Сергей Радонежский и духовное подвижничество на Руси

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

«СЕВЕРО-ЗАПАДНАЯ АКАДЕМИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ»

ФАКУЛЬТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОГО И

МУНИЦИПАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ

РЕФЕРАТ

СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ И ДУХОВНОЕ ПОДВИЖНИЧЕСТВО НА РУСИ

Выполнила студентка 1 курса группы 1108 Савченко А. С.

проверил:

оценка:

Санкт-Петербург

2008

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………… 3

ГЛАВА 1. Биография Сергия Радонежского………………….. 4

1.1. Дата рождения………………………………………………. 4

1.2. Познание веры…………….…………………………………. 6

ГЛАВА 2. Сергий Радонежский и духовное подвижничество

на Руси……………………………………………………………. 7

2.1. Подвижничество. «Житие»…………………………………. 7

2.2. Познание Господних тайн…………………………………… 14

2.3. Сергий Радонежский – человек – «светильник»…………… 17

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………… 21

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ……………… 22

ВВЕДЕНИЕ

«Через века дошли до нас заветы преподобного Сергия Радонежского – любовь к людям, нестяжание, единение народа, — святость которых он проповедовал всей своей жизнью. Его нравственное учение – один из истоков русской духовной культуры».1

Это острое сознание исторической и религиозной ответственности, огромной важности совершаемого труда было характерной чертой мироощущения не только Семена Гордого, но и большинства других выдающихся деятелей XIV столетия. В ту эпоху зарождались и продолжались самые различные религиозные и политические традиции, по-разному соотносящиеся с московским «домостроительством». Но следование каждой из них неизбежно приобретало характер религиозного служения. Видимо, таков был сам этот век: жестокий, полный драматических столкновений и в то же время одушевленный надеждой на возрождение страны. Он требовал от людей, прежде всего подвига самоотречения, жертвенности. Именно эти черты определили своеобразие XIV столетия в череде веков российской истории. Именно они стали той «негасимой свечой», которую он завещал последующим векам.

Цель моей работы заключается в том, чтобы доказать значимость Сергия Радонежского в церковной деятельности XIV века.

Для реализации данной цели я ставлю перед собой следующую задачу: рассказать о Сергии Радонежском как о личности, о его значение в церкви в XIV веке и на основе проведенного анализа сделать вывод.

ГЛАВА 1. Биография Сергия Радонежского

1.1. Дата рождения

«Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива», — говорил Радищев. Эта черта национального характера сложилась не вчера. Средневековая Русь имела длинную череду своих мыслителей и проповедников. Их имена должны стоять в одном ряду с именами полководцев и государственных деятелей, архитекторов и художников. Один из тех, кого необходимо вернуть на подобающее ему место в отечественной истории, — игумен подмосковного Троицкого монастыря Сергий Радонежский.

Будущий подвижник родился в 1314 году в семье ростовского боярина Кирилла и его жены Марии.2

Согласно «Житию» младенец был окрещен на 40-й день после рождения и наречен Варфоломеем. Если предположить, что он по традиции получил имя в честь того святого, память которого праздновалась церковью в день крещения, то можно назвать не только день совершения обряда – 11 июня, день памяти апостола Варфоломея – но и день рождения. По данной системе подсчета этот день – 3 мая 1314 г. Эту дату можно встретить в некоторых жизнеописаниях Сергия Радонежского.

Приняв предложенную дату, мы обнаружим знаменательное совпадение: Сергий родился в день, когда праздновалась память одного из первых русских святых, основателя Киево-Печерского монастыря Феодосия. Знаменитый подвижник умер 3 мая 1074 года, за 240 лет до рождения того, кому суждено было стать прямым продолжателем его дела.

Если такое совпадение действительно произошло – а это более чем вероятно, — то, конечно, оно сыграло определенную роль в жизни Сергия. Символизм христианского мировоззрения заставлял видеть во всем таинственный смысл. Огромное значение придавалось и «календарным» совпадениям. Их рассматривали как знак, данный свыше. И кто знает, не был ли ранний интерес Варфоломея к иноческому житию, кроме всего прочего, еще и результатом его размышлений над датой своего рождения?

В Древней Руси особый, тайный смысл видели и в имени человека. Оно было верным признаком социального положения его носителя. Князья, бояре, духовенство, горожане и крестьяне – все они отличались друг от друга не только по образу жизни, манере поведения, одежде, но даже по именам. Каждому общественному слою был присущ свой круг имен. Представители знати очень внимательно относились к выбору имени для своих детей. Имя должно было напоминать о славных предках, обеспечивать покровительство одноименного святого. Именно поэтому среди знати далеко не всегда соблюдался обычай наречения младенца по имени святого, память которого приходилась на день крещения. Часто за день отсчета принимался день рождения. В поисках «подходящего» святого допускалось отклонение от исходной даты до двух недель вперед и назад по церковному календарю – «месяцеслову».

1.2. Познание веры

Родиной Варфоломея было Ростовское княжество. «Житие» не указывает точного места рождения «преподобного», ограничиваясь лишь кратким замечанием: «Жил Кирил не в коей веси (т.е. в некоем селении) области оноя, иже бе в пределех Ростовьескаго княжениа, не зело близ града Ростова».

Старинное ростовское предание утверждает, что усадьба отца Варфоломея находилась в селе Варницы, в трех верстах к северо-западу от Ростова Великого. Село расположено на ровном, открытом месте, на левом берегу речки Ишни, впадающей в ростовское озеро Неро. Весной Ишня широко разливалась, затопляя окрестные луга.

Вера – это надежное прибежище пасынков судьбы – несомненно, была опорой и для ростовского боярина Кирилла. Она давала надежду, ибо сам Спаситель сказал – «все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам».

Набожность отца, разумеется, действовала и на сына. Горячая вера Варфоломея, без которой он никогда не стал бы тем, кем стал, была своего рода инстинктивной защитой его тонкой, впечатлительной натуры от ужасов ростовской действительности.

Со временем детская вера Варфоломея под влиянием знакомства отрока с христианской книжностью, который богат был древний Ростов, развилась в целостное и стройное «сергиевское» мировоззрение.

Впрочем, религиозные чувства Варфоломея были взращены не только книгами. Благодатной почвой для них служил и весь уклад тогдашней русской жизни, проникнутый церковной обрядностью и христианской символикой.

ГЛАВА 2. Сергий Радонежский и духовное подвижничество на Руси

2.1. Подвижничество. «Житие»

Жизненный путь «великого старца», как называли его современники, выглядит парадоксальным. Он бежал от общества людей – а в результате стал его духовным предводителем; он никогда не брал в руки меча – но оно его слово на весах победы стоило сотен мечей.

Большую часть своей жизни Сергий провел в основанном им Троицком монастыре. Здесь он прославился как выдающийся подвижник в христианско-монашеском понимании этого слова. Помимо этого, Сергий был известен как один из главных приверженцев «общего жития» — новой для того времени форм монашеской жизни на Руси. Однако Сергий не был исключительно церковным деятелем. Его горизонт не ограничивался чертой монастырских стен. В наиболее драматические моменты истории Северо-Восточной Руси он помогал князьям услышать друг друга, убеждал их прекратить кровопролитные усобицы. Слово Сергия призывно прозвучало и в грозном 1380 году, когда полчища Мамая двинулись на Русскую землю.

Подвижничество преподобного Сергия Радонежского в значительной степени повлияло на всю отечественную духовность, ибо он внес в нее важнейшие для всего русского национального сознания религиозно-философские идеи.

В первую очередь, Сергий Радонежский, стремясь к «жизни во Христе», ввел идею и практику «высокого жития», как реальный пример нравственного совершенства, как некий общечеловеческий идеал. Незадолго до смерти, Сергий Радонежский завещал своим инокам «иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную», «смирением украшать себя», «единомыслие друг с другом хранить», «ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения». По сути дела, в этом завещании, в краткой форме, выражены все главные составляющие идеи «высокого жития». Проповедуя «высокое житие», Сергий Радонежский призывал иноческую братию, прежде всего, к полному отказу от мирских соблазнов — богатства, власти, ненависти, насилия. Он считал, что все эти мирские заботы тяготят душу и мешают иноку сосредоточиться на молитве. «А ни о чем бесполезном не нужно заботиться, но следует уповать и взирать на Бога, Который может кормить нас, и одевать, и обо всех наших делах заботиться: и от него следует ожидать всего, что нужно доброго и полезного душам и телам нашим», — говорил Сергий. Поэтому в самом Троицком монастыре практиковались нищелюбие, отказ от частной собственности, смирение и любовь. Но, в то же время, Сергий не приветствовал полной нищеты или побирушничества, чем занимались монахи иных обителей. Троицкий игумен очень высоко ценил человеческое достоинство, которое дано от Бога, и которое человек обязан соблюдать. Поэтому троицкие иноки практиковали каждодневный совместный труд для добывания средств к существованию. Больше того, если жители окрестных сел привозили инокам провизию, то по велению игумена, они сначала совершали молитву во славу Божью, потом кормили гостей, и уже в последнюю очередь сами приступали к трапезе.
Отказ от всего мирского должен был способствовать тому, чтобы иноки хранили «чистоту души», как необходимое условие «высокого жития». В этом смысле, Сергий Радонежский следовал древней монашеско-аскетической традиции. В тексте Жития говорится, что в своем сердце («на сердци имеа») преподобный Сергий носил примеры знаменитых древних подвижников, основателей монастырской вообще и, в частности, общежительской традиции — Антония Великого, Евфимия Великого, Савву Освященного, Пахомия, Феодосия и прочих.

Однако, по его мнению, достижение душевной чистоты не было связано с практикой «истязания плоти» в том виде, как ее понимали, например, в Киево-Печерском монастыре. Житие сообщает, что еще в то время, когда иноки жили «особно», Сергий вел строгую постническую жизнь, а добродетели его были таковы: «голод, жажда, бдение, сухая пища, на земле сон, чистота телесная и душевная, молчание уст, плотских желаний тщательное умерщвление, труды телесные, смирение нелицемерное, молитва беспрестанная, рассудок добрый, любовь совершенная, бедность в одежде, память о смерти, кротость с мягкостью, страх Божий постоянный». При этом Житие подчеркивает особое значение идеи страха Божья, которым преподобный оградился от грехов. Однако сам страх Божий — это лишь начало подвига, начало всякой добродетели.
И уже чуть ниже, Житие сообщает, что «бесовских искушений» Сергий избегал не практикой «истязания плоти», но лишь строгим постом: «Преподобный же, почувствовав нападение вражеское, подчинил себе тело и поработил его, обуздав постом; и так благодатью Божьей был он избавлен от искушений». Самое же главное средство в борьбе с искушениями — нравственный подвиг, та самая «чистота души», когда, не прибегая к физическим истязаниям, человек лишь одними «стрелами чистоты» способен преодолеть все соблазны: «Научился он против бесовских нападений обороняться: как только бесы стрелами греха поразить его хотели, преподобный стрелы чистоты пускал в них, стреляющих во мраке в праведных сердцем».
Следовательно, в Троицкой обители аскетический подвиг рассматривали, как, во-первых, страдание во имя Христа, и, во-вторых, как средство «осветления души», ибо страдание должно именно осветлять душу, а не «истязать» тело. Таким образом, выступая духовным наследником Антония и Феодосия Печерских, Сергий Радонежский сместил акценты в направление духовного и нравственного самосовершенствования, отказавшись от физического «истязания плоти». И недаром в «Житие» неоднократно подчеркивается, что именно из-за «чистоты жизни» преподобный Сергий был удостоен Божьей благодати.
Немаловажным условием «высокого жития» были идеи смирения и любви. И Сергий Радонежский всей своей жизнью доказывал окружающим — жизнь можно устраивать только добром и любовью, ибо, отвечая злом на зло, человек порождает новое зло. Недаром Г.П. Федотов, говоря о Сергии Радонежском, вполне справедливо заметил: «Смиренная кротость — основная духовная ткань его личности».
Необходимой составляющей «высокого жития» являлась идея «внутренней» духовной свободы, как высшей степени свободы вообще. В основе этой идеи лежат слова Иисуса Христа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Развитая впоследствии в трудах Отцов Церкви, идея «внутренней свободы» получила свое яркое воплощение в жизни и деятельности преподобного Сергия Радонежского.
Суть этой идеи в следующем. Человек, под действием благодати Святого Духа, способен познать Божию истину и вступить на путь спасения. Познание истины убеждает человека в бессмысленной суетности мирских забот, но, одновременно, многократно укрепляет его духовные силы. Следовательно, овладевший истиной человек оказывается свободным по отношению к окружающему миру и к злу, которое этот мир наполняет. Более того, он начинает противостоять злу.
«Внутренняя свобода» — это высшая степень свободы потому, что человек в своих помыслах и поступках максимально приближается к Божественному образу. Никакая другая разновидность свободы, а особенно та свобода, которая установлена в человеческих законах, не могут сравниться со свободой «внутренней». Ведь если в сердце человека живет Божья Благодать, то ничто не может помешать ему быть свободным, ибо под воздействием этой Благодати человек совершает именно те поступки, которые внушены ему Самим Господом.
Примерами «внутренней свободы» преподобного Сергия могут служить многочисленные случаи, когда он совершенно свободно обращается с князьями, епископами и многими сильными мира сего, которые приводятся в его Житие. Озабоченный только служением Господу, он оказывается выше и свободнее многих, наделенных реальной мирской властью.
Надо сказать, что идея «внутренней свободы» со временем стала очень влиятельной в отечественной религиозно-философской мысли и в литературно-художественном творчестве. Эта идея нашла свое отражение и выражение практически во всех учениях русских любомудров и во многих произведениях русских писателей. Более того, в идее «внутренней свободы» Сергий Радонежский выразил одно из важнейших качеств русского национального самосознания.
Еще одно из условий «высокого жития» — и для отдельного человека, и для монастырской обители, и для общества в целом, — преподобный Сергий видел в единомыслии.
Единомыслие для отдельного человека — это единство души, полностью посвященной служению Господу. Для обители — это единство помыслов и действий всех иноков, которые своим подвигом умножают Христову Любовь на земле и подают пример остальным людям. Для общества — это идея единства Руси, благодаря которому Русь только и может спастись.
И совсем неслучайно то, что обитель, основанная преподобным Сергием, была посвящена Святой Троице. Сергий Радонежский видел в Троице высший христианский образ Единства и Любви, ибо ипостаси Святой Троице единосущны, не разделены отношениями старшинства и младшинства, не знают ненависти, но исполнены Любви.
Следует напомнить, что именно догмат о Святой Троице, в силу трудности его разумного понимания, породил в истории христианской Церкви множество различных ересей. Догмат о Святой Троице (или — тринитарный догмат) — один из важнейших в христианском вероучение. И, в то же время, один из сложнейших для его религиозно-философского и богословского толкования. Еще святые Отцы Церкви, предвидя трудности в постижение догмата Святой Троицы, старались разъяснить тайну «неслиянности и нераздельности» Божественного Триединства. При этом они активно использовали образы и символы. Одни проводили сравнение с солнечным сиянием, где одновременно едины и различимы солнце, луч и свет. Другие размышляли о тайне и гармонии любви, где лица-ипостаси взаимоотносятся как Любящий, Любимый и Любовь. Третьи говорили о воле, разуме и действии. Но все сходились в одном: Святая Троица — это не количественная характеристика, а качество Господа, непостижимое для человека, но данное ему в Откровении. Св. Василий Великий писал: «Господь, передавая нам об Отце и Сыне и Святом Духе, не счетом переименовал их; ибо не сказал: в первое, второе и третье, или — в одно, два и три; но в святых Именах даровал нам познание веры, приводящее ко спасению…»
Интересно, что до Сергия Радонежского догмат Святой Троицы принимался на Руси как таковой. Даже будучи объектом умозрительных религиозно-философских рассуждений, Святая Троица не рассматривалась как необходимая часть реальной жизни. К примеру, храмы предпочитали посвящать более реальным образам: Спасу, Божьей Матери, «скорому помощнику» Николе Чудотворцу, святым воинам и Отцам Церкви. И лишь в Киево-Печерском монастыре Троице уделяли гораздо большее внимание — там, над главными воротами в начале XII в. была поставлена Троицкая церковь. Следовательно, обращаясь к образу Святой Троицы, Сергий Радонежский выступал и наследником традиции, установленной киево-печерскими иноками.
Но впервые в русской религиозно-философской мысли преподобный Сергий придал идее Святой Троицы реальное, конкретное звучание, преобразовал христианский догмат в символ живого единства, того единства, к которому должны стремиться все живущие на земле люди. Таким образом, Святая Троица это еще и прообраз того, как должно строиться человеческое общежитие вообще и русское общество, в частности.
Образ Святой Троицы, проповедуемый им и как символ единства небесного и земного, и как символ единства земной жизни, и как символ единства Церкви и как символ единства Ветхого и Нового заветов, закрепленный в русском национальном сознании творением Андрея Рублева иконой «Святая Троица», в скором уже времени стал путеводной звездой для многих русских книжников.
По сути дела, образ Святой Троицы показал всей Руси возможную и реальную дорогу спасения государства. В религиозно-философском смысле, этот образ, как идеал земного бытия, открывал путь для снятия самой дилеммы — национальное или вселенское. Путь этот был связан с освоением опыта Вселенской Церкви через укрепление и развитие собственных национальных начал в Русской Церкви. Ведь в иноческом подвиге Сергия Радонежского нашли свое единство давние русские традиции радостного, оптимистического восприятия православной веры, и принципы более мистического восточного христианства. Более того, объединенные воедино, они стали основой всего дальнейшего духовного развития Руси. Идея особого пути Руси и особого замысла Божьего в отношении Руси постепенно стала завоевывать все большее место в сердцах и сознании русских книжников. И недаром именно грядущие XV–XVI века стали самыми яркими временами русской святости. Осознавая и признавая святость своих молельников, и вся Русь приобретала постепенно святость.
Следовательно, Святая Троица, в честь которой и была основана обитель на горе Маковец, становилась и символом единства Руси. Как показала дальнейшая история, именно из Троицкой обители русские люди и в XIV в., и позднее, ждали импульсов к возрождению единства в Русском государстве, ибо эти импульсы исходили, как бы от Самого Господа. А икона «Троица», написанная Андреем Рублевым, духовным учеником преподобного Сергия, почиталась не как произведение искусства, а опять же, как воплощенный символ Божественного единения.
Вполне естественно, что стремление к «высокому житию» предполагало и некие определенные способы познания Божьего Промысла. И в этом смысле Сергий Радонежский большое значение придавал мистическому познанию.
Символическая основа видений лежит в Библии, которая вся проникнута идеей божественных видений и знамений (так, фундаментальный образ Троицы, ставший основой тринитарного догмата, свое начало берет, как уже говорилось, в библейском рассказе о явлении трех муже Аврааму). Большое значение мистическому языку познания Божьих тайн придается в трудах Отцов Церкви, особенно в сочинениях Дионисия Ареопагита. Позднее эта традиция получает особое развитие в Византийской Церкви.

Все учение — жизнь. Преподобный Сергий Радонежский

Начало беспримерному в истории размаху православного подвижничества, случившегося в XIV-XV вв. было положено под Москвой, в Троицком монастыре преподобным Сергием Радонежским.

Преподобный Сергий Радонежский (1314 или 1322 — 1392) не оставил после себя ни единой строчки. Более того, он всегда сторонился откровенного учительства. Поэтому, можно сказать, что учение преподобного Сергия Радонежского — это его жизнь.

Подвижничество преподобного Сергия Радонежского в значительной степени повлияло на всю отечественную духовность, ибо он внес в нее важнейшие для всего русского национального сознания религиозно-философские идеи.

В первую очередь, Сергий Радонежский, стремясь к «жизни во Христе», ввел идею и практику «высокого жития», как реальный пример нравственного совершенства, как некий общечеловеческий идеал. Незадолго до смерти, Сергий Радонежский завещал своим инокам «иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную», «смирением украшать себя», «единомыслие друг с другом хранить», «ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения». По сути дела, в этом завещании, в краткой форме, выражены все главные составляющие идеи «высокого жития».

Проповедуя «высокое житие», Сергий Радонежский призывал иноческую братию, прежде всего, к полному отказу от мирских соблазнов — богатства, власти, ненависти, насилия. Он считал, что все эти мирские заботы тяготят душу и мешают иноку сосредоточиться на молитве. «А ни о чем бесполезном не нужно заботиться, но следует уповать и взирать на Бога, Который может кормить нас, и одевать, и обо всех наших делах заботиться: и от него следует ожидать всего, что нужно доброго и полезного душам и телам нашим», — говорил Сергий.

Поэтому в самом Троицком монастыре практиковались нищелюбие, отказ от частной собственности, смирение и любовь. Но, в то же время, Сергий не приветствовал полной нищеты или побирушничества, чем занимались монахи иных обителей. Троицкий игумен очень высоко ценил человеческое достоинство, которое дано от Бога, и которое человек обязан соблюдать. Поэтому троицкие иноки практиковали каждодневный совместный труд для добывания средств к существованию. Больше того, если жители окрестных сел привозили инокам провизию, то по велению игумена, они сначала совершали молитву во славу Божию, потом кормили гостей, и уже в последнюю очередь сами приступали к трапезе.

Отказ от всего мирского должен был способствовать тому, чтобы иноки хранили «чистоту души», как необходимое условие «высокого жития». В этом смысле, Сергий Радонежский следовал древней монашеско-аскетической традиции. В тексте Жития говорится, что в своем сердце («на сердци имеа») преподобный Сергий носил примеры знаменитых древних подвижников, основателей монастырской вообще и, в частности, общежительской традиции -Антония Великого, Евфимия Великого, Савву Освященного, Пахомия, Феодосия и прочих.

Однако по его мнению, достижение душевной чистоты не было связано с практикой «истязания плоти» в том виде, как ее понимали, например, в Киево-Печерском монастыре. Житие сообщает, что еще в то время, когда иноки жили «особно», Сергий вел строгую постническую жизнь, а добродетели его были таковы: «голод, жажда, бдение, сухая пища, на земле сон, чистота телесная и душевная, молчание уст, плотских желаний тщательное умерщвление, труды телесные, смирение нелицемерное, молитва беспрестанная, рассудок добрый, любовь совершенная, бедность в одежде, память о смерти, кротость с мягкостью, страх Божий постоянный». При этом Житие подчеркивает особое значение идеи страха Божия, которым преподобный оградился от грехов. Однако сам страх Божий — это лишь начало подвига, начало всякой добродетели.

И уже чуть ниже, Житие сообщает, что «бесовских искушений» Сергий избегал не практикой «истязания плоти», но лишь строгим постом: «Преподобный же, почувствовав нападение вражеское (т.е. дьявольские искушения. — С.П.), подчинил себе тело и поработил его, обуздав постом; и так благодатью Божией был он избавлен от искушений». Самое же главное средство в борьбе с искушениями — нравственный подвиг, та самая «чистота души», когда, не прибегая к физическим истязаниям, человек лишь одними «стрелами чистоты» способен преодолеть все соблазны: «Научился он против бесовских нападений обороняться: как только бесы стрелами греха поразить его хотели, преподобный стрелы чистоты пускал в них, стреляющих во мраке в праведных сердцем».

Следовательно, в Троицкой обители аскетический подвиг рассматривали, как, во-первых, страдание во имя Христа, и, во-вторых, как средство «осветления души», ибо страдание должно именно осветлять душу, а не «истязать» тело. Таким образом, выступая духовным наследником Антония и Феодосия Печерских, Сергий Радонежский сместил акценты в направление духовного и нравственного самосовершенствования, отказавшись от физического «истязания плоти». И недаром в самом Житие неоднократно подчеркивается, что именно из-за «чистоты жизни» преподобный Сергий был удостоен Божией благодати.

Немаловажным условием «высокого жития» были идеи смирения и любви. И Сергий Радонежский всей своей жизнью доказывал окружающим — жизнь можно устраивать только добром и любовью, ибо, отвечая злом на зло, человек порождает новое зло. Недаром Г.П. Федотов, говоря о Сергии Радонежском, вполне справедливо заметил: «Смиренная кротость — основная духовная ткань его личности».

Необходимой составляющей «высокого жития» являлась идея «внутренней» духовной свободы, как высшей степени свободы вообще. В основе этой идеи лежат слова Иисуса Христа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8:32). Развитая впоследствии в трудах Отцов Церкви, идея «внутренней свободы» получила свое яркое воплощение в жизни и деятельности преподобного Сергия Радонежского.

Суть этой идеи в следующем. Человек, под действием благодати Святого Духа, способен познать Божию истину и вступить на путь спасения. Познание истины убеждает человека в бессмысленной суетности мирских забот, но, одновременно, многократно укрепляет его духовные силы. Следовательно, овладевший истиной человек оказывается свободным по отношению к окружающему миру и ко злу, которое этот мир наполняет. Более того, он начинает противостоять злу.

«Внутренняя свобода» — это высшая степень свободы потому, что человек в своих помыслах и поступках максимально приближается к Божественному образу. Никакая другая разновидность свободы, а особенно та свобода, которая установлена в человеческих законах, не могут сравниться со свободой «внутренней». Ведь если в сердце человека живет Божия Благодать, то ничто не может помешать ему быть свободным, ибо под воздействием этой Благодати человек совершает именно те поступки, которые внушены ему Самим Господом.

Примерами «внутренней свободы» преподобного Сергия могут служить многочисленные случаи, когда он совершенно свободно обращается с князьями, епископами и многими сильными мира сего, которые приводятся в его Житие. Озабоченный только служением Господу, он оказывается выше и свободнее многих, наделенных реальной мирской властью.

Надо сказать, что идея «внутренней свободы» со временем стала очень влиятельной в отечественной религиозно-философской мысли и в литературно-художественном творчестве. Эта идея нашла свое отражение и выражение практически во всех учениях русских любомудров и во многих произведениях русских писателей. Более того, в идее «внутренней свободы» Сергий Радонежский выразил одно из важнейших качеств русского национального самосознания.

Еще одно из условий «высокого жития» — и для отдельного человека, и для монастырской обители, и для общества в целом, — преподобный Сергий видел в единомыслии.

Единомыслие для отдельного человека — это единство души, полностью посвященной служению Господу. Для обители — это единство помыслов и действий всех иноков, которые своим подвигом умножают Христову Любовь на земле и подают пример остальным людям. Для общества — это идея единства Руси, благодаря которому Русь только и может спастись.

И совсем неслучайно то, что обитель, основанная преподобным Сергием, была посвящена Святой Троице. Сергий Радонежский видел в Троице высший христианский образ Единства и Любви, ибо ипостаси Святой Троице единосущны, не разделены отношениями старшинства и младшинства, не знают ненависти, но исполнены Любви.

Следует напомнить, что именно догмат о Святой Троице, в силу трудности его разумного понимания, породил в истории христианской Церкви множество различных ересей. Догмат о Святой Троице (или — тринитарный догмат) — один из важнейших в христианском вероучении. И, в то же время, один из сложнейших для его религиозно-философского и богословского толкования. Еще святые Отцы Церкви, предвидя трудности в постижение догмата Святой Троицы, старались разъяснить тайну «неслиянности и нераздельности» Божественного Триединства. При этом они активно использовали образы и символы. Одни проводили сравнение с солнечным сиянием, где одновременно едины и различимы солнце, луч и свет. Другие размышляли о тайне и гармонии любви, где лица-ипостаси взаимоотносятся как Любящий, Любимый и Любовь. Третьи говорили о воле, разуме и действии. Но все сходились в одном: Святая Троица — это не количественная характеристика, а качество Господа, непостижимое для человека, но данное ему в Откровении. Св. Василий Великий писал: «Господь, передавая нам об Отце и Сыне и Святом Духе, не счетом переименовал их; ибо не сказал: в первое, второе и третье, или — в одно, два и три; но в святых Именах даровал нам познание веры, приводящее ко спасению…»

Интересно, что до Сергия Радонежского догмат Святой Троицы принимался на Руси как таковой. Даже будучи объектом умозрительных религиозно-философских рассуждений, Святая Троица не рассматривалась как необходимая часть реальной жизни. К примеру, храмы предпочитали посвящать более реальным образам: Спасу, Божией Матери, «скорому помощнику» Николе Чудотворцу, святым воинам и Отцам Церкви. И лишь в Киево-Печерском монастыре Троице уделяли гораздо большее внимание — там, над главными воротами в начале XII в. была поставлена Троицкая церковь. Следовательно, обращаясь к образу Святой Троицы, Сергий Радонежский выступал и наследником традиции, установленной киево-печерскими иноками.

Но впервые в русской религиозно-философской мысли преподобный Сергий придал идее Святой Троицы реальное, конкретное звучание, преобразовал христианский догмат в символ живого единства, того единства, к которому должны стремиться все живущие на земле люди. Таким образом, Святая Троица это еще и прообраз того, как должно строиться человеческое общежитие вообще и русское общество, в частности.

Образ Святой Троицы, проповедуемый им и как символ единства небесного и земного, и как символ единства земной жизни, и как символ единства Церкви и как символ единства Ветхого и Нового заветов, закрепленный в русском национальном сознании творением Андрея Рублева иконой «Святая Троица», в скором уже времени стал путеводной звездой для многих русских книжников.

По сути дела, образ Святой Троицы показал всей Руси возможную и реальную дорогу спасения государства. В религиозно-философском смысле, этот образ, как идеал земного бытия, открывал путь для снятия самой дилеммы — национальное или вселенское. Путь этот был связан с освоением опыта Вселенской Церкви через укрепление и развитие собственных национальных начал в Русской Церкви. Ведь в иноческом подвиге Сергия Радонежского нашли свое единство давние русские традиции радостного, оптимистического восприятия православной веры, и принципы более мистического восточного христианства. Более того, объединенные воедино, они стали основой всего дальнейшего духовного развития Руси. Идея особого пути Руси и особого замысла Божиего в отношении Руси постепенно стала завоевывать все большее место в сердцах и сознании русских книжников. И недаром именно грядущие XV-XVI века стали самыми яркими временами русской святости. Осознавая и признавая святость своих молельников, и вся Русь приобретала постепенно святость.

Следовательно, Святая Троица, в честь которой и была основана обитель на горе Маковец, становилась и символом единства Руси. Как показала дальнейшая история, именно из Троицкой обители русские люди и в XIV в., и позднее, ждали импульсов к возрождению единства в Русском государстве, ибо эти импульсы исходили, как бы от Самого Господа. А икона «Троица», написанная Андреем Рублевым, духовным учеником преподобного Сергия, почиталась не как произведение искусства, а опять же, как воплощенный символ Божественного единения.

Вполне естественно, что стремление к «высокому житию» предполагало и некие определенные способы познания Божиего Промысла. И в этом смысле Сергий Радонежский большое значение придавал мистическому познанию.

Символическая основа видений лежит в Библии, которая вся проникнута идеей божественных видений и знамений (так, фундаментальный образ Троицы, ставший основой тринитарного догмата, свое начало берет, как уже говорилось, в библейском рассказе о явлении трех муже Аврааму). Большое значение мистическому языку познания Божиих тайн придается в трудах Отцов Церкви, особенно в сочинениях Дионисия Ареопагита. Позднее эта традиция получает особое развитие в Византийской Церкви.

На Руси также сохранялось общеправославное убеждение в том, что познание Господних тайн происходит с помощью мистических видений и богоявлений. С XI в. известно большое число памятников переводной восточной литературы, повествующих о видениях, особенно в этом смысле яркими были апокрифические сочинения. Но обоснование форм мистической связи с божественным миром, в русской книжной традиции встречается довольно редко. Более того, атмосфера монашеской мистики видений возникает на Руси только с конца XIV — начала XV вв. И у истоков подобного явления стоит Сергий Радонежский. Как писал еще Г.П. Федотов: «Мы имеем полное право видеть в преподобном Сергии первого русского мистика, то есть носителя особой, таинственной духовной жизни, не исчерпываемой подвигом любви, аскезой и неотступностью молитвы. Тайны его духовной жизни остались скрытыми для нас».

По сути дела, в этом внимание к мистическому познанию Божиих тайн, столь ярко представленному Житием Сергия Радонежского, можно видеть новый и плодотворный опыт освоения русской религиозно-философской мыслью традиций Византийской Церкви. Однако дело не только в освоении восточных традиций, но и в том, что эти традиции наполнялись и дополнялись собственным, русским, прочтением самих чудесных явлений. И отечественная религиозно-философская мысль шла по пути впитывания в себя восточного религиозного мистического опыта.

Сами по себе причины видений и богоявлений могли быть разными. В первую очередь, богоявления совершались чудесным образом, без какого-либо волеизъявления со стороны человека, но по воле Самого Бога. В то же время, в монашеских общинах разрабатывались специальные методики достижения мистического транса. Начало этому было положено еще древними египетскими и сирийскими отшельниками III-VII вв.

Как свидетельствует Житие Сергия Радонежского, богоявления троицкому игумену совершались неоднократно. Чаще всего — во время молитвы. Наиболее яркое и значимое из них — явление Божией Матери, Которая в ответ на молитву преподобного Сергия, обещала Свое покровительство устроенной им обители. Причем, важно, что Сергий, после молитвы, предупредил находящегося рядом инока Михея о грядущем явлении Пречистой Богородицы: «Чадо! Будь бдительным и бодрствуй, потому что видение чудесное и ужасное будет нам в сей час», — сказал преподобный Сергий. Важно в данном случае и то, что явление Богородицы было уникальным в монашеской практике той поры.

Важно в данном случае и то, что явление Богородицы было уникальным в монашеской практике той поры. Сам факт видения преподобному Сергию Божией Матери — это первое свидетельство явления Богородицы русскому иноку. Позднее в этом видели явный божественный знак того, что Господь стал уделять Руси, и именно Московской Руси, свое особое покровительство.

По свидетельству другого инока, Симона, во время богослужения являлся Сергию Радонежскому и «божественный огонь», «ходящий по жертвеннику, осеняющий алтарь и со всех сторон святую трапезу окружающий». А затем, когда Сергий хотел причаститься, «божественный огонь свернулся, как некая плащаница и вошел в святой потир (сосуд для причащения. — С.П.); так святой и причастился». О том, что преподобному Сергию было дано чудесное мистическое знание, говорят и многие другие факты, приведенные в его Житие, — исцеления больных, изгнания бесов, и даже воскресение из мертвых.

В целом же, мистический опыт преподобного Сергия, поведанный его Житием, свидетельствует, что на рубеже XIV-XV веков перед русской религиозно-философской мыслью уже в полном объеме вставала задача освоения опыта христианской Церкви во всем его многообразном объеме. Стремясь найти себя на путях Божиего Промысла, Русь стремилась к символическому единению с Богом. И роль именно Сергия Радонежского в этом более чем велика.

Немаловажное значение имеет и то, что преподобный Сергий стал одним из тех, кто придал византийскому христианству уже национальное звучание, преобразив его в поистине народную религию. Во многом благодаря именно Сергию Радонежскому, русское православие приобрело те духовно-нравственные и практические составляющие, которые и сегодня сохраняют свою живительную силу.

Необходимо также сказать о том, что подвижническая деятельность преподобного Сергия Радонежского положила начало такому своеобразному явлению в русском православии как старчество. Старцы — это монахи, которые своей праведной жизнью доказывали способность человека к нравственному, духовному очищению. Значение института «старчества» в русском монашестве на протяжении веков существенно изменялось. Однако сохранялась и несомненная духовная преемственность. В целом же, своим духовным авторитетом старцы оказывали огромное влияние на все русское общество.

Преподобный Сергий Радонежский стал подлинным «светильником» для современников и потомков — человеком, сумевшим подчинить всю свою жизнь евангельским заповедям любви и единомыслия. Избегая искуса судить и назидать, он учил даже не столько словом, сколько своим образом жизни, своим отношением к окружающим. И народ услышал его безмолвную проповедь. Поэтому жизненный путь «великого старца», как его называли, выглядит и парадоксальным — всю жизнь он бежал от общества людей, а в результате стал его духовным предводителем. Уже при жизни преподобного Сергия Радонежского рассматривали как воплотившийся в реальном человеке символ единства Руси, которого столь жаждал русский народ в XIII-XIV столетиях.

Вскоре после смерти, в 1447 году, преподобный Сергий Радонежский был канонизирован, а позднее почитался как небесный покровитель и заступник московских государей. И недаром именно в Троице-Сергиевом монастыре крестили великокняжеских и царских детей.

А столь великое внимание, уделяемое преподобным Сергием Радонежским идее Святой Троицы, нашло свое выражение в иконописных трудах Андрея Рублева (1370? — 1430?). Андрей Рублев написал икону «Троица» около 1411 г. по заказу Троицкой обители, возможно, для первой деревянной часовни, построенной над могилой Сергия Радонежского.

В соответствии с многовековой вероучительной традицией образ Святой Троицы присутствует в Ветхом Завете в 18 главе книги Бытие, где рассказывается о явлении праотцу Аврааму и его жене Сарре трех мужей-ангелов: «И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер, во время зноя дневного. Он возвел очи свои, и взглянул, и вот, три мужа стоят против него…» (Быт., 18: 1,2). Господь, принявший образ трех ангелов и явившийся Аврааму носит еще одно именование — «Троица Ветхозаветная».

Сложность словесного толкования таинства Святой Троицы уже первых христиан побуждала искать иные способы постижения этой тайны, используя, в том числе, и изобразительный язык. Сюжет «Явление трех ангелов Аврааму» (или иначе «Гостеприимство Авраама») довольно рано появляется в иконографии — например, в живописи катакомб на Виа Латина (IV в.), а также в ранних мозаиках в церкви Санта Мария Маджоре в Риме (V в.) и церкве Сан-Витале в Равенне (VI в.). Широкое распространение имел этот сюжет и в византийском искусстве.

В Древнюю Русь иконография «Гостеприимство Авраама» пришла очень рано — в XI веке (фреска в Софийском соборе в Киеве). Присутствует этот сюжет на южных вратах собора Рождества Богородицы в Суздале (XIII в.), на фреске Феофана Грека в храме Спаса Преображения на Ильине улице в Новгороде (XIV в.), на многочисленных иконах.

Но поворотным пунктом религиозно-философского и богословского осмысления этой иконографии становится икона «Троица» Андрея Рублева. По мнению современных исследователей, только рублевская икона может называться «Троица» в отличие от «Гостеприимства Авраама». И икона, выполненная Рублевым, стала, своего рода, художественным воплощением богословских и религиозно-философских воззрений преподобного Сергия Радонежского.

Вообще, эту мысль впервые высказал Е.Н. Трубецкой: «В иконе выражена основная мысль всего иноческого служения преподобного… Он молился, чтобы этот зверообразный, разделенный ненавистью мир преисполнился той любовью, которая царствует в Предвечном Совете живоначальной Троицы. А Андрей Рублев явил в красках эту молитву, выразившую и печаль, и надежду св. Сергия о России». В том направлении размышлял над рублевским образом Святой Троицы и П.А. Флоренский: «В иконе Троицы Андрей Рублев был не самостоятельным творцом, а лишь гениальным осуществителем творческого замысла и основной композиции, данных преподобным Сергием».

В самом деле, изображая Троичное Божество, единство Ветхого и Нового Заветов, таинство евхаристии и торжество христианского смирения, икона Святой Троицы является символом погружения в таинство божественного бытия, в его неслиянность и нераздельность. И это лишний раз подчеркивает значение символа Святой Троицы, которую всю свою жизнь созерцал Сергий Радонежский, «дабы, — как сказано в его житие, — воззрением на Святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего». Следовательно, образ Святой Троицы дан для России на все времена для ее преображения и духовного возрождения. Вслед за Андреем Рублевым подобной схемы изображения Троицы стали придерживаться многие иконописцы, вплоть до XVII века («Троица» Симона Ушакова).

«Сергий Радонежский» — цитаты из книги

Биография знаменитого русского святого от Н. С. Борисова оказалась чем-то промежуточным между стандартной для серии ЖЗЛ научно-популярной книжкой и полноценным научным трудом. С одной стороны, она может вполне комфортно восприниматься массовым читателем, не слишком знакомым ни с особенностями церковной жизни, ни со строгими нормами научной литературы. Автор сам заявляет, что не намерен «уводить читателя в дебри профессиональных дискуссий». С другой стороны, в комментариях после основного текста он обстоятельно разбирает запутанную хронологию жизни Сергия Радонежского и даёт уточняющие пояснения. Вообще, написана книга весьма добротно, чего и следовало ожидать, зная о статусе её автора — профессора МГУ и заведующего кафедрой «феодалов», как в университете называют кафедру истории России до начала XIX века.

Стоя на научно-критической позиции, Борисов дистанцируется от тех церковных историков, творчество которых сложно разграничить с агиографией. При этом, к самой Церкви он относится уважительно (особенно когда речь идёт о самых достойных её представителях, таких, как герой биографии), в то же время не закрывая глаза на её недостатки (жадность некоторых церковников, борьба между ними за митрополичью кафедру). Оценивать истории о видениях преподобного и совершённых им чудесах Борисов тактично отказывается. В этом он, в общем-то, прав. Чудеса — это предмет ведения богословия, а не исторической науки; историки и культурологи могут изучать лишь восприятие чудесного в сознании людей той эпохи — что автор и делает.

Между прочим, как-то раз на лекции Борисов рассказывал, что однажды РПЦ предложила ему переиздать биографию Сергия за церковный счёт, при условии небольшой корректировки текста. Борисов, как разумный человек, естественно дал предварительное согласие. Но… количество правок, предложенных церковным редактором, оказалось таким, что это была бы уже другая книга. На том дело и закончилось.

Стиль текста, оставаясь академическим, включает в себя немало художественных элементов, благодаря чему читать биографию довольно легко. Вот только… зачастую автор цитирует источники на древнерусском языке, не заморачиваясь их переводом на современный русский. Понятно, что для него, человека, много лет занимающегося средневековой историей Руси, этот язык уже стал едва ли не родным. Но… лично мне иногда было нелегко вникнуть в смысл этих фрагментов — притом, что у меня есть историческое образование. Ещё одна особенность текста — множество осторожных оговорок и предположений, вызванных тем, что достоверных фактов о жизни Сергия Радонежского (да и о средневековой истории Руси вообще в принципе) известно не так уж много. Предположения иногда дополняются патетическими восклицаниями —

Вновь зло торжествовало над добром, право людей на свободу попиралось насилием. Кто не повторял тогда в разоренной татарами тверской земле и иных пострадавших от «Федорчуковой рати» землях: «Боже отмщений, Господи, Боже отмщений, яви Себя! Восстань, Судия земли, воздай возмездие гордым. Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут?» (Псалтирь, 93, 1-3).

— звучит всё это, конечно, очень красиво, но… откровенно говоря, я сомневаюсь, что неграмотные крестьяне вот так вот запросто могли цитировать Псалтирь, сокрушаясь из-за разорения их земли ордынцами.

Недостаток достоверных сведений автор уверенно компенсирует воображением (которое нельзя путать с чистой фантазией), благодаря чему изображает жизнь людей русского Средневековья так, что это граничит с художественной литературой:

Перед мучительным вопросом, что делать дальше, оказался и Кирилл. О себе он беспокоился меньше всего. Жизнь клонилась к закату. Годы тревог, невзгод и унижений тяжким бременем лежали на ссутулившихся плечах.
Митрополит долгим, тяжелым взором смотрел на Сергия. Тот поднял глаза. Взгляды их встретились. В синих, словно промытых родниковой водой глазах отшельника застыл покой.

Лично мне немного странно встречать такие словесные конструкции в научной (ладно-ладно, научно-популярной) монографии. Но это скорее хорошо, чем плохо. Если автор-учёный может и умеет в литературный язык, то почему бы и нет?

Подлинная личность Сергия для современных людей, на самом деле, остаётся загадкой. Житие преподобного, написанное его учеником Епифанием Премудрым и обработанное Пахомием Логофетом — это агиографическое произведение, которое не может быть достоверным историческим источником. Спецификой литературного жанра отмечено и «Сказание о Мамаевом побоище», одним из персонажей которого Сергий является. В летописях упоминания о его деятельности, по сути, фрагментарны. Собственных письменных сочинений радонежский игумен не оставил. В результате точная реконструкция личности основателя самого известного русского монастыря невозможна, и все размышления на эту тему могут быть только гипотетическими.

В интерпретации Борисова Сергий выглядит как человек умный, для своего времени хорошо образованный, обладающий способностями организатора — и при этом сделавший смыслом своей жизни христианские ценности в их изначальном, евангельском понимании. Ключевая черта его характера — это смирение и отказ от гордыни (термин «гордость» — не самый удачный, потому что этим словом часто называют совершенно нормальное чувство собственного достоинства). Эти качества проявляются в его трудолюбии, в искреннем, а не ритуальном, отказе принять священнический сан, в добровольном уходе из собственного монастыря из-за разногласий со старшим братом, заявившем о своих претензиях на игуменство, в том, что Сергий никогда не ездил верхом на лошади и ходил пешком даже на самые дальние расстояния. С другой стороны, ему были свойственны самоуважение и уверенное чувство собственного достоинства, одной из причин которого Борисов называет аристократическое происхождение Сергия. Это самоуважение проявлялось, например, в том, что Сергий не носил вериг, как это делал Феодосий Печерский, не встал на путь юродства Христа ради, да и вообще, похоже, чуждался тех практик монашеского подвига, которые у нас обычно ассоциируются с темнотой и мракобесием.

Если реконструкция характера и мировоззрения Сергия современными историками может быть только гипотетической, то его роль в жизни Церкви в конкретный исторический период можно описать довольно точно. Прежде всего, нужно понимать место Сергия в системе личных связей внутри церковной иерархии. Старший брат радонежского игумена, Стефан, будучи монахом в московском Богоявленском монастыре, подружился там с другим иноком — в миру этого человека звали Елевферий Бяконт, а через несколько лет он стал известен как Алексий, митрополит Киевский и всея Руси. Сам Стефан через какое-то время после возвышения своего друга стал духовником великого князя Симеона Гордого — этот статус говорил об очень большом личном доверии со стороны правителя Московского княжества. Поэтому, кстати, я думаю, что если простой народ почитал Сергия Радонежского в первую очередь за праведную жизнь, то на отношении к нему князей и бояр отражалось и понимание его связи с высшими церковными иерархами Руси. Наконец, нужно учитывать и корни самого Варфоломея Кирилловича, происходившего из пусть и не московского, а ростовского, но всё-таки боярства — в результате московская верхушка воспринимала Сергия как человека своего круга, близкого в социальном отношении.

Благодаря сочетанию всех этих факторов — личной праведности и основанного на ней авторитета, опыта организации монастырской жизни, собственных хороших отношений с Сергием — митрополит Алексий выбрал радонежского игумена для начала проведения монастырской реформы. Смысл преобразований был в переходе от келейного «особного жития», когда каждый монах вёл своё собственное хозяйство и с другими братьями встречался, по сути, только во время общей молитвы, к «общему житию» с общим хозяйством, общей трапезой и иерархией, минимально необходимой для производства ресурсов и их распределения. Реформа должна была дать повышение нравственного уровня монашества, который тогда (как, наверное, и всегда) критиковался: общая собственность более-менее гарантировала равенство иноков, а совместная жизнь давала множество возможностей для отработки христианских добродетелей — в первую очередь, смирения, любви к ближним своим и помощи им. А ещё это облегчало церковному начальству контроль за монахами — но на этом аспекте Борисов не останавливается. В свою очередь, повышение нравственного уровня и усиление контроля вместе снижали вероятность возникновения еретических движений, враждебных официальной церкви.

По сути, Сергия нельзя назвать ни подчинённым Алексия (формально, конечно, игумен был подчинён митрополиту, но сейчас я говорю об их реальных отношениях), ни постоянным партнёром по совместной деятельности. Скорее, Сергий был союзником Алексия в решении нескольких конкретных задач. Существенно различалось и их мировоззрение — если Алексий был поборником московского дела, апологетом развивающейся монархии потомков Даниила и, фактически, государственным деятелем в митре и с панагией на шее, то Сергий в своей духовной жизни поднялся на такую высоту, что стоял уже над вопросами государства и национальности, став фигурой общехристианского масштаба. Это, кстати, не гипербола — сегодня Сергий Радонежский почитается не только в православии, но и в католичестве и англиканстве, несмотря на то, что жил он уже после раскола Церкви на западную и восточную.

Нижегородская тема в книге для меня особенно интересна. Посещение в 1365 году Сергием Нижнего Новгорода, который тогда был столицей самостоятельного княжества, и запрет на служение в церквях, наложенный им, чтобы принудить нижегородцев к подчинению Москве — это достаточно широко известный факт его биографии. А дальше начинаются интересные моменты. По мнению Борисова, которое он основывает на сравнении текстов летописей и небольшом открытии другого историка, В. А. Кучкина, церкви были закрыты (и, кстати, безуспешно — нижегородский князь Борис Константинович договариваться в Москву так и не поехал) не Сергием, а руководителями предыдущей московской церковно-дипломатической миссии — Герасимом и Павлом. Да и, откровенно говоря, репрессивные меры с характером Сергия вяжутся довольно плохо. А ещё — нужно понимать, в каких условиях было совершено это путешествие. Верный монашескому обету, Сергий ходил только пешком и никогда не ездил на лошади. А ещё — он шёл из будущего Сергиева Посада (тогда города ещё не было) в Нижний Новгород в разгар эпидемии чумы — поступок необычно смелый, а по меркам современных людей так и вовсе безрассудный.

Вообще, если подумать об эпидемиях чумы и других болезней, карательных походах ордынцев, набегах князей, стремившихся разрушить экономическую базу своих конкурентов в борьбе за великое княжение и поэтому разорявших деревни на их территории, наконец, о простых неурожаях, приводивших к голодным годам — ничуть не удивляешься, что люди Средневековья чуть ли не каждый год ожидали конца света. При таком количестве бедствий для возникновения эсхатологических настроений даже знаменитая религиозность средневековых людей была не сильно-то и нужна.

Если нижегородская тема в биографии интересна как частность, то московская — как глобальный исторический фон, на котором разворачиваются события жизни конкретного русского монаха. Рассказывая об историческом контексте, Борисов уделяет Москве довольно много внимания — хотя вообще в принципе книга не о возвышении Москвы и собирании русских земель. Что обращает на себя внимание — Борисов, оставаясь на позициях научной объективности, не обеляет московских князей, показывая их жестокость и неразборчивость в средствах. Он говорит о том, как Иван Калита вместе с ордынцами разорил Тверь, где правил его конкурент Михаил Ярославич, и о том, как слуги Дмитрия Донского запросто ограбили и посадили под замок неугодного митрополита, назначенного Константинополем. Лично мне показалась странной логика автора в его рассказе о женитьбе Симеона Гордого на тверской княжне: Борисов почему-то объясняет этот брак в первую очередь покаянием московского князя, его желанием загладить свою вину за всё то зло, которое причинили тверичам потомки Даниила, и только во вторую — политическим расчётом на возможное в будущем объединение двух княжеств (что на мой взгляд намного вероятнее). В ходе чтения у меня появились кое-какие мысли о личности Дмитрия Донского, но их я лучше выскажу в рецензии (которая когда-нибудь будет) на его биографию (которую я когда-нибудь прочитаю).

В сущности, работа Борисова — это рассказ о тех фактах жизни Сергия, что известны по житию и летописям, дополненный расширенным научным комментарием об историческом контексте жизни святого. Комментарий этот настолько обширен, что иногда главный герой биографии даже теряется на его фоне. Конечно, хотелось бы больше подробностей именно о самом Сергии, да где же их взять, если источники настолько скудны? В истории жизни радонежского игумена Борисов разбирается действительно хорошо. Вполне убедительны его объяснения хронологических неувязок в житии Сергия касательно датировки назначения его игуменом монастыря, его анализ сведений о посещении Сергия князем Дмитрием накануне Куликовской битвы. Можно сказать, что биография получилась беллетризованной, потому что строго научную биографию Сергия написать попросту невозможно — известных исторических фактов для этого явно недостаточно. Что ж, на том материале, который имелся в его распоряжении, Борисов смог написать вполне достойную книгу.

Пророчество Сергия Радонежского

Почти семь веков отделяют нас от того месяца мая, когда родился человек, чьи способности видеть будущее и вдохновлять людей на решительные действия сыграли важную роль в создании нашей нации. Сергей Радонежский, предвидя положительный исход Куликовской битвы, отправил князя Дмитрия завоевывать свободу для своего народа.

Святой или экстрасенс?

На поле Куликовом поле при впадении реки Непрядвы в Дон, днем 21 (8) сентября 1380 года разворачивалась одна из кровопролитнейших битв в истории средневековья. Русское войско под командованием князя Московского Дмитрия Ивановича вступило в бой с ордами золотоордынского темника Мамая. А в Троице-Сергиевой лавре в то же самое время происходило то, что мы сейчас назвали экстрасенсорным видением. Однако современникам-очевидицам того загадочного явления такое название и в голову, конечно же, не пришло. Но все они позже найдут возможность донести до потомков упоминание об этом чуде. В разных редакциях «Жития Сергия Радонежского этот сюжет изложен практически без разночтений. В тот судный час, когда решалась судьба будущей России, Сергий оставаясь «телом на молитве, а духом же был на поле Куликовом»: находясь на богослужении в храме Троицы своего монастыря, чудотворец четко видел весь ход кровавого сражения на берегах Дона и, возможно, влиял на его события.

«…прозревал очами все, что совершалось там». Он, как очевидец, поведал братии о постепенных успехах нашего воинства. Временя от времени «он называл павших героев по именам, сам приносил за них заупокойные молитвы и повелевал то же сделать братии». Наконец, «он возвестил им совершенное поражение врагов и прославил Бога, поборающего русскому оружию».

Как все начиналось

Татарский хан разбушевался. Грозился новым нашествием на Русь. Храбрые сподвижники московского князя как гонцы один за другим приносили вести о передвижении врага, и Дмитрий Иванович поспешил к своим соратникам, но перед этим решил заехать в Троицкий монастырь – помолиться и принять благословение преподобного игумена Радонежского. Но тот быстро великого князя, торопившегося по военным делам, не отпустил, а оставил отслушать Божественную литургию и пригласил к трапезе: «Обед сей тебе, Государь, будет на пользу». Сердце рвалось из груди, тревога по делам военным не отпускала, князь заметно нервничал, но перечить преподобному не стал – остался. Летописи описывают момент пророчества Сергия как довольно резкий и неожиданный перелом в неспешной беседе за монастырской трапезой. Что это было? Исполнился ли пророческого божественного духа Сергий, согласно ли христианской традиции, – или у него было неожиданное экстрасенсорное видение, подобно тому, что сейчас мастера телевидения почти насильно просят «увидеть» участников популярного телешоу…. Природу предсказания установить невозможно, но факт остается фактом. Сергий осенил Дмитрия крестом, окропил его и сподвижников святой водой и, успокоив тревогу князя по поводу его собственной кончины, предсказал ему победу: «Еще не пришло время тебе самому носить венец сей победы с вечным сном, прочим же многим сотрудникам твоим плетутся венцы мученические с вечною памятью».

Решиться на сражение с очень грозным врагом даже после такого предсказания было непросто – князь изумленный и притихший внимал, но не верил. И тогда преподобный совершил чудо убеждения: «Все ли ты сделал, все ли меры использовал, чтобы предотвратить страшную битву?» И князь ответил, что он все сделал, но безуспешно. «Если так, – сказал Сергий, – то врага ждет конечное погубление, а тебя помощь и слава от Господа». Князь в прослезился и припал к ногам Сергия для последнего благословения.

К слову сказать, слова преподобного о мученических венцах, которые «плетутся для соратников» князя, то есть об очень-очень больших жертвах, которые придется принести в угоду победе сбылись: из 150 тысяч человек, составлявших русское войско на поле Куликовом, полегло 110 тысяч. Перед отъездом, осенив еще раз крестом, преподобный тихо сказал Дмитрию: «Иди же, Господин, небоязненно. Господь поможет тебе на безбожных врагов, ты победишь враги твоя!» Окрыленный и обнадеженный словами преподобного, Дмитрий поспешил к своим заждавшимся его воинам. Проводив князя, Сергий, как гласят летописи, почти безвыходно пребывал в келье своей за молитвою.

Помощь и словом и делом

Тем временем Дмитрий с воинством подошел к Дону, и воеводы сомневались, переходить ли им реку, ибо в случае отступления путь будет отрезан. Неизвестно какое решение приняли бы мужи дела военного, и как это отразилось бы на дальнейшем развитии государства Российского, если бы не подоспела в этот непростой момент помощь от преподобного игумена.

Одному Богу известно, почему вдруг или не вдруг, но решил Сергий послать великому князю с собственноручной грамотой двух иноков: Александра Пересвета и Андрея Ослябя , мужество которых и искусство воинское было у всех на слуху. За необыкновенную силу они прослыли богатырями. Их и избрал Сергий помощниками князю, как двух живых символов, чтобы они послужили примером его воинству. Живые символы вручили князю грамоту: «…чтобы ты, Господин, так и шел вперед, а поможет тебе Бог и Святая Богородица». Можно себе представить, какое впечатление произвела весть о прибытии таких необычных посланцев с грамотой преподобного, указующей идти вперед. Великий заступник Земли Русской, как называли Сергия Радонежского, как бы сам посетил поле боя и благословил на сражение. Теперь и самые слабые сердца запылали храбростью и жаждою подвига. Дмитрий, приняв личное начальство над воинством, смело повел свои полки на Куликово поле. 7 сентября 1380 года русское воинство переправилось через Дон и расположилось на Куликовом поле, а на следующий день случилась та самая битва, которая окончилась полным разгромом татар и бегством Мамая.

Почему не сам?

Многие историки, размышляя в своих записках, задавались вопросом, почему же Сергий сам не последовал за князем на поле Куликово? Неужели он считал то военное событие недостаточно значительным? Конечно, иные соображения остановили преподобного в монастыре. Если битва была решающей, то и духовное руководство должно было быть чрезвычайным. И лишь оставаясь на месте, дающем ему силу духовную, силу, природа которой отлична от военной мощи и смелости ратной, он мог быть полезен Государю. В такую минуту трудную требовалось нечто большее, чем простое физическое участие – к другим невидимым силам обращался преподобный. И именно поэтому оставался в непрерывном бдении и прозрении на протяжении всего хода кровопролитного сражения. Кто знает, только ли видел устроитель Троицкого монастыря павших воинов или еще и помогал им уйти из этого мира с глубоким осознанием собственной ценности и без душевных мук. Вел ли он тех, кто шел на верную смерть? Или всего лишь прозревал. Ведь до сих пор ученые спорят о чудодейственной силе молитвы, а слова, обращенные к высшим силам преподобный произносил, не останавливаясь ….

Валентина Рогожина