Негасимый свет. Священник Димитрий Шишкин

Шишкин Дмитрий, протоиерей. Негасимый свет : рассказы и очерки / Д. Шишкин, прот. — М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2018. — 416 с. : ил. — (Зеленая серия надежды)

Рассказы и очерки, собранные в новой книге «Негасимый свет» издательства Сретенского монастыря, написаны протоиереем Дмитрием Шишкиным в разные годы. Отец Дмитрий искренне рассказывает о своих духовных исканиях, о неутолимой жажде Бога, которая с самого детства побуждала его во всем находить отблески Божественной красоты. Он позволяет читателю заглянуть в потаенные уголки своего сердца, начиная от светлых детских озарений и заканчивая духовными переживаниями уже зрелого человека, облеченного в священнический сан. Книга адресована не только православным читателям, но и всем, кому небезразличны вопросы веры и смысла жизни.

«Вообще, самые сильные чувства, как правило, связаны с детством. — пишет отец Дмитрий. — Но вспыхивают они не обязательно тогда, когда соприкоснешься с какой-нибудь старой вещью или услышишь рассказ об известных событиях, а, напротив, само событие подчас всплывет в душе в ярком озарении тогдашнего чувства, и это никак не бывает связано с повседневной реальностью. Словно проступает какая-то подспудная, светлая жизнь души. Жизнь позабытых, но не исчезнувших чувств…

Так же и в духовной жизни. Только детство там — не прошлое, а настоящее, то сокровенное единство с Отцом, к осознанию которого нам нужно еще идти и идти. Настоящее, которое всегда с нами, но которого мы по грубости своей не чувствуем, а подчас и не ценим. Говорят, страдания и смерть — это следствие греха, но самое трагическое следствие греха — это забвение Бога: самого лучшего, что есть на свете! И вот из этой привычки, из этого забвения нам нужно обязательно вырваться. А воспоминания настоящего, как спасительные маяки, указуют путь».

Протоиерей Дмитрий Шишкин (род. в 1970 г.) — священник Украинской Православной Церкви Московского Патриархата, окончил Одесскую духовную семинарию. В настоящее время является настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы в поселке Почтовое Бахчисарайского района. Отец Дмитрий — известный православный публицист, его рассказы и очерки публиковались на сайте Православие.ру, в журнале Фома и других православных изданиях.

Вспоминая детство

• Сотера
• Первый крест
• Быть чадцами

Оптина. Записки трудника

• Первые впечатления
• Игумен Феодор
• В храме Казанской иконы Божией Матери
• По дороге в скит
• В лес за грибами
• Об одном замечательном человеке
• «Высокие гости»
• «Рецидивист»
• Наши страхования
• Полунощницы
• Отец Феофил
• Батюшка Илий
• Послушник Стефан
• Корабль спасения
• Взлеты, падения и покаяние
• «Благодарите старца Амвросия!»
• Еще об отце Илии

Крымские очерки

• Возвращение красоты
• Место силы
• Больше, чем что-то еще

Портреты

• Отец Иона
• Дядя Вова
• Русское сердце
• Река жизни
• Отец Леонид
• «Немудрая» Инна
• Матросская тишина
• Отец Георгий
• Праведник дядя Ваня
• Радость
• Верность
• Светлана Петровна и святитель Спиридон
• Кружева
• Неслучайное совпадение
• Саша Васильев
• Наташечка
• Не бойтесь!

Рассказы о святителе Луке

• Встреча
• Живое
• Исключение
• Сестры
• Возвращение
• Благодарность
• Игорь
• Негасимый свет
• Христово благоухание
• По вере вашей

Благословенная Эллада

• Взгляд
• Разумейте языцы
• Поездка на Афон

Тот, кто видит опасность для Православия в мусульманстве или иудаизме, – либо дурак, либо провокатор.

Иерей Дмитрий Шишкин

Хвастаться нечем

Если не главная, то уж во всяком случае актуальная и тревожная тема отношений постхристианского (как он сам себя именует) мира с исламской верой, традицией и культурой. Народы христианской веры при всех обстоятельствах и порой очень серьезных падениях все же оставались до недавнего времени «народами пассионарными». Но эту пассионарность как-то они очень быстро растеряли, и даже при всем своем горделивом виде и грозном бряцании оружием великая (какой она себя считает) западная цивилизация, кроме достижений технического прогресса, похвастаться больше ничем не может.

А что же мы?

Нас пугают исламским фундаментализмом, ваххабизмом. И это действительно удручающие проявления фанатической, безумной веры, веры без разума, без любви к кому бы то ни было еще, кроме группы единомышленников, и… нет, не скажу, что к Богу,потому что Ему не нужны такие страшные жертвы: разорванные в клочья женщины, старики и дети, слезы и боль невинных страдальцев… Богу не нужны те чувства, которые только в слепом самообольщении можно считать любовью, а на деле – больной фанатической страстью к дикому, фальшивому идеалу… Нет, здесь упоминание имени Господа неуместно…

Но есть ведь и иное мусульманство…

Я не буду сейчас говорить о том, истинная это вера или ложная. Хочу сказать о другом… о плодах, которые эта вера приносит в повседневное и мирное измерение, и о том, насколько эти плоды соотносятся с нашими – христианскими.

Я, коренной крымчанин, до семнадцати лет не знал, что существует такой народ, как крымские татары. Увы, но так было. И вот в 17 лет я попал в геофизический отряд, работавший на Южном берегу в районе Симеиза. Главная проблема, волновавшая тогда геофизиков, да и не только их, – это участившиеся в этом районе оползни, причиной которых были ливневые потоки, периодически подмывавшие грунт.

Каждое утро на старом газоне мы забирались в горы и проводили сейсмологическую электроразведку, таская по буеракам, оврагам и балкам «косы» проводов и поднимаясь все выше и выше…

Фонтан в горах

И вот я с изумлением стал замечать, что дно многих оврагов, ущелий и балок вымощено диким камнем, причем от основания верхних скал и чуть ли не до самого моря. Эти вымостки встречались, хоть и в разрушенном уже виде, на каждом шагу. Я изумлялся, но помалкивал. Наконец уже очень высоко в горах, где и машина не могла проехать, на обочине одной из старых дорог мы наткнулись насложенный из известняка фонтан с вырезанной арабской вязью. Скромная стела с журчащей струйкой воды. Но какую же радость и утешение доставляет свежая вода уставшему и изможденному от жары человеку!

Напившись вдоволь, я стал расспрашивать у местных жителей, откуда в этой заброшенной местности взялся фонтан?

И вот мне впервые рассказали о крымских татарах. Оказывается, древние татары, жившие здесь веками, с удивительным благоговением, трудолюбием и любовью относились к своей земле. Они устраивали в горах фонтаны, выращивали сады, прививая к диким грушам, яблоням и абрикосам культурные сорта и собирая богатый урожай. Они вымащивали временные, ливневые стоки камнями, чтобы вода удобнее сбегала к морю и не размывала грунт. Благодаря этому оползни раньше случались гораздо реже…

Вот так, «по плодам» я впервые узнал о крымских татарах, и знакомство это было, что называется, «в их пользу». Вы скажете, что и наш, славянский, мир приносил тогда плоды добрые, святые и в масштабах немалых, несмотря на начинающееся уже разложение и смуту… Согласен. Условно говоря, запишем 1:1. Повторяю, это сличение совершенно не касается основ веры, а только относится к нравственным устоям, к последствиям или проявлениям веры.

Старик и мусор

Итак, после первого моего заочного знакомства прошло не так много времени и началось возвращение татар на их историческую родину. Я волей-неволей наблюдал за этим процессом, хоть и не слишком вникая в его обстоятельства и ход. Но вот что на меня произвело неизгладимое впечатление – это встречи, беседы со стариками, с теми, кто жил в довоенном Крыму, кто помнил и знал прежнюю татарскую жизнь, ее традиции и культуру. Отмечу, что немного я в жизни встречал проявлений столь глубокой, не показной, а действительной, выстраданной и светлой мудрости, такой доброты и нравственной чистоты, чуткости, как в этих людях. Пусть этих встреч было несколько и общение с этими людьми не было слишком долгим… но след в душе они оставили неизгладимый. Ни капли озлобленности, брюзжания, ненависти на своих обидчиков…

Один человек, живший в селе на пути из Симферополя в Алушту, поведал мне следующую историю. Когда в Крым стали переселяться татары, соседами этого человека стала семья во главе со стариком-татарином. Этот старик брал иногда лопату, выходил в лес и пропадал там по нескольку часов. И вот мой знакомый решил, что татарин когда-то давно спрятал в лесу клад и теперь пытается его найти. Тогда он решил за соседом проследить. Каково же было его изумление, когда оказалось, что старик просто ходит по лесным тропинкам и полянам в окрестностях села, собирает в мешок мусор и закапывает его в землю. День за днем. Этот мужичок не выдержал, показал свое присутствие и спросил изумленно:

– Старик, что ты делаешь?

– Э-э, тебе какое дело? – ответил тот добродушно. – Иди себе куда шел…

Потом мне довелось познакомиться и с татарской молодежью, и, знаете… может быть, мне просто везло, но в тех молодых людях, с которыми довелось общаться, поражала нравственная чистота, душевная свежесть, что ли… Ведь в конце 80-х –начале 90-х с трудом можно было эту чистоту и свежесть отыскать в моих сверстниках – братьях-славянах. Уже начиналось то нравственное разложение, которое, увы, и должно было проявиться раньше или позже в стране, где духовные идеалы уничтожались долгое время планомерно и систематически…

Издержки «широкой души»

К тому же я не замечал в моих новых знакомых – татарах проявлений какой-то особой религиозности. Скорее, и чистота, и нравственное здоровье были проявлением повседневного, систематического воспитания, которое без лишних директив и оглашений приносило добрые плоды веры иного, старшего поколения. Почему так случилось, что татарский народ более успешно, чем мы, сумел сохранить свою нравственность? Думаю, одна из причин в том, что малый народ, униженный и оскорбленный, может быть, более стремился ценить и хранить, пестовать и передавать из поколения в поколения свою культуру, и прежде всего культуру нравственную, чем мы – народ «широкой души», с непостижимой щедростью в кратчайшие сроки разбазаривший, пропивший и погубивший все, что было у нас доброго еще каких-нибудь сто лет назад…

И вот заметки последнего времени… Просто пунктиром, на удивление многим, потому что большинство приезжих издалека удивляются тому, что я говорю…

Так получилось, что я служу в селе, но живу в городе. И иногда мне нужно прибыть на службу очень рано. Сейчас, слава Богу, выручает прихожанин с автомобилем, но в первое время приходилось вызывать такси. Несколько раз за рулем оказывался славянин. Видя, что я священник, довозил до храма и… «сдирал», что называется, по полной. Каждый раз. Я не сужу. Просто констатирую факт. Всем надо жить, это понятно…

Но спустя время на более старенькой и скромной машине меня подвозил татарин. Он махнул рукой и скинул плату до минимума. За этим всем стояло самое настоящее, неподдельное благоговение перед храмом, перед церковным служителем… Вы понимаете… у иноверца! И это не случай, поверьте, не исключительное событие!

«Чужой» среди «своих»

В поселке, где я служу, глава поселкового совета – татарин, толковый и деятельный человек. К слову, примечательно и то, как он пришел к власти. На очередных выборах в поселковый совет выдвинули свои кандидатуры несколько славян, каждый стал бороться за место, в том числе поливая грязью оппонентов, как это у нас уже повсеместно принято. А татары поступили иначе. Все их кандидаты, сговорившись, сняли свои кандидатуры в пользу одного. И этот кандидат победил. Но, скажите мне, кто в этом виноват: татары, которые проявили единство и похвальную сплоченность, или славяне, «разбазарившие» свое достоинство в междоусобных склоках, мелочных распрях и дрязгах?..

Этот глава поселкового совета подарил нашему храму большую, прекрасно сделанную и украшенную икону святителя Николая Чудотворца. По первой просьбе без лишних оговорок он заменил старую входную дверь в храме на новую – металлическую, помог соорудить в церковном дворе навес, под которым прихожане могли бы отдыхать перед службой или после нее…

Поверьте, таких примеров доброго, я бы сказал христианского (если бы речь шла о христианах), поведения со стороны татар немало, и, увы, отнюдь не много таких примеров и среди «своих», славян, считающих себя православными.

Вот еще примечательный случай. Когда я служил в городе, приехал в храм парень, начальник СТО, попросил освятить свое предприятие. Я собрался, и мы поехали. Паренек с ходу стал расспрашивать о христианской жизни, о вере… Мне было и радостно и удивительно наблюдать такой непривычно живой интерес.

– Ну а с чего начинать-то надо? – спросил он, имея в виду духовную жизнь.

– Да вот хоть с малого. Иконки-то у тебя в машине нет…

– Так я же… мусульманин, – сказал он и, дотягиваясь, шевельнул какой-то овальный медальон слева от себя с начертанием арабской вязи.

– Во дела… А как же так? Мусульманин – и вдруг в православный храм пришел, священника приглашаешь… Интересно…

– Да я вообще-то в СТО один мусульманин, остальные славяне, но они же, ты понимаешь, невменяемые просто… пальцем не шевельнут… Разваливается все. Бухают, работать не хотят. Я уже сам заму говорю: «Слушай, надо что-то делать… они же неуправляемые… Так все развалится в конце концов. Давай священника позовем, пусть помолится, освятит станцию… я не знаю. Ну, надо же что-то делать…» Он все отмахивался, но, видно, понял, что кердык. Ну и согласился…

– Да… докатились… Мусульмане уговаривают православных священника позвать.

Он засмеялся.

– А мне что… мне даже интересно, вот в храм зашел… Тихо так, хорошо. Понравилось. Почему бы и нет. Я считаю, что это даже мне полезно, для общего развития… Они, понимаешь, мужики хорошие, но… как бы сказать… расхлябанные, понимаешь… неприкаянные какие-то, вот как будто им ничего не надо. Я говорю: «Мишань, останься после шести, будет машина, денег заработаешь, у тебя ведь семья, дети». А он мне: «Да ну-у… оно мне надо? У меня рабочий день до пяти…» Ну, нет так нет… А потом узнаю, что он весь вечер с корефанами в бильярдной просидел, нажрался, как свинья, домой еле приполз, на следующий день на работу не вышел. И ладно еще, если бы он один, а то они все вот такие… ты понимаешь, неприкаянные… я уже не знаю, что и делать… Вот, может, помолитесь, хоть получше будет. А то прям не знаю, что делать… и вроде взрослые люди.

– Ох, беда…

– Ну, вот так… Я не знаю… Мне, веришь, вообще не интересны все эти бары-шмары… гулянки, пьянки… Не то чтобы я себя заставлял там, а просто не интересно. Да я лучше лишний раз на работе задержусь, копейку заработаю, зато смогу жену, ребенка порадовать… А чего еще надо в жизни? Хоть убей – не могу их понять… Ребята у меня есть знакомые в следственном отделе, одноклассники, с детства дружим. И вот звонят как-то. «Слышь, – говорят, – Рустем… Мы тут в Андреевке застряли, с машиной что-то… не можешь хлопцев прислать?..» Ну, я сам поехал, а пока машину смотрел, они мне рассказывают, что обворовали церковь местную: ночью разбили окна, стащили иконы, утварь кой-какую… Главное – ничего ценного, не антиквариат там или драгметаллы… А батька эту церковь с нуля поднимал, строил на глазах у всей деревни… десять лет по крупицам… Ладно… Веришь, в тот же день поймали…

– Малолетки?

– В том-то и дело, что нет. Одному двадцать шесть, второму тоже под тридцать. Но слушайте, батюшка, их спрашивают: «Зачем вы эти иконы украли?» А они отвечают: «Да сами не знаем, бес попутал… И не пьяные вроде…» – «Что вы с ними делать собирались, продать хотели?». Ну, они сообразили, что торговля краденным – отдельная статья. – «Нет, для себя…» Абсурд, вы понимаете, батюшка… бредятина полная. Как это для себя? Молиться они что ли собрались перед иконами краденными? О чем? И ведь не малые дети, я уже не говорю, что тоже славяне и жили в той же деревне, видели, как батюшка трудился, собирал по крупицам красоту эту… Как это объяснить, как понять? Ну, вот наше СТО…

Мы свернули с дороги и въехали в распахнутые ворота. Навстречу нам нетвердой походкой шла группа хмурых мужчин с помятыми лицами в лихо заломленных вязаных шапочках и распахнутых бравурно спецовках.

– Во, уже загрузились… Нормально… А ведь я предупреждал, что священника привезу… Ты смотри… они специально уходят. Типа что-то доказать хотят… А что, что? То, что они такие независимые? Так это ж абсурд, бред собачий…. И ладно еще если бы пацаны семнадцатилетние, а то ведь взрослые мужики от тридцатника и выше… Вот как их понять, скажи… да даже не то чтобы понять, а как с ними дело иметь, если они что хотят, то и делают.

Он махнул безнадежно рукой. Такой тоскливой безысходностью повеяло от этой картины, что хоть вой. «Что же у нас за народ такой», – подумалось мне тогда. – Как будто программа заложена на самоуничтожение… И не скажешь, что они не понимают этого, но вот живут, как скоты несмысленные, и ничего не хотят менять именно из-за какого-то упрямства, из-за какой-то безумной гордыни. Спиться, пропасть, все потерять на свете и сгинуть – вот и весь интерес, и при этом еще бить себя в грудь, пускать пьяную слезу и бормотать невнятно о какой-то великой и непонятной никому правде… Ох, пропадает народ, пропадает… Не можем мы без веры жить. Другие народы могут… у них стимул какой-то природный есть, страсть… у американцев – нажива, коммерция, у европейцев – наслаждение, если не комфортом, то культурой, эстетикой, пусть даже эстетикой разложения, потому что именно она в фаворе сейчас… да хоть бы даже порядок этот немецкий, он ведь тоже по-своему страсть и удерживает… А наш Ваня раскисает без Бога, ничего ему не мило в жизни, может, потому, что он не обманывает себя, а видит эту жизнь такой, как она есть и… тоскует, начинает пить с горя… Пропадает наш народ без Бога, и ничто его не может удержать… Беда…»

Встречал нас бодрый зам, две сотрудницы и паренек «на подхвате», расторопный и веселый, видимо, еще не втянувшийся в общую, «славянскую» колею. Он быстро принес стаканчики с крупой, воткнул в них свечи. Когда понадобилось масло, вызвался сбегать в каптерку. Вообще, проявлял неподдельный, живой интерес и искренне радовался происходящему. «Эх, пропадешь ты здесь, хлопец, – думалось мне с горечью, – храни тебя Бог от болота этого… Храни Бог!».

Виноваты не татары

Братья! Где плоды нашей веры? Где та любовь, которую мы должны иметь между собой как удостоверение причастности ко Христу, где трезвение, чистота, трудолюбие? Из чего люди, далекие от Церкви, могут узнать, что наша вера самая лучшая, правая и святая?! Горе, горе нам!.. И виноваты в этом не татары… не евреи или ужасные ваххабиты, а мы сами… И только мы. И чтобы что-то поменялось в нашей жизни – нужно начать меняться самим, а не пенять бесконечно на зеркало…

Промеж собой братья-славяне шепчутся: «Они, татары, вон чего делают – рожают по пять, семь детей… заняли уже всю транспортную сеть – посмотрите, что не водитель, то татарин… и торговлю уже прибрали к рукам… и медицину… Ай-ай-ай…» А теперь скажите мне. Что они – татары, да и прочие потомки Исмаила – делают неправильно? Экстремисты не в счет. Назовите хоть одну причину, почему люди не должны рожать детей, быть активными, деятельными в какой бы то ни было области, почему они не должны проявлять сплоченность и взаимовыручку… Нет таких причин. Зато есть много оснований нас – именующих себя христианами – упрекнуть в том, что вера наша не приносит плодов. Ни в практической, ни в душевной, ни в нравственной области, а напротив – куда ни глянь, всюду разлад, воровство, пьянство и оскудение духа…

Горькая правда

Недавно я ехал в городском автобусе. Опираясь на палочку, вошел пожилой инвалид и предъявил удостоверение участника боевых действий. В автобусе все места были заняты, большей частью молодыми ребятами и девушками. Кто с наушниками в ушах слушал музыку, рассеянно глядя в окно, кто сосредоточенно отправлял очередную эсэмэску, кто просто невидящим взглядом смотрел перед собой. Невидящим, безусловно, потому, что ветеран продолжал стоять, тяжело опираясь на палку. Наконец один юноша, смущаясь, уступил ему место.

– Ты, наверное, мусульманин, сынок, – ободряюще похлопал его по плечу старик. – Я пять лет прослужил в Африке, и там места в автобусах уступали именно мусульмане…

В голосе этого старого воина звучала горькая ирония, на которую некому и нечем было ответить.

Тот, кто видит опасность для православия в мусульманстве или иудаизме, – либо дурак, либо провокатор. Потому что главная и беспрекословная наша беда – это мы сами, наша крайняя духовная и нравственная деградация, о причинах которой можно говорить отдельно и долго, но выход из нее один – духовное и нравственное воспитание, возрождение института семьи, утверждение христианских ценностей во всех сферах нашей частной и общественной жизни.

Иерей Димитрий Шишкин

Дмитрий Шишкин

Шишкин Дмитрий Олегович, российский дизайнер мужской одежды и предприниматель, кандидат искусствоведения и член Союза дизайнеров России, академик Национальной Академии Индустрии моды, основатель ГК «Портновская мануфактура SHISHKIN», первого в России «BESPOKE ATELIER», «MTM ATELIER» инновационной швейной фабрики «UNIFORM ATELIER», обладатель Национальной Премии в области индустрии моды «Золотое веретено» в трех номинациях, участник выставки инноваций «ИННОПРОМ-2017», и ряда мероприятий в индустрии моды.

Биография

Родился 25 октября 1987 года в г. Екатеринбург, Свердловской области, Россия.

Отец – Шишкин Олег Анатольевич (род. 2 октября 1959 г.) — инженер.

Мать – Шишкина Марина Михайловна (род. 13 апреля 1961 г., в девичестве Родионова) — врач.

Женат на Шишкиной Юлии Андреевне (в девичестве – Чигина), художник.

Поступил в МОУ СОШ №55 в 1995 году и закончил ее с отличием в 2005 году, получив серебряную медаль.

В 2005 году поступил по медальному конкурсу в Уральский Государственный Юридический Университет, в «Институт Права и Предпринимательства» и закончил его в 2011 году по направлению «Защита Интеллектуальной собственности». Тема дипломной работы: «Общества с ограниченной ответственностью»

Начало карьеры

В подростковый период увлекся дизайном одежды и постепенно начал разрабатывать и создавать вещи для себя и ближнего окружения.

В студенческие годы хобби перерастает в профессию, и с первых курсов вуза Дмитрий Шишкин начинает активно принимать индивидуальные заказы.

С 18 лет публикует профессиональные статьи о мужской моде в глянцевых журналах, деловых изданиях и

тематических сайтах.

В начале 2009 года, будучи студентом четвёртого курса УрГЮУ, в возрасте 20 лет учредил свою первую компанию ООО «Афина Паллада» и открыл в центре Екатеринбурга «Модный Дом «SHISHKIN».

Свою первую полноценную мужскую коллекцию продемонстрировал на Eurasian Fashion Week 2009, которую по достоинству оценили зрители и критики.

В 2012 году, имея за плечами обширную практику и научный опыт, Дмитрий Шишкин поступил в аспирантуру «Уральского федерального Университета» на кафедру «Истории искусств», где получил фундаментальные знания в гуманитарной области в целом, и, в частности, занимался исследованиями эволюции мужской моды со своими научными руководителями, семейством профессоров, Голынец Сергеем Васильевичем и его супругой Голынец Галиной Владимировной. Тема кандидатской диссертации: «Диалектика эволюции мужского костюма».

В 2013 году Дмитрий создал авангардную мужскую коллекцию «KONSTRUKTIVIZM», вдохновившись памятниками эпохи конструктивизма. Показ прошел в арт-пространстве «Дом печати».

Достижения

В 2014 году Дмитрий Шишкин становится членом «СОЮЗА ДИЗАЙНЕРОВ РОССИИ».

В 2015 году Дмитрий Шишкин стал 45-м по счёту и при этом самым молодым академиком «Национальной Академии Индустрии Моды», получив из рук В. М. Зайцева диплом академика.

В 2016 году победа сразу в трёх номинациях главной Российской национальной Премии в области моды «Золотое веретено-2016»: ГК «Портновская мануфактура SHISHKIN» побеждает в номинациях «Творческая коллекция» и «Корпоративная одежда»; в номинации «Рабочие профессии в индустрии моды» награду как «Лучший конструктор» завоевал Сергей Николаевич Буланов, главный конструктор Портновской Мануфактуры SHISHKIN.

В 2016 году как дизайнер номинирован на престижную премию журнала “Собака” “Топ 50. Самые знаменитые люди”

В 2016 году возглавляемая дизайнером ГК «Портновская мануфактура «SHISHKIN” стала полноправным членом «Союза предпринимателей текстильной и лёгкой промышленности».

О компании

В 2015 году Дмитрий Шишкин создал первое в России “Bespoke atelier” – ремесленный синдикат, основанный на высококвалифицированном ручном труде портных, по пошиву элитной мужской классической одежды.

Предприятие располагается в историческом центре г. Екатеринбург, занимая площадь 1000 м2, общая численность сотрудников составляет около 100 человек, производство выпускает до 2 000 изделий верхней мужской одежды и аксессуаров класса «премиум» в месяц. Мануфактура включает в себя просторный офис для приёма клиентов, шоу-рум, собственное дизайн бюро и конструкторскую лабораторию, а также основную часть площадей занимают портновские мастерские.

В 2017 году Дмитрий Шишкин открыл в Екатеринбурге второе крупное предприятие «Uniform atelier» — инновационную швейную фабрику, в рамках корпоративной программы осуществляющую разработку, производство и поставку промышленных коллекций одежды и аксессуаров в спортивном и повседневном стиле. Основная специфика предприятия заключается в использовании на всех этапах производства передовых технологий в области швейной промышленности, за счёт внедрения автоматизированных систем, охватывающих весь производственный цикл изготовления одежды. Первая очередь предприятия запущена в эксплуатацию в марте 2017г., занимаемая площадь 1 000 квадратных метров, общая численность сотрудников составляет около 100 человек, объем инвестиций составил более 100 млн. руб. На данном этапе производство будет выпускать до 10 000 единиц изделий в месяц. В ноябре 2017 года будет введена в эксплуатацию вторая очередь, которая позволит, как минимум, утроить данные показатели. Компания в данный момент является кандидатом в резиденты Технопарка «Сколково».

В 2017 году Дмитрий Шишкин и возглавляемое им инновационное швейное производство «Uniform atelier» (входит в ГК Портновская мануфактура SHISHKIN) становится полноправным участником главной промышленной выставки РФ – «ИННОПРОМ», где продукция фабрики получает самые позитивные отзывы как от СМИ и посетителей выставки, так и от руководителей региона и страны.

В частности, спортивная одежда (жилеты в виде российского триколора с символикой «MADE in URAL», выполненной из титанового шелка – сверхпрочного и легкого сетчатого материала на основе титановой нано-нити, который производят на Урале из местного сырья и используют во всем мире в хирургии), изготовленная Uniform Atelier по поручению Свердловской области с логотипом Made in Ural, была вручена Президенту РФ В.В.Путину, премьер-министру Д.А.Медведеву, губернатору Свердловской области Куйвашеву Е.В. и ряду высокопоставленных лиц.

В конце 2017 года дизайнер Дмитрий Шишкин вводит в эксплуатацию своё третье предприятие «Fabric» — крупную швейную фабрику по производству готовой мужской одежды в среднем ценовом сегменте с последующим развитием розничных продаж, путём создания собственной торговой сети под брендом «SHISHKIN».

(р. 1992)

Раннее проявление выдающихся способностей для талантливых личностей можно считать скорее правилом, чем исключением. Но встречаются люди, которые выделяются даже на этом фоне. К числу таковых принадлежит российский пианист Дмитрий Шишкин.

Этого музыканта можно без преувеличения назвать вундеркиндом: ему было всего два с половиной года, когда он начал обучаться искусству фортепианной игры. Его первой наставницей была мать – преподаватель в музыкальной школе. Делать из Дмитрия музыканта она не намеревалась – игре на фортепиано уже обучался старший сын, и родители полагали, что одного сына-музыканта в семье достаточно, но Дмитрий сам тянулся к фортепиано – ведь он всегда и во всем старался подражать старшему брату.

Мать попробовала заниматься с Дмитрием и пришла к выводу, что у него есть способности. Она придумала для мальчика особую методику обучения нотной грамоте. В результате освоение навыков чтения нот прошло так естественно, что Дмитрий даже не помнит точно, когда он начал читать нотные тексты (однако артист утверждает, что нотную грамоту он выучил раньше, чем азбуку, а считать до пяти научился для того, чтобы разобраться в нотном стане).

Заставлять мальчика упражняться на инструменте родителям не приходилось – занятия были для него естественной потребностью, и в скором времени такая увлеченность принесла плоды. В трехлетнем возрасте юный музыкант дал свой первый сольный концерт. Это произошло в зале музыкальной школы в его родном городе – Челябинске. На всю жизнь запомнилась музыканту та теплота, с которой принимала его публика. Но этим «чудеса» не ограничивались: программа того концерта почти полностью была составлена из произведений, созданных самим юным артистом – ведь Дмитрий уже в то время сочинял музыку.

В три с половиной года Дмитрий Шишкин начал обучаться у Светланы Вячеславовны Ивановой – у этого педагога учился его старший брат, а когда-то – мать. Талант мальчика был настолько очевиден, что в четырехлетнем возрасте его перевели в спецшколу, где наставницей его стала Ирина Александровна Рязанова. В школьные годы он успешно участвовал в конкурсах. В шестилетнем возрасте Шишкин стал лауреатом фестиваля «Берег надежды», который проходил в болгарском городе Албена-Добрич, и в том же году завоевал Гран-при на Конкурсе юных пианистов в Челябинске. В семь лет он победил на Конкурсе им. А.Д.Артоболевской в Москве и на фестивале-конкурсе «Музыкальная весна Урала» в Екатеринбурге. В восемь лет, после победы на санкт-петербургском конкурсе «Ступень к мастерству» в родном Челябинске его объявили Человеком года в номинации «Юное дарование».

Дмитрию было девять лет, когда он попал в поле зрения Международного благотворительного фонда Владимира Спивакова – талантливый юный пианист выступил на концерте, состоявшемся в Кремле, в Оружейной палате, а на следующий день он был принят в Школу имени Гнесиных, где его учителем стал Михаил Сергеевич Хохлов. Поначалу Дмитрию и его матери, переехавшей в Москву вместе с ним, пришлось нелегко – жить приходилось в коммунальной квартире, а ведь Дмитрию нужно было упражняться на инструменте, но благодаря стараниям преподавателя и поддержке Фонда Спивакова бытовые проблемы были решены.

С юных лет Дмитрий Шишкин не только выступал в лучших концертных залах Москвы, но и гастролировал в Германии, Болгарии, Китае, Италии, Англии, Испании, Франции. Обучаясь в Москве, он продолжал успешно выступать на конкурсах и фестивалях. В десятилетнем возрасте музыкант выступал в Висбадене на Фестивале русской музыки, в двенадцать лет одержал победу на Международном телевизионном конкурсе «Щелкунчик». Ему было всего четырнадцать лет, когда он стал победителем двух престижных музыкальных состязаний: Конкурса пианистов им. Марии Юдиной и юношеского Конкурса им. Ф.Шопена, который проходил в 2006 г. в Пекине. Пианист утверждает, что именно тогда он в полной мере ощутил готовность к исполнению музыки Фридерика Шопена. Его увлекло – и увлекает до сих пор – «свободное дыхание» творений польского композитора. Дмитрий Шишкин и сейчас любит играть Шопена – но не в меньшей степени захватывают его творения иных композиторов – Александра Николаевича Скрябина, Сергея Сергеевича Прокофьева, Людвига ван Бетховена, Иоганна Непомука Гуммеля и многих других. Музыкант утверждает, что как исполнитель он «всеяден», у него нет каких-то строгих принципов подбора репертуара – он интуитивно выбирает произведения, к которым лежит душа.

Закончив школу, Шишкин продолжил обучение в Московской консерватории – в классе Элисо Вирсаладзе. Он окончил консерваторию в 2015 г., а осенью того же года стал победителем Конкурса им. Ф.Шопена в Польше.

Выйдя из стен консерватории, Дмитрий Шишкин не считает, что обучение его закончено – ведь совершенствовать исполнительское искусство можно всю жизнь. Музыкант планирует учиться в Европе, продолжать участвовать в конкурсах – и, конечно, концертировать. Несмотря на напряженный концертный график, Дмитрий Шишкин находит время для любимых занятий – он увлекается живописью, подводным плаванием, а также рыбной ловлей на озерах родного Урала.

ХРИСТИАНСКИЕ РАССКАЗЫ

Бывают события, которые выходят за рамки повседневной жизни. Как правило, случаются они неожиданно. Часто – внезапная проблема, затруднение… Реже – утешение, радость… Но бывают события особенные… события, которые потом осмысливаешь и переживаешь ещё очень и очень долго. Эти события вдохновляют и оставляют след на всю жизнь.

Вот такое событие случилось недавно со мной.

Я ещё во время исповеди заметил среди людей – как сказать? – прихожанку, не прихожанку… Женщину из того храма, где я служил раньше, два года назад. Почему я замешкался?.. Просто не знал, как точнее обозначить моё знакомство с ней.

Женщина эта – Татьяна – просит милостыню возле церковных ворот. Вот в чём дело. Но я никогда не видел её выпившей, не слышал, чтобы она ругалась матерно или вела себя развязно и безобразно. Всегда она была в платочке, стояла кротко, не заискивала, не выпрашивала копеечку, как это бывает, а довольствовалась тем, что дают. В храме я её, правда, видел редко, но всё-таки видел несколько раз… Ну, вот такое знакомство.

А, надо сказать, с тамошними «просителями» у меня отношения сложились добрые, я их любил, да и они ко мне относились неплохо. Одна беда, я стал забывать имена. Вот прям беда, честное слово. Вижу человека знакомого, знаю, что у меня с ним добрые, задушевные отношения, киваю приветливо, здороваясь, а имя вспомнить не могу, хоть убей. Или наоборот: имя услышу, а кто это – припомнить не могу, пока не увижу. Стыдно, честное слово. Но что поделаешь…

Вот так и с Татьяной. Я в лицо её сразу узнал, только имя никак не мог припомнить. А тут она ещё дождалась окончания молебна, подходит и говорит:

– Здравствуйте, отец Дмитрий. Я Татьяна, дочка Веры. Помните, на костыликах такая была?

И опять беда – не могу я вспомнить её маму. Стыд, да и только, но не могу. Соображаю лихорадочно, но – никак.

– Вот, умерла моя мамочка, – продолжает Татьяна. – Как бы нам её отпеть?

– Ну, – соображаю на ходу, – я не против. Только определитесь, где отпевать будем. В морге, дома, на кладбище?

– Да в том-то и дело, отец Дмитрий, что мы мамочку хотели бы в храме отпеть.

Тут я несколько озадачился. Неправильно это, конечно, но как-то мы отвыкли от такого отпевания. Разве что в исключительных случаях, в ответ на сугубую просьбу, либо состоятельным господам организуют такие проводы обычно. Либо особо благочестивым прихожанам. В некотором замешательстве я даже намекнул осторожно, что не обязательно непременно в храме отпевать, что большинство прихожан отпевают дома или на кладбище.

– Да дело-то вот в чём, – воодушевилась Татьяна, – мамочка моя перед смертью всё в храм просилась. «Пойдём, – говорит, – доченька, в храм. Отведи меня…» А я думала, она бредит, и говорила: «Мамочка, ты поправишься, вот мы и сходим». Вот и сходили… и Татьяна заплакала.

Почему-то мы особенно сильно любим людей не в моменты проявления их достоинств и силы, а в моменты беспомощности и слабости. Мне стало Татьяну сердечно жаль, я позвонил старшему священнику и попросил разрешения отпеть в храме, «ради Христа», добрую, бедную прихожанку. К счастью, отец сразу согласился, и мы назначили отпевание на следующий день.

Минут за двадцать до назначенного времени я увидел во дворе Сашку. И, вот опять… Ну, как сказать… Не поворачивается у меня язык называть этих людей бомжами. Да, они просят милостыню, живут невесть где и невесть как, но они люди, такие же как мы, только в особенных обстоятельствах… Другие, но не хуже, чем «приличное» большинство. Это точно.

Санька, надо понимать, был по жизни жиган – руки у него синие от наколок, но потом что-то случилось, прикрутило Саню, и вот все те восемь лет, что я его знаю, он передвигается на инвалидной коляске. Бывает и куняет носом – спит пьяненький где-нибудь у входа в гастроном. Но большей частью, как и все мои знакомые бедолаги, околачивается возле ворот храма.

Я Саньку давно не видел, обрадовался встрече, он тоже. Догадавшись, что он прибыл на отпевание, я опять удивился. Сколько мне приходилось хоронить «положительных» людей, к которым даже родственники не нашли нужным явиться на похороны, а тут пришкандыбал бродяга на своей коляске неуклюжей невесть откуда.

– Ты на отпевание? – спросил я на всякий случай.

– Да, вот Веру Фёдоровну пришёл проводить, – ответил Сашка. И это «Вера Фёдоровна» сразило меня окончательно.

В брутальной среде, где не слишком привечают всякую вежливость, просто так по имени-отчеству не называют. Значит, заслужил уважение человек. И я с удвоенным усердием стал вспоминать, кто же такая Вера Фёдоровна?

Между тем в храме закончились последние приготовления. Табуретки возле тетрапода накрыли ковром, так что получился настоящий траурный лафет.

Я стал готовиться к отпеванию. Поставил аналойчик, вынес из алтаря крест, Евангелие, требник и пошёл разжигать кадило. Почему-то я сильно нервничал, как бывает перед особенно торжественными событиями, хоть для священника отпевание – это, при всей сакраментальности, треба вполне обыденная.

«Кто же такая Вера?.. – думал я. – Ведь всех их знаю – бедолаг тамошних, но вот никак не могу вспомнить. Эх, беда… нехорошо как-то».

Наконец я услышал в храме оживлённую речь, топотание и понял, что принесли гроб. Я облачился, взял кадило, ладан и вышел из алтаря.

Людей было немного. Из «старой гвардии» Татьяна, Сашка на коляске и ещё несколько человек. Я заглянул в гроб. Там лежала худая, высохшая старушка с напряжённым, точно вглядывающимся куда-то, лицом. Я её не узнал.

То есть не то, чтобы совсем не узнал. Что-то шевельнулось в душе далёкое, позабытое, но не больше того.

Татьяна, наблюдавшая за моей реакцией, заметила горестно:

– Совсем не узнать… Что смерть делает с человеком… – И она опять заплакала.

Я начал отпевание. Не знаю, как другим священникам, а мне бывает трудно отрешиться от внешней обстановки, от осознания присутствия сосредоточенно молчащих людей, слушающих тебя и наблюдающих за твоими движениями. Тьма посторонних мыслей приходит в голову по этому поводу, и от этих мыслей трудно бывает отстраниться. И всё-таки я пытался молиться, как мог.

И вдруг, в какой-то момент в памяти моей начали всплывать картинки.

Раннее утро в храме. Настолько раннее, что за окном темно. На дворе зима, метель и лютая стужа. Я служу акафист святителю Луке. После акафиста помазываю маслицем от лампады тех немногих тружеников, кто в такую раннюю пору не поленился прийти, помолиться Богу и Его угоднику.

И среди пришедших почти всегда – худая женщина на костылях с измождённым, но добрым лицом. Я её знаю. Она просит милостыню. Всегда эта женщина стоит дальше всех от ворот. С «последними» – так что ей достаются лишь жалкие крохи… Но она не жалуется и не пытается перебраться поближе к «кормушке». И ещё, если подашь ей копеечку – не важно сколько, – она неспешно истово перекрестится и серьёзно, внимательно глядя в глаза, скажет всегда: «Благодарю Господа!» или «Слава Богу за всё!» Это бывает так неожиданно, даже странно – потому, что не в проброс говорится, а как-то особенно, – что невольно задержишь внимание.

Вот и на акафисте, когда её помажешь, она всегда говорила так же. Вообще, она была одна из всей «просящей братии», кого без зазрения совести можно было назвать прихожанкой. И я вспоминал здесь, у гроба, как она исповедовалась проникновенно, с сокрушением, как причащалась…

Но, главное – все эти обыкновенные в общем факты представали вдруг в каком-то особенном, сокровенном свете, точно только сейчас, после смерти открылось их истинное значение…

С этими «картинками» всё переменилось. И лежащий в гробу человек не был больше покойником «вообще», а близким, родным человеком. И, главное – запредельно живым! Это чувство, думаю, знакомо каждому, его не нужно объяснять. От него сердце изливается через край, так, что закончив отпевание и собираясь обратиться к присутствующим с речью, я неожиданно только и смог сказать:

– Вот, Вера… я её узнал… вспомнил… Она была, вы понимаете, да и есть… человек Божий!

Больше я говорить не смог, но, кажется, меня и так все поняли…

Потом я стоял возле гроба с дочкой Татьяной и она всё говорила, говорила.

– Я ведь не понимала её совсем… Чем она жила… «Пойдём, пойдём в храм…» А знаете, что мне врачи рассказали? Она же в кому впала и вот – в коме продолжала молиться вслух. То есть, понимаете, человека вроде как нет, он ни на что не реагирует, лежит без сознания и вдруг – молится вслух… Врачи со всего отделения собрались поглазеть. Говорили: «Такого не бывает!» Оказалось, бывает… А ещё раньше, когда она в сознании была, но не вставала уже… Так вот – она всё знала: какая погода на улице, кто в храм приходил, какие события происходят… «Мощи, – говорит, – привезли…» И действительно, в тот день мощи Димитрия Солунского прибыли, а ей об этом никто не говорил, я точно знаю… Мамочка, милая, прости, что я не понимала тебя…

Я стоял и чувствовал словно… словно я стал свидетелем Евангелия, вы понимаете… Это очень трудно объяснить, но это так явственно было… Как будто на моих глазах неприметно вершится история. Та самая, о которой написана Великая Книга – история любви между Богом и человеком! Это было похоже на прозрение. И это было так потрясающе, что душа замерла в благоговении.

Вера умерла в пятницу, а в третий – воскресный – день во всех храмах читали Евангельское повествование о богаче и Лазаре. И вот, ещё не зная ничего о случившемся, готовясь к проповеди, я в Патерике нашёл удивительные слова:

«Один старец говорил о бедном Лазаре: не видно в нём ни одной добродетели, которую делал бы он, – и только одно находим в нём, то, что он никогда не роптал на Господа, но с благодарностью переносил болезнь свою, и посему Бог принял его».

Бывают в жизни особенные события. События, которые, случившись однажды, озаряют душу святым негасимым светом. И чем дальше – тем этот свет разгорается ярче и ярче. Чтобы мы не сбились с пути, чтобы видели ясно дорогу…