В одном из самых глухих уголков юга Брянской области, в десятке километров от границы с Украиной, рядом с заповедником «Брянский лес» затерялась деревенька в пятнадцать жителей – Чухраи. Здесь я живу уже почти два десятка лет. Благодаря бездорожью, в Чухраях до совсем недавнего времени сохранялся уклад жизни прежних веков: деревня почти нечего не получала от внешнего мира, производя на месте все необходимое для жизни.

В документах Генерального межевания 1781 года упоминается, что Красная Слобода со Слободою Смелиж, Будой Чернь и деревней Чухраевкой принадлежат графу Петру Борисовичу Шереметьеву и крестьяне «на оброке платят в год графу по два рубля». Значит есть вклад чухраевцев в строительство чудных шереметьевских дворцов в Кусково и Останкино! И так всю историю: внешний мир вспоминал о деревушке, когда надо было получить с мужиков налоги, солдат для войны, голоса для выборов.

Расположены Чухраи на невысоком, но длинном песчаном холме среди болотистой поймы реки Неруссы. Единственная улица из пятнадцати домов, заросших сиренью и черемухой, вся перекопана дикими кабанами. Зимой по снегу на улице постоянно встречаются волчьи следы. Деревянные крыши большинства домов провалились. Столбы электролинии, проведенной сюда в шестидесятых годах прошлого века, да тройка телевизионных антенн – вот все признаки нынешнего века.. Диссонирует с деревней мой дом из красного кирпича со спутниковыми тарелками для телевизора и интернета. Кирпичный дом пришлось строить потому, что в первые годы после создания заповедника “Брянский лес” шла нешуточная война с браконьерами, поэтому для жилья мне нужна была крепость… А вообще-то здесь жили и живут на редкость приветливые и любопытные люди, для которых появление нового человека – событие. Помню, уже около тридцати лет назад в своих странствиях по Брянскому лесу я впервые забрел в Чухраи. Только я подошел к колодцу и заглянул вниз, чтобы посмотреть, чистая ли вода, как распахнулось окошко у ближайшего дома под раскидистой вербой и дородная пожилая хозяйка предложила напиться кваса-березовика из холодного погреба. Через минуту я был уже в прохладном доме и добрейшая Мария Андреевна Болохонова, жена здешнего лесника, выпытывала из меня все анкетные сведения, для чего я сюда прибыл и с великой охотой отвечала на мои вопросы. Тем временем поглядеть на меня подошли ее соседи: дед-фронтовик и две бабки, тоже все по фамилии Болохоновы. Оказывается, во всей деревне только две фамилии: Болохоновы и Пресняковы, поэтому каждый имеет уличную кличку, которая словно неофициальная фамилия часто передается по наследству. Оказывается деда-фронтовика Михаила Алексеевича Болохонова по уличному Пожилой, а его бабку – Пожилиха. Вторую старуху, партизанку Евдокию Трофимовну Болохонову звали Марфина. В деревне жили два соседа, оба Балахоновы Иваны Михайловичи, оба 1932 года рождения. Один, который конюх, известен под уличным именем Калинёнок, а другой, бригадир, — Кудиненок. Оба получают письма от родственников, но почтальон Болохонова Антонина Ивановна (уличное имя — Почтарка) всегда вручала письма правильному адресату, потому что знает, что Калиненку пишут письма из Навли и далекой Ухты, а Кудиненку из Подмосковья. Уличное имя часто передается по наследству с прибавлением уменьшительных суффиксов: сын Калины – Калиненок, сын Калиненка – Калиненочек.

Я удивился, как обходятся жители без магазина, но они отвечали, что без магазина деньги целее. Спички, соль и муку привозят зимой в автолавке, а водку хлеб и все остальное готовят сами. Ближайший магазин в Смелиже, но путь туда через Липницкие болота, да и в котомке много не принесешь. Поэтому хлеб пекут каждый себе в русских печах на поду. Мария Андреевна посетовала на мою худобу и заставила взять с собой ржаную ковригу килограмма на три. Вкуснее этого хлеба я еще не ел. Тем временем появился из обхода сам хозяин Иван Данилович, тоже фронтовик-малоземелец и стал требовать у Марии Андреевны по случаю гостя «ковтнуть», то есть на местном наречии выпить , но я отказался, чем очень огорчил красноносого Ивана Даниловича. Кстати, через несколько дней я встретился ним в лесу и он выговорил мне за то, что я отказался, мол, из-за меня и ему не перепало.

Перед войной в Чухраях был свой колхоз «Наш путь». Кроме того, молодежь работала на лесозаготовках. В соседнюю, за семь километров, деревню Смелиж была отличная дорога, по которой лошадьми и волами вывозили лес, через Липницкие и Рудницкие болота, непроезжие сейчас, тогда были настелены бревенчатые гати.

Лет пятнадцать назад я записывал на магнитофон рассказы жителей деревни о прошлом, а недавно переложил их на бумагу.

Рассказывает Михаил Федорович Пресняков (Шаморной), 1911 года рождения:

«До войны тутока тайга была. Давали план на рубки сельсовету. И нас, молодёжь, посылали лес резать на всю зиму. А весною на конях лес возили, тогда ж машин не было. Когда кулачили, самых хороших коней в лес забрали. Сараи кулацкие туда перевезли, рабочих из-за Десны пригнали. И брат мой там робил. Рыбы дадут, сахарку дадут, крупы дадут — чтоб не жравши не сдохли. И одёжу давали в счёт зарплаты. А весной плотали лес. До десяти тысяч кубометров у нас на луг вывозили, весь сенокос лесом занят был. Плоты до Чернигова гоняли -целый месяц на воде. В Макошено за Новгород-Северский часто гоняли, там евреи лес принимали.
На Конском болоте канавы рыли. Я эти канавы рыл и жердями обкладал. Контора была из Трубчевска — забыл, как называлась. Были прорабы Травников и Островский. Я ходил им доску носил, на которой они номера смотрели. Они меня звали: «Пойдём с нами, мы тебя доучим.» Платили они здорово. Восемнадцать рублёв в тое время платили. Нам давали бахилы из кожи. Копали вручную. А трактора пни рвали. Высушили всё, мосты построили. Конопля была под твой потолок. Капуста родила хорошая, гурки вот такущие во, а овёс плохой был. Высушили всё, мосты построили. В тридцать втором году весной страшная вода пришла, катилась валом, как с горы. В нашем доме только на два пальца до окна не достала. Ехала комиссия с райсполкому нас спасать, так на Ершовом поле ихню лодку об дуб как вдарило, взлезли они на дуб, кричат на убой: «Рятуйте!» Ездили их стягивать.
И в тридцать третьем тоже большая вода пришла. И дожди шли, целое лето стояла вода, что посеяли — всё отмякло. Государство ничего не дало и негде было добыть. Голод большой был, полдеревни передохло. Даже мой батька помёр. Молодые хлопца померли. Матка ходила в город, побиралась: капусты приносила листья горького Попорезали коров, а дальше есть нечего. Поуехали многие на Украину, и там голод. А в тридцать четвёртом картоха уродила, морква была рамером как бураки.»

Во время войны здесь был центр партизанского края. Здесь действовали не только местные отряды, но и соединения орловских, курских, украинских и белорусских партизан. Их число доходило до шестидесяти тысяч. Нынешние чухраевские и смелижские древние старики, бывшие почти семьдесят лет назад подростками, хорошо помнят легендарных командиров Ковпака и Сабурова, начинавших свои знаменитые рейды по вражеским тылам отсюда. Между Чухраями и соседней деревней Смелиж в лесу находился объединенный штаб партизан, центральный госпиталь, аэродром. Здесь впервые прозвучала песня «Шумел сурово брянский лес», привезенная в подарок партизанам к 7 ноября 1942 года поэтом А. Сафроновым. В мае 1943 году немцы выжгли партизанскую деревню дотла, а жителей угнали в концлагеря.

Трофимовна всю жизнь прожила одна, мужики ее поколения не вернулись с войны.

Похороны Трофимовны.

Рассказывает Болохонова Евдокия Трофимовна (Марфина), 1923 года рождения:

«Я была в отряде имени Малинковского. Командиром у нас был Митя Баздеркин, потом он погиб. Нас было 160 человек.
Мы, девки, еродромы для самолетов расчищали, землянки делали, летом огороды по полянам садовили. Зимой сидели в Чухраях, шили. У моей крестной машинка была своя, да партизаны нам машинок собрали. Парашютов привезут нам целую кучу, мы пороли их и рубахи шили, халаты белые шили – чтоб на снегу незаметно было.
Кого из партизан поранят – отправляли их на большую землю, так ее называли, потому что мы были на малой земле. Было в день партизана поранят, а к ночи его уже отправляли, не страдал здесь. Самолеты к нам кажную ночь прилетали. Жрать нам привозили, а то мы подохли бы здесь. Привозили концентрату, соли привозили. Мужчины больше всего табак ждали. Сухарев привозили в пачках. Все привозили. Мне сейчас хуже, чем тогда.
Шли мы раз на Миличи, там просо на поляне сеяли, хорошо родило. Идем, слышим — стогнет кто-то. Хлопчик молодой, высокий лежит. Обе коленки пулями перебиты. Белый, худой: «Восемнадцать дней я тут лежу – вы первые, кто пришли». Восемнадцать днёв не евши — не пивши! Сделался белый-белый. Всю кругом себя траву поел. Треба что-нибудь делать. Насекли палок, его на палки положили и потащили на еродром. А еродром был промежу Нового Двора и Рожковскими Хатками. Мы его расчищали. Отнесли его, а документы у нас остались. После освобождения послали их к его батьке-матке. И пришла благодарность: сын остался живой. И ён благодарность нам прислал.
А бывало, что тяжелых раненых пристреливали… Людей тут погибло…
В сорок третьем на Духов день немцы лес чистить начали. Сюда, в Чухраи, наш, местный их привел. Скобиненком его звали по уличному. Сколько тут людей побили… Моя тетка не побежала прятаться: «А что бог даст…» И сразу погибло четыре головы: два сынка, мужик и дед. А ее не тронули, только мужчин убивали. А многим не дали тут умереть, в Брасово погнали. Там могила братская. 160 только наших, чухраевских, малых хлопчиков и стариков. После войны ездили отгадывали своих. А ведь это наш, чухраевский, сюда немцев привел. Скобиненком по уличному звали. Ён тут все немцам показывал. А пришла Красная Армия, и его самого показательно повесили. Его самого и сына его…
Трудно, Трудно… Только два погреба от Чухраев остались…»

Когда после освобождения в в 1943 году в Чухраи вернулись уцелевшие люди, сразу начали строиться. Государство бесплатно отвело лес, но в деревне не было не то что ни одной машины или трактора – даже ни одной лошади! Здоровые мужики были на фронте. Сосновые стволы таскали на себе из леса старики, женщины и подростки, поэтому выбирали по силам: покороче да потоньше. Поэтому большинство хат в Чухраях маленькие. Дубы для фундамента заготавливали рядом, в пойме реки и по большой весенней воде сплавляли их прямо на место. Глину для печей тоже возили на лодках и лепили из нее сырец. Настоящие обожженные кирпичи были наперечет — уцелевшие из довоенных печей; их использовали только на печной под и трубы. Крыши делали из дора – деревянных пластин, которые нащипывали из сосновых плах. Такое жилище, сооруженное из местных материалов с минимальными затратами энергии было экологично при сооружении; экологично при эксплуатации (в чем автор убедился, прожив в таком доме в Чухраях немало лет); и экологично при утилизации: когда люди перестают жить в доме и ухаживать за ним, все деревянные материалы сгнивают, а глинобитная печь раскисает от дождей. Через несколько лет на месте жилья остается только заросшее дерниной углубление от бывшего подполья.

Послевоенное население достигло своего наибольшего числа в пятидесятых годах, когда здесь было полторы сотни дворов. Избы теснились так, что вода с одной крыши лилась на соседнюю. Огородов в деревне не было: незаливаемой весенним паводком земли хватало только на постройки. Огорода делали за околицей в болотистой пойме, а чтобы урожай не вымокал, копали дренажные канавки, поднимали гряды. В иной сырой год картошку удавалось посадить только в июне, когда подсыхало настолько, что лошади с плугами переставали топиться в сыром грунте. Зато сейчас в деревне просторно: при укрупнении колхозов контору и сельсовет перенесли за десять километров в Красную Слободу, которая за тремя болотами. За дорогами и гатями перестали следить и деревня оказалась как на острове. Да еще тяжелая, почти бесплатная работа в колхозе. Народ начал разбегаться кто куда мог. Большинство домов и рубленых сараев по твердой зимней дороге вывезли в соседние райцентры Суземку и Трубчевск.

Калинёнок признавал только выращенный им самим табак.

Рассказывает Болохонов Иван Михайлович (Калинёнок), 1932 года рождения, малолетний узник:

«Я сразу, как вернулся из плена, хлопчиком пошел в колхоз робить. Молоко в Красную Слободу на волах возил четыре сезона. Везешь литров триста-четыреста. Я раз с голодухи сливок переел, так до сих пор на молоко глядеть не могу. Волов звали Мирон и Комик. Ходили только шагом. Мирон крепко давал прикурить. Обязательно в кусты или в воду затянет! Не подчинялся! Плачешь от него. А Комик был послушный. Потом конюхом работал при всех председателях. Двадцать пять запряжных коней было, да молодежь. Сено косили за 10 процентов – сначала девять стогов для колхоза ставишь, потом тебе один разрешают накосить. Детей мучали своих, заставляли помогать. При Хрущеве стали за двадцать процентов косить.
Сталин обложил нас кругом. Агент по заготовкам у нас был Коротченков из Денисовки. Сдай за год 250 яичек, 253 литра молока, 20 килограммов мяса. Сдай картох, уже не помню сколько… И 250 дней должен отробить в колхозе за трудодни и ни грамочки не платили. Хоть стой, да не лежи! Председатель, бригадиры, учетчики за нами смотрели, чтоб не украли. А тех кто не выработал 250 дней, то судили. Деда Лагуна бабу судили, не успела минимум выробить. Забрала милиция, увезли в Суземку. Через несколько дней отпустили. Тая власть что хотела, то делала.
А выжили тем, что садовили картоху, да делали сани, да продавали скотину. Сено в Трубчевск продавали. Самогонку бабы гнали, в Чухраях была самая дешевая в районе. Я за зиму делал до тридцати саней, кадушки, дежки, бочки. Днем в колхозе роблю, а приду домой и за два вечера кадушку делаю.
Дуб для поделок воровали весной по большой воде. Свалишь вечером, а ночью разрабатываешь. А утром гонтье на лодку и домой везешь. Раз с дедом Долбичом дуба повалили у Неруссы, а лесником там был Степан ямновский. Вода в тот год неисчисленно здоровая пришла. И откуда ни возьмись, Степан подходит. Здоровый дядя. Кругом вода, тикать некуда. А мы: «Степан Гаврилович, но надо же чем-то жить…» А ён: «Да вы спросили бы…» А мы: «Да что спрахивать, спросишь, так Вы не разрешите…» А ён: «Ну что с вами делать? Протокол писать – так вы хатами не рассчитаетесь, ведь дуба вы подвалили метровой толщины…» Отпустил ён нас. Мы отвезли ему на кордон горелки да с пуд муки. Ён тоже хочет жить, ему теми сталинскими грошиками четыреста рублев платили. Ух, ён горелку любил – ведро выпьет и пьяным не бывает. От водки потом и помер.»

Остались в деревне лишь те, кому бежать некуда и не по силам. Теперь деревню быстро захватывает лесная чащоба, среди которой разбросаны последние огородики дряхлых жителей.

Мой сосед Василий Иванович Болохонов принимает ванну.

Чухраи славились самым дешевым в районе самогоном, но теперь местный эликсир жизни можно купить только в соседнем Смелиже.

Во все трудные моменты истории лес сильно выручал русского человека, служил ему убежищем в лихолетье. Лес с его промыслами, а не сельское хозяйство, был основой материального существования чухраевцев. Кроме конных саней Чухраи славились дубовыми бочками, кадушками, деревянными маслобойками, дугами, деревянными лодками. Кадушки и бочки грузили на новые лодки и плыли либо в Трубчевск вниз по течению до Десны, на которой стоит этот древний город; либо вверх по течению до впадения в Неруссу речки Сев, по которой поднимались до Севска. Вместе с товаром продавали и лодки, домой возвращались пешком. Уже в советские времена многие чухраевцы зимой работали на лесоповале, а весной и летом сплавляли лес до Десны и дальше на безлесную Украину.

Рассказывает Болохонова Ольга Ивановна (Купчиха), 1921 года рождения:

«Хлеба у нас веками не сеяли. Только при колхозах заставили сеять. Сей — не сей, все равно зерно не родится. А огороды были у каждого. А у кого было две-три лошади, да два-три сына – своя рабочая сила, раскапывали огроды большие. В двадцать девятом и тридцатом начали раскулачивать их.

Коноплю сажали, конопля хорошая родилась. До колхозов ее каждый у себя в огородах сажал. У каждого своя рубаха, свои штаны, свои онучки – все из полотна.
У нас тут каждый своим мастерством занимался. Колеса делали, катки, а сани и сейчас делают. Обод гнут. Раньше парня была, в парне парили этот дубок, гнут полоз. И возили продавали, далеко, до Дмитрова довозили на своих лошадях раньше. И бочки продавали – тоже из дуба делали. А под сало кублы осиновые делали.
У нас кругом дуб. В особенности мужчины заготавливали дуб весной, на лодках. Воровали дубы. Вот настанет разлив, поедут на лодках, дуб срежут, побьют его там на гонтье, потом на клепку, на лодках привезут. Спрячут по чердакам до зимы. А зимой делают. Дубы больше резали по ту сторону Неруссы. Леса государственные, лесники ловили – это нам еще мать рассказывала. Дуб завалят, узнает лесник, придет – угостят лесника. И все — лес как шумел, так и шумит.»

Рубили лес себе, рубили государству… С послевоенного времени и до семидесятых годов двадцатого века в Брянском лесу рубилось древесины в два раза больше, чем прирастало. Как раз в это время на смену лучковой пиле и конной тяге пришли бензопилы, трелевочные трактора и мощные лесовозы. С помощью новых технологий окрестности лесных поселений в радиусе многих километров были превращены в бескрайние вырубки, и жизнь в них потеряла смысл. Теперь только на картах остались Скрипкино, Кадуки, Старое Ямное, Коломина, Хатунцево, Усух, Земляное, Воловня, Скуты. На одной только лесной речке Солька, которая длиной всего-то сорок километров в шестидесятые годы было пять населенных пунктов: Мальцевка, Пролетарский (до революции – Государев Завод), Нижний, Скуты, Солька — имеющих школы, пекарни, магазины, производственные помещения. Сейчас на месте этих поселков уже поднялся молодой лес и только уцелевшие кое-где кусты сирени да почерневшие от старости могильные кресты на заброшенных кладбищах намекают о еще недавнем прошлом.

В деревню привезли продукты на тракторной телеге.

Чухраи быстро вымирают. Давно нет Данчонка – пьяный попал под лошадь. Умерла и его Мария Андреевна. Умерли Пожилой, Шаморной, Калиненок, Марфина и другие рассказчики историй, которые вы только прочитали. Их дети разбросаны по всему пространству бывшего Советского Союза. Уходят люди, исчезает уникальный быт и накопленный многими поколениями опыт ведения натурального хозяйства. Исчезает духовное и физическое единение людей с природой, пласт жизни неумолимо превращается в историю…

Сейчас жизнь в деревне теплится благодаря заповеднику «Брянский лес». Летом в Чухраях бывает шумно — на новенькой базе заповедника проходят практику студенты-биологи, работают ученые. На это время деревня становится экологической столицей Брянского леса. Зимой, когда я частенько уезжаю на Камчатку и деревню заметает снегом, инспекторские уазики пробивают дорогу жизни.

Зы. Рассказ старый-2013 года, сейчас наверное ни людей, ни деревни.

Как выживают в глухих деревнях

Всем привет.

На днях мой муж, ездил по работе (за какой-то зап. частью) в одну маленькую деревушку, которая находится в 60 километрах вверх по реке, в которой нет ничего, даже света.

фото взято с сайта http://smartnews.ru

Численность населения там составляет аж 22 человека, самому молодому 35 (мужчина) а из женщин 43 (они не муж и жена, если что). Работы соответственно нет.

Пенсию получают раз в четыре месяца (всю сумму за эти периоды) так-как нет дороги, (вернее она есть, но она не проходимая) даже почтовому УАЗику это не под силам. Летом туда можно добраться по реке, но опять же, река мелкая, сильно не разгонится лодка.

Продукты им привозят также, раз в три, четыре месяца (в основном летом по реке). Местный предприниматель, или сельсовет. (Та деревня относится к нашему сельсовету)

Деньги они зарабатывают за счёт пушнины, добычи мяса, так же там есть один мастер, который делает на продажу деревянные лодки, и не плохо на этом зарабатывает (правда это сезонная работа)

Моему мужу удалось с одним местным жителем поговорить и спросить, почему они не уезжают от туда, на что тот ответил, а зачем, нас всё устраивает, с голоду не умираем, деньги водятся (просто тратить не куда) в каждом дворе стоят генераторы, и на каждом доме висят тарелки триколор ТВ.

картинка взята из открытых источников с «Лицензией на использование и изменение»

Я вот так приставила, смогла бы ли я так жить, скорее всего да, а вы?

Спасибо что дочитали до конца. Всем здоровья!!!

По интернету ходит жуткий рейтинг умерших деревень, составленный по результам переписей населения. Судя по нему, в России сегодня 20 тысяч поселков, в которых не осталось ни одного жителя. И еще 36 тысяч — где живут по 1 человеку. То есть, в ближайшие годы и они перейдут в разряд обезлюдевших. Причем вымирают в первую очередь села в центральной — коренной России…

Чтобы увидеть — как эта трагедия происходит в наши дни, и понять — что мы теряем, спецкор «КП» отправился в Тверскую область, где мертвых сел, согласно рейтингу (смотрите его ниже), больше всего. Первой на пути лежала деревня Халютино — она умерла этим летом.

Русские деревни умирают молча

00:00 00:00

ОСТАЛИСЬ ОДНИ ЛЕСОРУБЫ

Знающие люди дали мне дельный совет: «Езжай зимой, подморозит дороги, не засядешь в грязь. И главное — дачники вернутся в города, увидишь сколько в реальности проживает людей».

До Твери от Халютино две сотни километров, Москва — еще дальше.Фото: Рушан КАЮМОВ

Деревня Халютино Оленинского района еще была обозначена на электронных навигаторах, но дороги к ней уже не было, пришлось бросить машину на полпути. А путь этот шел через восхитительные сосновые боры на песчаных дюнах. Сама бывшая деревня раскинулась на излучине полноводной реки, а по задам бывших огородов проходил чистый ручей — живи и радуйся. Точнее — жили и радовались.

Летом здесь очень красиво, но вариант завязнуть в дождливую погоду не радует.Фото: Дмитрий СТЕШИН

Большинство изб стояли пока целые, но внутри дома разграбили, сняли половые доски, разобрали печи. Исчез и красный «социальный телефон», когда-то стоявший в центре деревни. Их начали расставлять по таким Богом забытым селениям еще с 2010 года, когда уже логичнее было бы раздавать последним старухам самые дешевые мобильники. Никогда не слышал и не видел, чтобы кто-то звонил по такому телефону. И в Халютино этот телефон до зимы не дожил, исчез. Куда — догадаться несложно. На окраине деревни стояла потрепанная девятка, и два молодых парня с испитыми лицами, вооруженные дешевеньким металлоискателем, извлекали из земли обломки ржавого железа от сельхозтехники. Лица свои мародеры старательно прятали от камеры, может быть, в глубине души понимали нечистоту своего промысла.

Полы бесхозных избушек вскрыты.Фото: Дмитрий СТЕШИН

С такой же опаской общались местные лесорубы, два мужичка в новеньких «охотничьих» камуфляжах — отец и сын. Шли они куда-то за Халютино, в непроходимые лесные дебри — размечать делянки для зимней рубки. Темнили, играли глазами. Весь «лесной» бизнес серый — делянку выбрал аккуратно, а заодно с соседних строевого леса надергал. Напилил без пней, зимой снег присыпал, а весной можно сказать что «так и было всегда». А в укромном месте остался у тебя штабель бревен на пару срубов 6х6. Летом продашь спокойно тысяч за сто…

— Так работы нет давно в районе, вот и вымираем — толковал мне старший лесоруб. — Земли бросовые. Пастбища заросли, как в 90-х стадо начали резать. Как советская власть закончилась, еще по привычке до миллениума тут совхоз корячился, потом все. Я вот, тоже уезжал — десять лет под Питером дачи строил. Сейчас с тверской фирмой работаем, все поближе.

— А чего в Питере не остался?

— Да чего-то не зацепился там… — и по глазам было видно — страшно жалеет, что не зацепился.

Заброшенный дом в мертвой деревне Халютино.Фото: Дмитрий СТЕШИН

Я шел из Халютино обратно к людям, хрустел замерзшими лужами, и думал, что смерть этого уголка Тверской области чем-то похожа на гибель дерева. Сначала отмирают самые старые и нижние ветки. Следующая засыхающая ветка — сельское поселение Татево, за которым я бросил машину.

ДЕТСАД У КЛАДБИЩА

В старинном селе Татево жилые дома уже чередовались с развалинами. От игровой площадки избы-детского сада до татевского кладбища было ровно десять метров, и никого не смущало такое зловещее соседство. Да и не было никого в селе. Я почти час ждал сотрудницу местной администрации и не увидел прохожих. Лишь в час дня в школе прозвенел звонок, и на улицу вышел единственный ученик-младшеклассник Андрейка. Остальные ученики — 14 человек продолжили занятия.

Пустующая детская площадка с видом на кладбище.Фото: Дмитрий СТЕШИН

Наконец пришла с обеда чиновница Светлана Иванова. Говорила с каменным лицом, сквозь зубы. И ее можно было понять — вылетишь с госслужбы за сказанное лишнее слово, и что ты будешь делать в этом Татево? Ледяной, нетопленный барак-офис, ледяной разговор:

— Что ждем от жизни? Пенсии ждем. Что хорошего? Уличное освещение нам решили сделать.

Улыбнулась она мне только на прощание, когда я поехал в центральную усадьбу — поселок Гусево, который поразил какой-то западно-европейской ухоженностью.

«МЫ ЕЩЕ ЖИВЫ»

Покойное село Халютино было у Гусевской администрации в административном подчинении. Глава, Татьяна Сидорова, как деликатно пишут классики, оказалась женщиной «неяркой красоты», при этом умной и грамотной. Она выросла рядом с Халютино и все знала про его жизнь и смерть:

— Наши деревни начали вымирать давно. В последнее время в Халютино жили пенсионеры и дачники, все были пожилые люди. Постепенно переезжали жить к детям, тяжело им было, кто-то просто умер. Мост сломался. Его починили, но было уже поздно. Так и умерло Халютино.

Останки старой усадьбы.Фото: Дмитрий СТЕШИН

— Огороды, я заметил, березами не заросшие. То есть несколько лет назад там что-то делали?

-Там не было трудоспособного населения. С 90-х годов, по крайней мере. Подсобные хозяйства были, в деревнях все-таки принято держать поросят или козочек. Вообще все на совхозе здесь держалось.

— Крупный?

— Ну, совсем крупных у нас не было. Но большое хозяйство. С 2005 года его присоединили к Гусевскому хозяйству — пытались сохранить ферму в Татево, на центральной усадьбе. Но 2012 году она тоже закрылась.

— Почему закрылась?

— Молодежь работать на земле не хочет, и желающих нет… и не будет. У нас в Гусево еще есть сельхозпредприятие, муниципальное, учредитель — поселение. Мой супруг — его директор. Небольшая ферма, молочное стадо. Но они тоже выживают. Если бы крупное было, было бы легче. Не дает жить диспаритет цен. Сдаем молоко по 20 рублей за литр. Его еще нужно доставить во Ржев. Солярка 45 рублей, электроэнергия 8 с хвостиком. И сколько наше хозяйство протянет, я не знаю.

— Что можно сделать?

— Начинать нужно с того, чтобы люди были заняты, получали зарплаты, были рабочие места. Может и изменится что-то.

Татьяна тяжело вздыхает, и начинает тяжелыми, крестьянскими ладонями оглаживать юбку на коленях. И я решил проверить на ней одну свою мысль, которую обдумывал все 300 километров дороги от Москвы:

— Думаю, есть еще одна причина, глобальная. Изменился уклад жизни и потребности. В 19 веке можно было выменять на картошку жеребенка, вырастить его и ездить на нем, и пахать, и сено возить. Сейчас машину на картошку не выменять. Телевизор что нам показывает с утра до ночи? Пальмы и золотой песок. Ребенок не поступил в институт — жизнь поломата и прожита зря.

Татьяна соглашается:

— Да, у людей очень быстро растут требования к жизни. Надо чтобы все было «цивилизованно». В русской избе жить уже никто не хочет. Как их заинтересовать жить на земле? Наверное, нужна какая-то государственная программа или политика. Поддержать развитие мелких сельхозпроизводителей, чтобы они могли хотя бы развиваться. Хотя бы на наших скудных территориях.

Вот у нас в Гусево есть хозяйство, и люди работают. А потому и не уезжают.

— Сколько получают?

— В основном — минималка. Если у доярки хорошая нагрузка, летом и 20 тысяч получает. Хотя у моего супруга, руководителя, зарплата 17 тысяч.

Молодежи в Гусево нет и не будет. В огромной школе, рассчитанной на две сотни учеников, всего 12 человек. Выучатся — уедут в Тверь или в Москву. И все, назад уже не вернутся.

Татьяна Алексеевна говорит мне на прощание:

— Не хочу хвастаться, но у нас еще не все-так плохо. На центральных усадьбах есть фельдшерские-акушерские пункты. Есть дома культуры и библиотеки. Есть школы, которые правдами и неправдами пытаются сохранить. Детские сады. Мы еще живем!

ТУПИК НЕЧЕРНОЗЕМЬЯ

Единственная гостиница в поселке городского типа Оленино была то ли закрыта, то ли не работала за ненадобностью. Интернет даже в центре еле теплился, я перебирал варианты ночлега — возвращаться в Ржев не хотелось. Но заграничный сайт Букинг.ком вдруг сообщил мне, что в двух десятках километрах есть «Усадьба Чертолино», с гостевыми домами, работает круглый год. Там я увидел именно то, о чем говорил накануне с любопытнейшим ученым, математиком Степаном Сулакшиным, который с легкостью объясняет большинство социальных явлений и проблем с помощью математических моделей. Говорили мы с ним о тупике Нечерноземья. О том, почему там не фиксируется никакое развитие, хотя, казалось бы перелом произошел почти 30 лет назад. Уже и слова такие, как «шоковая терапия» все забыли.

У Степана Степановича нашелся яркий пример:

— Нет так давно, я был в гостях у Джона Кописки, это фермер во Владимирской области, англичанин, бизнесмен, который в 92 году приехал в Россию, выкупил земли выложил деньги в животноводческий комплекс, со своей кормовой базой и туризмом. Это процветает. Почему? У него был стартовый капитал и возможность кредитоваться на Западе. А сельхозпредприятия, соседние, давным-давно разорились и погибли. Вот и все. Мужики в Средней полосе истосковались по работе на себя, но с мизерных зарплат стартовый капитал не скопить, а займ на приемлемых условиях такому мужику никто не даст. Тупик.

Тупик, конечно, но в нем есть калитка. Ее в Китае давным-давно открыли, когда начинали развивать в сельских общинах мелкотоварное производство. Кредитовали эти общины под конкретные, уже просчитанные проекты, с гарантированным спросом. И ставили бывшим крестьянам где пресс для штамповки резиновых тапочек, а где примитивный цех по сборке розеток, например. Помню, как в 70-х годах хохотали над китайскими «домашними домнами» — партия заставляла крестьян лить металл. Получалось плохо. Но прошло 40 лет — оглянитесь, половина вещей, которыми мы пользуемся, собрана или сделана в Китае. То есть схема работала. У нас такое даже в голову никому не приходило. Просто взяли и подарили и рынок и рабочие места Китаю, а своих, «не вписавшихся в рынок» — загубили.

Гостевые домики «Усадьбы Чертолино» пользуются спросом круглый год.Фото: Дмитрий СТЕШИН

Усадьба, где я ночевал, была зримым подтверждением слов Степана Сулакшина: нет кредитов, нет и бизнеса. Семь километров грейдера от трассы Москва-Рига, и вдруг — десяток избушек из калиброванного бревна. Внутри не просто стерильно и опрятно, дизайнер прикладывал руку к интерьерам. Под боком огромная ферма, свои продукты для гостей. Летом, с апреля, все места расписаны. Осенью домики заняты охотниками, на Новый год запись чуть ли не с лета.

Гостей усадьбы угощают продуктами местной фермы.Фото: Дмитрий СТЕШИН

Строили москвичи — обеспеченные люди вкладывали деньги «на старость». Никакой местный такой проект не потянет. Думаю, даже Оленинский район бы не потянул. Юрий Иванович, отец хозяина, живет здесь круглый год и как мне показалось, просто светится счастьем. Сам военный строитель, он знал, как построить дешево, на чем можно сэкономить, на чем не стоит. Он признается мне, что их проект — единственная работающая модель хозяйства на этих землях:

— На одной ферме не вытянешь. Но есть гостиница, серьезное подспорье, одно поддерживает другое. Думаю и расширимся со временем.

Хозяйство «Усадьбы Чертолино».Фото: Дмитрий СТЕШИН

Усадьбу строили бригады местных мужиков из Твери, но в целом, рабочей силы в окрестностях нет:

— Известный вариант — первые деньги получил, сразу «гребень набекрень». Просто людям ничего не надо от жизни, вообще, как есть, так и есть. Вон, видишь дым из трубы идет?

Юрий Иванович показывает мне на хатенку прилепившуюся к границе усадьбы.

— Там живет молодой парень, с женой и ребенком. Не работает шестой месяц. Летом я позвал его заливать фундаменты. Зарплата — как всем. Понимаешь, он после обеда исчез, и больше я его не видел. На что они живут, я не знаю…

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Владыка Тихон (Шевкунов), митрополит Псковский и Порховский:

Надо отдавать людям земли как поместья

— У меня было хозяйство в Рязанской области, и люди возвращались в деревню, получали пристойные зарплаты. Но у меня другая работа — кадилом махать, а я носился двадцать лет по эти полям, собирал алкоголиков и приводил их в чувство. А вот в Нечерноземье… была вот эта трагедия, когда были объявлены бесперспективными эти регионы, и стали вкладывать в Целину. Конечно, нужно было вкладывать в них. И не только в сельское хозяйство, нужно было поднимать большие производства. Я вот бился, как сумасшедший, чтобы было 25 центнеров, потом 45, сейчас 47… я приезжаю в Краснодарский край, а у них 80 центнеров! И себестоимость зерна совершенно смешная, по сравнению с Рязанской областью. И они мне говорят: Краснодарский край, Ставрополье, Поволжье и Алтай не просто накормят всю страну — будут избытки.

Митрополит Псковский и Порховский Тихон (Шевкунов). ФОТО Александр Щербак/ТАСС

Я сейчас вижу выход только в том, чтобы подводить к красивым озерам дороги, газ, электричество. И отдавать эти земли, как поместья людям. Сколько тебе нужно — 10 га? И вот тебе безвозвратная субсидия на дом. Не нужно там мучиться с товарным сельхозпроизводством. Просто живи, держи грядки, коз, кроликов. Малое фермерское хозяйство в родовом поместье, гостевой дом. Я и президенту это говорил — отдавайте земли на ответственное хранение помещикам. В той же Псковской области так и жили традиционно — хуторским хозяйством.

Российские регионы, в которых больше всего вымерших сел, согласно последней переписи населенияФото: Наиль ВАЛИУЛИН

Полный рейтинг регионов

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Во все эпохи именно сельское население было демографической базой любой страны, источником рабочих рук, солдат, гениальных самородков и кормильцев. В городах люди размножаются неохотно — аксиома.

К концу второго десятилетия ХХI века, кажется, почти всем стало ясно, что наши проблемы уже не решить только «материнским капиталом», нерегулируемым завозом мигрантов и сбором «соотчественников» подзадержавшихся в странах-аутсайдерах. Надеюсь, мы уже подошли к пониманию, что без целеноправленного восстановления сельского населения, мы просто будем вынуждены отдать страну пришлым чужим людям, по странному совпадению, имеющими сельский менталитет и навыки успешного выживания на земле. Если мы согласны, что наши дети через 20-30 лет не узнают Россию, тогда можно смириться. Если нет, давайте поищем выход, жду писем на адрес [email protected]

РЕАКЦИЯ

«Вложите деньги в русскую деревню, и они окупятся стократно!»: читатели спорят о репортаже Дмитрия Стешина из глубинки

Наш спецкор побывал в Тверской области и рассказал о том, как в регионах вымирают целые поселки

«Комсомольская правда» опубликовала специальный репортаж о гибели русских деревень. Cрединная, коренная Россия неумолимо вымирает. По данным последних переписей составлен рейтинг областей с опустевшими, мертвыми деревнями — все они относятся к традиционно русским регионам. Спецкор КП съездил в Тверскую область — первую по числу умерших деревень (2234 мертвых тверских поселка) и попытался разобраться: что делать? Как оживить русскую деревню? Не остались равнодушными и читатели «Комсомолки». Они оставили под статьей на нашем сайте и прислали в редакцию сотни откликов и писем. Вот фрагменты лишь некоторых из них ().

Русская деревня давно умерла. Сейчас речь идет уже о смерти малых городов

Старинные провинциальные города — настоящая история древней России — катастрофически пустеют и рушатся у нас на глазах. Но этого стараются не замечать.

УЕЗДНАЯ РАЗРУХА

В эти долгие праздники я был в Костромской области.

Я там стараюсь бывать как можно чаще.

Костромская область — это другой мир.

Это в некотором роде Луна, но только русская и заволжская.

Тишина и пустота. Глухие леса и маленькие двухэтажные города на больших озерах. Ампирные храмы и высокие свечи-колокольни. Купеческие особняки и столетние деревенские дома, оставшиеся от местных крестьян-отходников. И — самое главное — ощущение, что ты оказался в каком-то ином измерении, где почти нет ни аляповатой современности, ни советского промышленного гигантизма.

Но у всякой Луны есть своя обратная сторона.

И, в случае с костромскими краями, это самая настоящая трагедия.

Лет тридцать-сорок назад была знаменитая тема: гибель русской деревни.

Сколько всего прекрасного было написано об этом — хотя бы одно «Прощание с Матерой» может вспомнить каждый, — сколько слез было пролито, и какая огромная часть русской жизни обернулась тогда, в ХХ веке, разрухой и пустотой.

Но теперь это уже неактуально.

Деревня — за вычетом отдельных редких поселений, где плотно обосновались дачники или где за счет прежнего укрупнения все еще действуют школы, бывшие колхозы etc., — давно умерла. Она — это уже история.

А сейчас речь идет уже о смерти малых городов.

И Костромская область — и не только она, разумеется, в Новгородской, Тверской или Кировской области все почти то же самое, — это идеальная иллюстрация умирания русского уездного города.

АУ, «СКРЕПЫ»!

Подавляющее большинство домов в русских уездных городах выглядят так, что сразу понятно: ремонта не было минимум полвека.

В некоторых райцентрах до сих пор — 2020 год! — нет газа. Топят дровами.

Каждый работающий бизнес — будь то гостиница, кафе или пекарня — воспринимается как счастье, как нечто удивительное, что выживает каким-то чудом.

Кто в состоянии поступить в вузы крупных городов — уже не возвращаются.

Памятники, уникальные наши храмы — в плачевном состоянии.

Воскресенский монастырь в Солигаличе — ХVII век, много ли у нас сохранилось от допетровской России? — стоит заброшенным, и по колокольне прошла огромная трещина.

Макарьево-Унженский монастырь — и снова ХVII век! — действует, но собор с фресками «закрыт навсегда» и медленно погибает за полной невозможностью его восстановить. Колокольня рухнула уже в постсоветские годы, на ее месте — груда кирпичей.

Директор музея в том же Макарьеве — замечательная женщина — говорит, что не имеет возможности даже толком отремонтировать крышу в музейном особняке, поскольку своими силами на федеральном памятнике ничего делать нельзя, а получить достаточно денег от центра, чтобы сделать все по правилам — несбыточная мечта.

В изуродованном городском соборе Чухломы — хлебозавод, то же самое — и в Нерехте. А как иначе? Никто ведь не построит новое здание для предприятия, чтобы убрать его из храма. Ау, «русская духовность». Ау, «скрепы» и «культурный код российской цивилизации».

В Галиче, Судиславле — ровно то же самое. Ты едешь по городу и видишь страшные, то руинированные, а то занятые хозяйственными помещениями памятники семнадцатого и восемнадцатого века.

А потом видишь, как все это выглядело сто лет назад — и хоть плачь.

МИЛЛИАРДЫ И НИЩЕТА

Но дело не только в церквях и монастырях, не только в архитектуре.

Дух страшной бедности, да что там бедности — нищеты и безнадежности — чувствуется везде на этой прекрасной земле.

Какие-то жалкие то ли пятнадцать, то ли двадцать километров дороги, которая могла бы напрямую, без огромного объезда, связать север Костромской области с Вологодской, с Тотьмой, — многие годы невозможно построить.

И на дорогах построенных — то и дело попадаются такие участки, что хоть вермахт осени 1941 года туда отправляй. Расчетная скорость хорошего автомобиля там — десять-пятнадцать километров в час.

Ну а как живут люди — даже и спрашивать стыдно.

И вот ведь что самое обидное.

Можно было бы понять, если бы вся эта разруха имела место в каком-нибудь 1991 году. Когда разваливается страна, когда гибнет ее экономика в целом, когда казна пуста и вот-вот начнется то ли война, то ли голод — странно жаловаться.

Но у современной России очень много денег.

Одних только резервов у нас скоро будет 600 миллиардов долларов.

Ну а деньги госбанков и госкорпораций?

А состояния лояльных как будто бы государству олигархов?

А воровские капиталы, которые то и дело конфискуют органы?

Да одних только неизрасходованных остатков нашего профицитного бюджета столько, что на эти деньги несколько самых депрессивных областей можно было бы, кажется, превратить в Германию или Швейцарию.

МЕГАПОЛИСЫ И ПУСТОТА

Деньги есть. Но существует принципиальное решение их не вкладывать.

Чиновники исходят из того, что все население России нужно собрать в десять мегаполисов или этаких сверхцентрализованных зон, где эти люди упакуются — как сельди в банке — в уродливые бетонные многоэтажки.

А вся остальная страна пусть стоит пустая.

Не хочется сколько-нибудь равномерно распределять по ней деньги. Тянуть газопроводы. Давать дешевые кредиты. Помогать цивилизованному, то есть малоэтажному строительству. Восстанавливать храмы. И приводить в порядок маленькие города, которые могли бы быть не хуже европейских.

Зачем? Все это далеко, неудобно, долго и неохота.

Вот есть у нас мегаполисы — и мы там построим огромные башни, парк и центр современного искусства, а все остальное — давайте просто считать, что ничего этого нет.

Но Россия — есть.

И моя любимая Костромская, и Новгородская, и Тверская, и Кировская, и многие другие наши несчастные области — задыхаются от этого несправедливого и смертельного недофинансирования, и очень скоро превратятся в пустыню.

Кто туда придет? Китайцы? Таджики? Может, инопланетяне?

Или никто не придет.

Так и будет снег заметать груды кирпичей.

Здесь был город Солигалич. А здесь был город Макарьев. А здесь был город Судиславль.

Здесь была жизнь.

ЗВОНОК ЭКСПЕРТУ

Глава Фонда развития малых сообществ (поселений) Глеб ТЮРИН: 100 миллионов людей в 10 мегаполисах Россию не сохранят

Корреспондент «КП» Дмитрий СТЕШИН связался с одним из самых компетентных экспертов по русской вымирающей провинции, живущим, кстати в архангельской глубинке и задал ему вопрос:

— Допустим, деревня умерла, все. Как спасти следующие жертвы — малые города России?

— Увы, нужно понять и принять: прошлый уклад жизни в России закончился, он не вернется. Нужен другой уклад, но нет интегратора, который мог бы собрать и запустить большое количество малых производств в этих умирающих малых городах. Уклад который закончился — это совхозы и колхозы — они давали много рабочих мест. Пришедшие им на смену современные агрохолдинги автоматизированы и участие человека в их работе минимально, а интенсивность производства такая, что фермеры не могут с ними конкурировать. Поэтому, провинции нужен возврат именно малых производств — но не одного на городок, а целых кластеров. Нужно объявить новый уклад жизни и, оттолкнувшись от него, запустить программу спасения малых городов. Я знаю, что уездные города пустеют, молодежь там не задерживается. Но и в мегаполисах, сотни тысяч горожан хотят вернутся на землю. Они задыхаются в миллионных бетонных муравейниках, они понимают, что спокойная жизнь в таких городах невозможна.

— Конспирологи намекают, мол, есть негласная программа — собрать всех россиян в десятке мегаполисов. Так проще управлять, не нужно «размазывать» деньги по огромным площадям, все на виду. Так?

— Думаю, здесь нет никакого злого умысла, это всего лишь «управление по факту». Оно понятное, привычное, простое. Другое дело, что оно не отвечает новым вызовам.

— Что может переломить такой подход?

— Осознание неизбежного. Как только от этой мысли станет по-настоящему страшно, все изменится.

Сбежать от всех: 5 лучших мест в России для отшельников ❘ фото

Бросить все и уехать в какую-нибудь глушь — одно из популярных желаний жителей городов. Те, кому надоела суета, мечтают хотя бы неделю пожить вдали от зоны комфорта. Ты, вероятно, задумывался об этом в середине недели, сидя в кресле в офисе. Если да, то давай вместе разберемся, где лучшие места для отшельничества.
1. СПРЯТАТЬСЯ В ГОРАХ АДЫГЕИ

Продолжим ходить по югу. В сердце Краснодарского края тебя встретит республика Адыгея. Здесь начинается Кавказский хребет, поэтому не переживай по поводу летнего зноя. Горы не дают палящему солнцу полномочия на климатический беспредел. К тому же здесь очень много лесов, и ты сможешь укрыться в тени. Вообще, горы — это джек-пот, потому тебе перепадет слишком много плюшек от их свойств. Допустим, чистая вода из ручьев.
Теперь разберемся с тем, где остановиться. Для твоего отшельничества идеально подойдет все, что располагается вокруг плато Лаго-Наки. От столицы республики — Майкопа — двигайся в сторону гор, которые видно уже из города. Поищи получше и проедь подальше, потому что появится соблазн расположиться за пределами населенного пункта. Идеально подойдет для дикой жизни что-нибудь в районе поселков Гузерипль, Хамышки и станицы Даховская. Для тебя здесь есть все условия. Глубокие леса, угодья и прекрасные пейзажи.
Для настоящего отшельничества тут райские места. Ты будешь обеспечен чистой водой, скроешься от посторонних глаз в лесах. Здесь же можно найти материалы для будущего жилища. Если ты прирожденный рыбак, то сможешь обеспечить себя едой, — все зависит от твоих умений. Набрести на опасного хищника — нужно постараться. Однако если хорошо поискать, то можно встретить волка. Иногда, кстати, в гости к тебе может забрести турист. Места действительно пленящие, поэтому походники будут периодически проходить мимо. Не хочешь — забреди подальше.
Если совсем дикий вариант тебя страшит, то можно купить участок. Десять соток стоят от 500 тысяч. Еще не забудь потратиться на домашний скот, чтобы влиться в местную жизнь. Не поленись и попроси адыгов научить тебя готовить местный сыр. Это лакомство славится на всю Россию. Для огорода здесь тоже будет место. Не везде, конечно, — леса и горная почва могут помешать, но в поселках тебе не о чем беспокоиться. Соседей у тебя будет в них немного, поэтому считай, что здесь ты защищен от суеты. Только приятные хозяйские хлопоты.
2. РАВНИНЫ СТАВРОПОЛЬЯ И КУБАНИ
Если ты любишь полежать на сеновале и погулять в пшеничном поле, то Ставрополье и Кубань примут тебя как родного. Здесь все еще можно наткнуться на традиционный уклад хуторов. Однако не думай, что хутора — это только разгульная жизнь. Прежде всего это тяжелый труд в огороде, пашни и уход за скотом. Будешь ты кушать зимой — зависит от того, работал ли летом. Почва равнин обладает всеми условиями для роста овощей и фруктов. Поэтому деревенские жители выжимают из себя все соки, чтобы воспользоваться плюсами по максимуму. Если ты готов, то вперед!
Типичным в этом понимании можно считать хутор Новозеленчукский. Цены на землю здесь мизерные — от 300 тысяч за 15 соток. Выращивай что хочешь и сколько хочешь. Однако учти, что открытая местность предрасположена к ветрам. От солнца придется прятаться в тени деревьев, но для начала вырасти их. Зато ты выполнишь свою цель — уйдешь от цивилизации. Население поселка всего 700 человек, которые разбросаны по всему пункту. Если тебе нравится компания самого себя, свежий воздух и физический труд, то выбирай станицу по душе. Равнины просторные, выбор без границ.
Спрятаться от посторонних глаз в пределах равнины не так просто. Поэтому для полного одиночества ищи отдаленные места на границах с лесами и холмами, здесь они есть. Еще обязательно должен быть водоем, поэтому походи по степям Андроповского или Александровского района. Хорошая идея поселиться у реки Кубань. Только слишком близко к пойму свой лагерь не разбивай. Весной вода выходит за пределы берегов и подтапливает поля. Хорошее знание местности — твой путь к жизни в отшельничестве на равнине.
3. КАНОНИЧНОЕ ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО В ТАЙГЕ
Вариант для экстремалов — жизнь в тайге. Именно с этими местами у тебя ассоциируется слово «отшельничество». Обосноваться здесь трудно, потому что зимы холодные, а летом местные леса становятся бульваром для диких животных и комаров. Здесь можно легко заблудиться, поэтому если ты страдаешь от топографического кретинизма, то выбери равнины.
Но если ты считаешь себя подготовленным человеком, то тайга подарит тебе много радости от единения с природой. Здесь все необходимое для строительства избушки, в лесах много дичи. Ищи места поближе к воде, однако следи за тем, чтобы они не были интересны рыбакам или охотникам. В обратном случае нежелательные контакты с цивилизацией тебе гарантированы.
Если же ты не готов к полному отшельничеству, то можешь приобрести участок. Здесь ты будешь заниматься земледелием, с чем в лесу справиться сложнее. Твоим помидорам нужно больше солнечного света. В деревнях живет мало людей, ведь все, в отличие от тебя, стремятся в город. Цены на землю более чем демократичные. В Кемеровской области можно найти участки и за 200 тысяч.
Подумай, какой вариант побега от цивилизации тебе больше подходит. Если супербюджетный, то тебе придется тратить много моральных и физических сил для обеспечения себя всем необходимым. Деревенская жизнь проще, но лишает тебя экстремальной составляющей — только мелкие заботы. Но это тоже неплохо.
4. В РАЙСКИХ УСЛОВИЯХ ЧЕРНОМОРСКОГО ПОБЕРЕЖЬЯ
Безусловно, самые комфортные места — на юге. Сам подумай: теплые и мягкие зимы, жаркое лето, возможность заниматься огородом практически круглый год. Сбежать сюда — лучшая идея, если ты рассматриваешь условия будущего проживания. В Краснодарском крае ты не замерзнешь и будешь сыт все сезоны.
Теперь подумаем о том, где на Кубани можно разложить чемоданы. Все зависит от твоих предпочтений, и выбирать есть из чего. Если хочешь жить в стиле хиппи, то отправляйся в район Утриша. Поселок небольшой, можно заниматься рыбным промыслом и плескаться в теплой воде летом. Однако будь готов к трудностям в огороде. Не все, что ты высадишь, прорастет. Почва здесь не плодородна, и тебе нужно быть потомственным садоводом, чтобы обеспечить себя овощами и фруктами. Естественно, что-то у тебя на участке вырастет, но богатого урожая не жди.
Кстати, о земле. В самом Утрише найти землю будет крайне затруднительно — заповедная зона. Но если тебе и удастся пройти этот уровень, то готовься к боссу. Предприниматели активно скупают участки, желая превратить поселок в курортную зону. Отправляйся ближе к Сукко — тут больше шансов найти то, о чем ты мечтаешь. Урвать 6 соток можно за 600-900 тысяч рублей.
Однако у этого райского местечка у моря есть свои минусы. Близость к курортным маршрутам не самое приятное дополнение, если ты хочешь одиночества. В таком случае спасет полное отшельничество — ты можешь уйти вглубь заповедника. Этот вариант для настоящих умельцев. Если ты сможешь собрать дом из фанеры и ДСП, то добро пожаловать! В радиусе 5 километров тебя никто не побеспокоит. Таких же соседей в реликтовых лесах Черноморского побережья очень мало. Главное не столкнуться со стражами порядка. Но можешь попробовать стать егерем — это законно, и жилье дадут прямо в лесах заповедника.
5. ВЫЖИТЬ В КРАЮ ТЫСЯЧИ ОЗЕР
Хорошим выбором станет Карелия. Недаром хиппи, главные ценители свободы, проводят здесь летние фестивали. Леса Карелии послужат для тебя идеальным убежищем от лишних глаз. Если ты готов к суровым зимам, то места между Ладожским и Онежским озерами с радостью примут тебя.
Здесь тебя ждет тяжелая жизнь. На местности можно наткнуться на диких и опасных животных. Но если ты охотник, то для тебя это большой плюс. Наверное, проблем с пропитанием здесь не испытает даже самый изнеженный. Огромное количество водоемов изобилуют различной рыбой. А еще здесь много грибов и ягод. В общем, с голоду ты не умрешь.
Кстати, только 10% территории Карелии пригодно для проживания. Самое большое местное болото по площади равно Петрозаводску. Это значит, что нежеланных гостей у тебя не будет. Разве только другие отшельники, которые, как и ты, не боятся трудностей.
И все же если ты переживаешь из-за дикой флоры и фауны, то у тебя всегда есть более простой вариант. Дауншифтерам в Карелии тоже хорошо. Цены на участки здесь сильно разнятся, потому что сильно разнится природа и почва. Если хочешь сэкономить, то покупай поближе к болотам, отдашь 150 тысяч. Однако будь готов к тому, что весной в сильные паводки тебя может чуть притопить. Что не очень страшно, ведь в Карелии не так важен огород — чтобы вырастить на нем отменный урожай, нужно сильно постараться.

В России уединиться легко. Страна балует тебя своими размерами и природными богатствами. Большое количество неосвоенных территорий дает шанс уставшим от цивилизации — сбежать. Поэтому несложно стать отшельником или дауншифтером практически в любом регионе России. Главное — знать лучшие места.