«Высшее наслаждение на земле — найти в человеке теплую душу»

Е.С. Боткин «Какое наслаждение – найти в человеке теплую душу или даже уголок такой души! Для меня это высшее наслаждение на земле!» – писал святой Евгений Боткин сыну Юрию, «Юраше», как он его часто называл. Человеку свойственно видеть в других людях то, что есть в нем самом. Теплом и любовью была наполнена душа самого святого страстотерпца Евгения Боткина, врача Царской семьи. И это тепло передается каждому, кто читал и будет читать его письма. Екатеринбургский Ново-Тихвинский монастырь готовит к изданию собрание писем святого Евгения.

Святой Евгений Боткин полюбил писать письма с самого детства. В его письмах привлекает многое: и богатое, красивое русское слово, и глубина мыслей, и точность жизненных наблюдений. Но главное – его любовь, тепло и свет подлинно христианской души. Его письма были для родных радостью в годы благополучия и целительным утешением во времена скорбей. Давайте почитаем теперь его письма, и да научит и нас святой страстотерпец Евгений так же любить и утешать наших ближних, как это всегда делал он.

Пасхальное письмо

(22-летний Евгений пишет своему дяде и крестному отцу Петру Петровичу Боткину)

Петр Петрович Боткин, дядя Евгения Милый дядя Петя! Поздравляю тебя и милую тетю Надю с праздником, с самым веселым и Светлым праздником. Это, действительно, такой веселый и светлый день, что никакие экзамены, которые, кстати сказать, уже овладели мною всецело, никакие страхи, никакой спех не в состоянии приковать меня в этот день к столу (разумеется, письменному, не обеденному – о нет!) – и он, по обыкновению, послужил мне поводом, чтоб перекинуться ласковыми словами с целой массой добрых людей.

Для этого же и теперь взялся я за перо. Начинаю с обычной увертюры на старую, наивную тему: «Мерси, милый дядя Петя». Сколько вариаций сочинено каждым из нас на эту богатую тему и сколько их еще тебе придется получать, а все они пишутся легко и живо, потому что чувство, их вдохновляющее, постоянно живо и светло и только ждет случая, чтобы заново блеснуть.

Сегодня оно вдохновило бы меня и еще на две симфонии, которые я бы должен посвятить Нюне и Наде, но крутые обстоятельства полагают предел моему поэтическому настроению, и я должен удовлетвориться тем, что отвел им здесь несколько строк.

От лирики перехожу к эпическому повествованию: у нас прошла такого рода зима, что, когда нас кто-нибудь в городе спрашивает: «У вас все здоровы?» – мы боязливо отвечаем: «Когда мы вышли из дому, все, кажется, обстояло благополучно». Одна эпидемия за другой, одна детка загорает за другой, как будто одна другую поджигают! Впрочем, судя по лету и по осени, можно было ожидать гораздо худшего. Теперь же ждем со страхом лета: что будет делать папа в Финляндии, и особенно самое тяжелое первое время, когда даже нас нет, экзаменующихся?! Однажды проскользнула мысль спастись на это время под ваш гостеприимный кров, в Дубровку, и как бы это в самом деле было хорошо? Но будет ли еще это, кто знает?

Однако пора кончать, 1 час ночи. Итак, «в настоящую минуту», пока пишу, у нас все, кажется, обстоит благополучно.

Крепко и нежно целую и обнимаю вас всех, дорогие.

Твой Ев. Боткин

5/IV –1887 г.

СПб.

Папа и Муся просят тоже вас всех расцеловать; они были порадованы сегодня вашими письмами, милые тетя Надя и дядя Петя.

Людям так нужно душевное тепло

(Евгений Сергеевич пишет 14-летнему сыну Юре)

Ливадия

12/Х 1909

Людям так нужно душевное тепло, а они так скупятся на него, что жизнь становится более тяжелой, чем она могла бы быть

Золотой мой, милый, чуткий Юраша, только недавно написал тебе довольно длинное письмо и уже пишу опять – так тронул ты меня своим письмом. Знаешь, как только я увидел твой конверт, я решил, что ты пишешь мне именно потому, что нашел меня – на фотографии, которая, я рассчитывал, должна была быть вами получена, – грустным. И так и оказалось, чуткий ты мой, добрый мальчик.

Большое утешение ты мне приносишь этим дорогим твоим качеством, и много радости и утешения дашь им еще и нам, и чужим людям. Береги его, мой дорогой, и никогда не стесняйся проявлять его. Пусть оно попадет иногда и некстати, это будет редчайшее исключение, на которое мне ни разу, если память мне не изменяет, не приходилось натыкаться, но зато в огромном большинстве, прямо в массе случаев ты этим растопишь лучшие стороны даже самой жесткой, сухой или от горя и ударов съежившейся души и, растопив эти хорошие залежи человеческой души, вольешь лишнее душевное добро в мир. Людям так нужно душевное тепло, а вместе с тем они так скупятся на него, даже часто те, которым Бог дал его, что жизнь становится более холодной и более тяжелой, чем она могла бы быть. А какое наслаждение – найти в человеке теплую душу или даже уголок такой души! Для меня это высшее наслаждение на земле!

Да хранит вас Бог и да будет Он всегда с вами, как и я всегда с вами

(Евгений Сергеевич пишет детям в поезде, вскоре после отъезда в путешествие с Царской семьей)

Святой Евгений Боткин с сыновьями

26 марта, 1914 г.

Ах, детки, детки, детки, мои милые, милые, ненаглядные, дорогие, золотые, неоцененные детки! Чем больше живешь с вами, чем больше переживаешь с вами и радостей, и забот, и огорчений, но именно с вами и за вас, а не из-за вас, тем больше сживаешься с вами и тем труднее от вас отрываться. Вчера, когда я молился за вас и за нашу драгоценную Царскую семью, чувствуя вас еще так близко, так страшно захотелось хоть еще по одному разику вас крепко-крепко поцеловать – так хотелось, так хотелось, что и сказать не могу.

Да хранит вас Бог, да благословит Он вас и да будет Он всегда с вами, как и я всегда с вами

Ангелы вы мои! Да хранит вас Бог, да благословит Он вас и да будет Он всегда с вами, как и я всегда с вами, всегда около вас, где бы я ни был. Чувствуйте это, мои ненаглядные, и не забывайте этого. И это уже навсегда! И в этой, и в другой жизни я уже не могу оторваться от вас. Душа, которая так спаялась с вашими чистыми душами, так привыкла звучать с ними в одном тоне, всегда будет, и освобожденная от земного футляра, звучать в том же тоне, и должна в ваших душах находить отзвук.

Пользуюсь остановками, чтобы писать вам, так как на ходу приходится скорее рисовать, чем писать, и притом так медленно, так несоответственно моим чувствам, что буйной душеньке моей невмоготу. А под окном гуляет ненаглядный Алексей Николаевич со своим прелестным, верным Шортом. Погода свежая и серая – всего 6 градусов (в Пахомове, Тульской губернии), и небо заволокло тучами. Сегодня Алексей Николаевич обходил вагоны с корзиночкой маленьких дутых яиц, которые он продавал в пользу бедных детей по поручению Великой княгини Елизаветы Федоровны, севшей к нам в поезд в Москве. Когда я увидал, что в корзиночке у него все больше трехрублевки, я поспешил положить 10 рублей и тем самым заставил и других господ из свиты раскошелиться. 3а каких-нибудь полчаса у Алексея Николаевича было уже свыше 150 рублей.

Бог так щедро баловал меня всю жизнь

(Евгений Сергеевич пишет сыну Юре из тобольской ссылки, куда отправился добровольно вместе с Царской семьей)

Тобольск.

31 авг. 1917 г.

Какое счастливое мне Бог подарил свойство – всегда уметь ценить настоящее

Я отступаю от описания своей роскошной палаты, но ты замечаешь ведь, мой родной, что я пишу тебе, будто болтаю… Ах! Эти вечера и эти поболталки! Какое счастливое мне Бог подарил свойство – всегда уметь ценить настоящее, наслаждаться им, ловить его и цепляться за него! Кроме того, что его, благодаря этому свойству, не упускаешь между пальцев, – и потом еще живешь всю жизнь в лучах его света и не мучаешься раскаянием, что «что имеешь не хранишь, потерявши – плачешь». Может быть, оно и развилось у меня, это свойство, оттого, что я с пяти лет думал о смерти и всегда сознавал бренность и недолговечность всего земного. И как милостив был Бог, меня им награждая, меня, которому суждено было шаг за шагом терять все самое дорогое. Но кому много дано, с того много и взыщется. Бог так щедро баловал меня всю жизнь, что, и отбирая постепенно обратно, всегда много и оставлял, чем и для чего, точнее, для кого жить. Так и живу я теперь вами, моими родными, кровными и приемными детьми, хотя и мучительно отрезан от вас и одинок в своих хоромах.

Юрашик, сын св. Евгения Боткина А знаешь, что меня в них утешает и разгоняет мое мрачное одиночество? Это мои милые стрелки. Во время отсутствия д-ра Деревенко я был их врачом, лечил, перевязывал и навещал их, а ты ведь знаешь, как я неисправимо и крепко привязываюсь к своим больным, и со старостью не только не меньше, а еще сильнее, так как отеческое чувство, всегда легко развивающееся к больному, с которым повозишься, с годами является особенно естественным, так как многие и в самом деле, как, например, все стрелки, мне в сыновья годятся. И с их стороны я встретил ту чуткость души, которую всегда так ценил в простом русском человеке, и то искреннее чувство признательности, которое для меня всегда было признаком духовной культуры и которое так часто, увы, отсутствует у людей внешней культуры. Не будь у моих милых стрелков этой русской душевной чуткости, их новое положение – элемента главенствующего – могло бы очень усложнить отношения с ними, так как мое обхождение с ними они могли бы принимать за заискивание, которого они уже немало повидали. Но я никогда не сообразовывал, как ты знаешь, в каких положениях ни бывал, свои отношения с людьми и обращение, на них основанное, с тем, что об этом могли подумать или говорить, а всегда относился, не скрываясь, так, как искренно чувствовал.

Грубость срамит того, кто к ней прибегает

(письмо сыну Юрию из Тобольска)

Тобольск

24-го окт. 1917 г.

Золотой мой, драгоценный, ненаглядный, сейчас получил твое «внеочередное» письмо от дня твоего рождения и кануна его. Друг мой драгоценнейший, как я благодарен тебе, что ты, взволнованный и огорченный, тотчас же сел и написал мне! Мне бесконечно, невыразимо дорого это, и так хочется надеяться, что тебе немного отлегло после этого. Я так понимаю тебя, мой родной, так сочувствую и так любуюсь тобой, что ты сдержался, ничего лишнего не сказал и, как легко могло случиться, по твоему верному выражению, не «наскандалил». Конечно, от этого было бы только хуже, и даже много хуже, и им и тебе.

Один из убедительнейших поводов, заставивших меня отучаться и почти совсем отучиться сердиться, был, признаться, чисто эгоистический: уступив своему гневу, я выводил себя всегда из равновесия на гораздо более долгий срок, чем требовался для того, чтобы переварить нанесенную мне обиду, и, раздражившись, я краснел за самого себя и стыдился своей злобности. Первые уроки в этом отношении мне дали мои братья, когда, видя мои вспышки злобы, отчаянно дразнили меня. Мне приходилось тогда развивать еще значительно большие усилия, чтобы не реагировать на их дразнения, чем пришлось бы, чтобы побороть свое первоначальное раздражение. В твоем же случае, если бы ты не владел собой, дело могло бы ведь очень печально кончиться. А из-за чего? В сущности, из-за собачьего лая! Вообще, грубость срамит не того, против кого она направлена, а того, кто к ней прибегает. Я всегда так на это смотрел – и заботился о том, чтобы мне не быть грубым, чем в конце концов удерживал и других.

Дорога и утешительна всякая добрая улыбка

(Евгений Сергеевич пишет сыну Юрию из Екатеринбурга, из дома Ипатьева)

Екатеринбург, 26 апреля / 10 мая 1918.

Пока мы по-прежнему в нашем временном, как нам было сказано, помещении, о чем я нисколько не жалею, как потому, что оно вполне хорошо, так и потому, что в «постоянном» без остальной семьи и их сопровождающих было бы, вероятно, очень пусто… Правда, садик здесь уж очень мал, но пока погода не заставляла особенно об этом жалеть.

…новых людей нам уж немало пришлось перевидать здесь: и коменданты сменяются, точнее, подсмениваются, часто, и комиссия какая-то заходила осматривать наше помещение, и о деньгах приходили нас допрашивать, с предложением избыток (которого, кстати сказать, у меня, как водится, и не оказалось) передать на хранение и т. п. Словом, хлопот мы причиняем массу, но, право же, мы никому не навязывались и никуда не напрашивались. Хотел было прибавить, что и ни о чем не просим, но вспомнил, что это было бы неверно, так как мы постоянно принуждены беспокоить наших бедных комендантов и о чем-нибудь просить: то денатурированный спирт вышел и не на чем согревать пищу или варить рис для вегетарианцев, то кипяток просим, то водопровод закупорился, то белье нужно отдать в стирку, то газеты получить и т. д., и т. п. Просто совестно, но иначе ведь невозможно, и вот почему особенно дорога и утешительна всякая добрая улыбка. Вот и сейчас ходил просить разрешения погулять немного и утром: хотя и свежевато, но солнце светит приветливо, и в первый раз сделана попытка погулять утром… И она была так же приветливо разрешена.

…Кончаю карандашом, так как вследствие праздников не мог еще получить ни отдельного пера, ни чернил, и я все пользуюсь чужими, да и то больше всех.

«Претерпевший до конца, тот спасется»

(Евгений Сергеевич пишет из Екатеринбурга брату Александру свое последнее письмо)

Брат Александр 26 июня / 9 июля 1918

Ты видишь, дорогой мой, что я духом бодр, несмотря на испытанные страдания, и бодр настолько, что приготовился выносить их в течение целых долгих лет… Меня поддерживает убеждение, что «претерпевший до конца, тот и спасется».

…Я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести Ему в жертву своего единственного сына. И я твердо верю, что так же, как Бог спас тогда Исаака, Он спасет теперь и моих детей и Сам будет им Отцом. Но т. к. я не знаю, в чем положит Он их спасение, и могу узнать об этом только с того света, то мои эгоистические страдания, которые я тебе описал, от этого, разумеется, по слабости моей человеческой, не теряют своей мучительной остроты. Но Иов больше терпел, и мой покойный Митя мне всегда о нем напоминал, когда боялся, что я, лишившись их, своих деток, могу не выдержать. Нет, видимо, я все могу выдержать, что Господу Богу угодно будет мне ниспослать…

Нам не хватает всем порой тепла…
Тепла душевного извечного живого…
И потому нас часто жалует беда…
От недостатка всего этого большого…

Мы все становимся холодней и скверней…
Не понимаем, что творим безумство…
А нужно просто быть внимательно нежней…
Чтоб возродить забытое, так чувство…

И сразу всё в округе оживёт…
Душа воспрянет от тепла от таит…
И сердце вновь любовью расцветёт…
И кучеряжиться и гневаться не станет…

Всё обретёт гармонию, покой…
И жизнь войдёт, привычно в своё русло…
Тепло не только нужно нам с тобой…
Ведь без него и сердцу было б грустно…

Любовь живёт лишь там, где есть тепло…
Тепло душевное извечное, живое…
Оно венчает счастье и добро…
И заставляет сердце биться дорогое.

*****

А ты попробуй, подари чуть-чуть тепла…
У каждого в душе его запасы.
Сегодня, завтра и добавь ты за вчера…
Не оскудеют никогда ведь души наши.
Так каждый день тепла круговорот…
Согреет одиноких и забытых.
Вдруг чье-то сердце тихо запоет…
Откроется, что так давно закрыто.

*****

Грейте люди друг другу души.
Даже если печаль вас душит.
Словом ласковым, вкусной конфетой.
Обнимайте, делитесь светом.
Добрым делом, поддержкой посильной.
Вместе будет вам всё по силам.
Согревайте друг друга губами.
Согревайте друг друг делами.
Белым хлебом, горячим кофе.
И молитвой душевной на вдохе.
Грейте радостным, чутким поступком.
Милосердием в каждой минутке.
И лучистой улыбкою грейте.
Не жалейте добра, не жалейте.
И откроют, ключики души.
И не смейте их зыбкость нарушить.
Не жалейте! Теплом согревайте.
И душой, люди не замерзайте.

*****

С человеком должно быть тепло и уютно,
Будто ты завернулся в любимый свой плед.
Словно яркое солнышко пасмурным утром-
На улыбку твою улыбнётся в ответ.

Когда чувства твои так легки и спокойны,
Что неважно количество прожитых дней,
То ты ловишь себя вдруг на мысли невольно:
«Постарайся беречь этих ценных людей!»

Ведь друзей измеряют не рюмкою чая,
Не количеством денег и громких побед,
А лишь тем, как навстречу сердца открывая,
Они в жизни твоей оставляют свой след.

*****

Сердце нужно согревать! Вопреки всему!
Теплотою заполнять, чтобы выгнать тьму.
По-другому нам никак сердце не спасти,
Чтоб в слезах не утонуть и вперед идти.
Чтобы камнем не тянуло, не давило грудь,
Нужно сердце согревать, даже по чуть-чуть.
Но, в аптеках нет лекарств, чтобы сердце греть,
Сердце греется от сердца, только не жалеть.
Пусть не в моде, говорят, обнимать людей,
Только это — то тепло, что всего нужней.

*****

Спеши дарить тепло, дарить улыбки,
Дарить искринки счастья и лучи!
Пусть музыка смычком волшебной скрипки
Закружит голову мелодией любви!

Ведь каждый миг для нас неповторимый,
Скажи СЕЙЧАС, не завтра, не потом,
Коротеньким «ЛЮБЛЮ», — согрей любимых —
Пусть станет небо сказочным шатром!

СЕЙЧАС лови в ладошки паутинки
Заветных слов и нежность береги!
СЕЙЧАС нанизывай на ниточки смешинки
Всего себя… по капельке… дари…

Казалось бы, всего лишь только СЛОВО,
А тёплой капелькой растопит лёд!
Из пепла воскресить способно снова,
Согреешь словом — рана заживёт!

И злой февраль покажется апрелем,
Пускай от слов кружится голова!
Мы в силах стужу заменить капелью,
Когда подарим тёплые слова!

*****

Бывают люди, что в душе
Такую доброту лелеют,
Что стоит только намекнуть,
Они поймут и отогреют.

Да нет, не так; без слов утешат,
Свои объятья распахнут,
И их преграды не задержат,
Они всегда к тебе придут
Они забудут о себе,
Хоть за окном метель иль вьюга,
Они всегда спешат к тебе,
Для них так важно счастье друга.

Такие люди — огоньки
Среди холодной зимней ночи,
Они за 1000 миль близки,
Но их на свете мало очень.
Я встретила таких людей,
И им хочу сказать СПАСИБО,
Мне с ними в 1000 раз теплей,
И в миллионы раз счастливей…

*****

Отдавайте тепло! Не скупясь. Не боясь. Не жалея.
Не копите его. Отпустите на вольный простор.
И тогда сотни глаз вас улыбкой в ненастье согреют,
И тогда сотни рук разведут у дороги костер.

Излучайте любовь! В кладовой под замком не держите.
Её свет нужен тем, кто устал в одиноком пути.
И букеты из слов восхищенья любимым дарите,
И друзей берегите, ведь новых так трудно найти.

И не бойтесь казаться смешными. Нелепыми даже!
Не печальтесь, поймав на себе недоверчивый взгляд.
Жизнь раскроет секрет, обнимая заботой, покажет,
Как сторицей тепло возвращается к людям назад.

*****

Приходим в мир мы — сделать жизнь светлее,
Хотя б на малый, скромный огонек,
Тот, что в ладонях пронести сумеем
Сквозь мрак и ветер жизненных дорог.

Не ждать взамен похвал или награды, —
Даря добро, нельзя таить корысть.
Так дарит нам весна — цветенье сада,
Так небо дарит — голубую высь.

«Бог посылает дождь и на плохих и добрых…»
Воды живой всем подает глоток.
Так солнце согревает души скорбных
И даже самый маленький цветок.

И нам нельзя пройти свой путь иначе.
Ведь мир велик и каждый — странник в нем.
Ты слышишь? Кто-то у дороги плачет…
Раскрой ладонь — и одари теплом!

Алена Белозерская

Высшее наслаждение

© Белозерская А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Глава 1

В квартире было темно и непривычно тихо. Мрачность атмосферы испугала, заставила насторожиться. В воздухе витал аромат духов Полины, также пахло крепким алкоголем и чем-то еще, что Тоня не смогла разобрать. Она потянула носом и едва не чихнула от пряного запаха, пожалуй, чересчур приторного и навязчивого, в котором улавливались сладкие вишневые нотки, смешанные с изысканной горечью дорогого табака. «Сигары», – догадалась девушка, сморщилась и взмахнула рукой. Запах не исчез, наоборот, усилился и будто нарочно окружил ее плотным облаком. Тоня неслышно поставила пакет с едой на узкий столик у стены и, присев на пуф, бросила тревожный взгляд в сторону гостиной, откуда вдруг послышался вкрадчивый мужской голос.

– Хочешь знать, откуда эти шрамы? Мой папаша… был… алкаш и изверг. И однажды он взбесился как-то больше обычного. Мамочка схватила кухонный нож, чтобы себя защитить, но папочке это не понравилось. И вот у меня на глазах он ее зарезал. Хохотал как сумасшедший… А потом повернулся… и говорит: «Чего ты такой серьезный, сынок?». Он шел на меня с ножом. «Чего ты такой серьезный, сынок?» – он вставил мне лезвие в рот. «Давай-ка мы тебе нарисуем улыбку!» – и…

Опустив голову, Тоня с раздражением слушала монолог Джокера. Конечно, не сам персонаж вызвал досаду. К этой колоритной особе у Тони не было претензий. Она злилась на Полину, которая уже шестой вечер подряд пересматривала фильм о Бэтмене и его врагах и, похоже, не намерена была на этом останавливаться. Вероятнее всего, и завтрашний вечер она проведет в темной гостиной в компании виски, жестко и одновременно победоносно ухмыляясь в ответ на реплики уродливого клоуна. Мадам Матуа невероятно привлекал Джокер, однако сложно было понять, чем именно. Жестокий, лживый, безумный – он являлся воплощением того, чего Полина сторонилась в людях. И тем не менее лишь он вызывал улыбку на ее лице, с которого уже несколько месяцев не исчезала маска угрюмости и унылости.

Размышляя, насколько за последнее время изменилась Полина, Тоня пропустила момент, когда подруга вышла из комнаты, и вздрогнула, увидев ее.

Она бросила на подругу раздраженно-брезгливый взгляд, от которого та нахмурилась, осознав, насколько нелепо выглядит в эту минуту. Поджав губы, Полина подошла к зеркалу и вгляделась в свое отражение. Бледная кожа, осыпавшаяся на щеки тушь, яркие, искусанные губы, растрепанные волосы и помятое платье.

– Я похожа на него, – пробормотала она.

– Нет, – возразила Тоня, остановившись за ее спиной. – Джокер вызывает страх, а ты – жалость. Снова пила?

– Только два бокала вина за обедом с Мироновым.

Тоня недоверчиво прищурилась.

– Ладно, раскусила, – усмехнулась Полина и вернулась в гостиную, откуда послышался ее голос: – Пока ты отсутствовала, Джек составил мне прекрасную компанию.

Тоня следом прошла в комнату и присела на диван, без каких-либо эмоций в лице наблюдая за тем, как Полина наполняет бокал янтарной жидкостью. Налила она лишь себе, Тоне не предложила, зная, что девушка откажется. Она не любила вкус алкоголя, вне зависимости от того, был ли это сладкий, похожий на десертное лакомство, ликер или же выдержанное «ячменное зелье». Но еще больше Тоня терпеть не могла состояние опьянения. Отсутствие контроля над мыслями и телом вызывало панику, а чувства, которым алкоголь позволял выйти наружу, рождали страх. Показная храбрость, напускная веселость не могут привести ни к чему хорошему. В этом Тоня была полностью уверена, как и в том, что спиртное не может убрать боль из души, заменив ее спокойствием и удовлетворением. Виски не волшебник, оно не превратит грусть в радость, не высушит слезы, не заставит губы улыбаться. Глядя на Полину, Тоня в очередной раз удостоверилась в правильности своей теории, так как подруга не выглядела счастливой, несмотря на «теплую компанию» «Джек Дэниэлс», который призван был сменить удрученное настроение на беззаботное веселье.

– Как прошла встреча с клиентом?

– Как обычно, – несколько помедлив, ответила Тоня, словно в деталях вспоминала ужин в обществе мужчины, привлекательного внешне, но, к сожалению, обладающего отвратительным характером.

– То есть без эксцессов? – допытывалась Полина и, увидев утвердительный кивок, протянула: – Странно. Я была уверена, что Ерегин станет к тебе приставать.

– Он вел себя вполне прилично.

Тоня, придав лицу выражение искреннего недоумения, приподняла бровь, на что Полина насмешливо повела плечами.

– Не лги. Ерегин не зря настаивал на встрече именно с тобой. Сказал, что только ты можешь выполнить его заказ. Что он хотел?

– В следующем месяце его сыну исполняется десять. Он хочет подарить ему машину.

– Десятилетнему мальчику? – спросила Полина, но без удивления в голосе, так как богатые клиенты компании, в которой она работала, делали своим малолетним отпрыскам еще более ошеломительные подарки.

– Ему нужна мини-версия «Астон Мартина».

– Двадцать тысяч евро за игрушку-кабриолет, к которой сосунок охладеет уже через неделю и потребует новое развлечение?

– Никогда не пойму смысла таких подарков.

– Пафос не поддается пониманию, – усмехнулась Полина. – Это стиль жизни, дорогая, к счастью, не всем доступный. Иначе мир окончательно сошел бы с ума. Так он приставал к тебе?

– Взял мою руку и положил себе между ног, прямо на член.

– В ресторане?

– Мы были в закрытой зоне, и, видимо, отсутствие лишних глаз сделало его бесстрашным.

– Со мной Ерегин всегда ведет себя сдержанно и никогда не хамит.

– Я не ты, – Тоня покраснела, уловив в тоне Полины презрительные нотки. – К сожалению, – добавила она и поднялась, явно намереваясь сбежать из комнаты. – Иначе клиенты компании относились бы ко мне уважительно. Некоторые из них весьма вежливы, но есть и такие, которые позволяют себе больше, чем следует.

– Эй! – Полина схватила ее за руку и усадила рядом c собой. – Я не хотела обидеть тебя. Но сама понимаешь, что не каждый мужчина способен адекватно реагировать на такую женщину, как ты.

– Прекрати! – разозлилась Тоня. – Не нужно в очередной раз петь песни о моей красоте. Надоело слушать одно и то же!

– Я впервые встречаю человека, который сожалеет о том, что судьба подарила ему столь впечатляющую внешность. Конечно, сейчас ты снова скажешь, что твоя красота доставляет тебе больше хлопот, нежели удовольствия. А я повторю, что так будет продолжаться до тех пор, пока ты не поймешь, каким богатством обладаешь. Дорогая, этим нужно пользоваться и быть благодарной жизни за щедрость. Женщины тратят огромные деньги, пытаясь улучшить свою внешность: меняют носы, губы, сиськи, перекраивают себя до неузнаваемости. Тебе же ничего не нужно предпринимать, все преподнесено в комплекте: и точеная фигура, и красивое лицо! Но ты постоянно ноешь: «Боже, зачем ты сделал меня такой? Лучше бы мужики при виде меня столбенели от страха и икали от отвращения!»

– Не утрируй.

– Отнюдь нет! Не я, а ты переигрываешь, дорогая. Говоришь, что хотела бы менее прекрасное лицо, но на самом деле никогда не согласилась бы поменять его на другое, – Полина с мрачным удовольствием посмотрела на девушку, задумавшуюся над ее словами. – К тому же вовсе не красивая мордашка является твоим главным достоинством, а великолепный характер. Женственность, интеллигентность, легкость и, что самое важное, преданность.

– Прозвучало, как эпитафия, – сухо обронила Тоня. – Похоже, виски сделало тебя психологом? Или, может, это Джокер открыл в тебе Фрейда?

– Оба. Виски развязывает язык, а Джокер – мысли. Прекрасный тандем.

тебя-то как?

— Да был у меня тут один. Приезжал из города постоянно скупать по дворам молоко с мясом. Зашел как-то раз к нам, слово за слово. познакомились. Встречались несколько раз, думала — ну вот, неужели судьба мне счастье подарила? А как завела разговор о семейной жизни, так и пропал. С тех пор ни разу не видела его у нас в селе.

Ближе к вечеру, моя мама и тетя Галя уже успели рассказать друг-другу все последние и не очень новости, поплакаться на неудачную бабскую судьбу, обменяться самым наболевшим и поделиться кажется всем, что случилось за то время, пока они друг-друга не видели. Было видно, что они изрядно захмелели, и вот-вот готовы начать петь песни, пуская слезу. Но тут мама вдруг взбодрилась

— Галь, слушай, а хочешь, я баньку запарю? Давно в настоящей деревенской баньке не парилась наверное?

Тетя Галя подумав несколько секунд хмыкнула и согласилась с удовольствием. Мама позвала меня и попросила сходить на улицу затопить банную печь, а как будет готова позвать их. Я сделав вид, что эта работа мне немного в тягость обулся и пошел в одиноко стоящей бане, построенной еще отцом в глубине двора, разводить огонь. Однако в душе у меня все буквально пело — я задумал план, как подсмотреть за ними, пользуясь тем, что они притупили свою бдительность алкоголем.

До этого сколько раз я не пытался, у меня не получалось увидеть что-либо интересного в тот момент, когда мама ходила купаться. Обычно она первым делом старательно занавешивала окна, и увидеть сквозь шторки можно было максимум силуэт и не более того. Поэтому, обломавшись несколько раз, я почти полностью утратил надежду когда-либо воспользоваться небольшим окошком, сделанным в парной и выходящим в огород. Разведя огонь и подкинув дров, я взял лежащую на подоконнике булавку и прицепил нижний край занавески так, что он оказался немного загнутым в сторону стекла, оставляя небольшой треугольник края окна открытым даже в задернутом состоянии. Если не приглядываться, то создавалось впечатление, что занавеска в нижней части просто немного зацепилась за раму окна. Затем несколько раз открыв и закрыв занавеску, я удостоверился, что все получается как надо, оставив их открытыми, пошел заниматься тем, зачем меня сюда и направили. Налив из бака горячей воды в стоявшую на полу чашку, я положил в него запариваться веник (мы всегда заранее готовили их с мамой вместе) поставил чашку на скамью и пошел заниматься наведением порядка в предбаннике. Там, еще руками отца был сделан приставной столик, возле которого стояли два табурета. В углу на вешалке висели какие-то фуфайки, а под ней на полу лежало старое байковое одеяло, которое я использовал вместо кровати, когда приходил спать сюда особенно душными летними ночами. Наведя порядок и удостоверившись, что баня уже почти готова, я еще раз проверил занавеску. Должно было сработать.

Войдя в дом, я увидел, что мама и тетя Галя, пока меня не было убрали все со стола и успели переодеться в халаты. Рядом на стуле лежали свернутые простыни и полотенца.

«Ну как там? Готово уже? Нам можно идти?» — Спросила меня мама.

«Да идите вы в баню!» — Пошутил я в ответ и прошел в свою комнату, сделав вид, что собираюсь все ближайшее время провести за компьютером. Через несколько минут, две не совсем трезвые подруги, взяв с собой банные принадлежности и хлопнув на прощание дверью ушли.

Выждав еще немного для верности, я осторожно выскользнул на улицу и подкрался к окну. Как я и рассчитывал, шторки оказались задвинуты, НО!! В самом низу окна, там где я и рассчитывал, виднелся треугольник, светившийся ярче, чем все остальное окно. Стараясь не дышать, я осторожно подкрался к нему и боясь хоть как-то нарушить тишину медленно приблизил глаза к свету. В бане не было никого. Я даже опешил. А вдруг они передумали и сейчас выйдут обратно? Дверь находилась всего в нескольких метрах от окна и я бегло оглянулся посмотреть на варианты отступления в случае тревоги.

И в тот же момент краем глаза я заметил за занавеской движение. Я снова повернулся к окну. Дверь из предбанника открылась и вошла тетя Галя. От волнения у меня затряслись ноги и кажется задрожало все тело. Я впервые в жизни вживую увидел совершенно обнаженную женщину! Ее тело действительно было немного полнее, чем у мамы, но при этом оно выглядело настолько обворожительно, что я на мгновение

почувствовал, что мои ноги вот-вот подогнутся. У нее оказалась большая тяжелая грудь с большими розовыми сосками. Она тяжело колыхалась при каждом шаге, и в тот момент я поймал себя на мысли, что готов был бы отдать многое, что бы прикоснуться к ней рукой, попробовать ее на ощупь.

Низ живота у нее украшал аккуратненький треугольник подстриженных жестких волос, заканчивающийся выступающим лобком. Ноги были немного полноваты, но это только подчеркивало ее женственность и зрелость. Она прошла мимо окна и я на мгновение успел заметить в самом низу лобка ложбинку начинающихся половых губ. Никогда прежде, вживую, мне не доводилось видеть так близко от себя голую женщину. Бродя по Интернету, я конечно интересовался фотографиями женщин, но все это было жалким подобием по сравнению с реальной картиной, открывшейся мне в просвет окна за эти несколько секунд. Тетя Галя подошла к лавке, стоящей напротив окна, на которой стояли чашки, включая ту, в которой запаривался веник и ковш, после чего наклонилась над веником.

Было видно, что она наслаждается его ароматом. В тот момент, когда она наклонилась, ее большая грудь свободно повисла, и я смог по достоинству оценить ее размер. Но вид свободно висящей груди не шел ни в какое сравнение с тем, что тетя Галя, сама того не подозревая, выставила мне на обозрение. Великолепные полушария ее ягодиц, в нижней своей части открывали вид на гладкие, пухлые губы влагалища. При этом я видел ее промежность всю, от лобка, до того места, где большие губы заканчивались недалеко от дырочки ануса, приоткрывая продолговатую ложбинку входа во влагалище. Картина увиденного настолько возбудила меня, что казалось даже если сейчас откроется дверь и на улицу выйдет мама, я не смогу подняться, что бы убежать — мои ноги казалось, были ватными и мелко дрожали.

Однако открылась другая дверь — из предбанника, и в баню вошла мама. Я часто пытался подсмотреть за тем, что прячется у нее под одеждой, и даже однажды мне удалось увидеть небольшой темно — коричневый ореол соска, когда она занималась чем-то сидя за столом, и верхний край ее халата немного разъехался, приоткрывая грудь, поддерживаемую оттопырившемся лифчиком. Но