Любовь

Шизофреническая любовь — любовь абсолюта — идеальной женщины, бога, человечества, идеи.

В каждом человеке существует определенная деформация действительности, состоящая в том, что предмет чувства более соответствует образу, созданному самим чувством, нежели действительности. Быть может потому, что больной шизофренией часто бывает лишен любви («шизофреногенная» мать, эмоционально-чувственная пустота в детстве, трудности в установлении приятельских, а позднее сексуальных контактов, застенчивость и т. д.), потребность любви у него тем больше, чем труднее ее достичь. Подобно радости, любовь также становится «неземной», чистой, идеальной. В представлении больного всякий контакт с действительностью оскверняет любовь. Сексуальная связь, вместо того чтобы быть ее кульминацией, уничтожит ее; чем дальше любовь отклоняется от действительности, тем полнее расцветает. В поисках любви контакт с действительностью приобретает отрицательный знак, а отрыв от нее — знак положительный. Первый ее уничтожает, второй — укрепляет.

Рассматривая шизофрению с этой точки зрения, можно было бы считать ее великим исполнением любви, которой больной в течение всей своей жизни был лишен и которая открывалась ему в болезни, в мире, действительном для него, хотя и нереальном для окружения. В этом раскрытии любви она достигает необычайной силы, которой в реальном мире достичь не может, поскольку сила чувства слабеет в результате столкновения с действительностью.

Любовь при шизофрении идет в паре с аутизмом. Контакт с действительность оказывается лишь источником страдания, а переживание любви может дать только нереальный мир, который лишь под влиянием чувства превращается в мир действительный (психотическая реальность). Успех терапии в случае шизофрении в большой степени зависит от того, удается ли больному найти в окружающей действительности предмет любви. Это может стать поворотным моментом в его отношении к реальной действительности; вместо того чтобы отталкивать, она начинает его притягивать.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

Любовь шизофреника

Это было 3 осени назад. Вечер. Мокрый асфальт после короткого ливня, лужи. Нас познакомила подруга. Звонки, смс, встречи после работы, общие интересы… Как-то так всё и началось. Первый нелепый поцелуй, твой первый букет белых роз, жаркие объятия… Я думала о тебе каждую секунду, не могла уснуть от нахлынувших чувств. Какой ты милый, внимательный, ласковый, добрый. Твои карие глаза смущали меня и вызывали во мне бурю эмоций. Какое счастье, что я встретила тебя! Как хорошо замереть в твоих нежных объятиях и слушать стук твоего сердца…

4 месяца прошло, а я всё не могу поверить в то, что это сокровище досталось мне и только мне. Почему всё так идеально? Ты не куришь, не пьешь, высокий, симпатичный, чистоплотный, с хорошим чувством юмора, отлично готовишь. Сколько сказано ласковых слов, сколько нежных стихов ты мне посвятил! Всё было хорошо, именно это и настораживало. Как будто ты что-то скрываешь от меня. Я решила поговорить об этом. И не ошиблась. Твои слова грянули как гром среди ясного неба – ты болен… Твой диагноз –ШИЗОФРЕНИЯ, ты инвалид детства. Мое сердце сжимается от такой несправедливости, в голове вертится всего один вопрос «за что???» Я быстро прихожу в себя, обнимаю тебя, и говорю, что всё нормально, я не брошу тебя из-за одного слова на клочке бумаги…

На следующий день иду в библиотеку, чтобы узнать побольше об этой болезни. Читаю и плачу… Господи, за что мне всё это? Почему именно с ним это случилось? Почему с нами? Почему ты утверждаешь, что диагноз только на бумаге? Зачем тогда надо было соглашаться на инвалидность, раз это так? Твой ответ прост – деньги. Тебя это нисколько не смущает. Тебе проще носить клеймо шизофреника и получать деньги от государства, чем пойти служить в армию и зарабатывать на хлеб своим честным трудом…

Сколько времени понадобилось мне, чтобы смириться с этим. Я уходила от тебя, по разным причинам. Не из-за диагноза. Ты всегда меня возвращал. Шептал мне в ухо нежные слова, был всегда ласков, баловал меня как маленькую, терпел все мои капризы, зацеловывал меня с головы до пят… Пока я наконец не поняла, что мне хорошо с тобой, что мне неважно, кто ты, шизофреник или халявщик… Кем бы ты ни был, я не представляла жизни без тебя. Я любила тебя. Верила, что мы вдвоем справимся со всеми проблемами. Я уже смирилась с тем, что у нас могут родиться больные дети, что ты никогда не будешь работать на нормальной работе, что ты никогда не сможешь водить машину, что у тебя может случиться обострение в любой момент. Ну и пусть пишут и рассказывают, что шизофреники опасные и могут даже убить. Ты не такой. Ты самый лучший.

Два года пролетели как миг. Ты немного изменился. Я открыла в тебе много недостатков, но это терпимо. Главное, что я нужна тебе. Что мы любим друг друга. И всё же… смутные подозрения закрались в душу. Ты что-то опять скрываешь. Я заказываю твою переписку по асе, чтобы убедиться, что мне нечего волноваться. Время 2 часа ночи. Мой знакомый хакер прислал переписку. Я читаю. Всё плывет перед глазами. Я не могу поверить в прочитанное. Я не была готова к такому повороту событий! Тебе стала нравиться ДРУГАЯ… Ты флиртовал с ней, встречался втайне от меня. «Господи, за что??? Я всегда была верна ему даже в своих мыслях. А он жалеет, что не встретил ее раньше!». Мне плохо. Мои руки меня не слушаются, онемели ноги, голова как будто опухла. Я думаю о маме, о папе, и, собравшись с силами, вызываю скорую. Врачи приехали, успокаивают меня, а я всё плачу и плачу, даже не могу сказать, что у меня болит… Знаешь, от высокого давления умирают. Ты знал. Почему ты не берег мои нервы?

Я до сих пор не могу поверить, что я смогла тебе такое простить. Я никогда не унижалась ни перед кем. Гордая. Тяжело было свыкнуться с тем, что ты посмел подумать, что кто-то может быть лучше меня. Но ты практически стал волшебником, приложил столько усилий, чтоб я тебя простила.

И вот опять всё хорошо. Почти забылось. Мы вместе уже 3 года. Я по-прежнему твоя маленькая и капризная девочка, ты носишь меня на руках, исполняешь все мои малейшие желания. Мы поехали отдыхать заграницу. Ты все расходы взял на себя. И вот тут-то начались настоящие сюрпризы. Власть меняет человека. Ты решил, что стал моим властелином, слова тебе наперекор не скажи. Тебя как будто подменили, ты меня практически не слышишь! Этот день я никогда не забуду. Во время очередной ссоры по пустякам, так и не дождавшись от меня подчинения, ты УДАРИЛ меня. Лежащую, со всей дури, маленькую, хрупкую девочку весом в 45 кг, ту, которую 3 года называешь любимой…

Я в шоке. Слез нет. Только страшно. Слава богу, это был уже конец нашего отдыха и через пару дней мы поехали домой. Дома я тут же отключила все телефоны. Я одна в пустой квартире. 5 дней не выходила из дому. Боялась. Когда кто-то подходил к двери и стучал, я чуть не теряла сознание от страха. Мне снились кошмарные сны… Приехала мама, и я начала возвращаться к жизни.

Ты звонил и приходил много раз. Говорил, что не бил меня, «ведь следов нет». Какая глупость! Я не истерила, не ругала тебя. Ни разу не упрекнула тебя ни в чем. Твои оправдания мне не нужны. Я даже нашла в себе силы, чтоб улыбнуться и сказать тебе на прощанье: «Всего хорошего, будь счастлив!».

Уже больше 2-х месяцев, как я ушла от тебя. Я ни о чем не жалею. Теперь уже неважно, кто ты. Мне от тебя ничего не надо. Я сильная. Переболею. Переживу. У меня началась совершенно новая жизнь. Жизнь, в которой никогда больше не будет места тебе…

Любовь и шизофрения

Екатерина.

С шоком я как-то справилась, даже приняла его болезнь.

Да не приняли, раз сердце разрывается. Принял, это когда смирился,принял условия такой жизни, научился жить и радоваться параллельно со сложностями, а главное — Ваша устойчивость в выборе. Ничего такого Вы не выражаете, во всяком случае в тексте, а устойчивостью Вашей и не пахнет.

Ощущение, что Вы скорее заставляете себя принимать то, что не принимается, и быть устойчивой там, где Вы не можете таковой быть.

Екатерина.

Мне сложно понять, это его болезнь так его «закрывает » от других людей и сьедает его

Любое явление можно рассматривать с разных сторон. Можно сказать и так. А можно сказать, что любая болезнь является психологическим симптомом. Когда человек в силу внешних условий, в которых он рос и развивался. или под воздействием сильнейших стрессов «сворачивается» внутренне и фиксируется в этом состоянии, то возникает такое понятие как симптом — это способ строить контакт с миром косвенным, непрямым способом. Сначала возник симптом, в силу каких то событий, а потом этот симптом психика уже использует как способ контакта, если человек не рискует встречаться со своим страхом лицом к лицу. Шизофрения — это сильная фиксация такого состояния. Реабилитация и адаптация наверное возможна, но только в специальных условиях, где создан соответствующее поле контакта и со специалистами, обученными такому контакну. К тому же это дело долговременно, может быть пожизненное.

Сразу скажу, что лично я не знаю таких учреждений, где подобных «больных» «лечили» бы. Скорее это теоретические знания. Лечат их привычеым, консервативным способом, прежде всего таблетками. Поэтому здесь Вы, Екатерина, ничего не сможете сделать.

И не только потому, что Вы не специалист. Вы сами не устойчивы в том месте сознания, где затрагивается сфера страданий, вины, отпускания. В таких отношениях Вы рискуете гораздо больше разрушить себя саму, чем Ваш друг.

Екатерина.

он считает себя эгоистом, что он не имеет права на нормальную жизнь и не имеет право портить

Он имеет право на нормальную жизнь. Просто ему надо учитывать свои особенности, и не манипулировать людьми, в целях их удерживать возле себя. А Вами, Екатерина, к сожалению такими разговорами типа как «я не имею права» или «я виноват», он манипулирует. Зачем тогда замуж звал, если считает, что не имеет права? Лукавит Ваш друг. Давит на сознание своей ролью «жертвы». Можно болеть чем угодно, в том числе и шизофренией, но относится к самому к себе как к жертве — это уже не психиатрический симптом, а психологический способ контакта с людьми.

Поддаваясь на такие манупуляции, Вы содействуете его инфантильности, восприятию самого себя как жертвы. Такая мучителная игра может продолжаться всю жизнь.

Екатерина.

спрашивает, как он может искупить свою вину передо мной ща то, что разбил сердце.

Причем тут он? Это же Ваш выбор общаться или нет, оставаться или нет, мучиться дальше или позаботиться о себе в первую очередь. А он в состоянии позаботится о себе сам.

Екатерина.

Мне сложно , перепуталась логика и чувства.

Иными словами какие то установки, сопровождаемые сильными переживаниями не дают Вам возможности прекратить эти отношения? Мне кажется речь об этом. Что здесь можно порекомендовать кроме психотерапевтических встреч с психологом. Приходите, будем распутывать Ваши мысли и чувства.

Екатерина.

Может ли шизофреник любить?

Смотря что Вы имеете под этим словом. Да и шизофреник шизофренику рознь. Ваш друг не несет ответственности за контакт, за отношения: манипулирует, вместо ответственности — вина, использует болезнь как способ увеличения дистанции с одной стороны, и как способ Вас удерживать с другой. Зачем? Потому что долго не может без контакта с человеком, но при малейшем приближении возникает такая же невыносимость.

Это значит, что так будет и дальше. Это значит, что вся ответственность за совместную жизнь или даже за поддержание отношений на хорошем уровне будет возложена на Вас. Мне кажется любит он или не любит, при таком раскладе уже не имеет значения.

Екатерина.

Есть ли у таких людей шанс на счастливое будущее и семью?

Если только за счет очень ресурсного, очень сильного человека, способного и желающего взять на себя этот крест, к тому же подвергающемуся определенному риску. Это если про семью. Это удел родственников. Таких добровольцев я не знаю, и к ним не отношусь. Не честно разыгрывать из себя святого, если таковым не являешься. Хотя сострадания к таким людям много, и от реальной помощи можно и не отказываться.

Тяжело оценивать человеческое счастье. С Вашей точки зрения счастье это семья, любовь. Но не обязательно это и его точка зрения. Возможно играя с Вами в «люблю, но не могу» он уже счастлив. Только Вам хорошо ли от этого? Шизофреники имеют, мне кажется приемущество, в этом смысле. Всегда можно «уйти», они закрыты от боли настоящей, в крайнем случае они выедут на своем гневе. Людям с более открытым сознанием, которых мы называем здоровыми, тяжелее. Но это моя точка зрения.

Екатерина.

Могут ли быть причиной нашего расставания проявления его болезни?

Пвоторюсь. Сложно сказать однозначно. Расставание причина болезни и болезнь, неосознанно обостренная с целью спровоцировать расставание — и так, и так может быть.

Вашего друга во всей этой истории много, а Вас, Екатерина мало. Вы всегда так себя расходуете? Очевидно такая история произошла с Вами не даром. Может быть она нужна для того, чтобы показать Вам насколько сильно Вы игнорируете собственные потребности, интересы, даже собственную безопасность, пытаетесь быть тем, кем не являетесь, насилуете себя, сливаясь с состраданием к другому, уходите за этим состраданием, забывая о себе самой. Вспомните о себе самой, и что-то измените для себя самой….

Всего доброго!

Станкевич Анжелика Вячеславовна, психолог Минск

Хороший ответ5 Плохой ответ1

14 августа 2014 года

Тема не новая. Можно обойтись и без соединительного союза «и», больше подойдет дефис «Любовь-шизофрения».
Эти понятия отражают очень сложное, состоящее из двух частей явление. Они, если применим круги Эйлера, пересекаются, хотя полностью и не совпадают, особенно в наш постмодернистский век, где многое перемешано до неузнаваемости. Говоря о любви, следует уточнить, что я имею в виду не только влечение и страсть к женщине, но и, так сказать, в общем смысле. Само слово «любовь» настолько затаскано и застирано, что давно оторвалось от своего реального, традиционного смысла и, по правде говоря, ничего не обозначает, кроме как общего позитивного отношения. Что-то вроде «как дела – нормально». Это просто подтверждение некоей гравитации одного объекта-субъекта к другому. Но порой так называемая «любовь» принимает зловещий, роковой характер, особенно гетересексуальная. Есть такая пословица: «Любовь зла, полюбишь и козла». Учитывая «химию любви», всякие там гормоны, дофамины, тестостерон и прочее, увидеть свою избранницу в объективном свете невозможно. Мысль, что любимая страдает психическим расстройством, некоей патологией вроде шизофрении или эпилепсии, как-то не приходит в голову. А жаль. Потом, после романтического периода, «идеализации», открывается другая субличность, и появляется жуткий мистер Хайд, а доктор Джекил куда-то пропадает. Боже мой. Оказывается, он алкоголик, прелюбодей, псих, олигофрен и т.д. Набор смыслов в определенном контексте в период ухаживания становится не более чем пустым понятием, иллюзией, картинкой, галлюцинацией в широком смысле. И здесь входим на территорию скрытой шизофрении. Этот термин означает «расщепление рассудка», а раньше это психическое расстройство называлось (Dementia praecox – преждевременное слабоумие) в целом, по моему субъективному мнению, относится к специфичному поведению современного человека.
Сейчас на почве виртуальных технологий: Интернет, скайп, соц. сети, сотовые телефоны происходит дегуманизация сознания, реальный разум, чувства, отношения превращаются в «виртуал». Читая и просматривая электрические сигналы на мониторе, на экране мы видим «не реал», а его изображение. Отсюда и начинается «шиза». Вы смотрите на красивую картинку молодой женщины с обворожительным взглядом, читаете ее «месиджи» и включаетесь в виртуальное общение, которое в отличие от реального чрезвычайно богато нарисованными, придуманными, приписанными смыслами, всякими интересными историями, продуктами творческой фантазии и порой откровенной ложью. Вы слышите и читаете на экране, мониторе постоянные заверения в любви и преданности, идущие к вам по электронной почте, видите на скайпе картинку и чувствуете себя «центром» внимания, обожания. О Господи, как все прекрасно, изумительно, фантастично, супер! Вы никогда не виделись, не встречались с вашим виртуальным другом, партнером, любовником, но связь уже зафиксировалось. Теперь знаки начинают работать сами по себе и включается шизофрения с ее очень характерными признаками: галлюцинация и бред. Не надо только думать, что галлюцинации – это нечто страшное в виде пауков, бегающих по комнате, чудовищ из «белой горячки». Вовсе нет, это уже крайний случай. Всякие «голоса» и видения что-то приказывают делать, спорят между собой. Это уже госпитализация. Но давайте вспомним, что советская психиатрия сажала диссидентов в психбольницу с диагнозом вялотекущая шизофрения и превращала их там в «овощи». Согласитесь, различные сверхценные идеи и ментальные построения вроде грядущего апокалипсиса, гибели демократии, возвращение сталинизма, истинной веры, пришельцев из созвездия Большой Медведицы и прочее, очень похожи на бред. Носители этого бреда уже далеко оторвались от реальности и пребывают во власти собственных симулякров, то есть подобий реальностей. Учитывая, что телевизионный ящик постоянно подкармливает наше сознание «картинками», вы теряете способность критического суждения и медленно превращаетесь в «овощ», «зомби». Ваша идентичность, то есть ваше истинное я, взломано, искажено, а может, и стерто. Вашего собственного сознания больше нет, оно заменено виртуальным. Зомби-ящик голосом Киселева или Брилева вещает, дескать, на Украине геноцид, фашизм, русофобия, и информация усваивается, проглатывается. Картинка и есть реальность. Это полная шизофрения, потому что реальность – совсем не картинка. То же самое и в Любви. Реальная молодая девушка может далеко уже не девушка и далеко уже не совсем молода, зато есть ее «образ», виртуальная копия, которая гораздо привлекательней. Помните фильм «Суррогаты». Там, правда, все слишком прямолинейно, дорогая аппаратура, некий электронный центр и прочая мишура. В жизни смыслы работают на более глубинных уровнях. Человек может даже и не подозревать, что он скрытый шизофреник, и торжествующе умиляется своей полноценности. Вот он всего достиг, жизнь удалась, как говорится. И волки целы, и овцы сыты, не так ли?
Любовь – это сплошной и бесконечный делирий. Влюбленный говорит и говорит о своих чувствах к возлюбленной часами, днями, месяцами, годами. Его даже не интересует, слушает ли его собеседник или давно исчез с экрана. Какая разница. Бред может быть прерван только какими-то органическими потребностями, то есть необходимостью покушать, посетить туалет, желанием поспать, если вообще оно появляется. Казалось бы, ничего особенного, никому же нет вреда. Так-то оно так, но посмотрите на бред, называющий себя информацией, о том, что происходит в мире и, в частности, в России. Только недавно во время присоединения Крыма СМИ скандировали: «Русские своих не бросают», митинги, знамена. А теперь, когда на Юго-Востоке Украины убивают русских и нерусских людей и те бегут в Россию-матушку, которая принимает и обогревает беженцев, то почему лозунг «русские своих не бросают» оказывается пустым слоганом. Сколько можно показывать по «ящику» страдания людей?! Риторический вопрос. Почему нельзя двинуть полки и за двое суток решить судьбу так называемой национальной гвардии? Где смысл? Что нам показывать, как «тополь», который летит куда-то на Приморье и уничтожает цель или наши «сушки» виртуозно делают пируэты. Ну и что? Мощь? Впечатляет? Только не надо говорить ЕС и НАТО, геополитика. Конечно, главный источник шизофрении – это телевидение. Да что там говорить, вспомним историю, бред величия Адольфа Гитлера, этого типичного шизофреника.
И вот еще один пример бреда. Борьба с курением. Закон, принятый Госдумой РФ, попрятали сигареты, довели до абсурда пустяковый вопрос. Может, лучше повысить зарплату медсестрам и врачам, модернизировать больницы, открыть социальные аптеки. Уверен, это гораздо будет эффективней в политике улучшения здоровья населения.
Шизофрения – это свободные, можно даже сказать, слишком произвольные отношения с реальностью, с окружающим миром, когда человек перестает сверять свои представления, карты реальности с территорией. Это выключение критики собственных ментальных построений, то есть готовность к бреду и сам бред.
В той или иной степени люди смешивают реальность со своими представлениями. Иногда лучше казаться для себя успешней, перспективней, ослепительной, обворожительной, чем ты есть на самом деле. Вера в себя и все такое. Шизофреник живет в мире собственных иллюзий: кактусов, цветочков, инопланетян, насекомых, разговаривает с камнями и деревьями, ангелами и плачет, если с ними что-то не так.
Итак, любовь-шизофрения, конечно, не просто психическое расстройство, это своего рода знамение в широком смысле, и прежде чем начинать общение с новым знакомым или незнакомкой в соц. сетях, в жизни, попросите справку о его/ее психическом здоровье, так, на всякий случай.

Р. Э. ЛЮКМАНОВ.

Что шизофренического в шизофрении? Объясняем на 3 случаях из врачебной практики

Николай Вороновский объяснил, как меняется жизнь и личность людей с диагнозом «Шизофрения», на трех известнейших случаях из практики врачей-психиатров.

Шизофрения — это не просто набор тех или иных расстройств, которые то обостряются, то затихают в ремиссии. Шизофрения — это еще и изменение картины мира, реальности и собственного «я»; изменение всей перспективы жизни, судьбы.

Иногда подобные изменения очевидны: они озвучиваются самими больными в бредовых высказываниях или же проявляются в парадоксальных поступках. Порой эти глубокие перемены в отношениях с действительностью едва можно уловить или ощутить опосредованно, косвенно. Речь тут, конечно, не идет об острых психозах, где расстройства очевидны. Но ведь и вне острых состояний больной шизофренией по-особому ощущает мир и себя в нем. Это измененное восприятие реальности становится как бы основным фоном прочих переживаний, окрашивая их тем оттенком «безумия», которое в данный момент может быть скрыто ремиссией и разумным поведением. Возможно ли дать описание такой измененной реальности вне острых и временных симптомов?

Возможно ли почувствовать, что же в шизофрении шизофренического?

Как изменяется вся жизнь человека (даже если он никогда не испытывал острого психоза)? В какие тона окрашены обычные дни, недели, годы жизни больных шизофренией, их будни? Как переживаются внутренние кризисы?

Специфику шизофренического переживания, как отмечают многие крупные психиатры, уловить и высказать крайне сложно. Потому я решил не теоретизировать, а продемонстрировать его на примере трех историй больных шизофренией, изложенных и проанализированных тремя крупнейшими психиатрами — К. Ясперсом, Э. Кречмером и Л. Бинсвангером. Эти истории приходится давать сокращенно, частично в пересказе. Но все они равно показывают действие душевной болезни тогда, когда последняя в глазах обывателя не очевидна, когда и сами больные не понимают, почему так медленно, так скрыто, так непонятно рушится их жизнь и пустеет душа.

Больные далеко не всегда высказывают бредовые идеи. Но сама жизнь может стать «бредом».

В истории психиатрии предпринимались попытки понять, что стоит за всем многообразием симптомов шизофрении, что является «основным расстройством», которым могли быть объяснены прочие симптомы. Оговорюсь, что такого вопроса я здесь не ставлю, тем более что на него до сих пор нет ответа в профессиональном медицинском сообществе. Точно так же я не подразумеваю и сведение сути «шизофренического» к негативной симптоматике, в отличии от продуктивной (бреда, галлюцинаций, возбуждения или торможения, аффективных расстройств и т.д.). В приведенных ниже случаях все сложнее. Их описание, надеюсь, не оставит вас равнодушными и через эмпатию (а не теорию) сделает понятным то подчас неуловимое, внешне скрытое в шизофрении, что коренится в глубинных сдвигах психики, во внутреннем мире.

Случай 1. Философия и скептическое отчаяние

Известный польский психиатр А. Кемпинский говорил, что здоровый человек руководствуется максимой: «Сначала жить, а потом философствовать». Тогда как больные шизофренией руководствуются ее «перевернутым» вариантом: «Сначала философствовать, а потом жить». Таким образом, жажда постижения сложных философских проблем становится звеном в драматической душевной коллизии. Проиллюстрирую это положение историей болезни Иозефа Менделя из книги К. Ясперса «Каузальные и «понятные» связи между жизненной ситуацией и психозом при Dementia praecox (шизофрении)».

Карл Ясперс

Иозеф Мендель родился в 1883 году. Детство его не вызывало тревоги. Но очень рано у него проявилось стремление быть всем удобным и зависимым. Уже в школьном возрасте он проявлял склонность к метафизике. Временами любил, бродя по двору церкви, думать о смерти. Когда ему было 18 лет, он читал Шопенгауэра. Имел богатую фантазию и проявлял интеллектуальную одаренность, хотя учился посредственно и ненавидел школу.

Окончив гимназию, Иозеф Мендель поступает в университет, чтобы изучать юриспруденцию. В плане своей профессии он не проявлял активности и был очень несамостоятелен. В то же время он живо интересовался философией и литературой. На 4-м или 5-м семестре (1906 г.) его прилежание начинает ослабевать. К профессии он испытывал чувство отвращения. Все больше времени он проводил в занятиях философией и художественной литературой. Он приезжает из Мюнхена (где учился в университете) домой и объявляет родителям о желании сменить профессию и всерьез заняться философией. Это решение он сам называл «внутренним переворотом» и связывал с этим свою нервозность. Родители его не поддержали, поэтому вскоре он возвращается к юриспруденции и начинает слыть среди товарищей одаренным юристом. Но он чувствует себя непонятым, все больше отдаляется от товарищей по университету, считая, что у них узкий кругозор и мало интересов.

С 1910 года он, по мнению окружающих, сильно меняется. Обманывая родителей, в Мюнхене он усиленно занимается только философией. Становится немногословным, недоверчивым, переживает свое одиночество. Он надолго занялся философской проблемой отношения души и тела. Чтобы решить проблему, взаимодействует ли душа с телом или есть лишь параллелизм процессов, он изучает Фехнера, Спинозу, Вундта, Авенариуса, Плотина, Платона, Кьеркегора, Бергсона и др. Но занять какую-либо позицию он не может, считая оба варианта соотношения души и тела (взаимодействие и параллелизм) одинаково логичными.

Он терпит философское фиаско и не может найти решения мучающей его проблемы.

В дальнейшем Иозеф Мендель ловит себя на том, что не в силах решить практически ни один юридический вопрос, и, работая над каждым случаем, он возвращается к принципиальным юридическим вопросам и абстрактным научным рассуждениям. Тогда его осенило, что прежде чем стать юристом, он должен ответить на все философские вопросы и создать собственную систему философии. Целые дни напролет он работал с невероятным напряжением. В этой судороге интеллекта было что-то фатальное. «Через шесть месяцев я должен иметь свою систему, иначе пуля в лоб», — так он переживал отсутствие в душе философского синтеза, боясь при этом, что не сможет оправдаться перед родителями и окончательно стать философом. Он изучает Канта, Гуссерля, Риккерта, Наторпа, Брентано, Бергмана… Тем временем занятия в университете заброшены и он все больше боится разоблачения. Ему кажется, что окружающие делают намеки, знают об обмане.

Всего через четыре месяца его интерес к философии падает. Он снова терпит интеллектуальное поражение и понимает, что не в силах создать своей системы, обрести целостное философское понимание. Полностью утратив уверенность в своих силах в области философии, он стал абсолютным скептиком. Но скепсис, сомнение во всем, — для Иозефа Менделя это была не теоретическая игра, а ежеминутно переживаемое страдание, чувство своего крушения. Он ощущал, что не только в философии, но и в образе жизни, в отношении к искусству не в состоянии выбрать надежную позицию. Это скептическое отчаяние он довел до логического завершения: «Я не могу утверждать истину ни одного предложения, я не могу утверждать ничего, не имеет смысла разговаривать со мной». О чем бы он ни размышлял, он всюду наталкивался на логические круги или бесконечную регрессию (бесконечность цепи причин и следствий, посылок и выводов). Он отчаялся в будущем и в жизни. Его мышление, можно сказать, потеряло субстанциальность, потеряло предмет, ибо он не мог ничего ни утверждать, ни отрицать. Он возвращается домой, где открывается его обман, вызывая возмущение родителей, требующих, чтобы он овладел конкретной профессией. В это время Иозеф Мендель глубоко подавлен, не проявляет ни малейшей инициативы, безволен. Погружаясь в бездну скепсиса и нигилизма, он неконтактен, очень раздражителен, вызывающе и оскорбительно ведет себя со знакомыми. При этом очень застенчив, часто моет руки (без страха заразиться).

Наступает пора государственного экзамена. Иозеф Мендель к нему не готовиться, воспринимает экзамен как бессмыслицу. Но уверен, что получит высокую оценку. Однако ощущение бессмысленности приводит к тому, что он допускает в экзаменационной работе «фривольные» выражения и мысли. В результате он получает плохую оценку, что становится для него болезненной неожиданностью. С этого момента он приближается к острому психозу, который вспыхнул через несколько месяцев.

Психозом разрешились годы его философской агонии и тяжких душевных переживаний.

Комментируя случай Иозефа Менделя, К. Ясперс говорит: «Это общее своеобразие данных процессов, что заболевшие, особенно на первой стадии, обращаются к глубочайшим проблемам, мировоззренческим и религиозным вопросам.» К болезненным изменениям, вызванных этим (шизофреническим) процессом К. Ясперс относит одержимость больного философией и, особенно, его скептическое отчаяние. «Процесс наряду с этим, — говорит К. Ясперс, — стал причиной душевного изменения, которое принесло с собой фиаско в философии из скепсиса и несостоятельность в профессии, невозможность найти себя в реальном мире». Странное и страшное зрелище, когда из-за невозможности решить абстрактные и глобальные проблемы, рушится вся жизнь. Но будет вернее сказать, что жизнь тут исподволь разрушалась душевной болезнью, определившей то мучительное переживание тяги к метафизическим глубинам и одновременно крушение в этом бескрайнем море абстракций. Крушение, переживаемое Иозефом Менделем не теоретически, а как душевный ад скепсиса и невозможность ни продуктивно мыслить, ни занять в жизни какую-либо позицию.

Случай 2. Душевное опустошение

Шизофреническое душевное, эмоциональное опустошение в некоторых случаях может идти дальше того, что может представить себе условно здоровый человек. Заглянем в этот опустошенный и холодный мир, пользуясь описанной психиатром Э. Кречмером историей болезни 23-х летнего студента Эрнеста Ката (Э. Кречмер. «Строение тела и характер»).

Эрнст Кречмер

Эрнест Кат пришел к психиатру (Э. Кречмеру) сам. «Худая жилистая фигура, — пишет Э. Кречмер. — Лицо очень длинное, бледное, холодное, спокойное, каменное. <…> Когда он говорит долго, ход его мысли становится расплывчатым. <…> Идеалистические раздумья о личности, мировоззрении, психологии, искусстве почти хаотически переплетаются между собою, нанизываются среди отрывистых предложений: «Я установлен к конфликтам. Я стою на психической почве, я психически совершенно сознателен».

Между тем в семье он проявляет изощренную жестокость и холодность. Он преследует своих родителей с фанатичной ненавистью и жесточайшей бранью, угрозами избиения. Он крадет и отнимает у них деньги, распродает дорогие вещи. Родители даже боятся за свою жизнь. Эрнест Кат насилует кельнерш и молодых девушек, которых приводит ночью в дом отца, в свою комнату. Напоминания о том, что нужно работать, приводят его в бешенство.

Его занятия в университете лишены какого-либо плана и цели, он поступал на разные факультеты, но ничего не достиг. Наконец он пришел к заключению:

«Я исключительный человек, обычная профессия не для меня; я хочу сделаться артистом».

Э. Кречмер обращает внимание на тот факт, что вне дома Эрнест Кат совершенно иной. Он любезен, обладает изящными манерами, состоит в нежной переписке со многими молодыми женщинами. Но это только «фасад», попытка внешней формой компенсировать внутреннюю опустошенность, симулировать жизнь.

«Его внешность, — говорит Э. Кречмер, — обнаруживает эмоциональную холодность и бесчувственность, за которыми проглядывает душевная пустота и разорванность с чертами отчаяния и трагического чувства. «Внутренняя безнадежность и расщепленность», — как говорит он. <…> Он пишет много писем. Но всякое чувство в нем умерло. Это «чисто искусственная жизнь», которую он ведет, «чтобы насильственно приспособиться к социальной среде, самому пережить». Он судорожно рыдает: «У меня отсутствует человеческое и социальное». <…> Друзей у него никогда не было, юношеское не находит в нем отзвука. Он никогда серьезно не влюблялся в женщин. У него было много половых сношений, но при этом внутренне он оставался холодным: «Для меня невозможно уйти от себя». Все другое в жизни — «техника, обман». (…) Он разыгрывает интересного, избалованного человека, стоящего над жизнью; иногда внезапно говорит: «Я — Иванушка-дурачок». Раньше Эрнест Кат был другим: слабым, тихим, нежным ребенком. <…> В его характере, наряду с крайней добросовестностью, отмечалась не свойственная возрасту серьезность, чрезмерная основательность и работоспособность. <…> В общем Эрнест был добросердечным, послушным, любвеобильным мальчиком». Но все изменил пубертатный период, когда и произошел необратимый сдвиг в его психике и характере. Теперь его внутренний мир определяли эмоциональное опустошение и бесчувственность. Проявилась холодная жестокость, так что Э. Кречмер пользуется в этом случае ныне устаревшим термином «нравственное помешательство». «Эрнест Кат, — комментирует Э. Кречмер, — по дороге к кататонии остановился на пути. Вначале по крайней мере. Быть может, также и навсегда. Такие шизоиды — самые несчастные, у них еще остается столько тонкого чувства, чтобы ощущать, как они холодны, пусты и мертвы». И еще одно выразительное пояснение Э. Кречмера: «Мы также и в этой почти уже охладевшей психике находим последний отзвук трагического конфликта <…>: горькое разочарование, «влечение к красоте, к общению с людьми», со слезами на глазах высказанное признание: «У меня отсутствует человеческое!» При все уменьшающейся восприимчивости он замечает еще, не будучи в состоянии предотвратить его, неудержимо прогрессирующий процесс эмоционального охлаждения».

Можно отметить отрадный факт, что подобное душевное опустошение, доходящее до разрушения моральных чувств, встречается не часто. Но постепенное, более мягкое охлаждение эмоций могут переживать больные шизофренией и шизоидные характеры совсем иного типа: мечтательные идеалисты, патетические художественные натуры, отрешенные от мира созерцатели, чудаки-изобретатели, философствующие аскеты и прочие.

Случай 3. Утрата свободы

Шизофрению называют «болезнью судьбы». Ее влияние на траекторию жизни непредсказуемо. Иногда же болезнь загоняет человека во внутренний тупик, где время и события застывают в стоп-кадре, в повторении одного и того же болезненного стереотипа. Проиллюстрирую это случаем Эллен Вест, представленным и проанализированным одним из крупнейших психиатров Европы Людвигом Бинсвангером.

Людвиг Бинсвангер

Этот случай также примечателен тем, что заболевание долгое время может представляться не более чем неврозом, но медленно, коварно и подспудно оно разрушает душевный мир заболевшего, как это произошло с той, о ком повествует Л. Бинсвангер, — Эллен Вест.

Уже в раннем детстве Эллен Вест отказывалась есть сладкое. Однако она ужасно любила сладости, так что это была не «антипатия», а ранний акт отказа, как полагает Л. Бинсвангер. Эллен была живым ребенком, но упрямым, так что нередко она противилась даже домашним порядкам. Однажды ей показали гнездо птицы, но она стала настаивать, что это не гнездо, и никто не мог заставить ее изменить свое мнение.

По ее словам, даже в детстве бывали дни, когда все ей казалось пустым и гнетущим.

В ее стихах школьной поры видна изменчивость настроения: ее сердце бьется ликующе-радостно, а небо хмурится и порывы ветра носят фатальный характер. Эллен свойственно чувство призвания, стремление совершить что-то особенное, остаться в памяти потомков. В старших классах она усердно занимается социальными проблемами, строит планы усовершенствования общества. В 17 лет под влиянием одной книги она вдруг превращается из глубоко религиозной личности в атеистку. Мнение окружающих ее не заботит. Она хотела бы добиться славы, великой и неумирающей славы, наполнить жизнь делами, а не одними размышлениями. «Сумасшедший дом не станет моим последним прибежищем!» — пишет она в 18 лет в своем дневнике. Все, за что бы она ни бралась, чем бы ни увлекалась, она делает со страстью, с «одержимостью».

Но в 20 лет происходит та перемена, которая в конце концов превратит ее жизнь в кошмар. В заокеанском путешествии она счастлива. Ей доставляет удовольствие пища и питье. Но это последний раз, когда она может есть без усилия… На обратном пути, во время остановки на Сицилии, она переживает последние дни своего счастья, надежд, радости познания. Неожиданно Эллен охватывают сомнение и страх, она чувствует себя затерявшейся в мире и не может понять этот мир. Ужас и тревога вторгаются в ее жизнь даже в радостные и волнующие моменты.

Эллен Вест

Вместе с тем появляется и нечто иное — конкретный страх, страх потолстеть. Ей 21 год. Ее настроение носит заметно депрессивный характер. Ее постоянно терзает идея о собственной полноте, с которой она борется утомительными прогулками. В душе страх и беспокойство. Она чувствует себя абсолютно никчемной и бесполезной, все ее пугает: темнота и солнце, тишина и шум. Ее охватывает презрение к себе как к существу, деградировавшему до трусливости и униженности.

Теперь смерть не пугает Эллен, представляясь «восхитительной женщиной с белыми астрами».

Ей кажется, что с каждым днем она становится толще, старее и уродливее. Депрессивное настроение с этого времени то уходит, то снова и снова настигает ее. Она разрывается между «страхом потолстеть и желанием есть без заботы об этом». Бинсвангер подчеркивает, что это не случай нервной анорексии, так как здесь нет утраты желания есть. Напротив, именно желание есть доминирует в сознании Эллен. Сегодня это назвали бы, вероятно, аноректическим синдромом при шизофрении.

В 23 года Эллен чувствует себя сдавшейся, с каждым годом теряющей силы. Поблекли краски мира, она уже не может, как было раньше, «любить и ненавидеть всей душой». И снова передышка, снова депрессия временно отступает. Эллен переживает счастливый период, завязывает любовные отношения с одним студентом. Но страх потолстеть, ее «идея-фикс», не оставляет Эллен и тут. Она начинает прием тироидных таблеток, наращивая их дозу. Наконец, будучи физически совсем разбитой, она ощущает удовлетворение в духовном плане, обретя стройность. Однако диагноз базедового синдрома и лечение в санатории, приводят к прибавке веса. Эллен не может избавиться от одержимости желанием есть без забот и одновременно страхом полноты. Она осознает абсурдность своей «идеи-фикс», но ничего не в силах изменить. Ее отношения со студентом мучительно длятся до момента, когда она выходит замуж за своего кузена. Но надежда на то, что брак поспособствует избавлению от «идеи-фикс», не оправдывается. В 29 лет у нее случается выкидыш и абдоминальное кровотечение. Прекращаются менструации.

Эллен старается работать, но ни на что больше, кроме работы, сил не остается. Эта от природы одаренная и умная женщина вынуждена бесконечно думать о своей полноте и еде, принимать огромные дозы слабительных. Она эмоционально признается мужу, что живет только ради того, чтобы быть стройной, что эта идея приобрела над нею страшную власть. Каждую свободную минуту она записывает в свою поваренную книгу рецепты вкусных блюд, десертов. Занимается подсчетом калорий. Ее жизненное пространство как будто сужается, затягивается туже и туже незримая петля.

Под внешне неброскими проявлениями болезни, которую окружающие вряд ли сочли бы «сумасшествием», скрывает свое разрушительное действие эндогенный процесс.

Эллен становится все более ослабленной, ее мучает то, что ее «инстинкты сильнее, чем разум», что «все внутреннее развитие, вся реальная жизнь остановились»; что над ней взяла власть «всепоглощающая идея, давно осознанная как бессмысленная». Она это осознает. Высокий интеллект и душевная тонкость позволяют ей давать себе ясный отчет в происходящем с ней. Но даже обращение к психоаналитику не приносит никаких результатов. Она соглашается с тем, что идея ее болезненная, она понимает необходимость оставить эти нелепые мысли, но ничего не помогает. Замечу в скобках, что сегодня, в эпоху нейролептиков, Эллен, вероятно, могла бы получить необходимую помощь. А тогда психоаналитик лишь констатировал, что Эллен не готова отвергнуть свой «идеал».

Психоанализ не помогает. Приступы страха учащаются. И теперь в ее жизнь вторгается нечто новое — беспокойная навязчивость постоянно думать только о еде. В 33 года она то голодает, то с жадностью набрасывается на еду. Мысли об удовольствии от еды не оставляют ее как и страх перед едой. Целыми днями Эллен не может избавиться от плача, тревоги и возбуждения. Теперь она в совершенном отчаянии, считает свою болезнь неизлечимой. Наконец она совершает две суицидальных попытки, но остается жива. «Я совсем себя не понимаю. Ужасно, — пишет Эллен, — не понимать себя. Я сталкиваюсь сама с собой как с незнакомкой. Я боюсь саму себя, я боюсь чувств, перед которыми я каждую минуту беззащитно отступаю…».

«Эллен болезненно осознает, — пишет Л. Бинсвангер, — что «из-за этой страшной болезни я больше и больше удаляюсь от людей… Я чувствую себя исключенной из реальной жизни. Я совершенно изолирована. <…> Я вижу людей, как через стеклянную стенку, их голоса еле слышны… Я почувствовала, что все внутреннее развитие прекратилось, что все становление и рост были прерваны, так как единственная идея заполнила всю мою душу, и эта идея — что-то невыразимо нелепое». «Эллен крайне страдает от насильственной необходимости всегда думать о еде. Эта навязчивость преследует ее, по ее же собственным словам, «как убийцу преследуют призраки». Вся ее внутренняя жизнь свелась к «идее-фикс» и непреодолимым мыслям о еде. Она потеряла всякую внутреннюю свободу, оказавшись во власти роковой силы, сводящей всю ее изначально богатую натуру к ничтожным мыслям об одной только еде. Она не может смириться с этой духовной смертью, коллапсом некогда богатого внутреннего мира.

Эллен Вест попадает в санаторий, где ее консультирует выдающийся психиатр Э. Крепелин. Крепелин отвергает утверждение аналитика о неврозе навязчивости и предполагает врожденную меланхолию. Этот диагноз давал надежду, что навязчивые мысли уйдут. Ее начинает наблюдать автор описываемого случая — Людвиг Бинсвангер. Он отмечает интеллектуальную сохранность Эллен при всех ее тягостных симптомах и овладевшем ею чувстве собственной деградации, падения энергии.

Она говорит: «Я чувствую себя совершенно пассивной, будто я сцена, на которой сражаются две враждебные силы».

Наконец последовала консультация с проф. Е. Блейлером (автором слова «шизофрения») и иностранным психиатром. Ввиду все возрастающего риска суицида дальнейшее пребывание пациентки в открытом отделении признано неоправданным. Ее мужу была предложена альтернатива: или разрешить перевести Эллен в закрытое отделение, или покинуть с ней учреждение. Муж принял решение покинуть с Эллен санаторий. Диагноз Л. Бинсвангера был неутешителен — прогрессирующий шизофренический психоз (шизофрения симплекс, то есть простая форма шизофрении). Блейлер так же не сомневался в диагнозе шизофрении.

На третий день пребывания дома Эллен преображается, так как внутренне приняла решение о суициде. Впервые за 15 лет она совершенно довольна процессом еды. Она гуляет с мужем и читает стихи Рильке, Гете, Теннисона. Она в праздничном настроении и кажется, будто депрессия полностью отступила. Она пишет последние письма и принимает смертельную дозу яда. Бинсвангер пишет: «Она выглядела так, как никогда не выглядела при жизни — спокойной, счастливой и умиротворенной».

***

Тремя приведенными выше случаями я попытался дать конкретную иллюстрацию шизофреническому переживанию измененного мира и измененного «я». Я не делаю никаких выводов, резюме. В конечном счете приведенные примеры отнюдь не исчерпывают вариантов того, как выглядит жизнь изнутри шизофрении. Она может выглядеть и как «страна чудес», и как трагедия. И если в предложенных в этой статье историях преобладает трагический полюс переживаний, то это потому, что у меня было желание представить именно то, что в патологии наиболее патологично. То, что наиболее абсурдно и, одновременно, почти буднично, а иногда и незаметно для внешнего взгляда. Исчерпать эту тему невозможно. Ведь патология может иметь и иные грани, когда «норма» лишь бессильно пасует перед тем, что рождается из недр глубинной психики, чаруя нас отсветами гения и прорывами света и мглы иной реальности.

Литература:
— Ясперс К. Каузальные и «понятные» связи между жизненной ситуацией и психозом при Dementia praecox (шизофрении)
— Кречмер Э. Строение тела и характер
— Экзистенциальная психология / Бинсвангер Л. Случай Эллен Вест / Антропологически-клиническое исследование
— Кемпинский А. Психология шизофрении