготовлением свечей, носил дрова из леса, служил у болящих иноков. Видя особое благоговейное отношение Трифона к богослужению и храму, братия избрала его пономарём. Он первым приходил в церковь и последним уходил из неё. Преподобный жил и дышал атмосферой церковных песнопений и молитвословий, сделавшихся стихией его души. Даже после тяжёлой дневной работы он не прекращал своих духовных подвигов. Ночи он проводил в молитвах. Чтобы разогнать сон, он обнажал до пояса своё тело для комаров и мошек. Спал в келье, лёжа прямо на земле. Питался только хлебом и водой. Так один из самых молодых монахов стал примером для всей братии, которая удивлялась его смирению, терпению, послушанию и любви. Однако здесь его ждали ещё испытания. Духовный авторитет преподобного Трифона, любовь к нему прихожан вызвали зависть некоторых монахов. Чтобы не вносить раздор в братию, Трифон решил покинуть монастырь и удалиться в какую-нибудь пустынь. Местом для своих подвигов он избрал берег речки Мулянки. Проводя время в молитве, преподобный восхищался красотой северной природы и восхвалял Бога, создавшего этот прекрасный мир и человека. Со временем к нему стали приходить местные племена остяков и вогулов. По их просьбе он рассказывал им о Боге, невольно став миссионером для местных племён. Чтобы отвратить их от язычества, преподобный Трифон срубил и сжёг «священную» ель со всеми жертвоприношениями. На короткое время по просьбе братии Трифону пришлось вернуться в Пыскорский монастырь. Но слава чудотворца гнала его в уединение. Вскоре преподобный ушёл в Приуралье, устроив пустынь на реке Чусовой. Около своей кельи он возвёл храм. Со временем там стали селиться другие монахи. Приходили к нему люди из окрестных селений для молитвы и наставлений, а также вогуличи, желавшие креститься. Здесь он прожил несколько лет, пока с ним не произошёл несчастный случай. Однажды, когда святой Трифон расчищал место для пашни и сжигал деревья, поднялась сильная буря. Огонь перебросился на соседний лес и уничтожил большие запасы дров, заготовленные для соляных промыслов. Забыв всё доброе, что сделал для них преподобный, крестьяне в гневе хотели его убить. Они сбросили его с высокой горы на камни. Семён Строганов, на земле которого жил Трифон, много оскорблял и поносил его. Однако потом, раскаявшись, попросил прощения и отпустил преподобного. Тот ушёл в неведомую Вятскую страну. Преподобный Трифон шёл на Вятку уже в зрелом возрасте, духовно окрепшим. В Пыскорском монастыре он познал устав, монастырский быт, различные послушания. Там же он научился побеждать любовью даже ненависть. Приобрёл он в эти годы и огромное смирение. Но, убегая от мирской суеты, он так и не смог скрыться от людей. Где бы он ни был, люди шли к нему не только с просьбами о телесном здравии, но и с духовными нуждами. Преподобный Трифон никогда никому не отказывал в помощи, всегда с любовью поучал приходящих к нему. Так постепенно незаметно для себя из простого монаха, который ищет спасения своей души, он становился старцем духовным наставником, ведущим к спасению других. Однако Вятка готовила для него ещё большие испытания. Жизнь святых нередко являлась чередой страданий и гонений. Это подвиг быть иным для мира, который тебя не понимает и не принимает. Это подвиг любить тех, кто тебя осмеивает и побивает. Ещё живя в Архангельских и Пермских пределах, преподобный часто слышал о Вятской земле. Зная, что в огромном крае нет ни одного монастыря, он возгорелся желанием основать там обитель. Получив на это благословение духовника, Трифон понимал, насколько нелегко будет основать обитель в совершенно чужих краях, где нет ни близких, ни знакомых. Но он верил, что с Божией помощью монастырь устроится. В январе 1580 года преподобный пришёл в Хлынов. Убогий и никому неведомый странник, слезно молящийся и буквально живущий в храме, не мог не обратить на себя внимания вятского духовенства. Диакон Никольской церкви Максим Мальцев, видя необычайную веру пришлого монаха, проникся к нему глубоким уважением и пригласил жить в свой дом. Так преподобный обрёл приют. В окрестностях города он нашёл место для обители, называемое вятчанами Семёновской пустошью. Здесь располагалось старое городское кладбище с двумя ветхими церквами во имя Успения Пресвятой Богородицы и Афанасия и Кирилла Александрийских, где городские священники время от времени служили панихиды. Узнав о желании преподобного основать в Хлынове монастырь, вятчане с радостью согласились помочь ему в этом. Представители пяти вятских городов написали прошение, испрашивая разрешение царя. 2 июня 1580 года грамота на создание монастыря была получена. Новой обители царь пожаловал деньги, богослужебные книги, колокола, а также пустующие земли около Хлынова, которые позволили монахам заниматься хозяйством. Вскоре после этого преподобный Трифон вместе с двумя монахами построил первые кельи и стал служить в Успенской кладбищенской церкви. Через год благодаря жителям г. Слободского, отдавшим пустовавший деревянный храм, в монастыре была освящена Благовещенская церковь. Через несколько лет небольшой храм, куда кроме монахов приходили помолиться и жители города, стал тесен. Необходим был новый просторный храм. С помощью вятского воеводы Василия Овцына, который устроил на Пасху в своём доме благотворительные обеды, удалось собрать более 600 рублей. В 1599 году был освящён Успенский собор, построенный преподобным по образцу храма Василия Блаженного в Москве. Игумен Трифон, который всё время был устремлён к Богу, оказался погружён во множество житейских забот: на его попечении оказалось несколько десятков человек, которых надо было не только вести духовным путём, но и кормить, и дать крышу над головой. Усердно заботясь о своей обители и братии монастыря, преподобный ездил к царям и Патриарху, ходил по домам бояр и дворян, прося для монастыря пожертвований. Так, Трифон не менее 7 раз побывал в Москве. Почитавшие его цари Крест прп. Трифона Иоанн Грозный и Феодор Иоаннович пожаловали обители земельные владения и деревни, озёра и рыбные ловли, сенные покосы и пустоши «безданно и безоброчно». Кроме земельных пожалований от государя, игумен получил богатые вклады московских бояр и духовенства. Среди пожертвований были не только деньги, но и книги, иконы, церковные облачения, колокола, паникадила. Богатые пожертвования позволили построить ещё два храма: церковь Иоанна Предтечи и преподобного Сергия, а также Никольский надвратный храм. С восточной стороны преподобным Трифоном была возведена деревянная часовня над ключом. Для монахов срубили 14 келий и несколько хозяйственных построек. Над монастырским ансамблем возвышалась шатровая колокольня. Церкви обители были в изобилии снабжены богослужебной утварью и богато украшены иконами, многие из которых имели оклады с жемчугом и драгоценными камнями. Монастырская библиотека, которая была самой богатой в крае, насчитывала более 140 книг. Святой Трифон ввёл строгий общежительный устав. В том числе запрещалось принимать гостей у себя в келье, хранить и употреблять хмельные напитки. Но строгость преподобного как настоятеля сочеталась с его любовью и попечением об иноках. Немало времени он проводил в духовных беседах, поучая монахов идти скорбным и тесным путем спасения, неленостно исполнять монашеские обеты. Он поучал не только словами, но и личным примером. Настоятеля отличала неутомимая энергия, всецелая отдача своих сил на благо обители. Он был образцом для братии во всяком труде: своими руками он и «огороды строил, и колодезь копал». Несмотря на многие заботы по устройству обители, преподобный всегда пребывал в молитвенном предстоянии пред Богом. Даже став архимандритом, он сохранил глубокое смирение. В общении отличался простотой и любовью к ближнему. В его келье была скромная обстановка: только иконы и книги для душевной пользы. Преподобный ел не в сытость, не пил вина и пива, носил только ветхие одежды с заплатами. Смиряя свою плоть, он носил на своём теле вериги в виде железного креста. Строгая жизнь настоятеля действовала лучше проповеди, постепенно меняя нравственный строй души, соприкасавшейся с ним. Преподобный Трифон, имея высокие духовные идеалы, стремился вести за собой и братию. Однако далеко не каждый был на это готов. Помимо людей, которые искренне решили посвятить свою жизнь Богу, в иночество постригались «лутчие люди» из городской верхушки Хлынова и богатых московских родов. Сделав значительное пожертвование на обитель, они не желали исполнять строгих правил иноческого устава и отказываться от привычного образа жизни с пирами и гостями. Поэтому, когда преподобный ввёл общежительный устав, часть насельников начала выражать недовольство строгостью монастырских правил. Они стали приходить к преподобному и требовать более лёгкого устава. Они не понимали, что за смирением святого Трифона скрывается не безволие, а огромная духовная сила. Мирные разговоры вскоре перешли в оскорбления, угрозы и даже побои. Попытки преподобного увещевать недовольных ещё больше раздражали их. В конце концов братия решила избавиться от своего настоятеля. Когда архимандрит уехал за сбором пожертвований в северные земли, они тайно избрали настоятелем ученика преподобного Иону (Мамина). Это был образованный молодой человек из московского дворянского рода, которого святой Трифон назначил своим преемником. Однако братия предложила ему, не дожидаясь смерти настоятеля, занять его место. Тяжёлая внутренняя борьба, которая шла внутри Ионы, завершилась его духовным поражением. Иона отвёз Патриарху прошение от братии с ложными обвинениями преподобного Трифона, после чего из столицы пришёл указ о проверке монастыря. Святой Трифон, не дождавшись окончания ревизии, был вынужден покинуть обитель. Взяв с собой епитрахиль, четыре книги и икону, он уехал в Москву, а затем по приглашению Никиты Строганова поселился в Сольвычегодском Введенском монастыре. Там ему предоставили хорошую келью и щедро обеспечивали всем необходимым. Однако внешнее благополучие не могло успокоить душу преподобного. Неведомая сила влекла его обратно на Вятку. Он стремился в обитель, из которой был несправедливо изгнан, но которую он, тем не менее, не переставал любить. Совершив путешествие в Соловецкий монастырь, преподобный Трифон вернулся с пожертвованиями в вятскую обитель. К тому времени Иона (Мамин) был уже назначен настоятелем монастыря. Став архимандритом, он ниспроверг прежние основания монастырской жизни. Мирские обычаи мутной волной хлынули в кельи. Иона с головой окунулся в мирскую суету, увлекая за собой и всю братию. Преподобный Трифон много молился со слезами за братию. Не оставлял он и надежды вразумить Иону. Многократно приходил он к своему ученику, с любовью поучая его. Слова преподобного каждый раз больно бичевали совесть Ионы. Желая избавиться от своего учителя, он решил сделать его жизнь в обители невыносимой. По поручению Ионы его слуга всячески оскорблял преподобного, бил его и даже запирал в монастырской тюрьме. С кротостью и терпением относился к этому святой Трифон, готовый всё перенести ради пребывания в родной обители. Но братия решила окончательно изгнать его из монастыря. Преподобный был вынужден оставить своё детище, плод многолетних трудов, то, ради чего он отказался от безмолвного и радостного пребывания с Богом в отдалённых пустынях. Покидая монастырь, он глубоко переживал о предавшем его ученике, о тех, кто последовал за ним, всё больше удаляясь от ангельского образа монаха. Тем не менее, он воспринял это как посланное Богом. Преподобный многократно читал и хорошо знал заповеди блаженства: «Блажени, егда поносят вас», «Блажени изгнани правды ради» Теперь ему предстояло в полной мере пережить это на собственном опыте. Около 1608 года преподобный пришёл в Слободской, где в то время строился Богоявленский монастырь. Желая помочь обители, со своим учеником Досифеем он неоднократно ездил за пожертвованиями в северные земли. В 1610 году преподобный заложил надвратную церковь во имя архистратига Михаила, которая сохранилась до наших дней. Годы в изгнании больной старец по-прежнему проводил в трудах, посте и молитве. Он пришёл к удивительному смирению. Всё произошедшее воспринимал как должное по своим грехам, ни во что не ставя свои труды по устройству монастырей. Всё чаще из его уст слышалась слёзная покаянная молитва: чем ближе человек к святости, тем больше видит грехов в себе и тем меньше замечает их в других. Чувствуя, как силы оставляют его, преподобный уехал в Соловецкий монастырь, а оттуда на Вятку, желая в последний раз увидеть основанную им обитель. Он не знал, примет ли его архимандрит Иона и иноки монастыря. Но, уповая на Бога, молил Его о примирении с братией. 15 июля 1612 года подвижник прибыл в Хлынов. К тому времени болезнь завладела им: в конце пути он уже лежал, не в силах подняться. Первым делом он отправил келейника к архимандриту Ионе. Однако жестокосердный ученик отказался дать приют бывшему духовному наставнику. Принял преподобного его давний знакомый диакон Максим Мальцев. Больно было услышать умирающему старцу, прибывшему ради встречи с монастырём, отказ Ионы. Но он со смирением принял его, не переставая уповать на Бога. «Обычай был у него все скорби с радостью терпеть». Большим утешением стали для преподобного встречи с жителями Хлынова: и городские начальники, и простые люди приходили к нему, чтобы получить благословение. Бывал у него и духовник Успенского монастыря иеромонах Варлаам, со слов которого святой Трифон узнавал о жизни милой его сердцу обители. Жители города, в том числе и собор священников, не раз ходили к Ионе просить за преподобного, чтобы тот принял его в обитель. Только 23 сентября новый архимандрит дал на это согласие. С радостной вестью о том, что Иона зовёт Трифона в монастырь, к нему пришли келарь Дионисий и духовник Варлаам. Когда преподобный подходил к обители, в воротах монастыря его уже ждал Иона со всей братией. Увидев своего учителя, он со слезами припал к его ногам, умоляя о прощении. Тот же, несколько лет ждавший встречи с обителью и братией, мог только радоваться. Последние дни жизни преподобный Трифон провёл в посте и молитве, приготовляя свою душу к встрече с Тем, к Кому стремился всю свою жизнь. В своих последних беседах он учил братию о спасении души, богоугодной жизни, душевной и телесной чистоте, смирении, служении в храме. В духовном завещании он наставлял монахов в любви, способной победить ненависть и раздоры; в молитве как общении с Богом, ради которого они покинули суетный мир; в послушании, которое научает послушанию Богу. Своим завещанием преподобный дал монастырю духовную основу, показав возможную высоту духовного подвига. Сам же он был живым примером жизни во Христе, любви к Богу и людям. Перед смертью преподобный Трифон принял схиму. Исповедавшись и причастившись Святых Христовых Тайн, 8 (21) октября 1612 года святой подвижник скончался. Когда Иона с братией пришёл в его келью, она была исполнена благоухания, лицо его сияло, а с тела сами собой спали вериги. Переселившись в небесные обители, преподобный не оставил своим заступлением монастырь и град, ставший для него родным. Основанная им обитель стала духовным центром Вятского края, а его ученики основали множество других монастырей. По молитвам Трифона Вятского множество подвижников, исповедников, мучеников Христовых восстали на Вятской земле, прославив её. А потому в день памяти преподобного Трифона 21 октября совершается празднование в честь Собора всех святых, в земле Вятской просиявших.

Автор статьи, Елена Кустова.

Если вам понравилась данная статья,
поделитесь ей, пожалуйста, с друзьями!

Мильон терзаний (критический этюд)Текст

И. А. Гончаров
Мильон терзаний
(Критический этюд)

«Горе от ума» Грибоедова. –

Бенефис Монахова, ноябрь, 1871 г.

Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед.

Все знаменитости первой величины, конечно, недаром поступили в так называемый «храм бессмертия». У всех у них много, а у иных, как, например, у Пушкина, гораздо более прав на долговечность, нежели у Грибоедова. Их нельзя близко и ставить одного с другим. Пушкин громаден, плодотворен, силен, богат. Он для русского искусства то же, что Ломоносов для русского просвещения вообще. Пушкин занял собою всю свою эпоху, сам создал другую, породил школы художников, – взял себе в эпохе все, кроме того, что успел взять Грибоедов и до чего не договорился Пушкин.

Несмотря на гений Пушкина, передовые его герои, как герои его века, уже бледнеют и уходят в прошлое. Гениальные создания его, продолжая служить образцами и источником искусству, – сами становятся историей. Мы изучили Онегина, его время и его среду, взвесили, определили значение этого типа, но не находим уже живых следов этой личности в современном веке, хотя создание этого типа останется неизгладимым в литературе. Даже позднейшие герои века, например, лермонтовский Печорин, представляя, как и Онегин, свою эпоху, каменеют, однако, в неподвижности, как статуи на могилах. Не говорим о явившихся позднее их более или менее ярких типах, которые при жизни авторов успели сойти в могилу, оставив по себе некоторые права на литературную память.

Называли бессмертною комедиею «Недоросль» Фонвизина, – и основательно – ее живая, горячая пора продолжалась около полувека: это громадно для произведения слова. Но теперь нет ни одного намека в «Недоросле» на живую жизнь, и комедия, отслужив свою службу, обратилась в исторический памятник.

«Горе от ума» появилось раньше Онегина, Печорина, пережило их, прошло невредимо чрез гоголевский период, прожило эти полвека со времени своего появления и все живет своею нетленной жизнью, переживет и еще много эпох и все не утратит своей жизненности.

Отчего же это, и что такое вообще это «Горе от ума»?

Критика не трогала комедию с однажды занятого ею места, как будто затрудняясь, куда ее поместить. Изустная оценка опередила печатную, как сама пьеса задолго опередила печать. Но грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв ее красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишья, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила мильон в гривенники, и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения.

Но пьеса выдержала и это испытание – и не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь.

Печатная критика всегда относилась с большею или меньшею строгостью только к сценическому исполнению пьесы, мало касаясь самой комедии или высказываясь в отрывочных, неполных и разноречивых отзывах. Решено раз всеми навсегда, что комедия образцовое произведение, – и на том все помирились.

И мы здесь не претендуем произнести критический приговор, в качестве присяжного критика: решительно уклоняясь от этого – мы, в качестве любителя, только высказываем свои размышления, тоже по поводу одного из последних представлений «Горе от ума» на сцене. Мы хотим поделиться с читателем этими своими мнениями, или, лучше сказать, сомнениями о том, так ли играется пьеса, то есть с той ли точки зрения смотрят обыкновенно на ее исполнение и сами артисты и зрители? А заговорив об этом, нельзя не высказать мнений и сомнений и о том, так ли должно понимать самую пьесу, как ее понимают некоторые исполнители и, может быть, и зрители. Не хотим опять сказать, что мы считаем наш способ понимания непогрешимым, – мы предлагаем его только как один из способов понимания или как одну из точек зрения.

Что делать актеру, вдумывающемуся в свою роль в этой пьесе? Положиться на один собственный суд – не достанет никакого самолюбия, а прислушаться за сорок лет к говору общественного мнения – нет возможности, не затерявшись в мелком анализе. Остается, из бесчисленного хора высказанных и высказывающихся мнений, остановиться на некоторых общих выводах, наичаще повторяемых, – и на них уже строить собственный план оценки.

Одни ценят в комедии картину московских нравов известной эпохи, создание живых типов и их искусную группировку. Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или менее согласное понятие о всех лицах, кроме одного – Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде. Если было мало разногласия в понимании других лиц, то о Чацком, напротив, разноречия не кончились до сих пор и, может быть, не кончатся еще долго.

Мильон терзаний Трифона Вятского

Преподобный Трифон Вятский

Биография Трифона Вятского, названного В.А. Бердинских, «истовым, деятельным и суровым основоположником вятского монашества», несмотря на формальное наличие в ней всех ключевых эпизодов канонического жития, характеризуется все же сугубо индивидуальной сюжетной канвой и особым богословским осмыслением психологии святости, места святого в мире людей и государственных отношений. Это обусловлено, по всей видимости, особенностями устроения внутреннего мира самого Трифона. В первую очередь обращают внимание следующие характерные черты его душевного портрета – молитвенное дерзновение и душевная прямота. Соединение двух этих качеств делает из преподобного прижизненного чудотворца и одновременно призывает на него целую лавину искушений, гонений и бед, поскольку за всякое чудо следует платить, причем не только авансом (добродетельной жизнью и праведными трудами во благо Церкви), но и по процентам, растущим со временем по законам геометрической прогрессии (зависть единомышленников, бесовские козни, видимая и невидимая духовная брань). Конечно, читая Житие, мы соприкасаемся с личностью преподобного опосредованно – сквозь призму ее восприятия агиографом, однако даже так можно понять и почувствовать тот отвергающий самую возможность успокоения дух, которым была пронизана многоликая и разнообразная деятельность этого самородка.

Трифон (в крещении Трофим) был сыном обыкновенного мезенского крестьянина и с детских лет дышал тем же бодрящим морозным воздухом вольнолюбивых поморов, который взрастил полтора века спустя еще одного талантливого непоседу-северянина по имени Михаил. И если для Ломоносова мощнейшим социальным лифтом стали образование и карьера ученого, то пример преподобного Трифона (и не только его) показал, что во второй половине XVI века, чтобы выбиться в люди, получить доступ к царю и патриарху, человеку незнатному и небогатому можно было искать успеха на поприще монашеского делания. Думается, не последней психологической причиной конфликта, возникшего между преподобным и его учеником Ионой было спесивое нежелание последнего («бяше родом честных дворян московских») находиться в повиновении у простеца, что называется, от сохи, хотя в случае Трифона вернее было бы сказать «от невода».

Самое удивительное в житии Трифона – то, сколь рано начинает он творить чудеса

Пожалуй, самое удивительное в биографии Трифона – то, сколь рано начинает он творить чудеса. Традиционно житие преподобного включает в себя лишь несколько прижизненных знамений, как правило связанных с хозяйственным обустройством монастыря (изведение источника, обеспечение голодающей братии продовольствием и тому подобное), однако завершается значительным перечнем посмертных чудес. Прижизненные исцеления по молитвам преподобного описываются агиографами, как правило, с большой осторожностью. Совсем иначе построено повествование в Житии Трифона.

Будучи юношей лет двадцати, Трофим встречает в храме города Орлова купца Иакова Строганова, который, узнав в нем верного слугу Божьего («видя блаженнаго отрока в церкви стояща со страхом Божиим и прилежно молящася»), обращается к нему с просьбой помолиться о тяжело больном сыне: «Аз же требую твоих святых молитв, да будеши ходатай и молеблик к Богу о мне и о сыне моем». Трифон, хотя и отрицает свою возможность исцелить умирающего ребенка («Человече, сие дело, о нем же глаголеши, не наше, но Божие»), становится на молитву, и молитва его бывает услышана: «сын его Максим от телесныя скорби свободися, и соблюдаше их Бог во вся дни живота их». Что же делает «новоначального» подвижника, не монаха, не старца, не ученого богослова, а простеца и поселянина чудотворцем? Как удалось юноше Трофиму стяжать такую благодать? Ответ дает само Житие – только что преподобный претерпел глумления и побои от слуг Строганова, которые, посмеявшись над его обликом нищего скитальца, сбросили его с высокого берега реки («видяху бо блаженнаго странна и пришелца и похва//(л. 56 об.)тивше его, ругающеся, и вергоша в подгорие к реце»). Оказавшись в лютый мороз в ветхой и заплатанной одежде в снежном сугробе, Трофим с кротостью и словами благословения встречает обидчиков, спустившихся откопать его. О случившемся знал и сам Строганов. Не это ли происшествие более, нежели благочестивый облик преподобного, подвигло купца обратиться к молитвенной помощи убогого мальчика? Как бы то ни было, Строганов, как и любой другой русский, знал, что Господь слушает убогих и обидимых, скорбных и беззаветно кротких, одним словом – Господь скорее всего призирает на молитву блаженных, юродивых странников, в облике которого и явился в Пермскую землю юноша Трофим.

Цена благодеяний – «мильон терзаний», которые претерпевает праведник

Трофим, а позднее Трифон продолжает чудотворить на протяжении всей своей жизни, становится истинным целителем недугов тех поселян, которые жительствуют вблизи его кельи и – позднее – вблизи основанных им монастырей, однако ценой этих благодеяний, щедро расточаемых преподобным вокруг себя, становится поистине тот «мильон терзаний», которые претерпевает праведник на своем жизненном пути, и сам преподобный, перу которого принадлежали первоначальные автобиографические записки, позднее переработанные его агиографом, мог бы озаглавить свой труд «История моих бедствий».

Принятие Трифоном пострига и школа монашеского делания, проходимая им в Пыскорском монастыре, – эти важнейшие вехи в жизни каждого преподобного – откликаются в его биографии страшной болезнью, беспомощным бессилием и даже временной смертью: «И аще бы в то время братия были во обители и видели преподобнаго тако безгласна лежаща, мнели бы его мертва суща». Однако пережив безвременную кончину, во время которой преподобный вместе с своим ангелом-хранителем покидает землю («преподобному же мнящу в след ангела летящу, и зря преподобный, и не виде ни неба, ни земли, но точию свет неизреченный»), Трифон все же возвращается в бренный мир временного жития: внезапно ангел слышит вышний возглас: «Ускорил есмь взяти его семо, но паки возврати его вспять, идеже пребываше». Кажется, то, что должно быть содеяно преподобным в предлежащий период его жизни, настолько велико и спасительно, что демонские силы, пользуясь обыкновенной греховностью человеческой природы («лежащу преподобному, и плачущюся, и рыдающу… о гресех скорбяше»), стремятся погубить праведника, привлечь на него скорбь и болезнь, прежде чем он успеет встать на дорогу монастырского строительства. Однако по молитвам святителя Николая, жизнь и подвиги которого он будет чтить до конца своих дней, Трифон исцеляется.

Пыскорский Спасо-Преображенский монастырь в наше время

Мотив славы, распространяющейся о монахе в обители пострига, традиционен для преподобнической агиографии, однако далеко не всегда этот мотив развивается в столь конфликтном русле, как это происходит в Житии Трифона: «Нецыи жи от ту живущих в монастыре оном завестию диаволею негодоваху на преподобнаго и некия хулы глаголаху». По всей видимости, прямота характера Трифона, его душевная простота, неумение вести подковерные игры в столь психологически сложном коллективе, каким был монастырь, а главное – вызывающие зависть братии продолжающиеся чудотворения приводят к нешуточному накалу страстей. Вот почему преподобный, в целом на протяжении всей своей жизни не расстававшийся с любовью к путешествиям, решает оставить обитель пострига и поселяется отшельником у берега реки Нижние Мулы.

Благоговейный ужас вызывает расправа Трифона с елью

Здесь образ преподобного временно обретает черты просветителя иноверцев: Трифон начинает проповедовать остякам; вооружившись молитвой и постом, срубает идоложертвенную ель, которая прежде карала смертью всякого прикасавшегося к ней, обращает в христианство дочерей остяцких князей. Интересна психология инородцев: первое удивление, вызванное видом одинокого чернеца, поселившегося в их пределах и ведущего странный и непонятный для них образ жизни, сменяется неподдельным интересом, а после и наведением справок у представителей гражданской власти. Приказчик Строганова Третьяк Моисеев, к которому обратились язычники, уверяет князя Амбала в благонадежности преподобного: «Аз вем человека оного, о нем же вы глаголете, яко той муж свят есть, и яже учит вы веровати в Господа Нашего Иисуса Христа, вы же от него повеленная вам вся творите». Благоговейный ужас вызывает расправа Трифона с елью. Кажется, часть того пиетета, который аккумулировало на себе священное древо, перешел в глазах князей Амбала и Зевендука на срубившего его Трифона: «И рече князь Амбал святому не яко поношая или укоряя, но тихим гласом и кротостию святаго вопрошая, глаголя сице: “Дивлюся, старче, твоему делу, како ты возможе сие древо//(л. 103) сокрушити, его же отцы наши и по них мы, аки Бога, почитахом”». Однако благоговейное почтение детей природы в скором времени сменяется подозрительным предположением о возможном соглядатайстве со стороны преподобного, которое побуждает их в условиях приближающегося похода черемисов искать его гибели. «Тако бо им умыслившим о животе наказующаго их», – скорбно замечает агиограф в этом фрагменте. Впрочем, Господь чудесно укрывает своего угодника от рук убийц, а в скором времени к преподобному приходят монахи Пыскорского монастыря с просьбой вернуться в оставленную им и осиротевшую без него обитель.

Что же послужило причиной прихода к преподобному с повинной части братии? Раскаяние о содеянном и скорбь о разлучении с духовным отцом, подобная той, которая охватила насельников Троицкого монастыря по уходе Сергия в Киржач? Однако ни раскаяния, ни скорби не было, было же – сознание своей экономической несостоятельности и материальный дефицит: слава преподобного Трифона привлекала в монастырь не только толпы страждущих богомольцев, просивших у него молитв, но и богатые приношения, поток которых с уходом Трифона иссяк. В довершение бед безнадежно засорилась соляная труба – важнейший источник монастырского дохода. Положение складывалось удручающее – приходилось спасать хозяйство, без которого монастырь жить не будет. Вот почему спесивым любителям указать малолетнему (ведь Трифону не было и 30) святоше его истинное место пришлось приберечь проявления своего гонора до лучших времен… И Трифон вернулся, починил трубу, вновь начал исцелять слепых и увечных – ровно до тех пор, пока утихшие было страсти не разгорелись с новой силой.

На этот раз Трифон удаляется во владения Якова и Григория Строгановых на реку Чусовую. Получив «у них место во обиталище себе», преподобный изгоняет молитвой обосновавшегося на нем беса и устраивает часовню Софии Премудрости Божией. И вновь в самом скором времени к келейке молитвенника прорастает народная тропа окрестных крестьян. Кажется, одинокая, наполовину отшельническая жизнь преподобного исключает возможность гонений со стороны завистливой братии, однако беда, еще одно терзание приходит с той стороны, откуда Трифон не мог ожидать. В тот момент, когда преподобный «нача лес сечь для сея хлебнаго, восхоте от трудов своих питатися», порыв ветра, внезапно налетевший на место его подвигов, переносит огонь, которым Трифон палил свою подсеку, на дровяные запасы окрестных крестьян и Григория Строганова: «и дошедшю огню даже до ставленных дров от ту живущих поселян,//(л. 130) яже ставлены ради соляного промысла Строгановых, и тех дров погорело многое множество». Увидев это, разъяренные жители, как они сами потом уверяли «в горести сердца нашего», схватили преподобного «и с высоты горския низринуша его по острому камению». Уцелев после падения, Трифон, спасаясь бегством, достигает берега реки и запрыгивает в случайно оказавшуюся пустой лодку, которая «тако просто» переправила его на противоположный берег.

Яко же младенец, плачася, ищет матерь свою, тако и Трифон, плачася, ищет Вятскую страну

Разгневанные земледельцы схватили Трифона позднее, когда первая животная ярость уже прошла, и привели его связанным к Строганову. Тот, в свою очередь, пополнил чашу страданий праведника темничным заключением. Впрочем, немного времени спустя покаранный за жестокосердие купец освободит Трифона, поставив ему условие – навеки оставить пермские пределы. Сам Трифон, прощаясь со своими доброхотами (которых как бы то ни было всегда было немало, какие бы удары судьбы ни обрушивались на святого), замечает: «место сие от господина вашего во утеснении». Так, «нужно» и через силу, неволей и в страданиях обретал преподобный свою истинную духовную родину – Вятскую землю, о которой впоследствии так поэтично и проникновенно искренне скажет один из героев Жития: «Яко же младенец, плачася, ищет матерь свою, тако и сей преподобный Трифон, плачася, ищет Вятскую страну и рыдает духовне о разлучении созданныя им Вятския обители Успения Пресвятыя Богородицы, понеже бо в ней и телом свои почивати хощет».

Та часть Жития, которая описывает устроение преподобным Успенской обители, по-новому, совсем не так, как в более ранних житиях, описывает механизм устроения монастыря. В своих административно-хозяйственных начинаниях преподобный опирается не на собрание монашествующих (как уже было сказано, Трифон вовсе не обладал компетенциями, жизненно необходимыми для управления коллективом монахов), а буквально – на народ Божий, сочувственно и доверительно относящихся к нему мирян, и, конечно, представителей власти (купцам Строгановым, воеводе Василию Овцыну), которые неоднократно на протяжении всей его жизни оказывали ему значимое покровительство.

Осознав, что Вятская земля лишена монастырей и осмыслив этот факт как прискорбное недоразумение, преподобный обращается к простым вятчанам, которые «всеми пятию грады» пишут в Москву челобитную об устроении монастыря: «И написавше//(л 147 об.) челобитныя всеми пятию грады за священническими, и за судейскими, и земских старост, и целовалников, и всех православных христиан, и за отцов их духовных руками, и послали преподобнаго к Москве ко государю царю и ко преосвященному митрополиту бити челом». Так, если ранее устроение монастыря в пустынном месте вело за собой устроение за его стеной посада, и таким образом происходила колонизация новых, преимущественно северных земель, то теперь освоенные без церковного вмешательства земли нуждались, напротив, в духовном освоении – освящении жизнью и подвигом монахов.

Успения Пресвятой Богородицы Трифонов монастырь

Житие подробно описывает труды Трифона по обеспечению экономического благоденствия основанного им монастыря: его походы в Москву к царю и патриарху, обращение к воеводе Василию, перенос на новое место недостроенной церкви, присовокупление к обители «сел, и людей, и езер, и покосов сенных». Все это, по мнению агиографа, явственные свидетельства святости преподобного, материальные знаки неподвластного материальному измерению совершенства, увенчанного в конце концов саном архимандрита: «потом же от святейшаго Иова патриарха благословение приемлет, и возложением от святительския его руки во архимандриты поставляется».

Такого масштабного и удачливого местного политика Вятский край не имел несколько столетий

Однако в момент апогея мирской славы преподобного, когда он достиг всех возможных успехов по карьерной лестнице Русской Православной Церкви («Пожалуй, такого масштабного и удачливого местного политика Вятский край не имел несколько столетий»), тогда, когда, казалось бы, Трифону удалось все, что он задумал, наступает кризисный перелом в судьбе преподобного: экономическое благоденствие обители, которого он с таким упорством добивался в течение многих лет, оборачивается в конечном счете разнузданностью братии, которая отказывается жить по принятому преподобным уставу, ограничивающему удовлетворение их греховных прихотей. Монахи желают хранить в кельях «хмельное питие», приглашают в монастырь мирян для устроения совместных пиршеств.

Какова же была реакция Трифона? «Преподобный же, яко твердый адамант пребывая и безчинному//(л. 184) их совету нимало внимая, но паче глаголаше с тихостию: “Достоит нам, рече, братия, по преданию святых отец всем вкупе за трапезую доволитися, что Бог и Пресвятая Богородица подаст, и то во время. А пития жа пианственнаго отнуд не повелено нам имети”». «Адамантова» твердость Трифона соотносится, как видим, с его личным видением ситуации, ментальным несогласием благословить хранение (а по сути – употребление) в обители хмельного пития, одновременно в преломлении к братии крепость эта оборачивается «тихостию» и кротостью, на деле – явной нехваткой определенного рода харизматической жесткости в умении отстаивать свою правоту.

Памятник Трифону Вятскому

Крамольники не только не внимают кротким увещеваниям старца, но и устраняют его от настоятельства в им же основанном монастыре, выбирают архимандритом его ученика Иону Мамина и продолжают чинить преподобному разного рода обиды: «злобою нань толма яряхуся и биением хотяху его оскорбити, но и ключи церковныя и иных служеб у него взяша и из монастыря его изгоняху». Иона приставляет к Трифону некоего слугу «зело злонравна», который «посмеянием… и укоризнами поношаху ему, и всегда яко пес лаяше, сквернословием охуждаше его, и не точию//(л. 192) злоязычныя деяше, но и руками на святопомазанную главу дерз бываше, и в темницу преподобнаго вверже».

Образец терпения – преподобный претерпевший побои от своих учеников

Перед нами действительно образец невиданного до того терпения преподобного, униженного, оскорбленного и даже претерпевшего побои от своих собственных учеников. Конечно, и преподобный Пафнутий Боровскиий был бит митрополитом Ионой, однако то был митрополит, первое лицо в церковной иерархии, пускай и не совсем канонически избранное; тогда же когда один (лишь только один) из братьев вздумал роптать на устав его обители, Пафнутий явился крамольнику во сне и произнес всего два слова «Сей хулник», однако таким тоном, что желание хулить у недовольного напрочь пропало.

Преподобный же Трифон, презрев всякую гордость, терпит оскорбления и хулы, оказывается заточен в темницу в собственном монастыре, пока наконец Иона не прогоняет его вон, что на деле оказывается для престарелого старца самым страшным из возможных казней: «Яко же младенец, плачася, ищет матерь свою, тако и сей преподобный Трифон, плачася, ищет Вятскую страну и рыдает духовне о разлучении созданныя им Вятския обители Успения Пресвятыя Богородицы, понеже бо в ней и телом свои почивати хощет».

Несмотря на всю трагедийность сложившейся ситуации, преподобный не отчаивается и не опускает рук, более того – складывается впечатление, что этот титан духа просто-напросто неспособен унывать; напротив, он продолжает кипучую деятельность строителя и организатора. В скором времени в слободском городе появляется новый монастырь и два храма – Богоявленский и Архистратига Михаила, воздвигнутые стараниями Трифона. Однако по любимому детищу – Успенскому монастырю – все же Трифон не может не тосковать.

Устроив новую обитель, Трифон путешествует в поисках средств к обеспечению ее хозяйственной деятельности. И в этих странствиях происходит встреча, обнажающая, казалось бы, парадоксальное поведение с обеих сторон: преподобный входит в дом к Никите Строганову, который в ярости прогоняет его вон, несмотря на то что братья Никиты встречают преподобного благодушно. Этот факт, впрочем, не мешает Трифону на следующий же день вновь обратиться к Никите с настойчивой просьбой обеспечить «строение новаго манастыря, и книг, и риз, соли, железа, и прочих потреб».

Дело в том, что перед нами типичная сюжетная загадка, разрешающаяся путем нарушения фабульной линейности: вставляя в свое повествование рассказ в рассказе, агиограф Трифона привлекает сугубое внимание своего читателя к психологической причине того образа действий Трифона, который вызвал неприкрытую злобу Никиты Строганова.

Никита, узнав когда-то о печальной участи преподобного и его изгнании из монастыря учеником Ионой, который, по его сведениям, добился сана архимандрита лукавством царедворца, из сердечного сострадания начинает оказывать Трифону покровительство: «И сего аз, Никита, быв на Москве, шед в соборную церковь и государю царю//(л. 201 об.) и святейшему патриарху бил челом о нем преподобнем Трифоне и просих его к себе, дабы ему сотворил место покойно… И аз умолих его с честию, и привез его до сего града Соли Вычегоцкой в Веденской манастырь Пречистыя//(л. 202) Богородицы, и устроил ему келлию особную, и для келейнаго правила дал ему священноинока, да ту в келлии Бога молит». Однако недолго пробыл Трифон на казенных харчах под крылом у сановного благодетеля – в скором времени преподобный стал проситься в паломническую поездку на Соловки. Вообще, по наблюдению В.А. Бердинских, «тесная связь, а затем разрыв со Строгановыми на этом этапе очень показательна для инициативного, ищущего и самостоятельного духовного лидера», который «не заискивал перед Строгановыми, но всемерно использовал их помощь в своих целях». Получив по своему прошению корабль, продовольствие и работников, Трифон отъехал от Соли Вычегоцкой, чтобы продать корабль, раздать продовольствие и отпустить с Богом нанятых Строгановым людей, «сам же по своему обычаю нищим образом достиже//(л. 203) Соловецкия обители и, мало пребыв тамо, и паки оттуду, и прииде к Вятке». Если это не провокация, то что же? Зачем же преподобный так явно вызывает гнев своего патрона? «Трифон тосковал по воле, жаждал новых духовных подвигов», – напишет о психологической подоплеке этого поступка преподобного современный исследователь. Однако тоскуя по воле и жаждая новых духовных подвигов, совсем не обязательно было причинять существенный материалный урон великодушному благодетелю или же, как бы мы сказали сейчас, не стоило «кидать на деньги» человека, вся профессиональная деятельность которого сводилась по большому счету к деланию денег. Нет, этот психологический парадоксализм в поведении преподобного кроет под собой что-то иное, принципиально отличное от простой любви к неприкаянным странствиям.

Нелишним здесь будет вспомнить и некоторые черты биографии Трифона, повлиявшие на его психологический портрет. Одной из таковых становится, по замечанию В.В. Потаповой, ранняя смерть отца преподобного, поиск духовной замены отцу в лице священника и, как прямое следствие этого, тот факт, что «церковь становится духовным домом, местом идейных метаний, решения проблем», а также определенного рода беззащитность преподобного, отсутствие той мужественной твердости в характере, которая закладывается в детские и отроческие годы не кем иным как отцом. Отсюда многие эксцессы в характере преподобного, душевное устроение которого, по всей видимости, требовало треволнений и скорбей. Черты определенного характерологического сходства находим в биографии еще одной безотцовщины – святителя Илариона Суздальского, который так же, как и преподобный Трифон, испытал на себе деспотизм старших братий и в мучениях обретал свободу монашеского подвига, то есть испытывал определенного рода сложности с умением отстаивать принимаемые решения.

Душа преподобного, быть может, даже не вполне осознанно (так, по мнению И.М. Осокина, известная деятельность Трифона по просвещению остяков носила случайный характер и не была следствием обдуманного плана), но тем не менее упорно искала преодоления искусительных опасностей, амбициозных вызовов. (Чего только стоила знатная вырубка остяцкого дерева?!)

Заветная мечта – умереть в стенах Успенской обители

Изумительным по лиричности, оценить которую вполне смогут только те читатели Жития, которым удалось проникнуть в тайну характера преподобного, финальным аккордом этой симфонии становится картина обессилевшего в предсмертной болезни старца, лежащего на дне «карбасца» и посылающего к немилостивому ученику вестников с просьбой умилосердиться и принять его в монастырь. И в свете конечного осуществления этой заветной мечты – умереть в стенах Успенской обители – становится вовсе не так важно, что Иона, закончивший свою жизнь самоубийством пять лет спустя, согласился принять учителя под им же созданный кров не сразу и не по своей воле, а движимый тщеславием и давлением широких кругов церковной общественности: не будучи силен во внутримонастырской подковерной борьбе, «Трифон сумел получить серьезную поддержку капризного и неустойчивого в своих мнениях городского общества». Это не важно, важно, что заветная мечта Трифона исполнилась, и завещание преподобного поставить Иону игуменом по его смерти (а ждать предстояло совсем недолго) в этом свете представляется венцом всепрощающей любви, а вовсе не проявлением бесхарактерности.

Житие преподобного Трифона – памятник столь же интересный, нестандартный, сколь и сложный, многомерный, а образ преподобного сочетает в себе противоречивые черты – мощь и одновременно слабость, решительность и неумение постоять за свою правоту. Без сомнений, Житие преподобного Трифона только открывает сокровищницу своих смыслов – как христианских, так и общечеловеческих – перед своим потенциальным читателем.

Преподобный Трифон Вятский

†1612
Память – 8 октября/21 октября
Преподобный Трифон, наиболее почитаемый святой Вятской земли, родился и провел юные годы на Пинежье, в селе Малая Немнюшка (по другим сведениям, он родился близ города Мезени (52, 388). Родители его, Димитрий и Пелагия, были зажиточными крестьянами. Они имели несколько сыновей, Трофим (так звали преподобного Трифона в миру) был самым младшим. Детство будущего угодника Божия прошло в атмосфере глубокой веры и благочестия. Димитрий и Пелагия часто посещали Божий храм (в настоящее время храма в Малой Немнюшке нет), помогали бедным людям. Маленький Трифон стал «благочестивой отраслью» своих праведных родителей. С детства он полюбил молиться Богу и соблюдать посты, был вежлив и кроток со всеми. Особенно почитал он родителей и старших братьев, которых слушался во всем.
Когда Трофим повзрослел, старшие братья решили женить его. Однако именно здесь их смиренный младший брат в первый и единственный раз проявил непослушание: он желал стать монахом или остаться в миру, пребывая ради Господа в безбрачии. Братья попытались соблазнить его, подослав к нему красивую служанку. Однако юноша остался непреклонен, и братья прекратили свои попытки устроить жизнь Трофима по своей, а не по Божией воле.
Однажды, придя в храм, Трофим услышал проповедь местного священника. В ней были такие слова: «Храните измлада чистоту телесную и духовную. Ибо кто сохранит чистоту и восприемлет на себя ангельский, иноческий образ, Господь Бог сопричислит того к Своим избранным» (8 , 202).
Эти слова глубоко запали в сердце богобоязненного юноши, и он решил посвятить себя служению Богу в иноческом чине. Трофим тайно покинул родительский дом и отправился в странствие по северным городам и селам, ища святой обители, в которой он мог бы остаться.
Странствия привели его на Вологодскую землю. Около года Трофим под видом нищего странника прожил в городке Орлове, претерпевая ради Христа голод, холод и обиды от людей. Его добровольное страдание было вознаграждено Господом, который прославил Своего угодника даром чудотворений.
У боярина Якова Строганова тяжело заболел единственный сын Максим. Когда по просьбе отчаявшегося отца Трофим помолился Богу об его выздоровлении, мальчик поправился. Избегая славы от людей, Трофим удалился из Орлова в село Никольское на реке Виледь. Там по его молитвам Господь даровал исцеление другому смертельно больному малышу – двухлетнему Тимофею, сыну приказного человека Максима Федорова. Однако когда родители младенца стали благодарить Трофима, он смиренно ответил им: «Не ради меня грешного получил исцеление сей отрок, но ради веры вашей Господь спас его».
После этого Трофим покинул и село Никольское. Странствия привели его в Спасо-Преображенский Пыскорский монастырь на берегу реки Камы. Здесь, по благословению настоятеля иеромонаха Варлаама, Трофим остался в качестве послушника. Позднее он был пострижен в монашество с именем Трифон. Несмотря на молодой возраст Трифона (к моменту принятия пострига преподобному Трифону исполнилось всего 22 года), его жизнь стала братии примером для подражания. Тяжелые монастырские послушания он выполнял с готовностью, без ропота; первым являлся в церковь на богослужения, строго постился, избегал праздного времяпрепровождения и разговоров. Спал молодой монах лежа на земле, а в летние ночи, обнажившись до пояса, отдавал свое тело на съедение комарам.
Однажды преподобный Трифон тяжело заболел. Сорок дней он находился между жизнью и смертью. Во время болезни Господь сподобил его видения: ему явился ангел-хранитель, чтобы по повелению Божию забрать его душу. Преподобный Трифон последовал за ангелом и при этом почувствовал в своем теле такую легкость, словно у него появились крылья. Внезапно он услышал голос, который сказал ангелу: «Ты поспешил взять его сюда, верни снова, где он был». Преподобный снова увидел себя лежащим на одре болезни. Рядом с ним стоял некий благообразный старец, в котором преподобный узнал святителя Николая Чудотворца. Он велел Трифону встать и идти. Когда же Трифон ответил, что не может этого сделать из-за крайней слабости, святитель Николай взял его за руки, поднял и благословил со словами «встань и ходи». После этого святой Трифон выздоровел. В память о своем исцелении он с тех пор особенно почитал святителя Николая Чудотворца.
За свои подвиги преподобный Трифон пользовался уважением со стороны братии. Оно еще более взросло, когда по его молитвам исцелились одержимая бесом девушка и больной младенец. За исцелением, за душеполезным словом к нему стали приходить люди. Однако у преподобного нашлись и завистники. В их числе были дьяк Василий и некоторые другие нерадивые иноки, оскорблявшие Трифона и распространявшие о нем всевозможные клеветнические слухи. Однако преподобный Трифон был равнодушен и к славе, и к поношениям. Он покинул Пыскорскую обитель и отправился вниз по реке на маленькой лодочке, найденной им на берегу Камы, моля Бога указать ему место, где можно было бы поселиться. Молитва его была услышана. Отплыв более чем на сто верст от Пыскорского монастыря и добравшись до устья реки Нижней Мулянки, он услышал голос: «Здесь подобает тебе пребывать». Этот призыв повторился трижды (52, 389). Преподобный Трифон понял, что Сам Господь велит ему поселиться в этом месте. Здесь он построил себе маленькую келью. Питался он травами, а также овощами, которые выращивал на небольшом огороде. Пустынное уединение преподобный скрашивал молитвой, трудом, а также чтением Божественных книг. Способность читать и понимать церковные книги Господь даровал преподобному Трифону после его усердных молитв: до этого святой Трифон был неграмотным.
Пустынное место, где поселился преподобный Трифон, пользовалось недоброй славой. По соседству обитали языческие племена остяков, а рядом с кельей преподобного находилось языческое капище и росла огромная ель, которой поклонялись местные язычники. На ветвях ели они развешивали свои дары – меха, полотенца, шелк, драгоценности. Язычники верили, что с человеком, дерзнувшим непочтительно отнестись к их заветному дереву, непременно произойдут неприятности. Демоны, жившие на месте капища, действительно устрашали и даже убивали тех, кто позволял себе посмеяться над почитаемым деревом или украсть что-нибудь из развешанных на его ветвях подношений. Поэтому остяки очень удивились тому, что рядом с капищем поселился какой-то бесстрашный пришелец. Вместе со своим старейшиной Зевендуком они пришли к преподобному Трифону, чтобы поглядеть на него и расспросить, как он осмелился устроить свое жилище в этом месте. На вопросы изумленных язычников преподобный Трифон ответил, что он – раб Господа Иисуса Христа, и рассказал им о Православной вере. Слушая преподобного Трифона, остяки несказанно дивились его словам. Их изумление достигло предела, когда преподобный Трифон уничтожил бесовское капище. Он готовился к этому подвигу четыре недели усиленной молитвой и постом. Затем, взяв с собой святую икону и повесив ее себе на грудь, он, как мужественный воин Христов, срубил посвященную бесам ель и сжег ее дотла вместе со всеми подношениями, висевшими на ее ветвях. Узнав об этом, местные языческие племена исповедали величие и силу христианского Бога и стали обращаться в Православие. Первыми приняли крещение дочери князя остяков Амбалы и князя вогулов Безяка (52, 389).
Пустынное уединение преподобного Трифона было прервано: братия Пыскорского монастыря, раскаиваясь в причиненных ему обидах, стала просить его вернуться в обитель. Преподобный Трифон, не помня обид, вернулся в монастырь. Здесь по его молитвам прекратились неполадки на монастырских соляных варницах. Преподобный исцелил своего недруга дьяка Василия, который тяжело заболел и слезно просил святого Трифона простить его.
Вскоре, тяготясь славой и известностью, преподобный ушел из Пыскорского монастыря и поселился на горе недалеко от реки Чусовой. Он устроил там часовню, на месте которой позднее возник монастырь в честь Успения Пресвятой Богородицы. Святой Трифон прожил там девять лет. Покинуть эти места его заставил следующий случай: когда он выжигал участок леса, чтобы устроить на нем огород, огонь распространился на дрова, заготовленные местными жителями. Разгневанные крестьяне решили убить преподобного. Они сбросили его вниз с высокой горы, а когда обнаружили, что он жив, погнались, чтобы расправиться с ним. За преподобного Трифона заступился пользовавшийся в тех краях огромными влиянием и властью купец и промышленник Григорий Строганов. Однако и он посоветовал преподобному уйти с Чусовой. После этого преподобный Трифон снова отправился странствовать. На этот раз Господь привел его на Вятскую землю, где ему было суждено основать монастырь. В вятских краях в ту пору не было ни одной обители.
18 января 1580 года преподобный Трифон в обличье убогого, никому неведомого странника пришел в город Хлынов (спустя два столетия он был переименован в Вятку). В Хлынове была церковь святителя Николая Мирликийского. Помня, как когда-то святитель Николай исцелил его от тяжкой болезни, преподобный Трифон часто приходил туда молиться. Дьякон Никольского храма отец Максим Мальцов обратил внимание на странника-монаха и дал ему приют в своем доме. Постепенно и другие жители Хлынова узнали и полюбили преподобного Трифона. Когда же они услышали от него, зачем и почему он прибыл в их края, обрадовались и написали в Москву челобитную грамоту, испрашивая разрешение царя и митрополита на открытие в городе Хлынове монастыря. Грамоту эту отвез в Москву сам преподобный Трифон. Поездка его увенчалась успехом – разрешение на строительство монастыря было получено. Строителем обители митрополит назначил самого преподобного Трифона, рукоположив его в священный сан, а царь Иван Грозный пожертвовал для строительства монастыря землю, деньги, богослужебные книги и колокола.
Тем временем жители Хлынова, которые поначалу загорелись желанием построить в своем городе монастырь, охладели к этому богоугодному делу. Строительство обители шло очень медленно. Однако Господь не попустил, чтобы возведение монастыря прекратилось. В наказание жителям Хлынова за их нерадение с праздника Успения Пресвятой Богородицы до праздника Ее Рождества ежедневно шел непрекращающийся сильный дождь. В самый праздник Рождества Богородицы местный крестьянин Никита Кучков в сонном видении увидел Пресвятую Богородицу с небесными силами и святым Иоанном Предтечей. Матерь Божия Сама указала место для строительства монастыря, а также сказала, что за нарушение обета возвести в Хлынове обитель город постигнут пожар, голод и мор. Никита, устрашенный видением, рассказал о нем горожанам. В тот же день была заложена церковь в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Как только совершилась закладка храма, дождь сразу же прекратился. Так было положено начало монастырю в Вятке. Так как главный храм его был освящен в честь Успения Пресвятой Богородицы, монастырь также был назван Успенским.
С течением времени обитель, основанная преподобным Трифоном, разрасталась. Однако часть ее насельников стала высказывать недовольство строгостью устава, который ввел в своей обители преподобный Трифон. Эти лжемонахи, позабыв об иноческих обетах послушания и нестяжания, устраивали в кельях веселые пирушки, ходили в гости. Когда преподобный Трифон призывал их к покаянию, они не слушали его слов. Среди этих своевольников находились даже такие, которые ставили своему настоятелю условия – либо он отказывается от строгого устава, либо уходит из монастыря куда хочет. В конце концов они решились на предательство. Когда преподобный Трифон отправился за сбором пожертвований для обители, они тайно избрали другого настоятеля. Им стал монах Иона Мамин, бывший московский дворянин, не расставшийся со своей дворянской гордыней и любовью к роскоши даже в монастырских стенах. Иона был одним из ближайших учеников преподобного Трифона и пользовался его доверием. Однако стремление к власти и желание беспечальной жизни оказались для него сильнее любви и преданности своему старцу. Иона отправился в Москву, где по ходатайству влиятельных родственников был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем монастыря в Хлынове. Новый настоятель стал насмехаться над преподобным Трифоном и всячески притеснять его, а его келейник Феодор позволял себе еще более дерзкое отношение к преподобному – не только бранил, но и бил его, заключал в темницу. В конце концов святой Трифон был изгнан из монастыря, который он сам некогда основал и обустроил.
Преподобный не впал в отчаяние от этой несправедливости. По словам современного подвижника старца Паисия Афонского, «где Бог, там и рай». Жизнь же святого Трифона была поистине «жизнью во Христе». Он снова отправился странствовать. В Сольвычегодске ему предложил приют Никита Строганов. По повелению этого влиятельного человека преподобного Трифона поселили в сольвычегодском Введенском монастыре, предоставили ему хорошую келью, щедро обеспечивали всем необходимым. Однако преподобный Трифон не искал бесскорбного жития. Он решил отправиться в паломничество на Соловки. Строганов дал ему для этой цели судно, припасы и слуг. Однако на полпути на Соловки преподобный Трифон отпустил людей, продал судно и все, что на нем было, и отдал вырученные деньги в Вятский Успенский монастырь. На Соловки он прибыл в привычном для него обличье нищего странника.
Во время своих странствий преподобный Трифон основал монастырь в городке Слободском. Некоторое время довелось ему прожить и в Коряжме, в монастыре в честь святителя Николая.
Соловецкую обитель преподобный Трифон посетил дважды, последний раз – в 1612 году. Тогда во время пребывания на Соловках он почувствовал, что близится конец его земной жизни, и решил вернуться на Вятку, в свой родной Успенский монастырь, чтобы умереть там. Соловецкие иноки уговаривали его остаться, ссылаясь на долготу и тяжесть пути, но преподобный Трифон был непреклонен в своем желании вернуться на Вятку, в обитель, из которой он был неправедно изгнан и которую, тем не менее, не переставал любить.
15 июля святой Трифон пришел в Хлынов. Он отправил келейника к архимандриту Ионе с просьбой дать ему пристанище, однако Иона отказался дать приют умирающему старцу. Это сделал другой человек – давний знакомый преподобного Трифона диакон Максим Мальцов, который приютил его и ухаживал за ним как за своим отцом. Около недели преподобный прожил в его доме. 23 сентября, предчувствуя близость кончины, он снова послал к архимандриту Ионе с просьбой о пристанище. В Ионе заговорила совесть: он не только разрешил преподобному Трифону вернуться в Успенскую обитель, но и вместе с другими братиями, упав ему в ноги, умолял простить его. «Чадо мое духовное, Иона! Господь да простит тебя, – отвечал покаявшемуся ученику преподобный Трифон, – ибо это дело старого врага нашего диавола» (8 , 224).
8 октября 1612 года преподобный Трифон почил о Господе. Перед смертью он оставил в назидание братии завещание «жить в любви, неопустительно являться к церковным службам, хранить монастырское имущество, не иметь частной собственности и не держать в монастыре хмельных напитков» (8, 224) и, самое главное, – иметь между собою братскую любовь: «Молю вас для Бога и Пречистой Матери Его, имейте духовную любовь между собою. Без нее никакая добродетель не полна перед Богом» (51, 390).
Монастырь, основанный в Вятке (в послереволюционные годы город был переименован в Киров) преподобным Трифоном, сохранился до наших дней. Монашеская жизнь в нем возобновлена. Главный монастырский храм, Успенский, сейчас является кафедральным собором Вятки. В нем почивают святые мощи преподобного Трифона, Вятского чудотворца.
Несмотря на то, что преподобный Трифон мощами своими почивает в Вятке, многое в его земном житии было связано с Архангельской землей. Здесь он родился и провел юные годы. Здесь, в городах Сольвычегодске и Коряжме, а также в Спасо-Преображенской Соловецкой обители, он встречал радушный прием у своих земляков и собратий. Поэтому можно считать, что он является одним из покровителей не только вятской, но и Архангельской земли.