Симфонические отношения Церкви и государства

Православная Церковь обладает полнотой истинного ведения, поэтому лишь на почве православного вероучения могла быть сформулирована идеальная норма взаимоотношений между Церковью и государством. С другой стороны, поскольку церковно-государственные взаимоотношения — явление двустороннее, то исторически эта норма могла быть выработана лишь в государстве, признающем Православную Церковь величайшей народной святыней, — иными словами, в государстве православном. И еще одно обстоятельство тут надо иметь в виду. Если в государстве, где Православная Церковь имеет официальный статус, связанный с особыми привилегиями, существуют такие религиозные меньшинства, права которых вследствие этой привилегии ущемлены, то трудно говорить о том, что церковно-государственные отношения тут урегулированы идеальным образом. Поэтому, очевидно, лишь монорелигиозное, моноконфессиональное православное государство может без ущерба для справедливости и общего блага своих граждан строить отношения с Церковью, исходя из православных принципов.

Названным здесь условиям более или менее, хотя, конечно, далеко не полностью, ибо на земле абсолютное совершенство невозможно, соответствовала Ромейская империя — Византия. В Византии и были выработаны основные принципы церковно-государст-венных отношений, зафиксированные в канонах и государственных законах империи, отраженные в святоотеческих писаниях. В своей совокупности эти принципы получили название симфонии Церкви и государства. Суть симфонии составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. «Епископ подчиняется государственной власти, как подданный государству, а не потому, чтобы епископская власть его исходила от представителя государственной власти; точно так же и представитель государственной власти повинуется епископу, как член Церкви, как грешный человек, ищущий спасения от Церкви, а не потому, чтобы власть его происходила от власти епископа». Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее моральной, духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию граждан, а Церковь получает от государства помощь в создании условий, благоприятных для благовествования и для духовного окормления своих чад, являющихся одновременно гражданами государства.

Отцы Карфагенского Собора в 104 (93) каноне выразили мысль о том, что благочестивые носители государственной власти призваны быть защитниками Кафолической Церкви: «Царскому человеколюбию предлежит попещися, чтобы Кафолическая Церковь, благочестною утробою Христу их родившая, и крепостию веры воспитавшая, была ограждена их промышленном; дабы в благочестивыя их времена, дерзновенные человеки не возгосподствовали над безсильным народом, посредством некоего страха, когда не могут совратити оный посредством убеждения».

Церкви не возбраняется обращаться с просьбой о защите против чинящих насилие над ее членами, над ее храмами и ко всякой законной государственной власти, независимо от ее отношения к Церкви, тем более к власти, которая состоит в симфонических отношениях с Церковью. В критические моменты православные византийские императоры неизменно вступались в защиту Церкви. Императоры Феодосий II и Валентиниан III писали епископам Александрийской Церкви, когда во главе со святым Кириллом боролись за чистоту Православия против несторианской ереси: «Состояние нашего государства зависит от благочестия, так как между ними много общего и родственного. Они поддерживают одно другое и преуспевают одно преуспеянием другого, так что истинная вера светит правдою, а государство процветает, когда соединяет в себе и то, и другое. И мы, как государи, поставленные Богом быть защитниками благочестия и счастья наших подданных, всегда стараемся сохранить связь между ними нераздельною, служа Промыслу Божию и людям, именно мы служим Промыслу, когда заботимся о преуспеянии государства и, предавшись всецело попечению о подданных, направляем их к благочестивой вере и жизни, достойной верующих, и прилагаем должное старание о том и другом. Ибо невозможно, чтобы тот, кто заботится об одном (государстве), не думал также и о другом (Церкви)».

В 6 новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, лежащий в основе симфонии Церкви и государства: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем». Руководствуясь этой нормой, император Юстиниан в своих новеллах признавал за канонами силу государственных законов.

Классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью заключена в «Эпанагоге» (вторая половина IX в.): «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Ту же мысль находим и в актах VII Вселенского Собора: «Священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным».

При симфонических отношениях между Церковью и государством высшие представители государственной и церковной власти получают двойную санкцию — и от Церкви, и от государства. Отсюда миропомазание византийских императоров и российских царей; отсюда и участие государей в поставлении Патриархов.

Церковь, находящаяся в симфонических отношениях с государством, допускала достаточно серьезное влияние православной государственной власти на церковные дела без ущерба для себя. 38 правило Трулльского Собора, повторяя заключительна определение 17 правила Халкидонского Собора, гласит: «Отцами нашими положенное сохраняем и мы правило, гласящее тако: аще царскою властию вновь устроен, или впредь устроен будет град, то гражданским и земским распределениям да следует и распределение церковных дел». И ныне Церковь руководствуется этим каноном, когда устанавливает границы епархий в соответствии с административным делением государств.

В 9 правиле Двукратного Собора осуждаются священники, «дерзающие бити верных согрешивших, или неверных, нанесших обиду». В заключении канона говорится: «Подобает бо священнику Божию вразумляти неблагонравнаго наставлениями и увещаниями, иногда же и церковными епитимиями, а не устремлятися на тела человеческия с бичами и ударами. Аще же некие будут совершенно непокоривы, и вразумлению чрез епетимии не послушны, таковых никто не возбраняет вразумляти преданием суду местных гражданских начальников. Понеже пятым правилом Антиохийскаго собора постановлено, производящих в Церкви возмущение и крамолы обращати к порядку внешнею властию».

Не только при существовании полной симфонии, но и при иных формах церковно-государственных отношений, в тех случаях, когда за Церковью признается публично-правовой статус, государство вправе участвовать в решении таких дел, как учреждение новых епархий и приходов и установление границ между ними, открытие монастырей, духовных школ, устройство христианских кладбищ, а также замещение епископских и иных церковно-должностных мест.

Классическая византийская симфония, являясь идеальной нормой церковно-государственных отношений, ни в Византии, ни в России не существовала в абсолютно чистой форме. На практике она, конечно, подвергалась нарушениям и искажениям. Со стороны государственной власти не один раз Церковь оказывалась объектом цезарепапистских притязаний. Суть их заключалась в том, что глава государства, царь, претендовал на решающее слово в решении церковных дел. Помимо греховного человеческого властолюбия у таких посягательств, воспринимавшихся Церковью всегда как незаконная узурпация, была еще и историческая причина. Христианские императоры Византии были прямыми преемниками языческих Римских принцепсов, которые среди многих своих титулов имели и такой; pontifex maximus — верховный первосвященник. Эта дурная традиция, конечно, в ослабленной форме, но время от времени проявлялась все-таки и в действиях некоторых христианских императоров; всего откровенней и опасней для Церкви цезарепапистская тенденция обнаруживалась в политике императоров-еретиков, в особенности в иконоборческую эпоху.

У русских государей, в отличие от византийских василевсов, не было наследия языческого Рима. Поэтому симфония церковной и государственной власти у нас в древности осуществлялась в формах более правильных и церковных, а отступления от нее в одних случаях носили индивидуальный характер — тираническое правление святоубийцы Ивана Грозного, в других же имели характер менее выраженный, более мягкий и сдержанный, чем в Византии — как это проявилось, например, в столкновении царя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном, обусловленном, помимо личных качеств монарха и Патриарха, влиянием новоевропейских идей на государственное правосознание правительственных кругов России.

Что же касается синодальной эпохи, то несомненное искажение симфонической нормы в два синодальных столетия церковной истории связано не с пережитками византинизма, а с исторически очень ясно прослеживаемым влиянием протестантской доктрины территориализма и государственной церковности на российское правосознание и политическую жизнь. Попытку удержать канонический принцип симфонии в условиях, когда империя пала и в России складывались новые формы государственности, предпринял Поместный Собор 1917-1918 гг. В декларации, предварявшей Определение об отношении Церкви и государства, составленной по поручению Собора профессором С.Н. Булгаковым, впоследствии протоиереем, требование об отделении Церкви от государства сравнивается с пожеланием, чтобы «солнце не светило, а огонь не согревал. Церковь по внутреннему закону своего бытия не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами». Церковь не связывает себя с определенной формой правления: «Ныне, когда волею Провидения рушилось в России царское самодержавие, а на замену его идут новые государственные формы, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности, но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением».

Принцип симфонии властей и его отражение в византийском праве Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 340.15 DOI: 10.22394/2074-7306-2017-1-2-45-50

ПРИНЦИП СИМФОНИИ ВЛАСТЕЙ И ЕГО ОТРАЖЕНИЕ В ВИЗАНТИЙСКОМ ПРАВЕ

Нефедовский

Геннадий

Викторович

аспирант, Южно-Российский институт управления -филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (344002, Россия, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 70/54) E-mail: [email protected]

Аннотация

В статье рассматриваются взаимоотношения между светской и духовной властью в Византии через призму философско-правовых идей законодательства Константина Великого, Юстиниана и др. Указывается, что в процессе формирования византийской модели государственно-конфессиональных отношений на разных этапах симфония властей отражалась и на содержании правовых норм, институтов и отраслей. При этом, христианские ценности содержались не только в нормах церковного права — новой отрасли римского права, но и в самом светском законодательстве Восточной Римской империи.

Ключевые слова: симфония властей; государственно-конфессиональные отношения; правовые идеалы; византийское право; христианство; правосудие.

Принцип симфонии государственной и церковной власти получил свое закрепление в Дигестах Юстиниана несколько позже, чем он фактически стал действовать. Впервые его действие обнаружило себя в правотворческих инициативах императора Константина Великого, который еще в первой половине IV столетия начал преобразование классических стандартов государства и права Древнего Рима под влиянием новой государственной религии Рима — христианства. Не только практическая политика и новое понимание императорской власти стали испытывать влияние нового мировоззрения. Модернизация коснулась и одного из самых величественных достижений и институтов римской культуры — римского права.

Римское право, как известно, сформировавшее современные правовые системы, Русь узнала с принятием христианства, после Крещения Руси, получив его образцы напрямую из Священной Римской империи (Византии). Западные государства познакомились с византийским правом несколько позже, так как Западная Священная Римская империя после VIII века развивала, преимущественно, свое право. Тем не менее, «Кодекс Юстиниана», «Пандекты » и «Институции » были рецепиированы на Западе и легли в основу германского, французского и английского права. А «Кодекс Феодосия», «Эклога», «Василики», «Прохирон», «Эпонагога», «Номоканоны» не получили большую известность на Западе. Между тем, византийское право обладает уникальным содержанием: его нормы демонстрируют единство и не разделимость нравственных и юридических ценностей. Формальные, внешние характеристики византийского права были не сильно отличимы от римского права, однако внутреннее содержание, идеи и ценности были уже иными. А. М. Величко отмечает: «Византийская традиция тщательно оберегала структуру и систему права, основные понятия и институты, юридическую технику и саму логику правовых построений, но начала вкладывать в них качественно иной смысл. И в этом отношении византийское право перестало быть римским правом» .

В римском праве классического образца не было ярко выраженных идейно-философских начал, предполагает А. М. Величко, отмечая, что право Древнего мира не имело никакой глубинной внутренней идеи. Однако мы не можем согласиться с точкой зрения, будто древние римляне ничего не внесли в философию права. Основной идеей древних римлян в сфере права действительно было отражение владычества над собственностью, ее разграничение, защита, порядок отторжения, но в римском праве мы встречаем очень важные указания римских юристов на естественное право, справедливость и правосудие: lus est ars boni et aequi («Право — искусство добра и справедливости»).

Римляне были прагматиками и материалистами, так как языческое мировоз-рение не может направлять к иным ориентирам. По меткому выражению А. М. Величко: «Одна мысль всегда занимала римлян — «единое государство, единый закон, единая религия» . Главной задачей такого права — было сохранение нажитого, сбережение имущества, его защита и сделки с ним. При этом римляне относились к закону, праву, правосудию с особым трепетом, глубочайшем чувством уважения и восхищения. Гражданином Рима мог быть только человек, наделенный правом по закону, а выше его положения просто не существовало. Право для римлян, по выражению Иеринга,»было предметом нравственного возношения» .

Человек в римском праве имел значение только в одном случае — обладания правовым статусом римского гражданина. «Нет государства — нет личности» — вот идея античного правопонимания. Величие римлян было связано с желанием владычества, обладания всевластия. Его целью была трансляция власти, экспансия могущества. Морально-нравственная грань права была минимизирована ,так как у каждого народа, входившего в состав империи были свои моральные ценности .

Римляне отличались от восточных народов, у которых созерцание и философия всегда были в почете. В Греции трудами Сократа, Платона, Аристотеля были положены школы мудрецов , искавших идею права и государства, в Израиле Пятикнижие Моисея являло собой цельно религиозно-нравственное мировоззрение. В Риме до христианства не существовало мощной философской традиции. Хотя право мыслилось с позиции вечных истин: тому свидетельством могут считаться многочисленные сентенции римских юристов.

Христианство полностью изменило облик римского государства и права. Этому способствовало то обстоятельство, что христиане в период до Миланского Эдикта 313 года не проявляет никакой враждебности в отношении к Римской империи .

Римское право включило в себя христианские ценности, этику, мировоззрение, приоритеты, поэтому его форма, оставаясь почти не измененной, получила новое содержание. Если раньше девизом был: «одно государство, одна религия, один закон», то теперь после 313 года: «один Бог, одна Вера, одно Крещение».

Всемирная власть Рима получила нравственно-религиозное, миссионерское оправдание. Историк IV в. Евсевий Памфил подчеркивает объединяющую роль царской власти, опирающейся на христианские ценности: «Все древние на земле народы жили раздельно, и весь род человеческий делился на епархии, народоначалия, ме-стоначалия, тирании и многоначалия, от этого противоборства и войны не прерывались, без опустошения полей и порабощения городов не обходилось. Но после того как спасительный организм, — само пресвятое Тело Христово, с того времени, как всем начали проповедовать единого Бога, для всех расцвело и одно Римское царство, и от века неумолимая и непримиримая вражда между людьми мгновенно угасла» . Евсевий Памфил обращает внимание императора на положительное влияние

монотеизма, единобожия на единство и цельность царства, так как, многобожие разобщало народы империи, разделяло их.

Он полагает, что с принятием христианства людям открылись две грани, аспекта добра. До Христа люди жили в войнах, с пришествием Христа все изменилось: появилась как чудо единая Кафолическая (всеобщая) Церковь и Вселенская империя, Римское царство. В результате знакомая с древних времен система римского права получала Божественное благословение. Это же благословение распространилось и на Римское государство, которое с момента признания христианства государственной религией стало беспокоиться не только о безопасности и стабильности власти, но и о спасении подданных. Не случайно уже первые императоры христианской империи столкнулись с необходимостью борьбы с ересями и сектами, угрожавшими православному пониманию истин веры. Император вместе с его законодательством стал неожиданно защитником истинной веры, «удерживающим»: «Тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий» (2 Фес.7). Таким образом, римское право также должно обеспечивать торжество христианства на земле. Для этого в его нормах должны звучать ценности христианского нравственного идеала и должны быть законодательно защищены основные истины христианской веры. И хотя Церковь существовала и без государственной поддержки, тем не менее, государство без христианского идеала власти и закона превращается в хищника. Право, основанное на нравственных ценностях, получает особую силу, важную для государства нравственную легитимность, а церковные догмы юридическую защиту. Не случайно все оросы Вселенских Соборов и постановления других Соборов о вере издавались в форме императорских законов.

Право получило в этот период свою идею, смысл и цель. Теперь его задачей было установление Божественной справедливости во всей Римской империи, которая должна была объединить в единую Церковь все народы земли. Право и закон стали восприниматься как органическая часть Божественного мироустройства, орудие Божие, средство установления Божественной справедливости и порядка. Высшее предназначение права видится в исполнении Божественного промысла о человеке и человечестве в домостроительстве Вселенской Церкви Христа.

Закрепленные в праве христианские ценности полностью изменили отношение к правовому статусу личности. Так как каждый человек после смертной жертвы Христа искуплен ценой крови сына Божьего, то жизнь каждого получает новый смысл и ценность, а человек любой является для Бога сыном. Права и обязанности каждого человека признаются как элемент его свободного статуса и абсолютного достоинства.

Не случайно уже в правление императора Константина получает свое развитие вопрос о рабовладении. В рабе начинают видеть личность, обладающую не только одними обязанностями, но и правами. Медленно, но уверенно происходит изменение отношения к рабу, который ранее воспринимался как вещь.

В IV в. философ Фемистий указал на мысль о том, что право послано Богом на землю для того, чтобы воспитать людей в благочестии. Эту мысль развил и конкретизировал в своих Дигестах император Юстиниан: «Императорское величество должно быть украшено не только трофеями, но должно быть вооружено законами для того, чтобы государство могло быть управляемо и в военное время и мирное надлежащим образом» .

Законодательный памятник VIII века «Эклога» содержит такое указание на нравственный фундамент власти и права. «Тем же, кто поставлен исполнять законы, мы рекомендуем, а вместе с тем и приказываем воздержаться от всяких человеческих страстей и выносить решения, исходя из здравого суждения по истинной по ис-

тинной справедливости; не презирать бедных, не оставлять без преследования несправедливо поступающего могущественного человека и не выказывать в преувеличенной форме на словах восхищения справедливостью и равенством, на деле же отдавая предпочтение как более выгодному несправедливости и лихоимству» .

Именно благодаря такому нравственному насыщению византийское право приобретает черты, позволяющие считать его уникальным явлением в истории государства и права: «Византийское право являлось одной из наиболее ярких сторон византийской культуры, и по силе воздействия на культуру других народов средневекового мира оно может идти в сравнение только с византийским искусством и архитектурой» .

Византия не прекратила в связи с принятием христианства свое существование в качестве правового государства. Более того, она создала правовую цивилизацию, где общественные отношения и связи построены на законах и судебных процедурах, сделки требовали заключать при свидетелях, а с нотариальным удостоверением рассматривались любые значимые документы, такие как завещание, брачный договор, сделки по отчуждению имущества. Византийцы часто обращались в суды с исками и жалобами, где судьи опирались в принятии решений на позитивное право и обычаи. Основным принципом такой цивилизации был принцип «воздавать каждому принадлежавшее ему право» .

В Константинополе политические и правовые идеи часто высказывались не только философами, но и священниками, диаконами. Так, например, один из диаконов храма Святой Агапит, обращаясь к государю, говорит ему о том, что власть ему вручил Бог не для привилегий, а чтобы царь научил людей хранить правду и сдерживал желающих хулить имя Бога, сам повиновался законам Божьими подданных наставлял в них, правосудие творил и управлял по Божьим законам подданными» .

Основной задачей царя Агапит признает «чтобы корабль вселенского царства не впал в волны нечестия» . По своей сущности царь равен другим людям, обычный человек, но своей властью подобен Богу, не имея на земле никого выше себя. Однако из этого высокого статуса вовсе не следует, что царь является лицом, которому много позволено. Напротив, царь связан «земным прахом» и «это поучает его соблюдать в отношении всех равенство». При этом он должен как Бог не гневаться и не должен возноситься над другими. Его забота о подданных приравнивается Агапи-том к заботе о собственном теле, не допуская никакого зла. Задача царской власти заключается еще и в том, чтобы обеспечивалось общее благо с любовью ко своему народу .

Особую роль в формировании доктрины византийского права играют сочинения и нормы Юстиниана Великого, который писал о необходимости возносить благодарность Богу за законы, которые дают народу великие преимущества: жить спокойно в своем Отечестве, быть уверенным в завтрашнем дне, пользоваться своим имуществом, иметь справедливых наставников. Юстиниан видел в праве и законе механизм управления государственным аппаратом, а не только средство регулирования общественных отношений внутри государства. Великий правитель относился к своей деятельности как к служению: «Ибо мы с той целью издали настоящее распоряжение, чтобы почерпая силу в праведном законе, войти в тесное общение с Господом Богом и препоручить Ему наше царство, и чтобы нам не казаться невнимательным к людям, которых Господь подчинил нам на тот конец, дабы мы всемирно берегли их, подражая Его благости. Да будет же исполнен долг наш перед Богом, ибо

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

мы не преминули исполнить по отношению к нашим подданным все доброе, что только приходило на ум» .

Он искренне полагал, что его власть дана ему для того, чтобы вверенные «нам от Господа Бога люди жили достойно, и чтобы они нашли у Него благоволение, ибо человеколюбие Божье хочет не погибели, а обращения и спасения людей» .

В функции царской власти входили и задачи разрешения конфликтов между законами и справедливостью. Царь следил, чтобы законы принимались без нарушения принципов Божественной справедливости. Кроме того, применение даже справедливого закона должно было быть рассмотрено в том случае, если его формальное применение приводило к несправедливости. Один из византийских мыслителей Фе-мистий считал, что царь стоит выше закона и пользуется таким своим положением исключительно для смягчения строгости его в тех ситуациях, когда механическое его применение ведет к несправедливости .

Император считался «живым законом», «одушевленным законом» (Юстиниан Великий). Результаты императорского толкования закона предлагалось считать одной из форм законодательства. При этом аргумент был такой: «тот вправе толковать закон, кто вправе его устанавливать».

Царь полагал, что император оперативно разрешает все конфликты, возникающие между новыми ситуациями и старыми законами: «Император может все новые явления и исправлять, и упорядочивать, и приводить к надлежащим условиям и правилам» .

Тому же Юстиниану Великому принадлежат и такие слова: «Бог установил царскую власть, чтобы она уравновешивала несогласия добром» (Новелла 73). В дальнейшем эта мысль нашла развитие и в Эклоге: «Мы стремимся служить Богу, вручившему нам скипетр царства. С этим оружием мы печемся о порученном Его властью нашей кротости христоименном стаде, чтобы оно росло в добре и преуспевало. Этим мы стремимся восстановить древнее правосудие в стране» . Не случайно многие императоры рассматривали дела в качестве судей, обеспечивая, тем самым, реализацию справедливого правосудия.

Литература

1. Величко А. М. Священная империя и святой император. М., 2012.

2. Иеринг Рудольф Фон. Дух римского права. Избранные труды в 2-х т. СПб., 2006. Т. 2.

3. Величко А. М. Идея права в Византии // Северо-Кавказский юридический вестник. 2011. № 1.

4. Овчинников А. И. Миланский эдикт и его роль в формировании ценностей современного права // Философия права. 2013. № 3 (58).

5. Памфил Евсевий. Жизнь блаженного василевса Константина. М., 1998.

6. Загурский Л. Н. Элементарный учебник римского права. Общая часть. Вып. 1. Харьков, 1897.

7. Эклога. Византийский законодательный свод VIII века. Византийского книга эпарха. Рязань, 2006.

8. Липшиц Е. Э. Право и суд в Византии в IV — VIII вв. Л., 1976.

9. Dagron G. Lawful Society and Legitimate Power //Law and Society in Byzantium: Ninth-Twelth Centuries. Washington, 1994.

10. Кулаковский Ю.А. История Византии. В 3-х т. Т.2. СПб., 2003.

11. Вальденберг В. Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. СПб., 2008.

12. Успенский Ф. И. История Византийской империи. В 5 т.Т.1. М., 2001.

13. Сильвестрова Е. В. Lex generalis. Императорская конституция в системе источников греко-римского права V — X вв. н.э. М., 2007.

THE PRINCIPLE OF THE SYMPHONY OF THE AUTHORITIES AND ITS REFLECTION IN BYZANTINE LAW

Key words: symphony of power; state-confessional relations; legal ideals; Byzantine law; Christianity; justice.

УДК 808.5

DOI: 10.22394/2074-7306-2017-1-2-50-56

ПСИХОЛОГО-РИТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ УБЕЖДАЮЩЕЙ КОММУНИКАЦИИ В ЮРИДИЧЕСКОЙ ПРАКТИКЕ

Павлова

Людмила

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Григорьевна

Кашаева

Елена

Юрьевна

кандидат филологических наук, профессор кафедры иностранных языков и речевых коммуникаций, Южно-Российский институт управления — филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (344002, Россия, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 70/54). E-mail: [email protected]

кандидат филологических наук, доцент кафедры речевых коммуникаций и издательского дела Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации, Южный федеральный университет

(344000, Россия, г. Ростов-на-Дону, Университетский пер., 93). E-mail: [email protected]

Аннотация

В статье рассматриваются вопросы, связанные с убеждающей коммуникацией в юридической практике. Приводится пример оптимальной модели убеждающей коммуникации. Подчеркивается значимость психолого-риторических технологий в процессе убеждающего воздействия как важных факторов повышения его эффективности. Особое внимание уделяется роли невербальных средств общения.

Ключевые слова: убеждающая коммуникация; доказательность; убедительность; коммуникатор; мимика; жесты; голос; темп речи.

Профессиональная деятельность юриста относится к системе «человек — человек», так как самым тесным образом связана с людьми, реализуется в процессе межличностных коммуникаций. В зависимости от рода юридической практики специа-

Симфония (теория)

У этого термина существуют и другие значения, см. Симфония (значения).

Симфо́ни́я (от греч. συμφωνία — «созвучие», «согласие»); также симфония властей — православный принцип (идеал) взаимоотношений между Церковью и Обществом, заключающийся в том, что церковь и общество и, в частности, светская и церковная власти, в идеале находятся в состоянии согласия (гармонии) и сотрудничества (синергии), по аналогии с Божественным и человеческим естеством и божественной и человеческой волями Христа, «нераздельны и неслиянны». В отличие от толкования монофелитами, симфония является только идеалом, и из принципа симфонии не следует, что воля православного государства всегда совпадает с волей Бога.

Хотя фактически подобные отношения между Империей и Церковью восходят к императору Константину Великому, автором концепции обычно считают императора Юстиниана I, который первым её сформулировал в 6-й Новелле для Патриарха Епифания (535):

«Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство (ἱερωσύνη) и царство (βασιλεία), из которых первое заботится о Божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всём (συμφωνία τις ἀγαθὴ), что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем».

Император Иоанн I Цимисхий (ок. 925—976) писал: «Я признаю две власти в этой жизни: священство и царство. Создатель мира вручил первой заботу о душах и последней — заботу о телах; если ни одна из них не ущемлена, мир находится в безопасности.»

В реализации симфонии властей в исторической действительности неизбежны некоторые отклонения от умозрительного идеала. По мнению священника Стенли Харакаса (Stanley Samuel Harakas; Американской архиепископии Константинопольского Патриархата), в «наше время» (XX век) нет предположений об осуществлении концепции симфонии и «самое большее, она являет „невозможный идеал“ в современном мире».

Отклонение, когда считающая себя православной государственная власть господствует над церковной иерархией, квалифицируют как цезаропапизм. Последний наиболее ярко проявлялся в Византии в последние десятилетия её существования, после заключения в 1380-х годах императором Иоанном V Палеологом конкордата с Патриархатом. Аналогичную власть над иерархией Российской Церкви имели российские императоры в синодальный период её истории, где подчинённое положение духовенства усугублялось отсутствием патриаршего возглавления. Последнее было упразднено в ходе церковной реформы Петра I в начале XVIII века.

Противоположное уклонение, когда церковная власть притязает на политическое господство в стране или над странами именуют папоцезаризмом (См. Папство).

В рамках Симфонии властей цезаропапизм считается языческим отклонением от нормы.

В документе «Об отношениях Церкви и государства», выработанном в 2005 году на совместных заседаниях Комиссии Московского Патриархата по диалогу с Русской Зарубежной Церковью и Комиссии Русской Зарубежной Церкви по переговорам с Московским Патриархатом, отмечалось:

Симфония предполагает предоставление Церкви и верующим условий для свободной церковной жизни, ведущей верующих к вечному спасению, «да тихое и безмолвное житие поживем, во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2. 2). Поскольку, по слову Божию, «мир во зле лежит» (1 Ин. 5. 19), идеал такой симфонии никогда в полной мере не осуществлялся.

2 февраля 2009 года в Большом Кремлёвском дворце Президент России Д. А. Медведев дал приём (официальный банкет) для архиереев РПЦ, перед которым Патриарх Кирилл в своей речи, в частности, говорил о «симфонии» как своём ви́дении идеальных отношений между Церковью и государством.

Примечания

1. Император Юстиниан: истоки симфонии Церкви и общества // Татьянин день
2. Церковь и государство. //Социальная концепция РПЦ.
3. Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинско-Истрийского. СПб., 1911, Т. 1, стр. 681—682.
4. Цит. по: IV. Развитие теории папского верховенства и дальнейшее расхождение Церквей. Апогей могущества Византии. Крещение Руси. События 1054 г. Глава из книги Дворкин А. Л. Очерки по истории Вселенской Православной Церкви.
5. Stanley S. Harakas. Living the Faith: The Praxis of Eastern Orthodox Ethics. Minneapolis: Light and Life Publishing Company, 1993, стр. 260.
6. Steven Runciman. The Great Church in Captivity. Cambridge University Press, 1988, стр. 71.
7. Документы, выработанные на совместных заседаниях Комиссии Московского Патриархата по диалогу с Русской Зарубежной Церковью и Комиссии Русской Зарубежной Церкви по переговорам (недоступная ссылка). Дата обращения 5 апреля 2015. Архивировано 11 апреля 2015 года.
8. • Патриарх Кирилл призвал Церковь и государство к взаимодействию // NEWSru, 02.02.2009 г.
   • Miedwiediew: Państwo będzie wspierało Cerkiew Архивировано 6 октября 2012 года. // Gazeta Wyborcza, 02.02.2009 г.
9. Черняев А. В. Патриарх Кирилл как новый Никон. Заметки к годовщине интронизации // НГ-Религии. — 3.02.2010.
10. • Архипастыри — участники Поместного Собора присутствовали на приеме в Георгиевском зале Большого кремлевского дворца // Патриархия.ru, 02.02.2009 г.
    • Приём от имени Президента России в честь архиереев — участников Поместного собора Русской православной церкви Архивировано 23 октября 2013 года. // Kremlin.ru, 02.02.2009 г.

> См. также

• Основы социальной концепции Русской Православной Церкви
• Папоцезаризм
• Теократия
• Цезарепапизм

Ссылки

• Государство, Церковь, общество: исторический опыт и современные проблемы Обращение Патриарха Алексия II к организаторам и участникам конференции
• Часть V. Отношение Православной Церкви к другим конфессиям и к государству из книги Владислава Цыпина «Церковное право»
• Аркадий Малер. Возвращение к Симфонии // Агентство политических новостей, 30 апреля 2005

Византийская теория «симфонии» двух властей

В знаменитой шестой новелле Юстиниана было записано: «Есть два величайших блага, дары милости Всевышнего людям — священство и царство. Каждое из этих благ, дарованных людям, установлено Богом, имеет собственное назначение. Но, исходя из одного и того же начала, оно и проявляется в единении, в совместной деятельности».

В вышеупомянутом тексте обосновывается идея симфонии, неразрывного союза православной церкви и государства. К тому времени, как эта знаменитая шестая новелла была сформулирована императором Юстинианом, у данной идеи уже была своя история. Именно такое отношение между церковью и государством вынашивал в своих планах еще Константин Великий, взявший христианскую церковь под свое покровительство и придавший ей статус государственной. Эта концепция фактически уже была реализована начиная с правления самого Константина вплоть до правления Юстиниана включительно.

Как пишет А. Тойнби, политика Константина оказалась в высшей степени успешной. Церковь заняла уготованное ей место без сопротивления и даже охотно. Она и не помышляла о независимости, пока не столкнулась с выпадами против себя, последовавшими после смерти ее покровителя Константина Великого. С той поры папы на Западе, как и патриархи на Востоке, сетовали на потерю императорской защиты и пытались найти новый путь к защите своих интересов. В западном христианстве эта дилемма была решена с помощью воссоздания в виде папской Respublica Christiana — системы подчинения множества местных государств единой вселенской церкви. В восточном византийском варианте церковь подчинилась государству — призраку былой Римской империи.

Идея симфонии двух властей нашла отражение в византийском гербе: двуглавый орел означал не идею владычества над Востоком и

Западом, как иногда думают, а именно идею единения земной и небесной власти: одна голова символизировала автократора, самодержца, другая — патриарха. Такое же назначение религиозной символики сохранилось и в дореволюционной России, перенявшей византийский герб вместе с самой вышеназванной теорией государственноцерковных отношений, названной «симфонией». Слово «симфония» не имеет отношения к музыке, в переводе с греческого оно означает «единозвучание», или неразделенность церкви и государства.

Идея «симфонии» двух властей в теории выглядела прекрасно: церковь первенствует в делах небесных, государство — в делах земных. Сторонники теории «симфонии» утверждали, что и на практике все обстоит прекрасно. Их аргументация была следующая. Начиная с Константина византийский император при вступлении на престол получал чин диакона, что позволяло ему участвовать в церковных соборах и во многом определять их решения. Но патриарх, будучи формально на втором месте, мог как духовник наложить на императора церковное покаяние, запретить ему вход в церковь, отказать в венчании или разводе. Даже армия, которой командовал император, не могла пойти в бой без благословения патриарха. И если у императора была своя государственно-бюрократическая организация, то у патриарха роль таковой рьяно исполняли монахи и богословы. Можно считать, что силы духовные и светские уравновешивали друг друга. Была достигнута «симфония» двух властей, находившихся в союзе и согласии друг с другом. Нельзя не видеть, утверждали они, что благодаря этому принципу Византия не знала язвы, разъедавшей средневековую католическую Европу, — ожесточенной борьбы двух властей — светской и духовной — за абсолютную власть над обществом.

С точки зрения противников данной теории, отношения двух властей часто оказывались губительны даже для господствующей государственной церкви, поскольку светская власть с неизбежностью брала верх над церковью, так что даже слабые государи могли подчинить себе сильных патриархов. Но поистине в бедственном положении оказывались представители других конфессий, не принадлежавшие к государственной церкви, но являвшиеся подданными православного государства, поскольку союз православного государства и православной церкви не предусматривал для них места в общественной и политической жизни. «Симфония» церкви и государства не только допускала, но и прямо требовала применения принуждения для отстаивания того, что государственная церковь считала истиной.

Концепция «симфонии» исходит из того положения, что власть божественна по природе своей, т.е. земная власть, государство существует с ведома Господа. Но это очевидное для каждого верующего человека утверждение сторонники «симфонии» часто пытались трактовать таким образом, будто Божье веденье означает Его одобрение всего того, что творят люди в греховности своей. Вспомним, что св. Фома Аквинский, классический представитель западной христианской церкви, также придерживавшийся тезиса, что нет власти не от Бога, вместе с тем предлагал четко различать божественную сущность, форму и использование власти, которые благодаря людям могут стать никуда не годными.

В Византии, как в последующие века и в дореволюционной России, считалось, что государство, земная власть должны вести людей к Богу. Св. Фома Аквинский на средневековом Западе также придерживался подобной позиции, поскольку считал, что государство является приготовлением к высшему сообществу — государству Бога. Однако в дальнейшем под влиянием протестантизма западная политическая мысль откажется от этой идеи и противопоставит ей принципы свободы совести и отделения церкви от государства. В обоснование принципа отделения церкви от государства его сторонники будут ссылаться на новое прочтение Библии, на принцип разделения кесарева и Божьего, высказанный самим Христом, но отвергнутый историческими церквами. Протестантизм считает, что Христос не основывал государства, оно уже существовало, когда Он пришел в мир. Он основал церковь, которая хотя и существует на грешной земле, но уже принадлежит и божественному порядку, служит Богу и только Ему. С их точки зрения, теория «симфонии» нарушает Божью заповедь разделения Божьего и кесарева. Концепция «симфонии», устанавливающая союз государства с одной церковью в ущерб всем остальным, с их точки зрения, не выдержала проверки временем, поскольку не уберегла от катастрофы ни церковь, ни государство, причем не только в Византии, но и в дореволюционной России.

• Цит. по: Религия и права человека: сборник. М., 1996. С. 133—145.
• См.: Тойнби А. Указ. соч. С. 320.
• См.: Подберезский И. Протестанты и другие. М., 2000. С. 62.

Есть ли у симфонии будущее доклад

Есть ли у симфонии будущее?» Вряд ли кто-нибудь сможет точно сказать, что будет завтра, послезавтра, через неделю. Но предположить всегда можно. Всё течёт, всё изменяется, ни один процесс на Земле не стоит на месте. То же и в музыке. С годами музыка сильно изменилась.
Музыка сопровождала человека всю жизнь, начиная с первобытных времён. С годами появлялись новые инструменты, мелодии, а также проявлялось новое отношение людей к музыке. Как и для многих изобретений, XX век был таким же переломным моментом и для музыки. Классическая музыка, сопровождавшая человечество несколько веков, переросла в современные музыкальные направления. Человек, живший два-три века назад, не понял бы современной музыки, она очень изменилась.
Музыкальное восприятие в современном обществе постоянно меняется, а вместе с ним меняется и отношение к симфонии. Во второй половине ХХ века симфонии практически сошли на нет. На фоне бурно развивающихся современных жанров музыки, у симфонии, да и симфонической музыки в целом, довольно смутное будущее.

Актуальность симфонии

Святой император Юстиниан со своим окружением. Мозаика

Во времена тревожные, подобные тем, которые в наши дни переживает Россия, непременным условием достойного преодоления испытаний является внутренняя сплоченность, национальное единство, немыслимое без сотрудничества Церкви, государства и общества. Сложившиеся в современной России взаимоотношения между Православной Церковью и государством принято на языке церковных актов называть соработничеством. В постановлениях состоявшегося 2 и 3 февраля 2015 года Архиерейского совещания Русской Православной Церкви содержится такое положение: «В современных условиях, когда вере и нравственности бросаются новые вызовы, особо значимыми становятся свободное соработничество Церкви, государства и общества».

В прошлом подобное сотрудничество Церкви и государства называлось симфонией. Этот термин употребляется ныне по преимуществу в историческом контексте, когда речь идет о Византии или допетровской России, – распространено убеждение, что византийская по своему происхождению симфония несовместима с политическими и юридическими реальностями современного мира, и говоря более предметно – несовместима с конституционным строем Российской Федерации. Между тем за подобным предубеждением стоит неадекватное представление об аутентичном содержании симфонии, о том, как она мыслилась в эпоху актуального применения этого термина; иными словами, мы имеем тут дела с семантической ошибкой.

Обратимся к текстам. В преамбуле 6-й новеллы святого императора Юстиниана сформулирован сам принцип симфонии: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни… И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие (по-гречески – симфониа, на латинском языке – consonantia. – прот. В.Ц.) между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем».

Византийский император Константин IX Мономах и императрица Зоя перед Христом. Мозаика южной галереи Собора Святой Софии. Константинополь, XI век

Такое определение симфонии очевидным образом носит декларативный характер. У читателя, мало осведомленного в стилистике римского и византийского права, может сложиться неверное представление, что это черта, характеризующая всякое архаическое право, в том числе и римское. Римская юриспруденция потому оказала решающее влияние на позднейшее развитие права, что она отличается поразительной точностью и однозначностью определений, исчерпывающей детализацией всевозможных казусов, превосходя в этом современные правовые кодексы. Дело в том, что характеристика симфонии приведена в преамбуле (praefacio) закона, а не в самом законе. Законодатель осознавал, что симфония не правоотношение, которое можно ввести или устранить волевым актом, но это та реальность, которая предсуществует закону, составляя своего рода онтологическую основу христианской римской государственности.

Слово imperium адекватно переводится как «власть», и никакой специфически монархической идеи его семантика не содержит

Один из аргументов, которые выставляют против актуальности симфонии в наши дни, заключается в указании на то, что она подразумевает монархическую форму правления, несовместимую с государственным строем современной России. Но сила этого аргумента падает при внимательном прочтении оригинального текста преамбулы. В его славянском и русском переводе употреблено слово «царство». Ему соответствует греческий эквивалент – василиа. Но в латинском подлиннике новеллы – а именно латинский язык во времена святого Юстиниана и еще полстолетия после него, вплоть до правления Ираклия, оставался официальным языком государства и его правовых актов – употреблено слово imperium: «Maxima inter homines sunt Dei dona a supera benignitate data, sacerdotium et imperium», – так начинается преамбула 6-й новеллы. Слово imperium адекватно переводится как «власть», и никакой специфически монархической идеи его семантика не содержит. Точнее говоря, термин imperium, который в работах по истории Рима и римскому праву, ввиду его специфики, нередко оставляют фактически без перевода – «империй», – обозначает один из видов власти (potestas), а именно высшую распорядительную власть, включая и такой ее элемент, как командование войсками, вместе с властью судебной. В раннем Риме империй принадлежал царям, а затем, во времена республики, им обладали консулы, избираемые в виде коллегии из двух равноправных лиц на один год: во всей полноте «империй» принадлежал им за пределами города Рима, extra pommerium (вне померия), то есть за городской чертой, а в самом Риме, внутри померия, власть консулов была ограничена и подчинена сенату и комициям – народному собранию. В меньшем объеме империем обладали и другие республиканские магистраты, прежде всего преторы. В провинциях неограниченная власть предоставлялась назначаемым туда проконсулам или пропреторам. В условиях чрезвычайного положения, вызываемого военной угрозой, в республиканскую эпоху на строго ограниченный полугодовой срок назначался диктатор, чьи властные полномочия не имели ограничений и в самом «вечном городе».

Название государства imperium Romanum употреблялось уже во времена республики; оно синонимично выражению orbis terrarum, по-гречески – ойкумена (вселенная)

Слово imperium в сочетании со словом Romanum (Римская империя) обозначало совокупность территорий, контролируемых из Рима, включая провинции и зависимые государства – владения «друзей римского народа», или варварских царей, князей, племенных вождей. Это название государства – imperium Romanum – употреблялось во времена классической республики, задолго до Цезаря и Августа, как своего рода синоним выражению orbis terrarum, по-гречески ойкумена – вселенная. Подобным образом и в Новое время употреблялись выражения «Британская империя» или даже «Французская империя», даром что сама Франция была в ту пору республикой. Римское государство оставалось и называлось республикой – res publica (по-гречески – полития) – и в эпоху, когда ею правили единоличные правители – принцепсы и императоры; республикой оно оставалось и после своей христианизации, при святых Константине и Юстиниане.

Титула «император» удостаивались и полководцы, не обладавшие верховной властью

От слова imperium происходит, естественно, и титул императора. В республиканском Риме он предоставлялся полководцам, командовавшим победоносными войсками и удостоенным триумфа – чести торжественного восхождения во главе армии на Капитолий (за исключением дней триумфов вооруженные силы не имели права находиться в Риме, внутри померия). Это почетное звание присваивалось полководцу сенатом, а в ряде случаев императором провозглашали своего военачальника сами легионеры. Первым из римских полководцев удостоен был императорского звания победитель Карфагена Сципион Африканский. Им пользовались в основном во время праздничных торжеств в честь победы, он сопровождал также имена полководцев в посвященных им надписях, но первоначально этот титул не был сам по себе сопряжен с какими бы то ни было дополнительными полномочиями. Постоянно носить титул императора стал Гай Юлий Цезарь, который ставил его после своих собственных имен. Но Октавиан Август начал писать слово imperator впереди личного имени, при этом, однако, его властные полномочия не были сопряжены с тем, что он титуловался императором, но вытекали из его должности принцепса – первого члена сената, что расширительно толковалось также и как звание первого гражданина Рима. При этом у Августа и преемствовавших ему принцепсов не было монополии на императорский титул. В I столетии от Р.Х. этого титула удостаивались и другие полководцы, не обладавшие верховной властью. Затем право именоваться императорами по факту, без принятия какого бы то ни было акта на сей счет, закрепилось исключительно за принцепсами. Но этот титул по-прежнему осознавался в тесной связи с одержанными победами, так что нередко он употребляется с добавлением числа, обозначавшего количество таких побед. Так, в титуле Траяна слово «император» повторялось дважды: Imperator Caesar Trajanos Imperator III – Император Цезарь Траян трижды император. Из двух высших званий – «император» и «принцепс» – одно имело преимущественно отношение к военной, а другое – к гражданской власти. Правители Рима были, если так можно выразиться, императорами для воинов, которые приносили им присягу, и принцепсами для граждан. С падением значения сената императоры уже, как правило, не усваивали себе звания принцепса, но император по-прежнему мыслился не стоящим вне и над республикой, а занимающим ключевое властное положение внутри республики. Самым лаконичным образом статус римского императора может быть охарактеризован так: это был верховный главнокомандующий, должность которого ставится в центр управления государством – республикой, или, по-гречески, политией.

Косвенным, но красноречивым признаком республиканского контекста императорского титула было то обстоятельство, что в Византии и на Западе, до средневековья, не употреблялся титул «императрица» применительно к жене императора. Он звучал бы так же карикатурно, как, скажем, в наше время именование жены президента президентшей, а жены генерала – генеральшей. Императорским женам – часто, но не всегда – усваивался титул августы, восходящий, естественно, к Августу Октавиану и его супруге, удостоенной почетного имени, которое предоставлено было ее мужу. Когда же правительница государства усваивала себе власть, аналогичную не только по факту, но и юридически той, которой обладали императоры, – это случай со святой Ириной, которую мы ныне не вполне правомерно, только по языковой инерции именуем императрицей, – она называла себя в латиноязычных актах «императором». Именно так подписывалась под латиноязычными актами святая Ирина: Imperator Irina.

Греческий эквивалент титула императора не «василевс», но «автократор», что можно перевести на русский как «самодержец», притом что русское осмысление этого термина в его первоначальном значении указывает на суверенитет, на независимость, по контрасту с былой зависимостью наших князей от Орды. Греческие панегиристы давно величали императоров, или автократоров, царями – василевсами, по-латыни – rex, как титуловались до учреждения республики римские цари и как в Риме называли монархов варварских народов и племен, но в официальную титулатуру это слово было включено лишь при Ираклии, то есть уже только в VII столетии. При этом само государство и при Ираклии, и после него по-прежнему именовалось республикой и политией.

Титул «царь» тоже требует пояснения

Титул «царь» тоже требует пояснения. Именно это слово у нас принято употреблять как эквивалент греческого «василевс», но русское «царь», как и немецкое «кайзер» (Kaiser), – это трансформация имени Цезаря, которое, как и имя Августа, усваивали себе римские и византийские (ромейские) императоры, удостаивая им и некоторых других лиц: либо ближайших родственников – сына, брата, племянника, зятя, либо соправителей, не состоявших в родстве с императором. А делалось это с тем обычно, чтобы попытаться таким образом оставить преемником верховной власти лицо, удостоенное титулом августа или цезаря и тем самым привлеченное к участию в верховной власти, потому что никакой узаконенной наследственности императорской власти de jure в Византии не существовало, а по факту – хотя в известные периоды империей правили династические императоры, но всё же «порфирогенеты», или «багрянородные» василевсы, далеко не составляли большинства среди императоров. Наследственный принцип передачи верховной власти имеет совсем иные, не римские и не византийские корни. Он действовал в восточных монархиях, в эллинистических государствах и, наконец, у варварских германских народов, оказав лишь некоторое влияние на юридическую мысль и государственную практику Византии.

Такое, на первый взгляд парадоксальное, сочетание республики и монархии мы наблюдаем и в позднее средневековье, на примере другой страны, а именно Речи Посполитой, название которой – Речь – представляет собой перевод на польский язык латинского словосочетания res publica (общественное дело), при том что главой этого государства был король, избираемый на пожизненный срок. Впрочем, и императоры Священной Римской империи германской нации, даром что в течение столетий это были династические Габсбурги, юридически не наследовали власть, но избирались курфюрстами.

Этот экскурс в историю государственного права понадобился для того, чтобы показать неосновательность аргументов против симфонии, которые основаны на некорректном представлении о природе императорской власти, существовавшей в Византии; чтобы отвести доводы о несовместимости симфонии с республиканским государственным строем современной России. Более того, на поверку оказалось, что республиканский строй совместим и с симфонией, и с вполне республиканским по своему генезису титулом императора у главы государства, наиболее адекватным переводом которого на русский будет «верховный главнокомандующий».

Христос и Алексей I Комнин (1081-1118)

Подлинная мысль, заключенная в аутентичной редакции акта, впервые провозгласившего симфонию, состоит в утверждении благотворности симфонии – соработничества и сотрудничества священства и власти, Церкви и государства. Кроме 6-й новеллы святого Юстиниана классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью заключена также в более позднем акте императорского законодательства, относящемся ко второй половине IX века, – «Эпанагоге»: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Что называется, лучше не скажешь.

Указывают на невозможность симфонии в поликонфессиональном государстве. Но была ли моноконфессиональной Византия? Очевидно, что нет

Еще одним из расхожих, банальных возражений против реализуемости симфонии в современной России служит напоминание о поликонфессиональности нашей страны. Но была ли моноконфессиональной Византийская империя во времена святого Юстиниана? Очевидно, что нет, не была: кроме православных, в ней проживали также в значительном числе монофизиты, гораздо меньше было несториан, в массе своей эмигрировавших в Иран; в византийской армии служили ариане из готов и других германских народов; существовали – правда, уже фактически на нелегальном положении – манихеи, монтанисты и гностики, общины которых можно уподобить сектам, в Российской империи именовавшимся изуверскими. Полной религиозной свободой пользовались иудеи и самаряне. В правление Юстиниана язычество доживало свой век, но в деревенской глуши оно еще держалось, и принудительных мер для крещения язычников не принималось; среди потомков римской аристократии – сенаторов и в Риме, и в других городах Запада – также оставались еще язычники, ностальгировавшие по римским древностям; на службе в войсках состояли варвары-германцы не только православного и арианского исповедания, но и язычники, каковыми оставались в ту пору еще в массе своей алеманны, и никто не принуждал их к принятию христианства. Наконец, среди интеллектуальной элиты также нередко встречались «эллины», как принято было тогда называть язычников. В их руках находилась знаменитая Афинская академия, правда закрытая Юстинианом, но ее профессора после закрытия школы эмигрировали в Иран не по принуждению, а добровольно. Впоследствии они вернулись на родину, и условием их возвращения, о разрешении на которое византийские дипломаты хлопотали при персидском дворе, отнюдь не ставилось их обращение к вере во Христа.

Миланский эдикт святого императора Константина очевидным образом базируется на идее равноправия приверженцев разных религий

Иоанн VI Кантакузин председательствует на церковном соборе И всё же одним из возражений против проведения параллелей между византийской симфонией и приемлемой в современной России формой взаимоотношений государства и Церкви служит ссылка на конституционное равноправие религий в наши дни и на отсутствие такого равноправия, при легальности религиозного диссидентства, в византийскую эпоху. Но оценивая весомость этого контраргумента, нужно учесть то обстоятельство, что за свою тысячелетнюю историю правовой строй Византии не оставался неизменным и в области религиозного законодательства новации следовали за реальным изменением конфессионального состава населения. В правление Юстиниана Православная Церковь действительно имела юридические преимущества в сравнении с другими легально существовавшими в империи религиями и конфессиями, но когда мы рассматриваем феномен симфонии в историческом контексте, мы не отождествляем начало ее существования с первым употреблением соответствующего термина в законодательном акте. Истоки симфонии общепризнанно возводятся к правлению святого императора Константина. Важнейший всемирно знаменитый акт, характеризующий его религиозную политику, – это Миланский эдикт, изданный в 313 году. Так вот, этот эдикт очевидным образом базируется на идее равноправия приверженцев существующих в империи религий:христианской, иудейской, языческой. «Руководствуясь здравым и правым смыслом, мы объявляем следующее наше решение: никому не запрещается свободно избирать и соблюдать христианскую веру и каждому даруется свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит, дабы Божество ниспосылало нам во всех случаях скорую помощь и всякое благо». Затем в эдикте отменяются и дезавуируются ранее изданные акты, касающиеся христиан: «Угодно нам совершенно отменить посланные прежде твоему благочестию (как и другие эдикты, Миланский адресован был президам провинций. – прот. В.Ц.) распоряжения относительно христиан, весьма нелепые и несовместимые с нашей кротостью. Отныне всякий, свободно и просто выбравший христианскую веру, может соблюдать ее без какой бы то ни было помехи. Мы даровали христианам полное право совершать богослужение». Предоставленная христианам свобода вероисповедания не нарушала, однако, принципа юридического равноправия религий: «Поскольку же им даруется неограниченная свобода, то твоей чести должно быть понятно, что дается свобода и другим, по желанию, соблюдать свою веру, что и соответствует нашему мирному времени: пусть каждый свободно, по своему желанию избирает себе веру. Так определено нами, дабы не казалось, будто мы умаляем достоинство какой-либо веры».

Таким образом, если базироваться на всей полноте актов, связанных с симфонией, можно утверждать, что отсутствие инаковерующих или их неравноправие с приверженцами преобладающей религии вовсе не является непременным условием существования симфонии. Совершенно очевидно, что принципы, на которых базируется Миланский эдикт, даровавший свободу исповедания христианам и заложивший основы симфонии, не противоречат конституционному строю современной России, что они актуальны и ныне, равно как актуальна и выросшая из этого эдикта симфония.