Самое главное чудо

Из этой беседы вы узнаете о том, как Господь одним удивительным и промыслительным событием призвал всю семью Куваевых к служению Церкви в монашеском или священническом чине, о том, какие знания старец Илий (Ноздрин) считает самыми важными в жизни, в чем сила старца и почему прозорливость – не фокус, чтобы удивить, как Божиим промыслом построили огромный храм в небольшом поселке рядом с Оптиной и почему старец благословил матушку на незапланированную операцию.

Как Господь призвал мою семью

Старец Илий, иеродиакон Илиодор, иерей Дионисий – Отец Дионисий, в жизни каждого человека действует Промысл Божий, но иногда он скрыт, а иногда явно открывает себя в каких-то знаках, знаменательных встречах, вовремя услышанных словах. Были ли такие знаки, явные проявления Промысла Божия о вас в вашей жизни?

– Да, безусловно. Я думаю, что Промысл Божий может видеть и замечать любой человек – было бы желание. Господь постоянно промышляет о нас, ведет нас по жизни, и не замечать этого Промысла можно только при отсутствии желания…

Как моя семья и я сам узнали о Промысле Божием? Когда-то мы были далеки от веры… Но даже если человек не знает Бога, наступает момент, когда Господь этому человеку открывается, Сам его призывает: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин.15, 16). Потому что мы можем Его не знать, но нет ни одного мгновения, когда бы Он нас не знал.

Как Господь призвал мою семью? Случилось это так. Брат моей мамы, мой дядя, учился в Тверском Государственном Университете. В 1990-м году он поехал в Оптину Пустынь. Была ли эта поездка паломнической или просто туристической – этого я сейчас уже не помню. Монастырь тогда (в 1989-м году) только-только вернули Церкви, и он лежал в руинах, но те, кто приехал его восстанавливать, сейчас вспоминают об этих годах, как о самых необыкновенных – полных духовного подъема. Господь и преподобные старцы Оптинские обильно благословляли и утешали свой первый Оптинский призыв после многих десятилетий запустения в монастыре.

И мой дядя, 25-летний Вячеслав (впоследствии инок Гавриил), всем сердцем почувствовал эту призывающую благодать. Он познакомился с отцом Илиодором, ныне иеродиаконом, открыл ему душу, рассказал, как тронула Оптина его сердце. После таких сильных духовных переживаний молодому человеку уже совсем не хотелось возвращаться в мир. За один день у него произошла полная переоценка ценностей – так властно позвал его Господь.

Отец Илиодор Помните, как Он позвал апостолов? Они спокойно рыбачили – а Господь позвал, и они все бросили: лодки, сети, дома, имущество – и пошли за Ним. Пошли, чтобы вместо спокойной жизни пребывать в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе (2 Кор.11, 26‒27).

В ответ на признания молодого человека отец Илиодор сказал ему: «Поезжай домой, возьми вещи и возвращайся в монастырь». Мой дядя так и сделал. Он был пострижен в монашество с именем Гавриил, несколько лет нес послушание келейника у старца, схиигумена, ныне схиархимандрита Илия (Ноздрина).

В 1991-м году дядя приехал к нам, чтобы нас окрестить. Мне исполнилось семь лет, младшему брату четыре года. Мама тоже была некрещеная. Бабушка верила в Бога и обращалась к Нему в трудные минуты, но детям о Боге не рассказывала – советское воспитание. Мы не являлись атеистами, просто были такими – пустыми духовно. Благодаря дяде мы все покрестились.

О том, как дома закончилась еда,
и что из этого вышло

Иерей Дионисий – И пришли к Богу?

– Не сразу. Это довольно удивительная и промыслительная история. До 1993 года мы в храм не ходили. Но дядя молился за нас в Оптиной, и произошло следующее. В 1993-м году нам с братом исполнилось девять и шесть лет, летние каникулы мы с ним проводили в деревне у родственников, а мама оставалась в городе. Она работала на фабрике, и всем фабричным уже несколько месяцев не платили зарплату. Папа трудился на предприятии, где зарплату тоже задерживали. И вот наступил такой момент, когда у них в доме совсем не осталось продуктов. Совсем ничего – только соль.

Кто-то из соседей по подъезду, имевших земельный участок, после очередного сбора урожая принес маме целый таз огурцов. Она, конечно, очень обрадовалась и решила их засолить. А хочется же хоть какую-то приправу положить – хотя бы чеснок. И вот она несколько дней ждет: не получится ли у неё где-нибудь достать пару головок чеснока.

В выходной день мама решает сделать, пока дети в деревне, генеральную уборку. Перебирает книги в книжном шкафу и находит в одной из книг бумажную иконочку святой блаженной Ксении Петербургской. Позднее она пыталась выяснить, откуда в детских книжках оказалась эта иконочка, но так и не смогла этого узнать. И мама неожиданно для себя начинает молиться святой блаженной Ксении и рассказывает ей все свои горестные обстоятельства: денег нет, продуктов нет, даже чеснока, чтобы засолить огурцы – и то нет.

Ночью – звонок в дверь. Мама открывает: на пороге стоит её брат, отец Гавриил. Приехал на «Волге» из Оптиной – вся машина загружена продуктами. Мешок сахарного песка, мешок крупы и так далее. Ожидать такого было совершенно невозможно.

Отец Гавриил впоследствии рассказывал, что сам тогда не понял, отчего старец, отец Илий, благословил его: «Поезжай к сестре, отвези ей продукты». А дядя жил уже несколько лет в монастыре и не знал о том, что в миру начались такие перебои с зарплатой.

Он маму просит:

– Маргарита, покорми водителя.

Мама отвечает:

– У меня сегодня совсем ничего не приготовлено.

– Тогда хотя бы чаем угости.

– В доме нет чая.

И отец Гавриил заплакал – он только тогда понял, почему старец послал его к сестре. Отец Илий благословил его отвезти продукты, и самое последнее, что дал, был чеснок. Сказал: «И отвези ей чеснок».

У мамы это была первая в жизни молитва. Она получила ответ – и этот духовный опыт потряс её

И вот выгружают они из машины продукты, и в конце отец Гавриил вручает маме чеснок. И это уже оказалось настоящим чудом: она не просто получила продукты, но именно то, что просила. У мамы это была первая в её жизни сознательная молитва. Она получила ответ – и этот духовный опыт потряс её.

Дядя потом вспоминал: он никуда не собирался, ничто не предвещало никакой поездки, не было даже никаких разговоров о том, чтобы куда-то ехать. Внезапно после литургии старец сказал ему:

– Тебе нужно съездить к сестре – к Маргарите. (А у дяди, кроме моей мамы, были ещё две сестры.)

– Когда?

– Сейчас и поезжай.

Всю ночь мама и её брат общались, что-то там вспоминали, плакали. Отец Гавриил предложил ей приезжать в Оптину, рассказал, как туда добраться, и утром они с водителем уехали назад в монастырь.

Как старец Илий стал духовным отцом всей моей семьи

Отец Илий – И ваша семья в первый раз поехала в Оптину Пустынь?

– Да, мы съездили всей семьей в Оптину, отец там покрестился. И когда вернулись из монастыря – воцерковились. Дальнейшая наша жизнь была уже сознательной жизнью христиан: мы исповедовались, причащались. Старец Илий стал духовным отцом всей моей семьи.

Каждое лето мы с братом проводили теперь уже не в деревне, а в Оптиной, нам давали какие-то детские послушания, мы помогали на просфорне, ещё разливали по бутылочкам масло. Жили в башенке. Отец Гавриил и отец Илиодор нас воспитывали. От отца Илиодора мы буквально не отходили весь день. Именно он давал нам первые молитвенные правила, учил, в какие дни ходить на службы к пяти утра, в какие можно к семи утра, когда сходить искупаться в святом источнике.

Мы общались со старцем, отцом Илием, и он молился о нас. Самое главное, что я помню – старец говорил иногда: «Вот когда вы будете жить в Козельске…».

А я тогда не понимал, как это мы будем жить в Козельске, если мы живем в Кимрах? Но в 1999-м году, когда мне исполнилось пятнадцать, мы действительно переехали в Козельск, чтобы быть ближе к Оптиной. И дальше наша жизнь шла уже под духовным руководством и по благословению отца Илия.

Старец Илий стал духовным отцом всей моей семьи

– Отец Дионисий, почти все члены вашей семьи связали свою жизнь со служением Православной Церкви в священническом или монашеском чине…

– Да, моя бабушка в 2000-м году была пострижена в монахини в Шамордино. Моя мама, по благословению старца, приняла монашеский постриг в 2013-м году. Сестра мамы – монахиня Мария, её дочь – инокиня, сын – иерей Димитрий, служит в Подборках и дважды в неделю – в Шамордино, где бабушка подвизалась в монашестве 15 лет, прежде чем отойти ко Господу. Мой младший брат – иподиакон у епископа Острогожского и Россошанского.

К этому могу добавить, что старец Илий звал моего брата с его семилетнего возраста монахом. А мне старец тоже сказал о моем пути ещё тогда, когда я только поступил в семинарию – уже тогда он знал, какой путь меня ждет: монашеский или семейный.

– И теперь вы глава многодетной семьи…

– Да, на момент нашей беседы моя матушка находится в роддоме. Ждем пятого ребенка.

– Отец Дионисий, вы – духовное чадо старца. Не могли бы вы немного рассказать о нем?

– Знаете, я думаю, что самое важное не в прозорливости старца, не в том, что по его молитве происходят исцеления, какие-то чудотворения. Самое важное, самое главное чудо – это то, что в нашей жизни бывают люди, которые настолько любят Бога, настолько доверяют Богу, что через них Господь открывает Самого Себя остальным и действует, исцеляя и указывая дальнейший путь.

Потому что не каждый, в силу своей греховности, может понимать Божий Промысл и вообще помнить о Нем постоянно…

Батюшка ничего особенного не говорит людям. Если вы ждете ораторского искусства – вы обращаетесь не по адресу. Сила старца не в словах. Его сила в молитве. На первый взгляд, он вроде бы ничего особенного и не говорит. Скажет, например:

– Ничего, ничего, ты только молись…

Ведь все делает Господь. А Господь все может – Он Всемогущий.

Чем старец отличается от старика

Когда меня спрашивают о старце – я пытаюсь объяснить, чем старец отличается от старика. Иногда говорят: «Стар, что мал». Да, действительно, когда человек не живет духовной жизнью, не борется со своими страстями, эти страсти к старости становятся особенно заметны, и старичок капризничает – он нуждается в любви.

А старец сам имеет любовь в преизобилии. Имеет её столько, что испытывает потребность проявлять её к другим людям – к каждому нуждающемуся человеку. Бог – есть Любовь. И тот, кто сам всегда с Богом, кто находится в постоянном Богообщении – он сам уподобляется Богу в любви. А одно из свойств любви – распространяться.

Мы, обычные люди, не можем не проявлять свою любовь по отношению к любимым нами людям. Но круг тех, кого мы любим, обычно очень ограничен – он ограничен родственными и дружескими связями. И наша любовь, как правило, взаимна: мы любим тех, кто любит нас – любовь за любовь. А Бог любит нас вне зависимости от нашего отношения к Нему. Притом – всех одинаково, независимо от того, насколько эта любовь взаимна.

Поэтому человек, пребывающий в Боге и с Богом, чувствует любовь ко всем людям вне зависимости от родственных или дружеских связей. Поэтому старцам и духовным людям дано видеть нас, понимать нас и знать о нас более, чем другим. И открывает им это Любовь, то есть Бог. В этом берет свое начало прозорливость старцев.

Человек, пребывающий в Боге, чувствует любовь ко всем людям

– Каким наставлением вашего духовного отца вы могли бы поделиться с нашими читателями?

– Батюшка часто повторяет: «Знания о Боге – это самые важные для человека знания в его жизни».

Мы можем прекрасно знать физику и математику, химию, экономику, юриспруденцию, но когда мы пойдём Туда – все эти знания не будут иметь никакого значения. Бесспорно, они нужны для земной жизни, но если говорить о самых важных знаниях – это знания о Боге и о духовной жизни.

Старец говорит: «Вот, я закончил Духовную семинарию и Духовную академию, но как бы я хотел узнать ещё больше о Боге и духовной жизни, потому что это самые главные знания».

– Не могли бы вы поделиться какой-то назидательной историей о старце?

– В самом начале моего священнического служения, на Светлой Седмице, шла уже пятая служба кряду. И вот в один из дней, когда служба не планировалась, и можно было чуть расслабиться и передохнуть, мне позвонили: к нам, на Мехзавод, приезжает отец Илий. И вот я бегу уже ночью в храм, чтобы истопить печь, сделать уборку, подготовить все к торжественной службе. Я и так всегда стараюсь поддерживать порядок, но, сами знаете, когда мы ждем дорогих гостей – подготовка особая.

На службе

И вот на следующий день начинается служба, а я правило к Причастию не прочитал. Батюшка после проповеди заходит в алтарь, смотрит на меня, а потом говорит:

– Что бы ни было, а самое важное приготовление к службе – это помолиться. Правило никогда нельзя пропускать!

Прозорливость – не фокус, чтобы удивить. Это то, что помогает спасению

И эти его прозорливые слова произвели на меня сильнейшее впечатление – такое сильное, что я в будущем никогда больше не дерзал служить, не подготовившись. Полбеды, если что-то из хозяйственных забот не будет сделано, главное – помолиться.

Прозорливость – это не фокус, чтобы удивить. Это то, что помогает спасению.

Я иногда слышу, как люди просят старца:

– Батюшка, а расскажите мне что-нибудь обо мне самом!

Но старец никогда не будет говорить о человеке, чтобы просто показать, что он это о нем знает. То, что батюшка скажет, – всегда душеполезно и назидательно.

Богоявленский храм

Богоявленский храм

– Отец Дионисий, а как получилось, что вы служите в Богоявленском храме рядом с Оптиной Пустынью?

– По окончании семинарии, когда я уже был рукоположен в диаконы, мне позвонил инспектор семинарии, архимандрит Никита, и говорит: «Мы тут с владыкой, митрополитом Калужским и Боровским Климентом, находимся, ты готов рукополагаться в иерея? Служить будешь на Мехзаводе». – «Да мне бы только до духовника доехать!»

А для меня это было удивительно – я даже не знал, что там есть храм Богоявления Господня с нижним храмом Сорока Севастийских мучеников. Мимо Мехзавода всегда проезжаешь, когда едешь в Оптину, но в самом поселке я до этого и не бывал ни разу. Начал в этот же вечер выяснять, узнал, что храм ещё строится.

Поехал к старцу, рассказал о предстоящем рукоположении – батюшка говорит: «Хорошо, хорошо!» Оказалось, что храм, в котором мне предстояло служить, строился как раз по его благословению.

Когда я впервые увидел свой храм, он был построен до второго перекрытия, до свода, уже выше девяти метров от земли. Это был конец 2007. Сейчас храм с колокольней имеет высоту 37 м и виден почти из всех уголков Козельска. Служу я в нем десять лет.

– Храм очень большой…

– Да, храм у нас огромный, и когда я только начинал служить, находились люди, которые удивлялись и спрашивали меня: » Население Мехзавода маленькое… Вот сейчас старец такой большой храм построит – и на что ты его содержать будешь, топить, ремонты делать?»

И я как-то имел неосторожность батюшке такой вопрос задать. А батюшка смотрит на храм, лицо сияет, глаза радостные-радостные, улыбается: «Ух – такое место! Даже в голову не бери! Господь Сам все устраивает!» Так и получается. Это место дано Божиим Промыслом – и мне оно полюбилось сразу. Стало родным…

«Рекомендую, чтобы в этот раз тебе сделали кесарево сечение»

Семья отца Дионисия Пока статья готовилась к печати, 31 октября у отца Дионисия родился пятый ребенок – сын. По этому поводу он рассказал мне следующую историю:

– Старец Илий незадолго до рождения моего сына, 21 октября, служил в нашем храме. После службы моя матушка подошла к нему за благословением на роды. Отец Илий берет её под локоток, отводит в сторонку и говорит:

– Я, конечно, не врач, не знаю, как там это все с медицинской точки зрения, но рекомендую, чтобы в этот раз тебе сделали кесарево сечение. Ты не переживай, у тебя это уже пятый ребеночек, тебе сделают анестезию – все будет хорошо.

Так он мою матушку успокаивает, утешает, а она не понимает: почему кесарево? Дело в том, что детишек она рожала относительно легко, и каждого последующего – все быстрее: первый родился примерно через три часа после начала схваток, второй – через два часа, последний, четвертый, даже меньше, чем через два часа. Правда после четвертых родов у неё были некоторые осложнения, в частности, отнималась правая нога, но ей прокапали капельницы, и она вроде бы чувствовала себя получше. Показаний особенных к кесареву не было, о чем ей и объявили врачи областного перинатального центра.

30 октября у неё начались схватки, но длились они необычно долго – 13 часов. Матушка почувствовала, что родовая деятельность протекает как-то неправильно, и рассказала врачам, что её муж – священник, а духовник – прозорливый старец, который предупредил её о необходимости кесарева сечения. Все это выслушали доброжелательно, но опять же ответили, что показаний к операции нет.

И вот уже глубокой ночью матушка почувствовала, что родовая деятельность затихает, и, испугавшись за ребенка, обратилась мысленно за молитвенной помощью к духовному отцу. И вот когда врачи вошли к ней в палату в следующий раз, прямо при них аппаратура показала, что у ребенка сердцебиение резко подскочило – более 200 ударов в минуту. Это началось крайне опасное осложнение – отслойка плаценты при родах и гипоксия у ребенка. Матушке экстренно сделали кесарево сечение, и ребеночек, слава Богу, появился на свет здоровым. Если бы врачи зашли в палату чуть позже – дело могло бы закончиться трагично. Вот такая история.

***

– Благодарим вас за интересную беседу, отец Дионисий! Желаем здоровья вам и вашей семье!

– Мне тоже хочется пожелать всем читателям и создателям чудесного портала «Православие.ру» помощи Божией в благих начинаниях и духовного возрастания! Особой помощи Божией в архиерейском служении духовному руководителю портала «Православия.ру» епископу Тихону (Шевкунову)! Тех, кто захочет оказать помощь нашему храму, просим указывать свои имена (можно прямо в комментариях к беседе), чтобы мы могли помолиться о них, как о благодетелях.

• РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ
• Московская Патриархия
• Козельская Епархия
• Приход в честь Богоявления Господня
• Название организации: Местная православная религиозная организация Приход в честь Богоявления Господня в городе Козельске Калужской епархии Русской Православной Церкви
• ИНН 4009007142, КПП 400901001
• Расчетный счет 40703810822160101083
• в Отделении №8608 Сбербанка России г. Калуга
• К/С 30101810100000000612
• БИК 042908612
• Назначение платежа: добровольное пожертвование
• Можно просто перевести деньги на карту Сбербанка, номер карты: 4276 2200 1485 0138 Денис Евгеньевич Куваев

Таинство Личности

«Роль высшего авторитета в вопросах веры принадлежит
в протестантстве теологам,
в католичестве – папе и курии,
но в Православии эту роль отводят аскетам,
людям мистического опыта и святой жизни».
Сергей Хоружий. О старом и новом.
Мы подъезжаем к Оптиной Пустыни.
В апреле прошлого года*, когда я ехала в монастырь впервые, и сейчас, в конце зимы, издали, за разливом скованной льдом реки Жиздры и заснеженным полем, предстает Оптина, будто выведенная на миниатюре — маленьким средневековым княжеством — с золотыми куполами соборов, окруженными широкой монастырской стеной…
…Не оставило Божье внимание нашу землю в сумрачное время.
В России за полтора десятка лет возродились и отстроились монастыри с патриархальными своими традициями, и вновь взяли на себя бремя Альтернативы…
Отец Илиодор приехал в Россию из Баку в девяностых годах, еще будучи человеком светским. Трагическая судьба этого, в советские времена вроде бы благополучного и щедрого города нефтяников, всем нам известна. Может быть, она повлияла на выбор его личной судьбы…
Но я склонна верить тем, кто говорит о выборе духовного пути по–другому. Монашество есть предназначение, такое же, как талант художника, поэта, только гораздо более высокое, – потому что через Красоту к Вере, а не наоборот…
Я познакомилась с Отцом Илиодором, когда путь им был уже избран…щедрый, красивый человек, сидящий возле нашего костра на берегу реки Воронеж и пытающийся всей нашей компании помочь в коллективных наболевших вопросах, уже видел свою судьбу. Он знал, что ему есть, что высказать миру, и высказанное это усилится именно там, за монастырскими стенами, что там исполнится равновесие жизни, и то, что опустеет в мире, восполнится там.
Но – вначале об истории Оптинского монастыря.
Оптина Пустынь – один из древних русских монастырей. И хотя, к 1917 году монастырских обителей в России насчитывалось более 1000, Оптина была наиболее известной и посещаемой. Основой его духовной жизни в середине девятнадцатого века явилось уникальное сложившееся братство монахов – старчество.
Старчество в отличие от «внешнего» ритуального монашества – православная традиция, заключающая в себе не только аскезу и доктрину собственного спасения, но особый путь духовного ученичества и наставничества, подвижничества и взаимодействия с миром. Строгое требование к каждому движению своей души, духовные прозрения и откровения, а, главное — не отделение от мира, а — утешение ему и любовь к людям, полная им сопричастность.
Начало старчества в Оптиной Пустыни относится к 1829 году, расцвет — к сороковым годам XIX века, и прервано это развитие было в 1917 году…
Жизнеописание двенадцати оптинских старцев существует, есть и их изображения, и иконописные, и фотографии. Когда читаешь об их судьбах, о внимательности старцев к судьбе любого прихожанина, понимаешь, что за смысл заключает в себе описанное русскими православными мыслителями явление со-причастности, умения взять на себя тяготы каждого и донесения до него основ духовного знания.
Русские люди, представители всех сословий, любого уровня образования на протяжении более полувека ехали к Старцам за советом и пониманием, в поисках истины. Среди их имен – выдающиеся: Н.В.Гоголь, В.А.Жуковский, Ф.И.Тютчев, И.С.Тургенев, П.А.Вяземский, Ф.М.Достоевский….
Писать об Оптиной сложно, слишком остро осознаешь серьезность темы. Задача данной статьи, к счастью, предполагает большую эмоциональность суждений, чем в исследовании, и недосказанность, недопустимую в аналитическом труде…
О русском старчестве много написано, литература эта, бесспорно, читаемая, но она, к сожалению, сейчас является «раритетной» и из-за потери корневых православных традиций нашей страны, не популяризируется. Не популяризируется творчески и корректно, одновременно, с учетом запросов обыкновенного читателя.
Мы ехали в Оптину с паломниками…или псевдо-паломниками; в старые времена они лишены были комфорта в передвижении, и путь их предполагал испытания… Но в наше эклектичное время мы еще не назвали новые формы деятельности своими названиями, и даем им старые обозначения. Наша поездка была – среднее между туристическим маршрутом и действительным желанием приобщения к традиционным духовным местам. Сейчас таких маршрутов, к счастью, много.
Мы ехали в Оптину Пустынь, как обычные представители своего поколения, более или менее знакомые с философской (еще меньше – с православной) литературой, но практически ничего не знавшие о судьбе самого монастыря, о силе воздействия духовных дел его обитателей.
…В первую поездку Илиодор подарил нам большую Икону «Оптинских Старцев»…Моими попутчиками были члены московской организации инвалидов из района Коптево. Взволнованная таким даром, икону к автобусу несла я. Она была теплой, это – не субъективное преувеличение, не эмоциональный вымысел. Я не только согрелась на довольно холодном апрельском воздухе, но и почувствовала себя абсолютно наполненной настоящей радостью. Когда я передавала икону женщинам, эту особую теплоту подтвердили и они…
…Отец Илиодор встречает нас радостно, по морозу сразу же ведет обедать в трапезную. Я впервые вижу действующую монастырскую трапезную, с прекрасными росписями на стенах и сводах, повествующими о ветхозаветных сюжетах. Отец Илиодор останавливается и красочно или взволнованно рассказывает нам о некоторых из них. Для него это не просто история, а – реальная судьба человечества, которую он всю переживает, «пропускает через себя», живя здесь, в монастыре.
Обед в трапезной простой и сытный, очень вкусный хлеб. Встаем из-за стола, вслед за Илиодором пытаемся молиться, благодарим его. Он отдает нам оставшийся хлеб и говорит, что его оптинские монахи выращивают сами…
Потом он поведет нам показывать монастырь, не столько мне – сколько моим друзьям…
Во Введенском храме отдаем ему наш журнал. Именно вопрос о судьбе журнала нас интересует более всего. Как быть, что писать, главное – можно ли написать о нем, об оптинском монахе, о его судьбе, о продолжении, практическом, традиции православного старчества здесь, в монастыре — «Что обо мне писать, разве что лет через десять – вот поговорите с Отцом Илией, получите его благословение, я попробую сейчас вам его позвать».
Я считаю целесообразным поделить свой рассказ на две «беседы», потому что не имею права не написать о схиигумене Отце Илие, встречу и недолгий разговор с которым, может быть, начинаю оценивать только сейчас, три месяца спустя, когда корректирую уже сложившийся текст.…Затрудняюсь описать тот эмоциональный всплеск, объективно изменивший все мое представление о Вере и Истории, основных вехах человеческой судьбы. Я почувствовала воздействие Монастыря и беседы со Старцем как прибавление надежды, радости и полноты только сейчас…и сейчас же понимаю, что этому всплеску нужна поддержка и работа с моей стороны, нужен мой ответ…
Беседа первая: Ждем Отца Илию (реального продолжателя Традиции!) в маленькой комнатке для дежурного Братской. …Он выходит стремительно, мы взволнованно и неловко пытаемся сложить ладони («ковшичком») под благословение. Но ему наше незнание ритуалов, по всей видимости, не столь важно: «Садитесь, садитесь…» — говорит он нам торопливо. Схиигумен Отец Илия — невысокого роста, седой. Смотрит внимательно, улыбчиво и ласково. Лицо запоминается сразу, контраст между внешней хрупкостью и внутренней наполненностью, значительностью поразителен. Потом всюду: в фильмах о монастыре, на фотографиях взгляд невольно «выхватывает» его фигуру среди остальных монахов на богослужении…
Отец Илиодор просит посмотреть наш журнал. Возвышающийся над нами, красивый, в своем монашеском облачении, он стремится помочь нам, но у Старца наше издание вызывает сомнение. Там, в его присутствии, эти сомнения становятся понятными: мы мир изучаем, а он знает его, именно, в той простоте, в которой сам мир и нуждается, не сознавая того.
Мы объясняем, что альманах отражает современное состояние нашего общества. А Отец Илия говорит нам о природе, что более всего сейчас людям не хватает близости к ней, ее красоты, работы на земле, простого крестьянского труда. (Я вспоминаю, как всю зиму мои москвичи грезят о летних дачных отпусках, земле, солнце, как в Европе молодежь создает общины, уходят жить поближе к природе…).
Мы обращаемся к батюшке с вопросом о том, как он пришел к вере. Он просто отвечает: «Господь призвал, вот и пришел…» и далее начинает рассказывать о своей судьбе.
Старец родом с Орловщины, из бедной семьи. Он вспоминает бабушку, сидящую на крыльце…каждый прохожий мог стать ее гостем, для каждого была открыта дверь ее дома. Вспоминает войну, голод, он, мальчишкой, сам научился молиться, просил у Бога еды: и кто – нибудь подавал ему хлеб, кто – нибудь картошки.
В армии вместе с ним служил верующий солдат, татарин по национальности, и он тайно от всех молился… И Старец думал: «Вот татарин молится, а почему я, православный, не молюсь…». И он начал молится тоже. Прячась от назойливого внимания начальства, уходил за молитвою в лес, и там, с нею наедине, вдруг почувствовал настоящее присутствие Бога…
Новый номер нашего журнала будет пацифистским, и мы спрашиваем Отца Илия о том, что он думает о конфликтах в Афганистане и Чечне, об этих страшных по нелепости своей «современных» войнах. Он отвечает, что – это попытки посеять зло в душах людей, напугать их, разрушить цельность народа, создать смуту: «…в Отечественную войну люди покрепче были». На вопрос о религиозных войнах Старец отвечает, что верующий человек никогда не будет убивать, не может быть агрессивным.… В конце беседы Отец Илий благословляет нас…
Выходим из Братской на закате солнца… мир воспринимается уже по – другому: монастырь становится совсем сказочным, небо видится огромным. В окружающей природе замечаешь каждую деталь – взгляд потерял суетливость…
Беседа вторая: Отец Илиодор сидит с нами за столом в доме инокини Иоанны, матушки Иоанны. Она, на редкость улыбчивая и доброжелательная, в темном одеянии, пластичная, как и сам Илиодор, особой, свободной «пластикой», которую я замечала только у очень творчески одаренных, цельных натур. У Отца Илиодора – особенные глаза – в них сила и грусть знания. Он осторожно, бережно говорит с нами, стараясь донести то, что взрослым людям можно говорить более сурово и строго. Мы, наверное, своею внутренней суетой мешаем ему, тем не менее, рассказ его завораживает ясностью. Человек талантливый, он занимался музыкой, живописью, но очень рано понял условность искусства, как некой «красивой ступени» между Богом и человеком, ступени Познания, на которой очень многие задерживаются надолго. Иллюзорность светского искусства прекрасно иллюстрирует его рассказ о посещении театра за кулисами, где его поразила «ненастоящесть» декораций и поведения актеров, которые только что были пафосными и позитивными. Вспоминает он и о том, что занимался восточной философией, пробовал искать себя в других религиях. Он говорит: «Вот мы ищем Истину, Добро, а ведь это все – поиски Бога, но Бога нельзя найти, пока он сам нас не призовет…». И сравнивает взаимоотношения между Богом и человеком с отношением Матери к своим детям. Мать воспитывает ребенка, играет с ним в развивающие его игры, старается на его «языке» объяснить основы жизни, но, главное, несомненное, любит.
Отец Илиодор вспоминает, как в пятилетнюю годовщину смерти своей матери он оказался в Загорске (сейчас — Сергеев Посад) и, когда вспомнил о печальной дате, пытался, как полагается, поставить свечку в храме и выпить рюмку водки в память о ней. И вот, поразившее его воображение, соотношение Храма и ресторана (подмосковный Загорск – городок, расположенный на холмах) — как предложенный Выбор (Отец Илиодор жестом как бы держит на ладонях два холма) на одном – ресторан, на другом – Храм. Что выбрать, он выбирает Храм, тогда уже навсегда. Собственно, оттуда начался его монашеский путь. Хотя до окончательного, внешнего выбора еще прошло время…
«Неужели нельзя жить с Богом в душе, искать Его, не уходя в монастырь? — задаем мы ему вопрос — многие протестанты вообще отказываются от церквей и ритуалов, считая, что достаточно просто верить». «Здесь дело в затраченном количестве труда…Человек в миру отвлекается на мирское, что естественно. Монахи отдают Богу себя полностью…».
Деятельность монастырей подразумевается Илиодором как некая дисциплина, влекущая за собой альтернативу рассеянности и инертности мира.
Илиодор резче, чем Отец Илия очерчивает жизнь современного человека в пространстве города. «Да в деревне, если человек совершил какой — то неблаговидный поступок, все сразу об этом узнают. И, вообще, люди свободными были на земле, от своего труда только и зависели. Сейчас люди отделены друг от друга, зависят от случайностей. Ну — ка отключи отопление в десятимиллионном городе в пятнадцати градусный мороз, не привези продукты в магазин день – два… Что будет…. Сатана не смог побороть Бога, он стал мстить его чадам, мы – Божьи дети…». И далее, говоря о трагизме разобщенности современных людей, Илиодор объясняет нам «формулу» Аввы Дорофея (один из авторов святоотеческой литературы, живший в Гаазе, в VI веке): если люди идут в Центр, к Богу, то расстояние между ними уменьшается, если от Бога – увеличивается, и люди теряют друг друга. Идущий путем Веры, рано или поздно приходит к мысли о близости людей друг к другу, об их единении.
Мы – люди вроде бы образованные, но хорошо знакомые заповеди в словах Отца Илиодора приобретают другой смысл: «Это – не книжные истины, это – о нашей жизни», — думаю я постоянно в процессе разговора. Отец Илиодор объясняет роль Храма в жизни христианина: Прообраз Царства Божьего на Земле, ориентир, способ приблизить человека к Возвышенному, отвлечь от суеты. Храм создан для людей как точка опоры, остановка, потом — общение с Вечностью…
Слушая Илиодора, получаю подтверждение своей старой догадке об особой ценности ясной расстановки духовных приоритетов в сознании человека. Когда они расставлены и осознаны верно – мы получаем особенную гармонию Личности (эта слишком светская трактовка выстраивания духовных приоритетов кажется мне теперь, в 2010 году – более, чем недостаточной. Если наши приоритеты правильно выстроены, если движение к Вере превыше всего в нас – мы приобретаем жизнь, именно, жизнь – не много и не мало…).
Отец Илиодор говорит, обращаясь к нам: «Надо быть профессионалом во всем, за что берешься, например, не просто взял и написал что – то, а написал – ответственно, зная, что за каждое слово, идущее в мир, отвечаешь». И еще: «Ищите добрых людей в мирУ, таких много, именно они могут быть героями вашего журнала».
Особенность Отца Илиодора заключается в том, что, слушая его слова и, находясь с ним рядом – привыкаешь к силе сказанного, и оно кажется простым. Отрываясь от этого и, продолжая жить обыденной жизнью, ощущаешь сиротливость и брошенность. Илиодор говорит не только от имени индивидуального опыта Веры, а — Традиции, совокупности многих факторов, в число которых входят и определенные правила обустройства внешней и внутренней жизни общности людей, которые создали и развивают эту духовную, этическую систему, Оптину Пустынь, систему, назначение которой хранить основы Веры и особую Любовь. Приближающаяся к абсолютному ее проявлению…она позволяет выслушать, понять и со-участвовать такому огромному количеству приехавших за помощью людей…принимать на себе их горе, отпускать грехи при совершении таинства исповеди.
И Традиция также Тайна, а когда ей принадлежит Личность, то происходит редкое и удивительное явление – Таинство Личности, и развитие этого Явления по уникальному и неведомому нам пути …вселяет радость и надежду – на счастье.
*Статья написана и опубликована в 2005 году.

Иеродиакон Илиодор (Гариянц) так рассказывает о своей встрече с Оптиной пустынью и старцем Илием:

— Когда я только выбрал монашеский путь, я поступил в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, нес почти в течение четырех лет — с 1985 по 1989 годы — послушания у отца Кирилла (Павлова). Думал, что так и останусь в Лавре, но батюшка Кирилл сказал:

— Ты подожди…

Наступает 1989 год, и он благословляет меня в Оптину пустынь. Вызывает к себе и говорит:

— Георгий (так меня звали до пострига), тебе завтра уже надо ехать в Оптину.

Я даже растерялся:

— В какую Оптину?!

А батюшка мне:

— Это — монастырь, Оптина пустынь, открывается в Калужской области под городом Козельском.

«Что за Козельск? — думаю я. — Козел там, что ли, какой или козы живут? Ни разу не слыхал!»

Говорю:

— Батюшка! Господь с вами! Какой Козельск?! Куда я поеду? Никуда я не поеду!

А отец Кирилл улыбается:

— Ты поезжай, поезжай! Там — монастырь… А почему ты не хочешь?

— Прежде всего, потому что там не будет вас!

А старец Кирилл отвечает:

— Там будет отец Илий!

Я тогда еще грешным делом подумал: «Ну, какой такой Илья может сравниться со старцем Кириллом?»

Батюшка Кирилл стал моим первым духовником. Так я тогда и сказал отцу Кириллу. А он в ответ опять улыбается:

— Нет-нет, ты поезжай!

Я перед ним на колени упал:

— Батюшка! Хотите — выгоняйте меня, но я туда не поеду!

Смотрю, он замолчал, опустил голову. Рассердился даже. После паузы говорит:

— Так, ну ладно, раз ты меня не слушаешь, иди к преподобному Сергию в Троицкий Собор! И спроси у Преподобного, что он тебе скажет…

Я усомнился: «Ну, как это я у раки благословлюсь? Что, мощи Преподобного мне что-то скажут, что ли?»

Вслух говорю:

— Батюшка, да вы что?..

А он мне:

— Все! Иди!

Встал и вышел.

Разговор наш происходил внизу, в посылочной, где обычно старец принимал народ. А он поднялся к себе в келью на втором этаже. Я опешил, стою весь бледный, ноги трясутся… Не знаю, что и делать. Но пошел к Преподобному, раз батюшка благословил.

Иду, а у самого — слезы в три ручья, рыдаю, думаю: «Ой, вот это попал! Как с батюшкой-то Кириллом расстаться?! Четыре года у него окормлялся, а теперь иди в какую-то Оптину, в Козельск какой-то, к какому-то Илье!» Доплелся с этими мыслями к преподобному Сергию. А это был день, когда там читался акафист Божией Матери. Пятница или воскресенье — сейчас не вспомню.

В общем, собрался народ и величает Богородицу. Я боком протиснулся сквозь толпу к раке с мощами Преподобного, рухнул на колени, уперся головой в раку и плачу навзрыд, думая: «Что делать?!.. Как быть?!» Вот так и повторял. Но ничего в голову не приходило, кроме: «Козельск! Оптина!» Я ведь впервые эти названия от старца Кирилла и услышал. Но что это за Оптина?..

Пока минут 30 читался акафист, я все плакал, стоя на коленях на полу. Но вот акафист закончился, люди начали прикладываться к иконе и потихоньку расходиться. Скоро должны были прийти уборщицы, и меня тоже попросили бы выйти из храма. А я так ничего и не понял. Батюшка-то вразумлял: «Преподобный тебе все скажет!» Опять я заплакал, направил последние силы к молитве и спрашиваю: «Господи! Ну что мне делать-то?.. Преподобный, что делать мне?!»

Вдруг толпа шарахается в сторону, и я слышу голос:

— Иди в Оптину!

Думаю: «Ничего себе! Галлюцинации, что ль?» Ведь кроме меня никто не мог знать о моем деле. Я на коленях, люди в храме, чей же это мог быть возглас? Надо, думаю, еще послушать… Опять я заплакал. Проходит еще минут пять или десять, и вдруг снова слышу:

— Иди в Оптину!

Уже громче, настойчивее. Я аж подпрыгнул на месте, а слезы высохли. Это не галлюцинация, а чей-то окрик. Поднимаюсь с колен и вижу такую картину: один блаженный перелез на солею, а монахи схватили его и выпроваживают. Выталкивают его, а я вытянулся во весь рост и понял, что слова-то эти от него исходили. Я к нему:

— Чего? Чего?

Про Оптину-то мне только батюшка Кирилл один и говорил. А он мне в ответ:

— Я тебе сказал: иди в Оптину!

Но тут его уже утащили.

Я встал как вкопанный, думаю: «Ну ладно!» И поплелся назад, к отцу Кириллу, а он меня спрашивает:

— Ну, что тебе сказал Преподобный?

И улыбается, слегка прищурившись.

Я отвечаю:

— Ну что? Сказал: «Иди в Оптину!» Блаженный там один был…

А отец Кирилл мне:

— Ну ладно, пошли!

И мы отправились в келью, где отец Кирилл читал нам по вечерам.

Так я и оказался в Оптиной.

Узнав, что я тружусь в Оптиной Пустыни, часто спрашивают «А сейчас в Оптиной есть старцы?» Или: «Как можно поговорить со старцем?»

Схиархимандрит Илий (Ноздрин)

Первое время смущалась этими вопросами… Ведь чаще всего мы — даже давно живущие в церкви — новоначальные. Младенцы духовные… Мой первый духовный наставник, игумен Савватий, имеющий за плечами сорок лет жизни в церкви и двадцать пять лет хиротонии, иногда говорит о себе: » Я в духовной школе — хорошо — если два класса окончил… Вот мой духовный наставник, отец Иоанн Крестьянкин, он — да… он был профессор духовный…»

Да, старец — профессор духовный… Но зачем духовному младенцу — профессор? На вопросы новоначального может ответить любой опытный Оптинский духовник… А люди упорно ищут старца. Ищут Оптинского схиигумена, а ныне схиархимандрита, отца Илия (Ноздрина). Задают вопросы, просят молитв, ищут старческого благословения.

Рассказала я о своём смущении известному Оптинскому духовнику, игумену А. И он ответил:

— Не смущайся. Старцы — это красота православия, дух православия, свидетельство истинности нашей веры. Через старца человек видит Бога. Разве смущались люди девятнадцатого века, когда тысячи приезжали в обитель к преподобному Амвросию? Иногда можно услышать от наших современников: «Сейчас и старцев не осталось — «оскуде преподобный»… А в каком веке псалмопевец Давид это сказал? То-то… Иисус Христос — вчера и днесь тот же, и Дары Духа Святаго те же…

***

Все, кому случалось встретиться с отцом Илией, уверены, что даже мимолетная встреча с ним — событие большой духовной значимости в их жизни. Я чувствую то же самое. По милости Божией, мне довелось несколько раз беседовать со старцем, исповедаться ему, принимать из его рук Святое Причастие. А когда отец Илий в 2009 году расспросил меня о моих первых рассказах, то благословил на писательский труд. И вот, после благословения старца, самым чудесным образом, неожиданно для меня самой, никогда не имевшей дела с книжными издательствами и издателями, в течение трёх лет, были написаны и изданы мои книги «Монастырские встречи» и «Непридуманные истории».

Я начала бережно записывать истории о старце, которыми щедро делились со мной его чада и те, кто просто имел опыт встречи с отцом Илией. Истории эти были какие-то очень «тихие»: смирение и кротость старца как бы распространялось и на эти рассказы и на самих рассказчиков… Их хотелось рассказывать вполголоса, как рассказывают люди о чём-то драгоценном, сокровенном.

О своей встрече со старцем поведала и разрешила записать её рассказ монахиня Филарета.

Мать Филарета, а тогда просто Людмила Гречина, в Бога верила всю жизнь, но воцерковилась, будучи уже зрелым человеком. Она окончила Московский авиационный институт (МАИ), и работала инженером по запуску спутников в отделе памяти. Думает, что, если бы не пришла к Богу, то её уже не было бы в живых, как нет в живых некоторых её ровесниц, работавших вместе с ней. Но когда человек растёт духовно, Господь даёт ему время, не срывает несозревший плод.

Воцерковление Людмилы Гречиной произошло довольно-таки чудесным образом. Она вместе с сыном проводила отпуск в Италии. Выходила вечером гулять, любовалась холмами вдали и каким-то монастырём, прекрасный вид на который открывался с пригорка. И вдруг услышала голос:

— Вернёшься в Россию — пойдёшь в монастырь.

Сказано это было так ясно и чётко, что, вернувшись в Россию, Людмила, которой в то время было уже 57 лет, решила обратиться к старцу. Она приехала в Оптину Пустынь к Оптинскому старцу, отцу Илии.

К отцу Илии попасть всегда трудно, желающих посоветоваться со старцем, попросить его молитв или просто благословения, всегда больше, чем может вместить день даже такого подвижника. Но Людмила, с Божией помощью, не только сразу же смогла поговорить с ним, но и стала его духовным чадом. Старец прозорливо предвидел её монашеский путь. Он сразу же предложил Людмиле поехать в Новодевичий монастырь.

— Как — в Новодевичий? Да там же музей, батюшка!

Старец улыбнулся и ответил:

— Там монастырь. Уже четыре месяца как открыт.

— А кто меня туда возьмёт в мои-то годы?!

— Иди-иди! Тамошняя игумения тебя возьмёт, не сомневайся!

И он дал характеристику игумении, хотя никогда в жизни её так и не увидел.

Людмила поехала в Новодевичий монастырь. И живёт там уже восемнадцать лет. Отец Илий стал её духовным отцом. Правда, приезжает она к нему нечасто. Как-то раз она, уже будучи монахиней, подумала: «Редко я батюшку вижу, может, и не считает он меня своим чадом-то?» И загрустила. Через пару дней получает письмо от старца. А начинается оно словами: «Чадце моё духовное!» Утешил батюшка…

Мать Филарета вспоминает о случаях прозорливости духовного отца: «Батюшка иногда мог дословно повторить слова, сказанные в келье Новодевичьего монастыря, хотя находился за четыреста километров от Москвы — в Оптиной Пустыни».

Как-то раз она привезла духовному отцу подарок из паломнической поездки в Александрию — подрясник очень хорошего качества, из натурального хлопка. Положив подарок в пакет, отправилась на поиски старца. Что в пакете — никому не видно, сюрприз для батюшки будет… И вот идёт она по Оптиной и видит: старец у храма с паломниками беседует.

Встала мать Филарета в сторонке и ждёт, пока отец Илий освободится, чтобы, значит, подарок ему свой подарить. Ждёт, а сама вспоминает, что старец все подарки тут же раздаривает. Как-то паломница ему банку клубничного варенья дарит, а он тут же её матери Филарете передаёт и говорит: «Давай вот матушке варенье-то отдадим, ей нужнее».

И стали её помыслы донимать о подряснике: не будет ведь носить батюшка, передарит кому-нибудь! Хоть бы уж сам поносил! Такой подрясник хороший! Нет, не будет сам носить… Точно, кому-нибудь передарит…

В этот момент старец к ней оборачивается и говорит:

— Ну, давай, давай уже свой подарок! Да буду, буду я его сам носить!

Мать Филарета улыбается…

***

Схиархимандрит Илий (Ноздрин)

Как-то она познакомила меня со своей духовной сестрой, также чадом отца Илия, схимонахиней Елизаветой. И мать Елизавета рассказала мне свою историю встречи со старцем…

К вере она пришла тоже зрелым человеком, будучи не только матерью семейства, но и бабушкой. Пришла так, как будто искала веру всю жизнь, и, найдя, припала, как к целебному источнику, врачующему раны души. Быстро воцерковилась, охладела к телевизору, полюбила пост, церковные службы. Испытав необходимость в духовном руководстве, поехала в Оптину.

Дальнейшие события развивались стремительно. Она увидела старца, отца Илия, окружённого паломниками, и очень ей захотелось хотя бы пару минут побеседовать с ним. Но народу было слишком много, и она решила подождать до следующего дня.

А на следующий день старца не оказалось в обители: он уехал на подворье в Москву. Узнав телефон подворья, осмелилась позвонить, и, хоть и не верила в то, что возможно это, спросила, нельзя ли ей поговорить с батюшкой. В трубке помолчали, спросили её номер телефона и вежливо попрощались. «Вот и всё, — подумала она: Не получилось… Глупо было и надеяться… Мало разве у старца дел, чтобы ещё со всеми желающими тётушками беседовать?!»

А на следующий день телефон зазвонил, и она, оторвавшись от домашних хлопот, взяла трубку. Взяла да чуть не уронила — батюшка сам позвонил ей! И пригласил приехать для встречи и беседы на подворье.

Волнуясь, сама не своя, приехала — и вот она уже сидит рядом со старцем. А он разговаривает с ней так, как будто знает её всю жизнь. В конце беседы отец Илий сказал: «А ты знаешь, что путь твой дальнейший — монашеский?» И дал будущему чаду молитвенное правило.

Несколько лет окормлялась она у батюшки, и вот пришло время, когда старец предупредил: «Готовься к постригу». Запереживала она крепко: как готовиться-то — непонятно… Подошла к архидиакону, отцу Илиодору, давнему чаду старца: «Как готовятся к постригу?» Отец Илиодор — человек добрый, заботливый, тут же повёл её снова к старцу и спрашивает у духовного отца:

— Батюшка, благословите вот сестру в Шамордино свозить, чтобы ей там монашеское облачение к постригу пошили.

Отец Илий оборачивается, смотрит на них внимательно. А у него иногда бывает такой взгляд зоркий, проницательный — кажется, что видит он не только стоящего рядом собеседника, а и прошлое его и будущее. И вот, посмотрев так пристально и проницательно на чад своих духовных, старец ответил:

— Не надо вам никуда ехать. Пошьют облачение. В Даниловом монастыре.

А у неё и знакомых никогда в этом монастыре не было. Ну, что ж, старец сказал — ему виднее. Возвращается будущая монахиня в Москву. А она в то время была прихожанкой храма царевича Дмитрия, и при храме они организовали первое училище сестёр милосердия в честь святой великомученицы Елизаветы. Настоятелем храма служил отец Анатолий. И вот поделилась она с ним своим беспокойством насчёт монашеского облачения. А он и говорит:

— Мы сейчас одну сестру нашего училища спросим, она как раз облачения шьёт. Ну-ка, Валя, иди сюда.

Валя подбегает, радостно соглашается помочь. И на следующий день объявляет, что пошьют это облачение, и пошьют бесплатно — во славу Божию.

— Где же такие добрые люди трудятся?

— Как где? Я в Даниловом монастыре работаю, шью облачения. Там и пошьют…

И замкнулся круг. А ведь старец никогда эту Валю в глаза не видел…

Так и постриг батюшка своё чадо в честь святой великомученицы Елизаветы.

***

Часто спрашивают: «А какой он — старец Илий?» На этот вопрос ответить трудно: как нам, душевным людям, понять человека духовного? Духовный человек — он видит и понимает всех, а душевный не понимает духовного… Мы только чувствуем благодать Божию, любовь, смирение, которые исходят от духовного человека — и наши сердца тянутся к нему, открываются перед ним…

Вот батюшка выходит после службы на солею храма в честь Казанской иконы Пресвятой Богородицы, к нему тянутся руки паломников: просят благословения, молитв, передают записки с именами. Рядом со мной высокий мощный мужчина, на лице у него выражение горя. Он пытается подойти к старцу, но перед нами слишком много народу. И я с ужасом замечаю, что мой сосед тихо плачет от муки душевной и страдания. Тяжело видеть мужские слёзы, перехватывает дыхание, и я лихорадочно пытаюсь сообразить, как бы помочь ему подойти к старцу.

А отец Илий, невысокий, полностью закрытый от нас толпой, уже духом слышит это горе. Толпа расступается, и он сам подходит к страдающему человеку, и мы видим, как старец обнимает его ласково, подобно матери, утешающей плачущее дитя. Мужчина сквозь слёзы пытается объяснить, рассказать о своём горе, и окружающие понимают, что это потеря близкого человека. И вот мужчина уже рыдает, склонившись к плечу старца, а батюшка сам почти плачет и ласково обнимает рыдающего. И такая любовь на лице старца…

Так они стоят, прижавшись друг к другу, и все понимают, что батюшка молится за этого страдающего человека со всем напряжением своих сил. И постепенно рыдающий успокаивается, лицо его каким-то неуловимым образом меняется. Это трудно определить словами: отчаяние и надрыв сменяются надеждой, утешением… Так бывает, когда кто-то берёт на себя твою боль и твоё страдание.

На следующий день на вечерней службе Оптинская братия выходит на полиелей и встаёт в два ряда по старшинству хиротонии. Мы с сёстрами стоим среди молящихся паломников недалеко от центра храма и слышим, как один из братии, решивший, что старец встал на место недостаточно почётное для его духовного сана, говорит ему: «Батюшка, вы не туда встали». И старец смиренно переходит на другую сторону. А там братии кажется, что старец должен стоять на более почётном месте, в другом ряду, и ему опять говорят: «Батюшка, нет, не сюда, туда». И он опять смиренно переходит. Там ему снова говорят: «Нет же, батюшка, не сюда», пока кто-то из старшей братии, уразумев, что происходит, не взрывается: «Вы что делаете?! Оставьте старца в покое!»

А сам батюшка, абсолютно без всякого смущения, спокойно переходит каждый раз туда, куда его просят перейти. Он, духовный наставник братии, нисколько не гневается, нисколько не смущается. Смущение обычно свойственно гордости, тщеславию: как это, я, да что-то не так сделал! А смирению и кротости — смущение не свойственно. И в то же время эта кротость и смирение — не униженность, совсем нет!

Вот батюшка благословляет одного послушника прочитать пятидесятый псалом. А тот не понимает и взволнованно спрашивает: «Пятьдесят раз читать?» И все, стоящие рядом, смеются. А старец не смеётся. Он такой тонкий и деликатный человек, у него такая любовь к людям, он даже и вида не подаёт, что ошибся его собеседник. Как будто всё в полном порядке. И кротко, с любовью, батюшка объясняет: «Нет, не пятьдесят, один раз прочитаешь». И нам всем, смеявшимся, становится стыдно, что мы смеялись над человеком, который просто не понял…

Господь по милости Своей дарует нам старцев… Епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон (Шатов) писал о современном старце, отце Павле (Троицком): «Вы знаете, я пришёл к вере, будучи уже взрослым человеком, и у меня, когда я стал уже священником, иногда возникали помыслы неверия. Когда я узнал отца Павла, на эти помыслы я отвечал всегда так: если есть отец Павел — значит, есть Бог. То, что есть отец Павел, для меня это было самым лучшим доказательством того, что существует Бог.

И как бы ни сгущалась тьма, какие бы мысли ни влагал дьявол в мою пустую глупую голову, какие бы чувства ни теснились в моём злом ожесточённом сердце, вот эта память о том, что есть отец Павел и знание той благодати, которая даётся человеку Богом, конечно, удерживала меня от неверия, удерживала меня от уныния, удерживала от соблазнов различных, которых так много в нашей жизни».

Эти же слова можно сказать про старца Илия…

Ольга Рожнёва

Православие.ru

Святой жил среди нас

Год как архимандрит Кирилл (Павлов) преставился ко Господу. В день памяти старца его вспоминают братия Свято-Троицкой Сергиевой лавры, друзья, чада, ученики.

Оставаться в его сердце

Архимандрит Павел (Кривоногов), благочинный Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Когда батюшка был уже немощен, одному из афонских старцев был задан вопрос:

— Надо ли выбрать нового духовника братии лавры?

На что тот ответил:

— Если вы изберете нового духовника, вы уйдете из сердца отца Кирилла, а так вы у него в сердце, и он молится о вас.

Конечно, братия единодушно решила оставить духовником отца Кирилла. Его место и за трапезой рядом с владыкой наместником было свободно.

Мы не выбирали никого вплоть до преставления отца Кирилла, чтобы оставаться в его сердце.

Самое главное качество духовника

Митрофорный протоиерей Валентин Радугин, однокурсник:

— Мы учились вместе с тогда еще Иваном Павловым. Он у нас всегда был главным в группе. Он и постарше всех нас был. И потом нас всех собирал уже после учебы. В лесу под Загорском он, будучи уже насельником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, устраивал нам пикники. У него там был знакомый лесник, и поэтому была возможность в закрытом нетронутом лесу накрывать стол. Мы там отмечали все наши встречи выпускников.

Заехали мы, отцы-выпускники, как-то все вместе к нам с Таньком (это моя матушка) в гости. День был непостный, и на обед на второе нам предложили к гарниру сосиски. Все съели, а отец Феодор:

— Что это тут такое? Я не буду!

А Ваня (так отец Валентин называет отца Кирилла — О.О.) — ничего. Он не ел, но и не возмущался, подойдет потихонечку:

— Валь или Мить (протоиерей Димитрий Акинфеев, также их однокурсник — О.О.), съешь за меня?

Был спокойным, никогда не раздражался так, как иные отцы на женщин:

— Что вы до меня дотрагиваетесь?!

Нет.

— Тань, давай ручку, — и идет с ней.

Иван всегда был простым, приехал ко мне еще в годы учебы в семинарии, я-то был москвич.

— Что, — спрашиваю, — есть будем?

Моя бабушка Таня наварила нам — она ее любила — гречневой каши и тоже положила каждому по котлете, он потихонечку мне свою и отдал.

Когда я уже преподавал в Московской духовной академии, на исповедь приходил всегда к отцу Кириллу. Приду, а он уже старенький, — вот я был эгоист! — он тогда уже старцем был, сколько принимал людей… Говорит:

— Заходи-заходи. Ну что?

— Вань…

— Какой я тебе «Вань»?! Я же уже Кирилл…

— Ванька ты и остался Ванька.

Улыбается.

Я как-то раз был у него, когда он уже лежал, прикованный к постели, взял его за руку, а он узнал меня! Дал конфет, передал:

— Тебе и Танечке.

А моя матушка Таня — его духовная дочь, он опекал ее. Хорошо знал ее, и она его. Она еще до того, как вышла за меня замуж, жила в Коломне и ездила к нему в Лавру на исповедь.

Отец Кирилл был милосердным. Это самое главное качество духовника.

«Великий пример. А именно пример всегда и нужен»

Архимандрит Илия (Рейзмир), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Отец Кирилл своей личной жизни не имел. Отдал жизнь служению Богу и Церкви. Он нес очень тяжелый крест. Принимал людей практически круглосуточно. Исповедовал и братию, и стекающихся к нему людей. И во время службы исповедовал, и до, и после. Вечером принимал в келии и до часу ночи, и в два — смотришь: у него еще свет говорит. Когда он спал — одному Богу известно.

А утром к 5-ти уже на братский молебен вставал, он на него никогда не опаздывал. Потом исповедь народа в «посылочной». К половине одиннадцатого каждый день братия собиралась к нему в келию — все вместе читали монашеское правило: три канона с акафистом Иисусу Сладчайшему, потом сам отец Кирилл читал Псалтирь — одну или больше кафизм — или Апостол, Евангелие. После, закрывая Писание, произносил:

— А теперь все на заслуженный отдых!

Вот днем, может быть, и было пару часов отдыха. Может быть, иногда столько же и ночью. А все остальное время он посвящал людям. Когда выдавалось время, свободное от приема, батюшка отвечал на многочисленные письма — также и в отпуске. Великий пример. А именно пример всегда и нужен. Тогда и никаких слов не надо.

Образ отца Кирилла запечатлелся в моем сердце. Никто никогда не видел, чтобы он возмущался или жаловался. А он же всю жизнь был болен, не только в последние годы. Сколько он операций перенес! Но, забывая о себе, помогал людям. Скольких он спас! Многие были на краю погибели.

Отец Кирилл для всех монашествующих был примером. Всегда ходил на братский молебен, не пропускал. Благословляли проповедовать — проповедовал, не отказывался.

Это человек, исполненный любви и милосердия. Многим он помогал встать на путь веры. Сколько к нему семинаристов за наставлениями приходило. Господь всегда воздвигает таких старцев в народе: может, на монастырь или на целую Церковь дать.

В Сталинграде он перенес свое первое воспаление легких. Еще бы: месяц, не вставая, лежать в снегу! Потом всю жизнь это переохлаждение напоминало о себе.

Мне батюшка Кирилл признался однажды:

— Отец Илия, Сталинградская битва — это был ад, кромешный ад. Страшно.

А братии он потом, бывало, напоминал:

— Вы как в раю.

Но после адского Сталинграда, рассказывал, их бросили в дисбате на Западную Украину. И это оказалось еще страшнее. Потому что там бандеровцы стреляли незаметно: с чердака, из распахнутой форточки, из кроны раскидистого дерева. Это были подлые выстрелы в спину. Наши воины гибли там только так.

Отец Кирилл такого насмотрелся на войне, такое перенес, что сразу с фронта в гимнастерке пришел поступать на богословские курсы в Новодевичьем. Отец Кирилл тысячи и тысячи людей спас, придя служить в Церковь.

От того он и такой тяжелый крест болезни понес.

Как он жил и чего нам желал?

Архимандрит Никодим (Деев), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Отец Кирилл покорял своей любовью. Он всех прощал. Какой же он был смиренный! Была у него богослужебная награда: второй крест, так он в нем служил только на Пасху — когда братия просили.

В своей жизни отец Кирилл руководствовался наставлением преподобного Амвросия Оптинского: «Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение», — чего и нам всем желал.

«Иди и спроси у Преподобного, что он тебе скажет…»

Иеродиакон Илиодор (Гариянц), насельник Оптиной Пустыни:

— Когда я только выбрал монашеский путь, я поступил в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, нес почти в течение четырех лет — с 1985 по 1989 годы — послушания у отца Кирилла (Павлова). Думал, что так и останусь в Лавре, но батюшка Кирилл сказал:

— Ты подожди…

Наступает 1989 год, и он благословляет меня в Оптину пустынь. Вызывает к себе и говорит:

— Георгий (так меня звали до пострига), тебе завтра уже надо ехать в Оптину.

Я даже растерялся:

— В какую Оптину?!

А батюшка мне:

— Это — монастырь, Оптина пустынь, открывается в Калужской области под городом Козельском.

«Что за Козельск? — думаю я. — Козел там, что ли, какой или козы живут? Ни разу не слыхал!»

Говорю:

— Батюшка! Господь с вами! Какой Козельск?! Куда я поеду? Никуда я не поеду!

А отец Кирилл улыбается:

— Ты поезжай, поезжай! Там — монастырь… А почему ты не хочешь?

— Прежде всего, потому что там не будет вас!

А старец Кирилл отвечает:

— Там будет отец Илий!

Я тогда еще грешным делом подумал: «Ну, какой такой Илья может сравниться со старцем Кириллом?»

Батюшка Кирилл стал моим первым духовником. Так я тогда и сказал отцу Кириллу. А он в ответ опять улыбается:

— Нет-нет, ты поезжай!

Я перед ним на колени упал:

— Батюшка! Хотите — выгоняйте меня, но я туда не поеду!

Смотрю, он замолчал, опустил голову. Рассердился даже. После паузы говорит:

— Так, ну ладно, раз ты меня не слушаешь, иди к преподобному Сергию в Троицкий Собор! И спроси у Преподобного, что он тебе скажет…

Я усомнился: «Ну, как это я у раки благословлюсь? Что, мощи Преподобного мне что-то скажут, что ли?»

Вслух говорю:

— Батюшка, да вы что?..

А он мне:

— Все! Иди!

Встал и вышел.

Разговор наш происходил внизу, в посылочной, где обычно старец принимал народ. А он поднялся к себе в келью на втором этаже. Я опешил, стою весь бледный, ноги трясутся… Не знаю, что и делать. Но пошел к Преподобному, раз батюшка благословил. Иду, а у самого — слезы в три ручья, рыдаю, думаю: «Ой, вот это попал! Как с батюшкой-то Кириллом расстаться?! Четыре года у него окормлялся, а теперь иди в какую-то Оптину, в Козельск какой-то, к какому-то Илье!» Доплелся с этими мыслями к преподобному Сергию. А это был день, когда там читался акафист Божией Матери. Пятница или воскресенье — сейчас не вспомню. В общем, собрался народ и величает Богородицу. Я боком протиснулся сквозь толпу к раке с мощами Преподобного, рухнул на колени, уперся головой в раку и плачу навзрыд, думая: «Что делать?!.. Как быть?!» Вот так и повторял. Но ничего в голову не приходило, кроме: «Козельск! Оптина!» Я ведь впервые эти названия от старца Кирилла и услышал. Но что это за Оптина?.. Пока минут 30 читался акафист, я все плакал, стоя на коленях на полу. Но вот акафист закончился, люди начали прикладываться к иконе и потихоньку расходиться. Скоро должны были прийти уборщицы, и меня тоже попросили бы выйти из храма. А я так ничего и не понял. Батюшка-то вразумлял: «Преподобный тебе все скажет!» Опять я заплакал, направил последние силы к молитве и спрашиваю: «Господи! Ну что мне делать-то?.. Преподобный, что делать мне?!»

Вдруг толпа шарахается в сторону, и я слышу голос:

— Иди в Оптину!

Думаю: «Ничего себе! Галлюцинации, что ль?» Ведь кроме меня никто не мог знать о моем деле. Я на коленях, люди в храме, чей же это мог быть возглас? Надо, думаю, еще послушать… Опять я заплакал. Проходит еще минут пять или десять, и вдруг снова слышу:

— Иди в Оптину!

Уже громче, настойчивее. Я аж подпрыгнул на месте, а слезы высохли. Это не галлюцинация, а чей-то окрик. Поднимаюсь с колен и вижу такую картину: один блаженный перелез на солею, а монахи схватили его и выпроваживают. Выталкивают его, а я вытянулся во весь рост и понял, что слова-то эти от него исходили. Я к нему:

— Чего? Чего?

Про Оптину-то мне только батюшка Кирилл один и говорил. А он мне в ответ:

— Я тебе сказал: иди в Оптину!

Но тут его уже утащили.

Я встал как вкопанный, думаю: «Ну ладно!» И поплелся назад, к отцу Кириллу, а он меня спрашивает:

— Ну, что тебе сказал Преподобный?

И улыбается, слегка прищурившись.

Я отвечаю:

— Ну что? Сказал: «Иди в Оптину!» Блаженный там один был…

А отец Кирилл мне:

— Ну ладно, пошли!

И мы отправились в келью, где отец Кирилл читал нам по вечерам.

Так я и оказался в Оптиной.

Суть духовной жизни

Схиархимандрит Илий (Ноздрин):

— Отец Кирилл особенно подвизался в изучении и исполнении Евангелия, — это суть духовной жизни.

В конце жизни понес крест, который не каждый выдержит. Без ропота столько лет лежал, за всех молился.

«Путь это будет не простой…»

Матушка Ольга Тихонова (Зотова):

— Меня к отцу Кириллу отправил мой папа отец Алексий Зотов. Он мне как-то сказал:

— Тебе нужен духовник, — и попросил работавшую у нас в храме святых мучеников Флора и Лавра на Зацепе рабу Божию Фаину, окормлявшуюся у отца Кирилла, отвезти меня к батюшке.

Так я стала ездить к отцу Кириллу еще в Лавру. Запомнилась посылочная под Трапезным храмом преподобного Сергия, где отец Кирилл не одно десятилетие принимал народ. Она делилась на два небольших помещения: в первой комнате размещался ожидавший встречи народ, а во второй старец исповедовал и беседовал.

Исповедь у отца Кирилла всегда была огромным утешением.

— Если ты в каком-то грехе раскаялась, потом этот грех уже не вспоминай, — дал он как-то наставление.

Иногда дожидаться своей очереди приходилось долго, все это время в первой комнатке читалась вслух Псалтирь.

Кстати, там же, в посылочной, у батюшки жила кошечка. Он очень любил животных. Кормушки для птичек вывешивал. Говорят с его слов, что, пережив под Сталинградом чувство мертвящей адской тишины («Хоть бы птичка какая чирикнула, кошка мяукнула — ничего!»), он потом очень радовался этим Божиим созданиям.

Когда ты оказывался в его маленькой келейке, поражала ее простота: там были иконы и сидел батюшка, которому говорить можно было всё. Не каждому можно открыть душу, а отцу Кириллу можно было! Он никогда не ругался, ни на чем не настаивал. Хотя иногда и строго мог остановить:

— Это неправильно.

Нельзя сказать, что он тебя постоянно по головке гладил. Нет, этого не было.

Когда речь заходила о каком-то грехе, в котором ты, может быть, еще не совсем раскаивался, он прямо говорил:

— Вот этого делать нельзя. Надо вести себя по-другому, по-Божьему.

Конечно, выслушав его вразумление, ты уже старался поступить так, как сказал старец.

Батюшка никогда не настаивал:

— Ты иди в монастырь, ты выходи замуж.

Он советовал прислушиваться к велениям своего сердца: если оно склоняется к семейному образу жизни, тебе хочется детей — вот и выходи замуж (или женись), а нет — так попробуй пожить в монастыре — может, тебе понравится.

Меня батюшка Кирилл благословил на брак, правда, сказал:

— Путь этот будет не простой.

Я четко с самого начала осознавала, что если выйду замуж, то только за того, кто станет священником. Так и получилось.

Первый ребенок, который у меня родился, умер. Я была в безутешном состоянии. Пришла к отцу Кириллу. Это было 20 мая 1997 года. Он принимал уже в Переделкино. Конечно, самым большим желанием было окрестить ребенка, мой супруг отец Александр стоял под дверями родильной палаты, готовый совершить таинство Крещения, но его никто не пустил. Врачи бросились реанимировать младенца и не смогли.

— Самое главное: Господь и намерения приемлет, — сказал мне отец Кирилл, выслушав рассказ о нашем горе.

Никто меня так не мог на тот момент утешить, как это сделал отец Кирилл.

Его слово всегда было с какой-то благодатной силой. Ты ощущал, что не с простым человеком общаешься.

Потом у меня родилось еще трое детей, последние — двойняшки.

Однажды, помню, я приехала на Светлой седмице в Лавру, и мне очень хотелось причаститься. Но я не говела. Я подошла на исповедь к одному иеромонаху, он мне не разрешил. Но мне все равно очень хотелось причаститься и, оказавшись у отца Кирилла, я спросила разрешения у него, и тогда батюшка четко ответил:

— Даже если идет Светлая седмица, хотя бы один день надо перед Причастием поститься.

Мы и сейчас у него испрашиваем благословения, молитв

Архимандрит Захария (Шкурихин), насельник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:

— Батюшка Кирилл, конечно, угодил Богу. Господь слышит его молитвы. Не зря люди стекаются к его могилке. К пустому колодцу, как говорят, народ не идет. Одна раба Божия, которая ухаживает за могилкой, рассказала недавно, как она однажды подошла к могилке, а там шоколадка лежит в металлическом футлярчике, из дорогих. «Ах!» — и тут же видит, как к ней протягивается чья-то рука и шоколадку забирают.

— Не досталось, — опечалилась эта раба Божия, — от батюшки благословения… Батюшка, пошли мне такую же!

Помолилась, ушла, возвращается: там такая же шоколадка лежит.

Я и сам помню, когда служили перед отпеванием отца Кирилла литургию, мне благочинный отец Павел сказал:

— Подмени архиерея.

Я вышел на улицу причащать народ. А было холодно, шел снег. А я мерзляк, быстро заболеваю. Иду с Чашей мимо гроба: «Батюшка, помолись…»

Выхожу, а тут еще в какой-то момент старушка подходит:

— Батюшка, я поздно приехала, всю ночь в храме молилась, но исповедоваться не успела. Я постоянно к отцу Кириллу ездила, причастите меня.

А как причастишь без исповеди?

— Что же ты так?

— Батюшка, ну, пожалуйста.

— Называй грехи.

Исповедовал ее там, прочитал разрешительную молитву, причастил.

Я там достаточно долго пробыл на улице, снег падал и таял прямо на мне, я весь вымок, но удивительно: не заболел. Для меня это маленькое чудо.

Таких моментов после смерти отца Кирилла у каждого много. Постоянно братия и приезжающие паломники прикладываются ко кресту на могиле отца Кирилла, просят благословение, испрашивают молитв.

Я каждую пятницу беседую с волонтерами. Благословишься у отца Кирилла:

— Батюшка, помолись, — и идешь уже с упованием, что все необходимое слушающим тебя скажешь.

Отец Кирилл очень многим писал, оказывается, письма. Одна бабулька с Алтая как-то сказала:

— Отец Кирилл мне каждый год присылает собственноручно написанное поздравление с Пасхой.

Это совершенно простая бабушка, она и была-то у отца Кирилла один-два раза в жизни, а он ее помнил и поздравлял.

На праздники у отца Кирилла всегда было настолько радостное благостное состояние, что от одного его вида становилось тепло.

Когда я в первый раз попал к отцу Кириллу в келью, еще студентом, мы пришли поздравить его на Рождество Христово, я увидел его, и меня пронзило явное ощущение святости. Освящено было все: даже сама его келья, все, что находилось в ней. Даже самые обыденные вещи, не говоря уже о святынях, иконах с лампадками. Был у батюшки и осколок камня преподобного Серафима Саровского.

Я, помню, мы, студенты, зашли, поздравили батюшку, а он был такой радостный, принял нас так тепло, по-родственному, по-отцовски, всем подарочки раздарил, еще и по червонцу вручил каждому — по тем временам приличная сумма.

Потом я уже попал к отцу Кириллу на исповедь, тогда он меня и благословил на монашество. Исповедь он принимал молча, ничего не спрашивал. Если сам задашь ему вопрос, ответит кратко и по существу. Не помню, чтобы он кого-то из известных мне семинаристов или братии на исповеди хоть раз отругал. Впрочем, он говорил, что монашествующих или семинаристов не так сложно исповедовать, вот мирских — это да.

А меня, как исповедующего, как раз однажды и отчитал: не надо монаху с конкретными рекомендациями вмешиваться в семейную жизнь.

Сам отец Кирилл на вопросы к нему, как поступить, всегда отзывался:

— А сам ты что думаешь?

Если человек отвечал определенно, и это не противоречило заповедям, батюшка благословлял:

— Давай так.

Но это оптимально для мирских. А будучи уже монахом, помню, как-то получил от одного из наших братий наставление:

— Что же ты делаешь? Свою волю творишь? Отец Кирилл, конечно же, не будет тебе перечить. Ты его лучше сразу спроси: воля Божия какова?

И действительно: тогда уже спросишь, а батюшка задумается, помолится и даст — иногда и не сразу — ответ, и это всегда было лучшее решение.

Святая жизнь, продолженная на Небесах

Митрофорный протоиерей Владимир Чувикин:

— Отец Кирилл был ангел во плоти. Молитвенник за Русь Святую, за Церковь Русскую, за всех нас. Я помню, мы приходили к нему за благословением, еще когда учились в семинарии-академии. Потом я у него был на ставленнической исповеди перед хиротонией.

Батюшка всегда был очень милостивый, сострадательный — можно сказать, неземной житель. Потом, когда батюшка был в Переделкино, я также несколько раз бывал у него. Имел счастье постоять возле батюшки, увидеть его лик, поцеловать ручку. С ним чувствовалась защита: его молитвами Господь помилует нас.

Старец и словами учил, и самим своим образом: кротости, терпению, смирению. Святой жил среди нас.

Теперь, когда батюшка ушел в иной мир, мы осиротели. В то же время — это наш молитвенник на Небе. Батюшка еще при жизни здесь, на земле, был не от мира сего, святой жизни, — ее и продолжает. Он имеет дерзновение ходатайствовать за нас, странствующих еще в этом мире.