Старший брат

Мой брат Володя – Вовка – был старше меня на шесть лет. Высокий спортивный парень с обаятельной открытой улыбкой и прозрачными радужными серо-голубыми чудесными глазами. В-общем, Вовка, как говорила одна наша соседка, был «уж больно красивый». А еще у него было потрясающее чувство юмора, и одной фразой он мог «сразить наповал» и рассмешить любого. Или, приподняв бровь, хитро сощурить глаз и по-заговорщицки, тихо рассказать какую-нибудь удивительную историю, от которой захватывало дух. А жизнь у Вовки была интересная: школа, любимые книги, спидвей, хоккей, бокс, походы… Увлекательных событий и необыкновенных историй у него было много, и рядом с ним всегда было очень интересно. К тому же для любой девочки старший брат – это повод для особой гордости, и потому в детстве я не только хвасталась, что у меня есть старший брат, но и не отходила от Вовки ни на шаг.

Правда, было еще одно обстоятельство моей горячей любви к нему. Папа у нас умер рано, и поэтому Вовка был мне не только старшим братом, но еще и заменял отца.

Главными чертами Вовкиного характера были доброта и справедливость. Был он искренним и совершенно бесхитростным: абсолютно не умел лгать, лицемерить или делать подлости. А кроме того, был он отчаянно смелым и бесстрашным. В школе, в старших классах, учился вместе с ним один парень. Он был из тех ребят, которые с юных лет хорошо понимают, что такое личная выгода и хитрость. Его недолюбливали, но побаивались. Как-то раз этот парень донес на ребят о каких-то их мальчишеских проказах, а мой брат узнал о его фискальстве. Очень хорошо помню, как он возмущенно кричал: «Как он мог? Ведь это же предательство! Это же подло! Подло!» И на другой день, несмотря на то, что парень этот был сыном завуча школы, Вовка ему накостылял. За что потом чуть не вылетел из школы.

А за свое доброе и отзывчивое сердце не раз приходилось Вовке платить собственной кровью. Помню, как однажды ночью его притащили домой бледного и всего окровавленного: он заступился за парня на улице и получил удар ножом в спину. Лезвие тогда прошло в сантиметре от позвоночника, и брат чудом не остался парализованным. Когда «скорая помощь» его увозила, он только и сказал мне: «Всё будет хорошо, не переживай. Главное, застирай мои вещи от крови и ни слова маме».

Был он еще и очень щедрым. Никогда ничего не жалел, отдавал последнее и никогда не думал, что останется для него самого. Жили мы небогато. Мама, чтобы прокормить и поднять нас на ноги, много работала, но все равно хватало только на самое необходимое. И Вовка, чтобы сделать мне подарок на день рождения, втайне где-то подрабатывал несколько месяцев. Ночью, в канун праздника, он тихонечко положил подарок ко мне в комнату, а утром, когда я увидела свою «заветную мечту» и кинулась к Вовке – благодарить, он сделал удивленное лицо и сказал, что понятия не имеет, о чем идет речь. Правда, уже через минуту не выдержал и счастливо засмеялся, глядя на то, как я прыгала и вопила от восторга. Устраивать сюрпризы и делать подарки Вовка любил.

За его характер, за отвагу, за его горячее сердце многие девушки и девочки из нашей школы были влюблены в него, а некоторые приходили под наши окна, к подъезду – с надеждой с ним встретиться. И даже пытались подружиться со мной, чтобы быть к нему поближе. Но я всех этих девичьих восторгов по поводу его красоты и «особенности» не понимала и не разделяла. Брат, конечно, был самый лучший, но он был просто брат. Родной и хороший человек, тот, на кого можно положиться и кому можно довериться. И так считала не только я. Многие ребята знали его и уважали, и когда наступили «лихие» 1990-е, его имя не раз спасало меня. Стоило только назвать его фамилию и сказать, что я его сестра, как меня те же самые ребята, которые собирались обидеть, провожали под охраной до дома, «чтобы другие не обидели». Благодаря нашему родству много раз я выходила «сухой из воды», так что не только сам Вовка, но и имя его было для меня «охранной грамотой», надежным тылом и защитой.

Но с Вовкой случилась беда.

Такое приобщение к «взрослой жизни» пришлось по душе. Сначала брат «баловался травой», потом начались «опыты» похуже

В годы, когда начал распадаться Советский Союз, всякая дрянь со всего мира хлынула в нашу страну. Всё то, чем захлебывался внешний мир и от чего была закрыта наша страна «железным занавесом», вся эта мерзость пришла и в нашу жизнь. И самой страшной, самой ужасной бедой, которая вошла в жизнь русских людей, были наркотики. Они заполонили все города России. Купить их можно было без труда на каждом углу. И мой 16-летний брат нечаянно попался в эту диавольскую ловушку. Сначала это была марихуана. «Травка», как говорили среди молодежи. Дал ему попробовать эту травку один очень близкий человек, который был постарше его лет на десять. Володе, который всю свою детскую и юношескую жизнь занимался спортом и был не по годам развит, этот опыт приобщения к «взрослой жизни» пришелся по душе. Сначала он только «баловался травой», покуривая ее с друзьями время от времени. Реальной опасности, нависшей над ним, он не чувствовал, не понимал. Но вот через пару лет «баловство» закончилось и начались опыты пострашнее. «Джеф», «колеса», «ханка» – вот примерный список наркотиков, к которым пристрастился мой брат. Страшные названия, о которых обычный человек имеет самое смутное представление. Сначала никто ничего не подозревал. А затем наступило прозрение и страшная догадка подтвердилась. Ужаснувшись, вся наша семья бросилась к моему брату на помощь, но было уже поздно: пагубная страсть уже вовсю властвовала над ним. Из армии его отправили в штрафбат: в поисках «колес» они с другом взломали кабинет медсанчасти. А вернувшись через два года домой, он хоть и был прежним Вовкой, но чаще всего – совсем чужим человеком. Мама, как могла, боролась за него, но Володя медленно погибал. Нужны были деньги на очередную дозу. И Вовка, такой честный, такой правдивый, начал жить двойной жизнью и преступать закон. Последовала расплата – тюрьма. Короткая передышка – и снова решетка. Было много всего такого, о чем и не расскажешь. Но, слава Богу, Господь оградил его от страшных грехов насилия или убийства.

Были периоды в его жизни, когда он пытался «завязать» и вырвать из души эту убийственную страсть. Сбежать от нее, уехать. Какое-то время он жил в глухой деревне, подальше от дружков и страшной черной наркотической воронки. Жил, работал. Переезжал и в другие места. И хотя мой брат был человеком сильным, но справиться с этой болезнью, с этим жестоким врагом он был не в состоянии. Да и что он мог в этой неравной борьбе? Один, без испрошенной помощи свыше. Один против Врага. Он «перекумаривал», снижал дозу, пристегивал себя наручниками к батарее, корчился в ломках, бросал. Но проходило время, и снова костлявая рука смертельного амока манила его за собой. Никому из нас тогда не хватило ума, а главное – веры найти единственно правильный, единственно спасительный выход из этой ситуации: обратиться за помощью к Тому, Кто мог помочь, Кто хотел Володю спасти, – к Богу.

Молилась о нем все эти годы лишь наша бабушка

Мама сначала пыталась спасти его сама, своими силами. Беседами, уговорами, вразумлениями, слезами, рыданиями. Но всё было бесполезно. Я же для него была маленькая, не в счет, кто меня слушал? А кроме того, в том, что ему можно помочь, я разуверилась через несколько лет надежд на исцеление. А потом я уже и не думала, как ему помочь, а думала о себе, о том, что старший брат меня подвел, перестал быть сильным, перестал быть моей опорой, гордостью. Он стал моим стыдом и ужасом, стал наркоманом, заключенным. Возненавидев его за мою горечь разочарования и за страдания матери, я не желала больше ничего о нем слышать. Не хотела его знать. Родные продолжали его крепко любить, но они были далеко, и у каждого была своя жизнь. Молилась о нем все эти годы лишь наша бабушка. И только в последние несколько лет, поняв, что помощи, кроме как от Бога, ждать больше неоткуда, за него начала молиться и мама. Так прошло почти 20 лет.

В декабре 2004 года мой брат попал в больницу. Спасаясь от милицейской облавы, он спрыгнул на дерево с третьего этажа и, не удержавшись на нем, рухнул на землю. Многочисленные переломы, отбитая селезенка и легкие. Но страшнее всего то, что, пока его везли в больницу, он впал в кому. Вот тут-то мы все и начали молиться, вся наша большая семья. Молиться и просить помощи у Бога, просить жизни для раба Божиего Владимира. И Господь услышал наши молитвы.

Он медленно рассказывал, как к нему приходил Господь. Как стоял у его больничной кровати. Стоял, смотрел и молчал

Через несколько дней Володя пришел в себя. Первое, что он сказал: «Я видел Бога». Когда мы разговаривали с ним по телефону, голос у него был едва слышный, сиплый и неровный. От дыхательной трубки, которую вставляли в трахеи, было ободрано горло. Но хоть и трудно ему было говорить, чувствовалось, что брату очень важно поделиться случившимся. Он медленно подбирал слова и рассказывал, как к нему приходил Господь. Как стоял у его больничной кровати. Стоял, смотрел и молчал. И как явственно и взаправду Володя видел всё это. И было ясно, что от этой Встречи в душе моего брата произошел переворот. Вовка говорил, что на этот раз он знает, как нужно бороться, что в миру он больше жить не будет и уйдет в монастырь, уйдет к Богу. Но пока нужно было лечиться. При падении он сломал шейку бедра. Сломаны были ребра, отбиты легкие, и поэтому он лежал почти весь в гипсе. Но все боли и мучения брат сносил очень терпеливо. Ни слова раздражения, упрека или укора. Со всеми он общался радостно, ласково и как бы утешая. Мне он говорил: «Сестра, я здесь как на курорте. Все ухаживают за мной. Я лежу здесь, как царь». А мама в то же самое время рассказывала мне, что заживает все очень плохо, начались пролежни, а открытая рана на бедре соприкасается с гипсом и доставляет ему невыносимые страдания. Но Вова всё терпел.

Однажды мы с ним говорили по телефону, и у меня вырвалось: «Брат, много было между нами всего. Ты прости меня за всё, прости. И я тебя прощаю, ты только живи. Очень тебя прошу: живи!» Но он грустно ответил мне: «Ты-то меня прощаешь, да вот сам себя я никак простить не могу!»

Вскоре у него обнаружился туберкулез, и его переместили в туберкулезную больницу. Ехать туда он очень не хотел. И последний наш разговор с ним был очень грустным, почти прощальным. Прошло несколько дней. Что произошло в больнице, я наверняка не знаю: кто-то говорит, что врачи ему сделали не тот укол; кто-то, что его друзья пронесли в больницу «дозу»… но однажды мой брат уснул и больше не проснулся. Он умер в неполных 36 лет, и это была внезапная смерть.

Прошло уже больше 10 лет с тех пор, как его не стало, но нет моей душе покоя. Потому что я не знаю, где он сейчас. В каком месте находится его душа, прощен ли он? Если вы прочтете этот рассказ и если вы человек верующий, прошу вас, воздохните о нем. Помолитесь о том, чтобы Господь простил его и упокоил в селениях праведных. Ведь брат мой так много страдал и так мужественно боролся. И он был хорошим и добрым человеком, мой любимый, мой дорогой старший брат Володя.

У меня есть старший брат…

Понравилось…пусть растут в любви счастливо
За круглым столом
Мы с тобой два брата и есть у нас сестра
Нашей мамы три сердечка, три души
Три кровиночки родные
В народе говорят: Как прекрасны ваши дети!
Я скажу вам братья: Я счастливая сестра!
С вами поделюсь секретом, вы лучшие друзья
Этой фразой всё понятно сразу стало
Здесь замкнулся круг — мы семья!
Вы, братишки мной любимы,
Ты сестра — нам лучший друг
Слышен звук неуловимый,
Сквозь ночь, будто в волшебном сне…
Спасибо сестра, что ты добра и умна,
Отзывчива, надёжна, красива, сильна!
Готова помочь и понять нас ты рада,
Ты — самый хороший и преданный друг
Сядем рядом за круглым столом
Поговорим, разговор у нас нескончаем
И как раньше, с задором споём
За семейным столом и ароматным чаем
Жизнь нас сводит вновь и вновь,
Как бы нас судьба не разлучила
Но нашей матери любовь
Нас навек объединила.
В её глазах мы видим счастье
И сердце наше вдруг на миг замрёт
Когда увидим маму на порога дома
Улыбаясь нам с глаз слезу смахнёт.
С ув. Людмила
Людмила Кочубей 3 10.02.2016 06:44 • Заявить о нарушении

Борис Екимов

Борис Екимов

СТАРШИЙ БРАТ

Ни с того ни с сего начали вдруг видеться странные сны. Себя он видел в нынешней поре, какой есть, но рядом была все время сестра Маня, совсем крошечная, неразумное дите. Она ласкалась, обнимала, что-то говорила детское, и у Николая слезы подступали от жалости и любви к маленькой сестренке. Он просыпался, и сердце колотилось. Просыпался и начинал думать: к чему это?

Сестра жила далеко, в самой Москве, и не виделись с ней, считай, десять лет. Как схоронили мать, так и все. А теперь вот сниться начала.

Николай подумал, с женой посоветовался и решил ехать.

Стояла осень. К зиме все было готово, и в отпуск можно идти, а главное билет бесплатный. Николай работал электриком на станции, и полагался ему бесплатный билет. Решил он съездить, повидаться и Москву поглядеть хоть раз в жизни, да заодно и купить кое-что детям, жене. Жена составила список.

Встретили его хорошо. Сестра Мария была моложе на десять лет. Она гляделась неплохо, лишь худовата. А Николай когда в квартире разделся, Мария ахнула:

— Ко-оля… Поседел-то как, братушка…

Николаю за сорок перевалило. В последние годы голова его стала белеть и волос редел на темени.

— Бра-атушка… А я тебя все молодого…

Николай засмеялся, темное лицо его заморщинилось, и взгляд, прищуренный добрый взгляд напомнил Марии отца — его улыбка, морщины, проседь, все как сейчас у Николая.

— Бра-атушка… — проговорила Мария, припадая к его плечу, и заплакала, теперь об отце, о матери.

Весь день провели рядом: обедали, гуляли, телевизор смотрели. А назавтра поехали Москву глядеть: Кремль, царь-колокол, пушку и прочее.

А потом пошли обычные дни. Хозяева с утра уезжали на работу, до ночи. Даже сынишка их, десятилетний Игорек, и тот ни свет ни заря срывался: школа, потом музыка, потом гимнастика — допоздна.

Николаю вручили ключ, все объяснили. Стал он гостить. Гостил день, другой, третий и засобирался домой. Когда сказал об этом, Мария чуть не заплакала:

— Да ты что? .. В кои веки… Чего тебе?

— Ну, погостил, поглядел… — оправдывался Николай. — Пора. А то и отпуск кончится.

— Ничего не пойму, — сердилась Мария. — Раз в жизни приехал. Не нравится тебе у нас, что ли?

— Не нравится, — честно ответил Николай.

— Здравствуй, — опустила руки Мария. — Ми-итя! — позвала она мужа. Николаю у нас не нравится.

Пришел свояк Дмитрий — он был высокий, худой, — остановился в дверях.

— Ему у нас не нравится,-объяснила Мария.

Николай досадливо крякнул, объяснил:

— Я вообще говорю, а не конкретно. Я приехал зачем? На вас поглядеть, на Игорька. Поглядел, слава богу, здоровые, повидалися. А дальше чего я буду торчать?

— Как чего? — изумился свояк Дмитрий. — Первый раз в Москве — и смотреть нечего? Сколько достопримечательностей. Со всех стран люди едут, взглянуть.

— А я глядел. Кремль, Красную площадь. Красиво, — ответил Николай.

— В Третьяковке был?

— Это где картины? Был.

— Сколько ты там был?

— Ну, зашел, поглядел да вышел.

— И все?

— А чего мне там, прописываться?

— Чего там разглядывать,-засмеялся Николай. — У нас этих картин — на каждом шагу.

— Где?!-изумился свояк.

Сестра вздохнула, кивнула головой.

— Яблоки еще висят,- продолжал Николай. — Последние. Бельфлеры белые с розовым, до чего сочные. Укусишь — прям захлебнешься соком. А старк, сорт такой, они сейчас прямо как кровь начинают запекаться. А мясо медовое…-Николай аж причмокнул, вспоминая.

Свояк засмеялся, достал из холодильника яблок, угостил:

— На, ешь. Настоящая антоновка. С базара.

Чужие я не ем, — отказался Николай.

— Почему?

— Они травленые-перетравленые всякой гадостью.

— Ну, брось,- отмахнулся свояк и захрустел яблоком.

— Вот и брось, — сказал Николай. — Я тоже так, пока не убедился. Ты Кузьмича помнишь? — спросил он у сестры.

— Конечно, — ответила Мария.

— Вот они с бабкой для базара яблоки держат. Глядят, чтобы ни один не пропал, чтоб червяк не ел. Каждую неделю опрыскивают — хлорофосом. Я Кузьмичу говорю: чего ты травишься, сам же их ешь. А он говорит: яд разлагается и только на поверхности. Ну, хрен с тобой, твое дело. А однажды зашел, а у него яблоки сушатся, только бабка порезала и разложила на солнышке. Гляжу, а меж ними мухи дохлые. Налетели, попробовали и ноги вверх. Я ему говорю: видишь? Он и глаза вылупил. Вот так вот разлагается, аж ноги вверх.

Сестра и свояк эту историю выслушали, повздыхали. Свояк недоеденное яблоко стал разглядывать, нюхать и сказал:

— Черти… А я что-то чувствую: поем яблок — и сразу болит… Тьфу. Лучше бы ты не рассказывал. Ну, ладно… Мы о чем говорили? О музеях…

Он принес справочник, сел рядом с Николаем и начал листать.

— Да, — Игорь в дверях показался.

— Ну, вот, расскажи дяде, стоит ли поглядеть этот музей.

— Конечно, — подтвердил мальчик. — Там волк, медведи, лисица, птицы всякие.

— Где? — спросила Мария.

— На Бугаковом озере. Две пары. Подойдешь, они пла-авают. Фазанов поселили.

— Настоящих?-удивился Игорь.

— А то чего ж, игрушечных? Косули вроде приживаются. А уж лосей — рядом подпускают. А вот недавно — лиса. За грибами ходил, вышел из колка, гляжу, по балочке лиса бежит. И прямо ей выход на меня. Я лег на землю, гляжу. Она на меня и подбежала — нос к носу. Остановилась, глядит, не поймет. Тут я не выдержал, как засмеюсь…

— Живая? — шепотом спросил изумленный Игорь.

— Конечно, не из музея, — засмеялся Николай. — А один раз кабан. Поехали на охоту…

Свояк на часы поглядел, потом на сына и тихо сказал:

— Игорь.

Сын понял его, поспешно повернулся и ушел к себе в комнату. А Николаю расхотелось рассказывать. Он племянника проводил взглядом, вздохнул.

— Муштруете вы мальчонку. Он же дите, ему побегать надо. А он с утра до ночи то да се. Рядом же школа есть, а он черт-те куда ездит.

— Нет, это ты не понимаешь, — объяснил свояк. — Та школа специальная. Туда трудно устроиться.

— Успеет еще, устроится, — убеждал Николай. — Какие годы. Побегать ему да выспаться.

— Все, все правильно. Чем на улице болтаться, пусть будет занят. Вон они там, — указала сестра за окно, — Бегают. Иду. Такой мат. Мальчишечка стоит от земли не видать. И матом. Пусть будет лучше занят.

— Побегать все же надо, — не сдался Николай, — пошалберничать. Помнишь, как мы? — улыбнулся он сестре.

— Ко-оля… Там все свои вокруг. Соседи ближе родни. Приглядят, покормят своего и чужого. А здесь чего сравнивать. Если он после школы придет да целый день один, у меня ж душа изболится.

— Это верно,-согласился Николай.

— Да ему и нравится, — сказал свояк. — Он с удовольствием везде ходит. Спроси сам. Вот спроси. Николай расхохотался и крикнул:

— Игорь! Тебя родители завтра от всего освобождают. Будешь при мне. Адъютант его превосходительства! Идет?

— Иде-о-от! — весело откликнулся Игорь и в кухню прилетел.-Правда, мама?

— Иди, иди, шутит он, шутит,-сразу вдвоем заговорили мать и отец. — Иди, иди…

И тоже вдвоем Николая принялись укорять:

— Не надо так. Не надо.

— Это хорошо,-ответила Мария, довольная. — У нас, у женщин, только и разговоров: как похудеть. А я — слава богу, — оглядела она себя.

Свояк ушел к Игорю, и через комнаты слышно было, как он чему-то учит его.

— Нет,-не согласился Николай. — Ты все равно устаешь, я вижу. Такая страсть. В полшестого подняться и весь день на ногах, не присядешь. И ложишься поздно. Не высыпаешься?

— В отпуске, — честно ответила Мария.

Николай сокрушенно головой покачал:

— Маня, Маня… Ты не гордись. Это пока годы. А теперь за тридцать — не девка. Беречься надо. Вот работа мне твоя не нравится, прямо скажу. Почему ты так далеко работаешь? Боле часа езды. Разве поближе не найдешь, под боком? И по дому бы успевала, и с Игорьком, и отдыхала. Вот моя. Утром не спешит, к десяти, и в обед придет. Разве плохо?

Мария присела рядом с братом.

— Да где устроишься?

Тут свояк подошел. Николай и ему объяснил:

— Нет. Это ты не понимаешь, — объяснил свояк. — Там она получает двести сорок и медобслужявание специальное, Игорю пионерлагеря на юге, на лыжах мы ездим кататься в «Елочки»- это нельзя терять. И у нас все ездят. Быстро и хорошо.

— Куда не хорошо, — хмыкнул Николай.

— Чего тебе, метро не нравится? Лучшее в мире. Люди в него, как в музей, глядят.

— А чего доброго? Душиловка. Как прижмут, думаешь: все, конец. — Николай не хотел говорить, но метро он боялся: в тесноте, под землей. Он все время чуял этот огромный пласт над головою, который если рухнет — не пикнешь. Понарыли. Норы. Придавит вас когда-нибудь.

Тут уж Мария вместе с мужем смеялись. А Николай был серьезен.

— Вы не смейтесь. Смех этот плохой. Ну, для чего это метро, я вас спрашиваю?

— Как для чего? Чтоб быстрей доехать.

— А зачем быстрей? Для какого дела?

— Ты даешь… Сам-то ехал. Спустился, раз-два — и на Красной площади.

— Я бы и без него дошел. Некуда спешить. Я в отпуске. Пеше бы лучше дошел. Спокойночко.

— Ты-то в отпуске. А нам — на работу.

— А вы поизвадились не по делу. Не было бы этой норы, вы бы пацана черт-те куда не погнали, от своей школы, из-под носа. И сами бы не поехали в дальний край работу искать. Возле бы дома работали, это бы лучше. А вы, хвост задеря, летите в одну сторону, а такие же оглашенные из тех краев — к вам, за лучшей жизнью. Это все дурь. Да, да, Маня, ты не смейся, я тебе как старший брат говорю. Эту нору можно за тридевять земель прокопать. И вы туда помчитесь, сдуру. И скажете, дальше нам рой. Неправда?

— Правда, — согласилась Мария. — Уже к Теплому стану ведут, к Чертанову.

— Понятно, — ответили ему.

Недолго помолчали. Николай глядел в окно. Там уже начинало темнеть, и в сумерках засветились окошки домов. Сколь их было… Не счесть. Дома уходили один за другим, дальше и выше. Окошки светили. И за каждым были люди.

— Дура, — коротко ответил Николай. — Чего об ней говорить.

— Ну, почему? Хочется в Москве.

— А чего тут сладкого? Дыхнуть-то нечем. Горько, прям чую, горько. Пришел вон, черное из меня лезет и кровь в носу.

— О-о, ты нежный какой. У нас хороший воздух.

— Вот и глотайте его. И никуда не зайдешь. По улице бегут, толкаются, прям в улице не помещаются, демонстрация. В магазин влез, еле выбрался. Ничего не пойму, кружатся, вот так вот. Прямо ад кромешный. За хлебом и то — душиловка. Хотел кренделей взять. Какое… Ноги бы унесть, без кренделей.

— А я вот каждый день стою,-сказала сестра.- Да еще в двух, трех очередях.

Свояк засмеялся:

— Патриот. А я своей земли патриот, своего города. Для меня он — самое лучшее место на свете. Николай ему не поверил.

— Брешешь, — сказал он. — Если б самое лучшее, ты б не убегал.

— А куда я бегу?

— Куда глаза глядят. При первом удобном случае. Отпуск, например, ты где проводишь? На Красной площади?

— Отпуск один раз в году. Отдохнуть, переменить обстановку.

— Ладно. В выходной ты где? Может, на метро катаешься? Опять нет, убегаешь подале. Греблей этой, по рекам, туризм. На лыжах. Куда? Ты бы и греб тут, по Москве-реке, если нравится. И на лыжах меж домами вилял. А? — Николай чувствовал свою правоту. — Почему, чуть свободная минута, ты как кобель с цепи — и рысью отсюда, из Москвы? Выходит, не больно тебе тут нравится. Я-то вот в выходной из дома не бегу очертя голову. Стараюсь, наоборот, в саду, в огороде.

— Ой, господи, — вздохнула сестра. — Я скучаю. Я бы домой уехала, — с улыбкой взглянула она на мужа.

— Давай, — одобрил тот с ехидцею.

А Николай не понял, оживился:

— А что? Сами говорите, дураков много. Пока они есть, меняйте свою квартиру на домик, положим, у нас. Мане работу всегда, бухгалтером. Ты инженер. К нам на станцию иди, тебе понравится. В пять часов вскакивать не надо. Выспался, поошел потихоньку. К девяти пришел. Поглядел, погонял за нами, за работягами. Пошел, порыбалил.

— Где?

— Это неплохо,- согласился свояк.-А сколько зарплата?

— Сто десять, сто двадцать.

— Сколько? — сморщился свояк.

— Боле сотни, говорю.

— У нас уборщица за такие деньги работать не будет. Понял?

— А какие же вам надо?

Николая этот тон немного задел. Он посидел, подумал, потом сказал с улыбкой:

— Тут машина не нужна. На работу — в метро, с работы — тоже.

— Я в выходной люблю уезжать. За город. Сел и маханул, чтоб тишина и покой. Разве плохо?

— Да оно, конечно, неплохо. Только вот ты скоро вертолет запросишь, всерьез сказал Николай.

— Почему вертолет? — не понял свояк.

— Да, неплохо бы,-согласился свояк.

— Вот и я говорю, самолет, потом ракету.

— Нет, — отмахнулся свояк, — ракету не надо.

— Ладно, беру ракету, — сказал свояк. — А дальше что?

— И дальше придумают, какую-нибудь еще херимери.

— Слушай, — повернулся свояк к жене. — А ведь он — философ. Диоген.

— Коля у нас хорошо учился, — мягко улыбнулась жена. — И техникум заочно кончил, сам.

— Так что… Может, и вправду, — вроде засомневался свояк, — переехать. Как-нибудь проживем.

— Проживешь, — успокоил его Николай. — У нас с голоду не пухнут. Если ты не ленивый. Огородишко свой, сад. Все свежее. Я летом почти не жру. Светка меня ругает. А я пройдусь по огороду, по саду. Огурчиком похрумтел, помидор сорвал. Он — кровяной и на солнце светит. Разломил — сахарный. Я их без соли два-три. Прямо на месте. А тут яблоко манит. Абрикосов, веришь, по полведра за раз съедаю. Вишенку клюнешь, морковку дернешь, пощипешь смородинки. И все. И есть неохота. Правда, борщ я люблю с детства.

И он вдруг засмеялся, голову опустил, на сестру поглядывал и смеялся.

— Ты чего?-спросила она.

— А ты не обидишься?

— Чего?

— Да я про борщ. Ну, разве это борщ, что вы варите? Я б его сроду не ел больничный.

— Ты сравниваешь,-все же обиделась сестра.- У меня, кроме капусты да лука, ничего нет. А дома — помидоры, болгарка, вся зелень.

— Точно, — подтвердил Николай. — Помидоров не жалеем. Даже зимой. Бочковых и томат.

— Я помню ваш борщ,-сказал свояк и на жену поглядел. — Давай ужинать, а?

— Разобрало, что ли?

— Разобрало.

Сели ужинать. У хозяйки была славная вишневка, глядеть и пить приятно. Правда, Мария сама не пила, и муж ее желудком страдал. Так что пришлось Николаю одному. Он не отказывался. Пил и похваливал.

Поужинали. Пили чай, глядели телевизор. Там вначале футбол показывали, а потом бег. Да не спортсмены бежали, а всякий люд, уже в годах, пожилые и молодняк. Николай и в натуре видал, как бегали. Прямо тут, мимо дома. Но то из окна, издали, а в телевизоре, словно рядом, неслись и пыхтели мужики, ядреные бабы добром трясли. Смехота.

Николай засмеялся и не стал глядеть.

— Позор.

— Какой позор?-сказал свояк.-Спорт. А у вас не бегают?

— Ну, ребятишки, известное дело. А взрослые, — вроде не слыхать. Вроде никто еще не тронулся.

— А почему тронулся?

— А нормальный человек, он чего ж побежит? Кто ему дегтем помазал?

Николай не мог без смеха. Он свояку отвечал да нетнет и поглядывал в телевизор. А потом вдруг погрустнел и поставил точку.

— Лодырюки. — И повторил тверже: — Лошади стоялые. Жрут, а потом жир сгоняют. Не-е, так мы коммунизм не построим. Если все вместо дела начнем рысью скакать. Это чего же получится? Мне вот с утра, положим, я встал, Светка говорит: надо чего-то вскопать или у кабана почистить. А я заместо этого заголюсь — да по улочке рысью.

— Ох, ты и жук, — покачала головой сестра. — Премудрый. Это же они в свободное время, не на работе бегают-то.

— Конечно, в свободное, — не сдавался Николай. — У меня час свободный — я по хозяйству его использую. Ребятишки у нас и те смальства огород копают, поливают, кролам травы носят, веток, дрова пилят.

— Но у нас-то нет садов-огородов, кролов.

— А вы посадите.

— Где? На балконе?

— У вас много места. Я глядел. Все в бурьянах вокруг. А вы насадите везде сады да глядите за ними, чтобы все родило да чтоб побольше. Вы это бросьте, пригрозил Николай. — Я вам работу найду. Тут огороды можно, теплиц меж домов наставить. Тепло даровое. Такие овощи развести, круглый год. Пруды ваши вонючие в дело произвесть. Почистить их, карпа запустить. Сгрузитесь рыбой, голову на отрез. А вокруг… Тротуары все, дорожки у вас грязью заросли. Стыд-срам, ни единого цветочка нет. У нас-во двор войти, все цветет. Вечером сядешь на крыльце… — вспомнил он, и лицо его посветлело.-Петуньи, табак, фиалка- такой дух… А у вас? Нет, работу найти можно кроме беготни. Конечно, если привыкнуть сложа руки, тогда конечно.

Сестра и свояк не возражали. Мария лишь волосы ему взъерошила:

— А я без дела нудюся. Привык. Посидели потолковали. О доме вспомнили, о родных. Потом спать улеглись.

Уже в постели Мария мужу сказала:

— Уедет ведь… Вот чадо.

— Да-а… — отозвался муж. — Странный мужик.

— Он хороший,-заступилась Мария.

— Не расстраивайся,-засмеялась Мария.-Наш Николай к власти не попадет.

А Николай спал хорошо. Но среди ночи вдруг зарычала какая-то машина под окнами и разбудила. И сои ушел. В квартире было тихо и в доме. Николай, света не зажигая, прошлепал к окну и встал.

Светили фонари над дорогой и возле домов. Но город спал. Ночные громады домов стояли угрюмые. А за темными окнами, снизу доверху и от края до края, спали живые люди. Тысячи, тысячи… Миллионы. Собранные вместе незнамо зачем и для чего. Словно гигантский спальный вагон катил, забитый спящим народом. Один, за ним другой и третий. И не мог быть спокоен людской сон, как и всегда в дороге. Многие сидели возле темных окон, ожидая станции своей. Но где она?

Николай дотерпел до субботы и уехал, а через два дня был дома. Подарков привез, из продуктов кой-чего: маслица, гречки. Жена рада была, про Марию выспрашивала.

— Как они там?

— Да как… хреново.

— Что такое? — испугалась жена. — Болеют?

— Нет. Потихоньку с ума сходят.

— Сам ты чокнутый! Наверное, напился и наплел чего, — догадалась она. Сроду раз поехал…

Уже вечерело. Закат был желтый, в полнеба. И вспомнилась сестра. Сейчас она работу кончила и спешила к метро. В толчею, в духоту, в угрюмые тесные норы. Потом в магазины. Там тоже народ, и все спешат, спешат, толкаются. Ни доброго слова, ни взгляда. Потом — на кухню, всякие дела. Жалко было сестру. Приехала бы хоть отоспалась.

Но сестра не приезжала, сколь ни звали ее. Как мать схоронили, так и все.

Поделиться впечатлениями

Старший Брат

Меня зовут Кир Ширайо.Мне 14 и я омега.Живу в данный момент с мамой и старшим братом.Его зовут Айрон.Он старше меня на 3 года и является альфой.Я люблю читать фентези и слушать музыку. Я меломан.Также,увлекаюсь танцами.Ну насчет денег могу сказать, лишь, что не бедные.Моя комната выглядит примерно так:

К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.

Да,да знаю девчачья и все такое,но мне нравится.
Сегодня утро выдалось еще более мрачным,чем вчера.Но ничего не поделаешь….сентябрь же.Зевая встаю с кровати и иду в ванну чистить зубы и расчесывать свои непослушные волосы.По утрам я выгляжу мягко говоря не ахти,так что подойдя к зеркалу я не удивился увидеть там чудовище,который еще и улыбается.Про волосы я уж вообще молчу…

-Ай!Чертовы волосы!-ну вот опять одно и тоже снова эта расческа выдрала у меня клок волос!

С горем пополам я всё же выхожу из ванной и направляюсь к своему шкафу.Достаю оттуда безразмерную черную футболку и такого же цвета джинсы.Я тихо спускаюсь вниз по лестнице и выхожу на кухню.Я обычно завтракаю тостами с джемом и пью крепкий кофе.Ненавижу,когда в кофе добавляют сахар,или молоко,бээээээээ.Гадость то какая весь вкус теряется…Я выхожу из за стола,и также не спеша выхожу из дома.Вот я уже подхожу к школе.Ах да совсем забыл сказать,что в школе я особо не выделяюсь,не то что мой старший брат.Его хотят все и вся начиная девочками и заканчивая парнями.А насчет наших с ним отношений,точнее их отсуствием,мне глубоко плевать.И так я захожу в Ад раздеваюсь и иду в класс.Такс певрвым у нас математика.Уф!Ненавижу ее!Что я там говорил про хорошее начало дня?!Забудьте!Я прихожу раньше всех,чтобы хоть несколько минут поседеть в тишене.А то припрутся и будут орать используя при этом все свои голосовые связки.Сижу я себе тихо никого не трогаю,как вдруг открывается дверь и в нее заходит,угадайте кто?!Канечно же мой старший брат.Вот черт!Он какой то злой….если честно то я его немного боюсь…до дрожи в коленках…
-Эй,мелкий!На этот месяц наши родаки улетают,и я устраиваю вечеринку,только пискни об этом родителям и ты труп!-в его голосе отчетливо слышались нотки приказа и безразличия.
Я лишь тихо кивнул и продолжил читать свою книгу.
-Ах да ты будешь все это время сидеть в своей комнате и не высовываться.Ты все понял?
!
-Да-я старался не смотреть ему в глаза.Так как с детства боюсь злых людей.Нет,вы не подумайте,что он злой и т.д.просто….я боюсь злых взглядов в свою сторону.И он это прекрасно знал.Дальше он просто вышел,а я продолжил свое увлекательное прочтение книги.Спустя некоторое время класс постепенно стал заполнять народ и становилось все шумнее и шумнее.И вот прозвенел столь долгожданный звонок и в класс вошел учитель.Весь урок я либо читал книгу,либо слушал музыку.Вот прошел один урок,два три,и я не заметил как пришло время идти в столовою. В место,где постоянно происходят драки,обзывания и многое другое.Я прошел мимо стола моих дебилоклассников и сел за столик возле окна,как вы могли заметить особой общительностью я не отличаюсь.Мне и одному хорошо.
Когда я уже собирался уходить,то кто-то подставил мне подножку и я упал.Вся столовая засмеялась,а я перед тем как встать посмотрел на брата,на его лице была видна ухмылка.Мне вдруг стало до жути обидно,и больно,как будто меня резали тысячи ножей.Я со скоростью света бросился прочь из столовой,по пути забегая в раздевалку и на бегу надевая на себя куртку.Я бежал домой не замечая ничего вокруг.Как только я добрался до дома.Я бросил все вещи на комод,стоящий в прихожей.И побежал на второй этаж в свою комнату.Мне было так грустно и одиноко,что я сразу же упал на кровать и громко заплакал.Спустя некоторое время мне захотелось спать,и я все таки решив снять одежду,лег и заснул.