Иерей Владимир Соколов

Иерей Владимир Михайлович СОКОЛОВ
Родился 29 ноября 1947 года.
Образование: ВГИК, Московская Духовная семинария.
19 ноября 1998 года рукоположен в сан диакона.
12 сентября 2004 года рукоположен в сан пресвитера.

Краткая биография о.Владимира Соколова
Священник Владимир Соколов родился на Волге. Волжская природа поразила его — и он с раннего детства был увлечен рисованием. Поступил в художественную школу. Казалось, что выбор жизненного пути уже сделан, но, закончив школу, он неожиданно для всех поступает в институт кинематографии. Заканчивает его и довольно успешно некоторое время работает в кино. Но внутри он чувствует какую-то неудовлетворенность, увлекается классическим пением и даже вынашивает планы перемены творческого пути. Мощный бас позволяет ему даже петь в опере. Короткое время он участвует в репетициях в престижном оперном театре, но нездоровая театральная атмосфера невыносимо давит на душу – и он, не начав еще карьеры оперного певца, покидает театр. Все прежние творческие поиски и достижения кажутся бессмысленными – в его жизни наступает период серьезного жизненного кризиса.

Но в этом кризисе вдруг появляется неожиданный свет – сердце посещает вера в Бога – он крестится. Открывшийся новый мир жизненных ценностей теперь целиком занимает его сознание. Отбросив все дела, он от начала работы и до закрытия просиживает в библиотеке. Так продолжается несколько лет. Прежний опыт необходимо было оценить с новых позиций – он пишет статью о музыкальной культуре. После ее публикации, его приглашают работать в богословский отдел Издательского отдела Московской Патриархии. Параллельно с работой в Отделе, он учится в Московской Духовной Семинарии. По окончании Семинарии его рукополагают в сан диакона. Много публикуется в Православной прессе со статьями на актуальные церковные и общественные темы. Постоянно служит с Патриархом – хороший голос и профессиональная подготовка помогают ему в диаконском служении. О рукоположении в сан священника он не думал – и даже не мечтал. Но Бог решил иначе. Настоятель храма, в котором служил отец Владимир, подал прошение о рукоположении его в сан иерея. И хотя все члены епархиального Совета поначалу были против этого, но неожиданно переменили свое мнение – и так диакон Владимир Соколов вскоре стал священником.

Уже став священником, отец Владимир выпускает книги: «Младостарчество и православная традиция», посвященная проблеме отношения пастыря и паствы, миссионерскую книгу «На грани жизни», а также «Мистика и духовность» о взаимоотношениях культуры и христианства. Отец Владимир активно выступает на трех каналах радио: радио «Россия», радио «Радонеж» и радио «Теос». Он частый гость на центральном телевидении, телеканале «Союз» и канале «Доверие».

Директор и преподаватель Воскресной школы для взрослых при храме Девяти мучеников Кизических, где в настоящее время несет церковное послушание. Является настоятелем двух строящихся храмов: во имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия и храма во имя святителя Алексия, митрополита Московского и преподобного Алексия, человека Божия.

Иерей Владимир Соколов: «Нам всем нужны правильные мысли…»

Долгое время я жила в Москве. Первым храмом, который я стала посещать осознанно, стал храм Девяти мучеников Кизических. Там я познакомилась со многими удивительными людьми, среди них и отец Владимир Соколов — деятельный, энергичный и творческий батюшка.

Владимир Михайлович Соколов окончил институт кинематографии (ВГИК). Долгих 10 лет работал в кино. Затем в его жизни произошел серьезный мировоззренческий переворот. С этого момента начинается его постепенное сближение с Церковью. Сначала Владимир Михайлович трудился в богословском отделе журнала Московской Патриархии. Оттуда его рекомендовали в семинарию, после окончания которой в 1998 году он стал диаконом, а через 6 лет и священником.

Теперь отец Владимир — помощник председателя Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными органами, руководитель воскресной школы для взрослых при храме Девяти мучеников Кизических, настоятель двух строящихся храмов — во имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, а также храма во имя святителя Алексия, митрополита Московского и преподобного Алексия, человека Божия. Автор нескольких книг: «Младостарчество и православная традиция», «На грани жизни», «Мистика и духовность», «Разговор с самим собой». Отец Владимир ведет свои передачи и активно выступает на радио «Россия», «Радонеж», «Вера», «Теос». Он — частый гость различных телеканалов, в том числе и канала «Союз».

Во время нашего общения я училась в Европейском гуманитарном университете. На одном из курсов мне было дано задание составить портрет активного современника — человека с твердой позицией и значимой, полезной деятельностью. Выбор был очевиден: моим респондентом стал отец Владимир.

И вот недавно, разбирая компьютерные архивы, я обнаружила нашу беседу. Перечитывая ее вновь, нашла в ответах батюшки много важного и интересного: о вере и Церкви, о внутреннем делании и личностном возрастании, о молодежи и современной культуре. С одобрения отца Владимира делюсь его мыслями и наблюдениями.

Вера, церковь и «новый» человек

Что же такое наша вера и наша Церковь? Церковь — одновременно и ясли, и детский сад, и школа, и университет, в котором возрастает человек. Но в чем он возрастает? В чем вообще должен возрастать человек? Для чего он рождается в этот мир?

В земной жизни человек возрастает в том же, в чем и Христос: в любви и мудрости. Это те качества, которые делают человека другим. Потому что любовь без мудрости слепа, а мудрость без любви становится жестокой, агрессивной или эгоистичной. Возрастая в этих качествах, мы изменяемся, становимся способными войти в иную, обновленную жизнь.

Апостол Павел все время говорит о «новом» человеке, о Христовом уме и Христовых чувствах в таком человеке. А как они появляются? По мере нашего возрастания. Слово Божие мы называем семенем. И именно Церковь сеет доброе семя Божиего Слова. И земное время дано нам как время возрастания. Время — это «беремя». Время беременности, а значит созревания для рождения в новый, духовный мир. Вот мы и должны вызреть из «ветхого» человека в «нового».

Христос явил нам облик «нового» человека, показав, что мы можем быть такими же, как Он: Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду (Иоанна 14:12). Церковь как раз и занимается выхаживанием, вынашиванием такого человека, способного повторить подвиги Христа.

Деятельный человек — какой он?

В Православии существует такое понятие как «молчание будущего века». В первую очередь деятельный человек — это человек, обретший внутренний покой, молчание. Тот, кто через душевную и духовную тишину способен воспринимать Божественные знаки и отражения. В бурлящей горной воде вы не увидите никакого отражения. Наша душа, втянутая в бесконечные бури и течения житейского моря, оказывается не способной правильно, без искажений, отражать тишину горнего мира, ибо Дух приходит не в буре, а в тихом веянии ветра.

Христианин устраивает свою духовную жизнь по образу монашеской. Внешняя часть включает в себя и посты, и молитвы, и длительные стояния. Но для чего эта внешняя часть? Для обретения внутреннего покоя. Очевидно, что каждый христианин имеет подобный опыт: например, после Причастия или после какой-нибудь душеполезной беседы. У кого-то же духовный покой становится естественным будничным состоянием его жизни. Такой человек способен принимать правильные решения, готов к действительно полезной и значимой деятельности, он может исполнять и передавать Божию волю.

В православной традиции заметен такой феномен: аскеты, удаляющиеся надолго в пустыни, затем по велению Духа возвращались к людям. Необходимо, чтобы человек, столкнувшись с врагами, преодолел их в себе, выработал тем самым милосердие к другим и увидел в себе любовь. А затем отдал эту любовь ближнему. Личностное возрастание человека невозможно без соборности. И, конечно, такая жизнь приобретается лишь опытным деланием. Таким образом, деятельный человек — тот, кто прошел искус житейского моря, преодолел его обретением внутреннего покоя, а затем вышел к людям, чтобы отдать им знание, полученное через этот покой.

О книге «Мистика и духовность»

Основная часть книги написана давно, приблизительно 25 лет тому назад. Просто тогда подобная информация была не востребована, публикация книги оказалась бы преждевременной. Так книга продолжала постепенно обрастать фактами и аргументами, приобретать цельность, становясь, на мой взгляд, более убедительной.

Удивительно, но, несмотря на многообразие литературы на тему связи культуры и христианства, я нигде не встретил по-настоящему глубокого осмысления понятия культуры. Тут царит разноголосица. Один культуролог, занимающийся исследованием данного вопроса, отметил, что существует около 500 определений понятия «культура».

Свою основную задачу я видел в том, чтобы показать, чем является культура в общем смысле и как она связана с культом. И я пришел к следующему определению: культура представляет собой сферу жизнедеятельности человека, в которой происходит его рождение и становление в человека. Вне культуры личности как таковой быть не может. Именно поэтому к культуре нужно относиться крайне ответственно.

Часто под словом «культура» понимают исключительно виды искусства: кино, живопись, литература и так далее. Тем не менее, она охватывает разнообразные области: начиная от гигиены и заканчивая государственным устройством. Мне было интересно узнать, как все сферы жизни проникнуты культурным влиянием. А культурное влияние, соответственно, вторично по отношению к культу, к религии. В мою задачу входило показать, как наши религиозные убеждения и догматы влияют на образ культуры.

Если мы, к примеру, внимательно рассмотрим творческую судьбу наших поэтов, писателей, композиторов, выяснится, что все они возрастали под влиянием Православия. Там же, где возрастание человека происходит в лоне другого религиозного влияния (как это было, например, со Скрябиным), можно наблюдать, как трагически обрывается судьба талантливого человека.

Свою работу я предоставил на суд читателям. Если им удастся что-то для себя почерпнуть — я буду считать свою задачу исполненной.

О современной культуре

Всегда нужно иметь в виду, что культура многослойна, ибо питается из различных религиозных источников. Очевидно, что и в современной культуре существует влияние определенных религий, в том числе временами отчетливо прослеживается и действие сатанизма. Святые отцы учили, что страсти — это извращенные добродетели. Современная культура — в значительной степени извращенная, изуродованная культура. Подлинный ее вид необходимо восстанавливать. А возможно это лишь созиданием «нового» человека. Мы с вами оказались в потоке возвращения к основам истинной культуры. Все лучшее, что было в истории, мы должны выявить, синтезировать и привести в новое качество.

Правильные мысли

Беда современного человека в том, что он приходит в Церковь, получив определенную обработку, сформировав некие мировоззренческие основы, часто являющиеся цепями. Он привносит знакомые ему технологии, которым был обучен ранее. Его сознание в существенной мере технологично, а значит, магично. Когда человек приходит в храм, у него возникают запросы, соответствующие его мироощущению. Существует ложное убеждение, что мы можем сначала что-то опытно исследовать, а потом на основе этих исследований создать объективное мировоззрение. Однако на уровне нашего восприятия (я имею в виду именно восприятие телесное, через нервы) сигналы поступают в некий аналитический центр, который уже сформирован на основе определенного мировоззрения. Исследование, таким образом, пропускается через это прокрустово ложе нашего мировоззрения.

Я считаю, что всем, кто сейчас приходит в Церковь, нужно исправлять такое мировоззрение. Собственно этим я и занимаюсь в воскресной школе.

Один из переводов греческого слова ορθοδοξία (ортодоксия) звучит как «правомыслие». Поэтому, прежде чем славить Бога, нужно установить правомыслие — правильное мышление. Святитель Игнатий Брянчанинов, который изучил древние аскетические источники, писал о том, что от неправильных мыслей рождается все злое, а от правильных мыслей — все доброе. Именно поэтому человеку, входящему в Церковь, необходимо учиться правомыслию.

Еще один момент, о котором нужно говорить всем приходящим в Церковь: духовный процесс — процесс органический. Мы приходим в храм с вопросом: «А сколько молитв нужно прочитать?»; «А какому святому молиться, если…» и так далее. Мы все время ищем технологии. Ищем и находим. Всегда найдутся люди, которые расскажут вам сколько, чего и когда…

Я тут наткнулся на один поразительный документ, рассказывающий, как молиться за своих детей женщинам, сделавшим аборт, как этих детей крестить, как привести их в Царствие Божие. Откуда рождаются такие страшные вещи? Как раз из этого технологического подхода.

Пуд соли нужно съесть, чтобы вырастить в себе что-то доброе. А мы начинаем внешне подражать святым, не подражая внутренне, не изучая их опыт внутреннего обновления. Молодежь должна помнить об этом органическом процессе, который совершается постепенно во времени, совершается в духовном делании. Сначала в изучении основ, а затем в делании. Долгом и терпеливом, ибо только в терпении мы можем спасать наши души (Ср.: Лк. 21 19).

Протоиерей Николай Соколов: Традиции воспитания, верующий ребенок в советской школе

Главная проблема религиозного образования и воспитания в наши дни – всё-таки не только скудный выбор учебных пособий или нехватка кадров, а проблема отсутствия вдохновляющего примера со стороны родителей. Счастлив тот, в чьей семье этот драгоценный духовный опыт передавался из поколения в поколение. О традициях семейного воспитания и о годах своего детства рассказывает протоиерей Николай Соколов, настоятель храма во имя святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской Галерее.

– Помните ли Вы советские годы, свою учебу в школе?

– Конечно, помню! Мне не так много лет, чтобы я это забыл. Я получил школьное образование в период с 1956 по 1967 годы. И среднее и высшее учебные заведения заканчивал при советской власти. Духовное образование я тоже получил в Советском Союзе. По образованию я – музыкант, закончил Московскую консерваторию, оркестровый факультет по классу альта. Потом, отслужив в армии, я поступил в Московскую Духовную семинарии и академию. В 1982 году защитил кандидатскую диссертацию и получил звание кандидата богословских наук. Поэтому обо всем, что связано со светским и духовным образованием при советской власти, я знаю по собственному опыту и могу обо всем рассказать.

– Следовательно, Вы прошли все ступени образования?

– Все. Мой первый класс – это школа в подмосковной деревне Гребнево, где прошло мое детство, и где несколько лет служил мой отец протоиерей Владимир Соколов. По тем временам это считалось хорошим образованием, наш класс вела молодая учительница, сама недавно закончившая учёбу. Ей было лет 25, помню, как ее муж приходил и играл нам на аккордеоне. Первые три класса я был круглым отличником. Занятия, 4-5 уроков, продолжались до часу дня, после чего мы возвращались домой. Помню, что нас в школе кормили, по-моему, даже бесплатно почти весь период обучения.

В третьем классе я тяжело заболел ревмокардитом, полгода провел дома, а потом родители решили, что я перееду жить к бабушке и дедушке в Москву. Так я попал в московскую школу. Тут, конечно, уровень образования был выше. И, учитывая, что какое-то время я провел дома, кое-что пропустил, хоть и занимался самостоятельно, но все-таки сразу съехал на четверки-тройки. Литература у меня всегда шла на отлично, русский – на четыре-пять, по математике пятерки редко получал, а вот геометрию очень полюбил в старших классах – преподаватель интересно вел занятия. Физкультура, пение, рисование – отличные отметки. Учеба давалась спокойно и просто.

Обстановка в московской школе отличалась от деревенской. Теперь вместе со мной учились городские жители, дети рабочих заводов, фабрик, ребята другого уровня. И отношения с ними складывались иначе, сложнее, чем в сельской местности. В деревне-то все держались примерно на одном уровне, в городе же сразу почувствовалось социальное расслоение.

Наша школьная форма очень походила на военную: фуражка с кокардой, гимнастерка с ремнем, брюки, которые нужно было гладить так, чтобы появились стрелки, подшитый воротничок. Почти как в армии, в которой я потом служил. Форму носили, наверное, до 6-7 класса. Потом проявилось различие: кто-то покупал богатую шерстяную форму, кто-то хлопчатобумажную. У одних девочек платьица были попроще, у других получше – в зависимости от возможностей родителей. Тем не менее, нарочитой бедности не было. Люди попадались обеспеченные и не очень, но никто ничем не хвалился. Никаких украшений школьники в наши годы не носили. Первые украшения появились в 8-9 классе, девочки стали появляться с колечками, ожерельицами…

– И в серьгах?

– Особо не помню, но в детском возрасте их точно ни у кого не было. Украшения носили только ученицы 9-10 классов, считай, взрослые люди. Ребята, конечно, никаких проколотых ушей и губ близко себе не позволяли. В старших классах появились татуировки. У нас ведь учились дети из очень разношерстных семей. Как теперь, так и тогда встречались люди, вернувшиеся из заключения, трудные подростки. Дети улиц, которым родители уделяли мало внимания, в последних классах могли сделать себе наколки. Но это все было такое детское, по сравнению с сегодняшним днем. Писали, к примеру: «Маша, Ира…» Сердечко какое-нибудь могли вытатуировать. Никаких вычурных изображений, какие можно встретить сегодня. Иногда это была даже не наколка, а ее подобие, сделанное простыми чернилами.

– Как разговаривали между собой школьники? Был ли какой-то особый язык, жаргон?

– В начальных классах ни ругани, ничего не было. Я не помню, чтобы что-либо подобное прозвучало. Знаю, что в деревенской школе учились дети из очень трудных семей: отцы пили, матери целыми днями пропадали в колхозе на работе, практически не уделяя внимания ребятне. Когда мы с родительским комитетом приходили посмотреть, как они живут, то видели впроголодь живущие семьи, неухоженных детей. Но лексикон был нормальный, никаких нецензурных выражений, мата. Может, дома и было что-то, но в школе между собой – никогда. Все сдерживали себя и могли за собой следить.

Наши детские игры были и веселые, и заводные, и шаловливые… Случалось, камнями, палками кидались, дрались друг с другом. Взрослые нас останавливали, если игра выходила за пределы допустимого. Помню, мама всегда вразумляла меня, что в играх никогда не надо унижать своего товарища: давать какие-то обидные прозвища, обзывать по национальности. У нас в классе учились и русские, и евреи, и татары, много ребят с Украины… И все жили как одна семья. Иногда между собой говорили: «Вон сын попа идет». Ну, улыбнешься в ответ, но драк, обзываний не было.

– А учителя никак не выделяли, что Вы – сын священника?

– Они знали, потому что я занимался еще у тех, кто, в свое время учил моего отца. Некоторым старушкам-педагогам в годы моего детства было по 70 лет, а папа у них учился в 30-е годы. Они помнили ту страшную пору гонений, когда семью моего отца полностью репрессировали: дедушку расстреляли, дети стали лишенцами, не имевшими даже права учиться в школе. Они тайно занимались с педагогами, а потом пришлось даже уехать из своей деревни в другой район, в котором их не знали. Теперь это город Щёлково. Мой отец ежедневно ходил в школу 7 километров пешком в одну сторону. Года четыре, с 6 по 10 класс он так жил.

– А высшее образование ему удалось получить?

– Нет. После техникума его призвали в армию, а потом началась война. Так что армейская служба растянулась у него на восемь лет. Чудом остался жив, и уже после победы стал священником, не получив духовного образования.

– А можно ли было тогда его получить?

– Уже можно. В 1942-43 годах открыли первые семинарии, но так как отец демобилизовался только в 1946 году, и всю жизнь находился при Церкви, знал устав, много лет служил псаломщиком, все это было у него в крови, то он просто сдал экзамен перед рукоположением.

Николай Евграфович Пестов

Так что педагоги знали моего отца, и ко мне относились хорошо. А в Москве я жил у бабушки с дедушкой. Вообще. у нас в школе не принято было говорить о своей семье и родителях. Сейчас я уже человек взрослый, и понимаю, почему так повелось. Припоминаю разговоры ребят между собой: почти все семьи были несчастны. У кого-то отец погиб на фронте, кого-то бросили родители. На наш класс из 30 человек приходилось, может быть, всего лишь 10 полных семей. Приходишь к кому-то в гости: молчат про отца, и уже не спрашиваешь ни о чем. И мне тоже вопросов не задавали. Хотя некоторые ребята видели, как мой отец-священник приезжал к нам домой, но разговоров на эту тему не заводили. Было щадящее отношение друг к другу: старались не лезть в чужую душу и сохранить хорошие отношения. Ребята приходили ко мне за книжками, прекрасно все общались, но глубокой дружбы не возникало.

Дело ведь в том, что, помимо общеобразовательной школы, я еще учился в музыкальной, и на друзей времени просто не оставалось. После уроков идешь со скрипкой в музыкальную школу, возвращаешься – садишься за уроки, и еле-еле успеваешь 10 вечера со всем управиться.

– Вам нравилось заниматься музыкой?

– Не очень.

– Чье это было желание? Родителей?

– Бабушка настояла. Зоя Вениаминовна была чрезвычайно одаренным человеком и удивительно мудрым педагогом. Педагогом по образованию и призванию. Можете себе представить, она долгие годы преподавала химию в школе при Третьяковской Галерее, рядом с храмом, в котором ныне служу я.

Она меня впервые привела в Галерею. С детских лет помню эти посещения.

Бабушка настаивала на том, чтобы я учился музыке. Она была инициатором всех моих занятий, следила, чтобы я регулярно занимался сам. Пока я был маленьким, лет 9-10-ти, она садилась со мной рядом и следила, чтобы я правильно играл, «контролировала», – как она сама говорила. А в мои 15-16 лет репертуар уже пошел серьезный, и она по возрасту и своему музыкальному развитию не могла больше за мной поспевать и уже давала мне свободу. Занимался я не очень охотно, просто потому, что было нужно. Но так как Господь наградил талантом, всё давалось очень легко. Я спокойно отучился в школе, поступил в музыкальное училище имени Ипполита Иванова, без особых трудов окончил его и поступил в Консерваторию, где пришлось уже серьезно работать. Мне очень понравилось играть в квартете, ансамблях, оркестре.

Школьные годы запомнились мне как хорошие, остались только приятные воспоминания.

– Не противоречило ли то, чему учили в школе, тому, что говорили у Вас в семье?

– У меня очень мудрые бабушка и дедушка. Николай Евграфович Пестов – профессор химии, доктор наук преподавал в высших учебных заведениях. Он прекрасно знал, как настроить детей. Бабушка и дедушка как-то очень мудро вели семейный корабль и всегда сглаживали острые углы, которые могли бы, при желании, возникнуть. Когда нужно, они могли и промолчать, но на все наши детские вопросы, повторю, на все, они находили ответ. Ни один мой вопрос не оставался без ответа, а это очень важно.

Помню, как проходили выпускные экзамены в школе, как мы волновались… О школе я вспоминаю с удовольствием. Хотя, по большому счету, это были разные полюса. Школа был светской, советской, семья была христианской, православной. Но, благодаря бабушке и дедушке, никакого антагонизма между ними для меня не возникло.

– О чем Вы спрашивали?

– Вопросы были самые разные. В основном меня увлекала история, но интересовался и личной, и общественной жизнью, историей России, США, других стран.

Мне близки были писатели-историки. Толстого и Достоевского, которых бабушка, как она сама говорила, мне «подсовывала», я перечитал полностью. В 10-12 лет – Жюль Верн, Майн Рид, Фенимор Купер, Вальтер Скотт – я с ума по нему сходил совершенно. Всё перечитал. Слава Богу, в нашей библиотеке имелась вся классика. А помните, какая тогда эпопея была с подпиской по талонам? Собрание сочинений Диккенса дедушка подарил мне лично, Фенимора Купера – крестная.

В 1962 году праздновался юбилей Бородинской битвы. Тогда бабушка впервые повезла меня в Бородино. Она была прекрасным рассказчиком. Она поведала мне о Кутузове, показывала, где были сражены Болконский и Багратион, где погиб разорванный миной Тучков – здесь его супруга потом основала Спасо-Бородинский монастырь. Тогда это все было закрыто, многие памятники разрушены, только к юбилею что-то восстановили. Помню, как в Бородино мы купили набор спичек, с изображениями солдат в форме русской армии. И я этой темой заболел совершенно: дома строил редуты, из газеты вырезал себе форму, мастерил солдатиков. Мне подарили саблю, а всю грудь я увешал дедушкиными медалями и орденами, которые он запросто разрешал брать для игры.

Любые вопросы, которые были заданы мною в тот период, даже глупые или неуместные, не оставались без ответа. Однажды я спросил: «Кто такая проститутка». Они смутились: «Откуда ты такие слова услышал?» «Ребята говорили». Мне тогда было 12 или 13 лет. Бабушка объяснила, что это плохое слово, обозначающее не очень хорошую женщину. Меня этот ответ не удовлетворил. И, поскольку дома имелся полный словарь Брокгауза и Ефрона, я обратился к нему. Дедушка заглянул через плечо: «Что ты тут читаешь? А, ну читай, читай». Я и читал. Но ничего не понял, кроме того, что этот вид деятельности не одобряется обществом, и для него отводится особое место. Потом, когда уже стал взрослым, дошел до остального своей головой.

Тем не менее, на все острые вопросы они отвечали. Ребенок должен получить ответы от отца, от матери и близких, а не на стороне. Даже на самые щекотливые, неприятные вопросы надо уметь ответить, иначе он будет искать эти ответы у других, а там могут быть расставлены совсем другие акценты.

Мое образование, таким образом, было и домашним. Очень, очень много я получил дома. При этом то, что давала школа, не шло вразрез с моими религиозными убеждениями. В школе о религии не говорили, активной антирелигиозной агитации не велось, хотя в то время начались хрущевские гонения, но помню, что тогда уже так яростно против Бога никто не выступал, хотя школа считалась передовой, краснознаменной.

Про пионеров нам отец сказал так: «Хотите – вступайте, хотите – нет. Пионерская организация – организация детская. В комсомол вступать я вас не благословляю, это уже взрослые люди, это к чему-то обязывает. А пионер – «всем ребятам – пример». Пионеры – те же бойскауты». Понятно, что и октябрята, и пионеры – это будущие кадры коммунистической партии, но дома мы об этом не говорили. Дедушка прекрасно знал, что это такое: в первые годы он и сам был коммунистом, но потом покинул ряды компартии. Но ни одного слова против партии, советской власти, режима мы дома не слышали. Наоборот, помню, как бабушка говорила: «Если бы советская власть не преследовала религию, я была бы первой коммунисткой». Потому что идеалы коммунизма: свобода, равенство, братство – это нормальные идеи. Кто же против них? Другое дело, как их воплощать.

Так нам надели галстук. Бабушка даже заставляла его носить. Но удивительное дело, класса с пятого мои одноклассники стали стыдиться галстуков. Говорили: «Сними ты эту селедку». То ли это была бравада против существующего положения вещей… Хотя какая трагедия разыгрывалась, когда кого-то не принимали в пионеры («Не достоин!») или за какие-то провинности снимали галстук! Повзрослев, ребята стали отвечать: «Ну и не надо». Тогда уже учителя и директор стали ситуацию контролировать.

Я носил галстук, и ничего не стеснялся. Меня пытались дразнить: «Вон Сокол идет, галстук бабушка нагладила!» В восьмом классе галстуки сняли уже все, потому что первых ребят начали принимать в комсомол.

– А значок с Лениным? Многие православные осуждают эту символику. Говорят: пентаграмма, адское пламя… Вам не кажется, что таким образом власть пыталась заменить религию другой идеей?

– Конечно, это был культ Ленина, реальная попытка подменить духовную жизнь хоть чем-то. Потому что нельзя жить без идеи. Один священник верно заметил: «Русские – обрядоверы». Мы должны ко всему руками прикоснуться, ощутить: звездочка – звездочка, галстучек – галстучек. Но это себя изживало. Пионерские сборы макулатуры, металлолома доходили до анекдотичного. Помню, как мы забирали со стройки тяжеленные батареи, приносили в школу, и нам сразу ставили зачет. А на следующий день приходил взбешенный прораб и требовал всё вернуть. И смех, и грех. Зато мы побеждали в рейдах.

– Как в Вашей семье относились к театрам, кино?

– Ходили в театры, на концерты, в кино. Бабушка очень любила театр. Она была заядлой театралкой, она же меня первый раз привела в Большой театр на «Сказку о царе Салтане» Римского-Корсакова, во МХАТ на «Чайку». Ну, о многом говорит уже то, что мой родной дядя танцевал в первой паре в Большом.

Многие бабушкины выпускники, учившиеся в школе при Третьяковской галерее, были детьми художников, артистов, писателей, связанных с театром. Среди наших знакомых встречались и известные музыканты, композиторы. В доме у дедушки всегда шла музыкальная жизнь: часто к ним в гости приходили и играли свои первые произведения. Другое дело, что бабушка и дедушка – не музыканты, и чего-то они просто не понимали. С удовольствием и слезами слушали Баха, а о Шостаковиче говорили: «Ой, не надо, нам не понятно».

Поэтому и я с удовольствием ходил в театр, но редко – времени не хватало. Шли отчетные концерты по скрипке, в оркестре… Потом, мы, конечно, понимали, что в Великий пост и накануне больших праздников надо посвящать время другому.

– Как проходил пост у Вас в семье?

– Со мной вместе у бабушки жили брат Серафим – будущий Владыка Сергий (епископ Новосибирский и Бердский, скончавшийся в 2000 году), и сестра Екатерина – ныне регент московских храмов и преподаватель музыки.

В посту у нас исключалось мясо. Первая неделя проходила очень строго, а потом, не помню подробностей, но могу сказать, голода не было. Бабушка была очень хорошим кулинаром, постоянно что-то пекла. Без изобилия, но всегда на столе имелось что покушать.

Дедушка в студенческие годы жил в Москве и ходил обедать к своему богатому дядюшке-купцу, который жил на Разгуляе. И он ему, бедному студенту, ежедневно давал баклажку щей и каши. И дедушка так к этому привык, что отныне ему только это и было нужно. Бабушка каждый день готовила ему щи, они ведь постные. Когда пост заканчивался, дедушка в эти щи мог добавить сметаны. Из черного хлеба признавал только Бородинский, и меня к тому же приучил. Еще в посту у нас были маслины. Тогда их на Покровских воротах спокойно можно было купить целых три сорта. Он их называл «черными глазками».

Простая каша, картошка, помидоры, огурцы соленые, моченые яблоки – вот наш стол. В большие праздники бабушка по великому блату доставала свежий огурчик. На Благовещение и Вербное воскресенье дедушка покупал немного икры и рыбы. У нас дома никогда не было водки. Стояла только бутылка кагора, которым бабушка могла угостить пришедших с мороза подруг.

– Детям разрешалось вино?

– Да нет… Нам просто никто ничего не запрещал. У нас самих желания не возникало. Я как-то попробовал, и меня спросили:

– Понравилось?

– Да нет, – говорю.

Ведь обычно хочется как раз того, что запрещено. В свои 15-16 лет, поступив в училище, мы, к сожалению, всего попробовали, тем не менее, дома запрета не было, и у нас это не вызывало никакого интереса.

– Были ли в Вашей семье занятия, посвященные вопросам веры?

– Да, конечно. Мы регулярно, практически еженедельно по выходным посещали храм. Большие праздники случались и на неделе, но ведь бабушка и дедушка работали – кто же нас поведет? Дедушка, правда, всегда успевал к ранней, а потом бежал на работу.

На Благовещение бабушка всегда говорила, что надо придумать отговорку, но обязательно пойти на службу. И я в этот день шел в ближайший храм. А ближе всего к нашему дому Елоховский собор. Там у нас были хорошие знакомые. Известный гомеопат Понятовский Николай Павлович заходил за мной, и мы отправлялись на службу. Я стоял на клиросе, мне было лет 13-14. Рядом со мной сидел художник Павел Корин. Так мы и познакомились.

– И Вы уже легко самостоятельно стояли всю службу?

– Да, конечно. Подходил к Патриарху Алексию I, встречал только что избранного на епископское служение будущего Патриарха Пимена, и многих других иерархов, с которыми потом, став священником, служил и работал.

Воскресный день в нашей семье регулярно начинался с церкви. Дедушка будил нас в полшестого утра, в шесть выходили из дома и ехали в наш любимый храм Илии Обыденного, куда мы ходили всю жизнь. Здесь венчались наши родители, служили наши духовные отцы.

Накануне вечером не посещали службу. Всё, что можно читать мирянину, вычитывал сам дедушка. Так и я научился читать Шестопсалмие и всё остальное. Иногда, под большие праздники, ходили в храм. Но дедушка с трудом переносил духоту и давку.

– Значит, уже тогда храмы были полны переполнены?

– Да, их насчитывалось так мало, и народу собиралось столько, что руку не вытянешь. А дедушка болел астмой, и просто задыхался. Его же потом и с работы уволили, когда увидели на службе в храме. Предъявили ему фотографии и спросили: «Вы верующий?» Он ответил: «Да, и этого не скрываю». Тогда ему сказали, что его жизнь не соответствует образу советского педагога. «Ну что же, пятьдесят лет соответствовал, а на пятьдесят первом – уже нет?» – только и спросил он. И в 1962 году ушел на пенсию. Он всю оставшуюся жизнь благодарил Бога за то, что Тот дал ему еще двадцать лет спокойного духовного делания. Тогда он отдал свое время духовной литературе и написал свою знаменитую книгу, диссертацию «Пути к совершенной радости».

Он занимался с нами ненавязчиво, вел дневные, вечерние беседы за чаем, между делом… Мы могли рисовать, что-то делать, а он рассказывал.

Лето мы проводили на даче в Гребневе. Когда дедушка приезжал вечером с работы, то собирал нас на вечернюю беседу. Как правило, он заставлял нас выучивать отрывки Священного Писания. Для тех, кто ответит хорошо, у него была припасена коробочка монпансье. Постучит по ней: «Ну-ка открывайте». Мы на эти занятия бежали с удовольствием.

Такие у него были педагогические приемы. Он ничего нам не навязывал. Поиграет с нами в волейбол, бадминтон, крокет, и потом буквально полчаса расскажет о Евангелии. Не наоборот. Эти полчаса были именно тем, что надо.

Когда мы выросли, то уже стали читать сами. Когда мне исполнилось 13 лет, бабушка подарила мне личное Евангелие.

Библейскую историю я выучил по иллюстрациям Гюстава Доре. Мы очень часто ее листали, зачитывали отрывки, родители нам рассказывали об истории Давида и Голиафа, Самсона, Каина и Авеля… По картинкам всё усваивалось спокойно и ненавязчиво.

Сейчас я своих студентов заставляю это выучивать, и они сетуют: «Как всё запомнить?» А когда одно и то же повторяют почти из года в год… К заповедям блаженств и заповедям Моисея дедушка возвращался каждый месяц, просил нас учить их. Потом только понимаешь, почему. Это основа, без которой нельзя жить.

Всё это и есть то духовное воспитание, которое мы называем Основами православной культуры. Потому что это сочетание и духовной, и светской жизни, и православного бытия, которое определяется именно в семье. По моему глубокому убеждению, Основы православной культуры нужно преподавать в семье, ну и в воскресной школе, конечно. Детки, занимаясь с пяти-шести лет, уже потом с легкостью продолжают обучение на высших ступенях. А наша школа еще не имеет достаточно квалифицированных кадров, и то, что сейчас там происходит, духовным образованием можно назвать с большой натяжкой.

Я преподаю в Православном Свято-Тихоновском Богословском Университете, и вижу, что многие мои студенты не могут, даже получив диплом об окончании, без специальной дополнительной подготовки преподавать этот предмет. Не хватает того, что дает хорошая православная семья. Но постепенно этот пробел восполняется усилиями православных духовных школ России, которые понимают поставленную перед ними задачу. Поэтому сегодня Основы православной культуры должны в первую очередь изучаться в семье, в воскресной школе, чтобы оттуда началось возрождение духовной жизни.

Беседовала Валерия Ефанова

Владимир Соколов (III)

Священник храма Девяти мучеников Кизических в Москве.
Родился 29 ноября 1947 года.
С раннего детства был увлечен рисованием, учился в художественной школе.
Окончил ВГИК. Снимался в кино.
Позже увлекся классическим пением. Мощный бас позволил ему петь в опере, участвовал в репетициях в престижном оперном театре. Но, не успев начать карьеру в опере, ушел из театра.
Переоценка прежнего жизненного опыта сначала привела к написанию статьи о музыкальной культуре, а после ее публикации поступило приглашение работать в богословском отделе Издательского отдела Московской Патриархии.
Параллельно с работой в Отделе учился в Московской Духовной семинарии, по окончании которой был рукоположен в сан диакона.
Много публиковался в Православной прессе со статьями на актуальные церковные и общественные темы.
19 ноября 1998 года рукоположен в сан диакона.
12 сентября 2004 года рукоположен в сан пресвитера.
Выпустил книги: «Младостарчество и православная традиция», посвященная проблеме отношения пастыря и паствы, миссионерскую книгу «На грани жизни», а также «Мистика и духовность» о взаимоотношениях культуры и христианства.
Отец Владимир активно выступает с проповедями на трех каналах радио: радио «Россия», радио «Радонеж» и радио «Теос».
Частый гость на телеканалах «Россия», «НТВ», РенТВ», «Домашний», Союз «Союз», «Доверие».

«В один день я получил целых два подарка от святителя Николая» — история из жизни священника по имени Николай

Протоиерей Николай Соколов, настоятель храма святителя Николая Чудотворца в Толмачах при Третьяковской галерее. Фото PereslavlFoto/Wikipedia/CC BY-SA 3.0

Вся моя жизнь связана с именем святителя Николая: я помню, как с самых детских лет над моей кроваткой висела маленькая иконка с ликом святого, помню, как молился ему во время службы в армии и учебы в консерватории. В моей семье Николаи не переводились — дедушка и дядюшка были Николаями. Последний погиб на фронте в 1943 году под Смоленском — в память о нем меня и назвали.

А сейчас я хочу рассказать об истории, которая положила начало новому периоду моей жизни.

Я больше 10 лет служил на Ваганьковском кладбище. Кстати, как только пришел в храм, обнаружил, что один из пяти пределов — в честь святителя Николая. Меня это очень обрадовало, и храм сразу стал мне родным. Так вот, однажды меня вызвали в патриархию и спросили про Третьяковскую галерею: что я знаю об этом месте, есть ли у меня там знакомые. Поскольку я был коренным москвичом, галерея была моим любимым местом. Должное надо отдать моей бабушке, которая в детстве водила меня в Третьяковскую галерею на лекции, концерты и научные симпозиумы несколько раз в год.

Вдруг мне говорят, что при галерее есть храм, настоятелем которого меня благословил стать Святейший Патриарх Алексий II — и показывают указ о назначении. Я был настолько ошеломлен, что даже не удосужился посмотреть в него. Мне лишь объяснили тогда, что в храме непростая ситуация: придется выстраивать отношения между людьми науки и Церкви, реставрировать храм. На прощание мне сказали только: «Вы пока служите там, где служили — на Ваганьковском кладбище, но потихоньку начинайте налаживать жизнь общины и храма при Третьяковской галерее».

В этот же день я поехал на требу к близким друзьям. Один из них занимался организацией коммерческих «гонок на выживание»: брал старые машины, доводил их с командой до более-менее пригодного состояния, устраивал заезды по бездорожью. Машина после такого обычно превращалась в хлам. И вот во время одной из последних таких гонок погиб человек.

С этим горем он обратился ко мне: попросил отслужить панихиду по умершему. Привез меня в Кунцево, где было много гаражей и старых разбитых машин. Я отслужил панихиду, освятил пристанище этой команды и уже собрался уезжать, как один из товарищей захотел отблагодарить меня. Говорит: «Батюшка, денег у нас нет, но, знаете, у нас тут икона одна уже три года стоит — возьмите ее себе».

Та самая икона святителя Николая, пролежавшая несколько лет в гараже. Фото Анастасия Бавинова

Я был рад этому предложению, ведь только сегодня получил новый храм: «Икона будет там нужна,— подумал я.— Так что с удовольствием ее возьму!»

В гараже за грудой шин мы нашли большую, расколотую пополам икону — явно неплохого письма, но требующую реставрации. Как потом оказалось, икона была середины 19 века и принадлежала строгановской школе. На иконе был изображен святитель Николай.

Приехал домой и с порога заявляю матушке: «Поздравь меня, у меня сегодня назначение новое — храм дали в Третьяковской галерее!» Только тогда мы вместе открыли указ и прочитали: храм Николы в Толмачах. Тут же достаю и подаренную мне икону, рассказываю: «А это пришло одновременно с указом… Целых два подарка от святителя Николая!».

С этой иконой я приехал в храм — там была полная разруха. В тот же вечер, 18 декабря 1992 года, мы совершили первый за последние 65 лет в этом храме молебен. Помню как сейчас: окна и двери выбиты, на улице -19 градусов, икона Николая Чудотворца стоит на месте центрального алтаря, а мы перед ней совершаем богослужение.

Так началась духовная жизнь и восстановление храма святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее. В 1997 году храм был полностью восстановлен и освящен Патриархом Алексием II. Сегодня храм насчитывает 28 лет бытия, 3 придела: Покровский, Никольский и центральный — сошествия Святого Духа. Это одновременно и действующий храм для всех прихожан, и домовый храм-музей галереи.

Храм святителя Николая в Толмачах при Третьяковской галерее. Фото NVO/Wikipedia/CC BY-SA 3.0

В этом году празднование дня памяти святителя Николая сопровождается еще одним значимым событием. В запасниках галереи есть образ святителя Николая Угрешского, явленный в Николо-Угрешском монастыре Дзержинска и считавшийся главной святыней монастыря. Эта икона хранится в Третьяковской галерее, но, по просьбе священноначалия, уже третий год подряд она на праздник будет перенесена в наш храм — все жители и гости Москвы смогут помолиться перед этим чудотворным образом.

Подготовила Бавинова Анастасия